Geum.ru

Николай Довгай Утраченный свет

Вид материалаДокументы
Часть третья
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7

Часть третья

1


Они купили бутылку вина у голой королевы, и выпили ее за прилавком забаловского рынка. Куда подевался потом человек-стакан Старик не знал, ибо он отключился.

Проснулся он уже в лесу. Деревья были перевернутыми корнями вверх, и их толстые корневища переплетались высоко вверху, образуя густой шатер, сквозь который едва пробивался свет.

Он брел по этому лесу, пытаясь припомнить нечто важное. Под ногами шуршала сухая трава, воздух был чист и прозрачен.

Старик вышел на поляну с цветами. Они покачивались на тонких стебельках и, перезваниваясь колокольчиками, мелодично пели:

– Мы здесь… Мы здесь… Иди к нам… Иди к нам…

Он подошел к цветам.

– Будь с нами… Будь с нами… – нежными голосами запели цветы. – Стой тут. Не уходи…

– Кто вы? – спросил Старик.

– Не уходи… Стой с нами…– пели цветы. – Будь тут… Дилинь-дилинь…

В лесу за поляной что-то блеснуло. Старик пошел посмотреть, что там блестит, и цветы запели тонкими хрустальными голосами:

– Не бросай нас… Стой здесь… Не уходи…

Он все же пошел посмотреть, что это блестит в лесу.

За деревьями оказалась еще одна полянка. На ней, переливаясь стеклянными гранями, стояла косо усеченная пирамида с пятиугольным основанием. В пирамиду была запечатана женщина, похожая на игрушечную матрешку. Вокруг росли цветы с длинными игольчатыми лепестками.

– Пришел… Пришел…– тихими шелестящими голосами запели цветы. – Он здесь… Пришел…

Старик приблизился к пирамиде. Он заметил, что женщина беззвучно шевелит губами. Старик приник ухом к ее стеклянной грани, и ему почудилось, что он слышит жалобный стон.

Старик всмотрелся в лицо несчастной куклы. Она беззвучно плакала, и по ее щекам струились слезы. Ему захотелось утешить куклу, и он протянул к ней руку, чтобы утереть ее слезы, но его ладонь лишь скользнула над ее лицом по поверхности стекла.

Решив, что этой кукле уже ничем не поможешь, он пошел в лес.

– Не оставляй нас… Будь с нами… – зашуршали цветы у пирамиды. – Не уходи.

Хрустальными колокольчиками зазвенели цветы с другой полянки:

– Дилинь-динь-динь. Мы здесь. Иди сюда.

Он двинулся на зов. Среди бледно-желтых цветов и поющих колокольчиков он увидел как бы соляной столб, и в него был впрессован пластмассовый человек в длинном плаще без пуговиц. Как ни странно, человек едва заметно шевелился. Он поманил к себе пальцем старика и, когда тот приник ухом к столбу, спросил:

– С-сколько… сичас... Время?

Старик недоуменно сдвинул плечами:

– Что?

– В-время! Я спрашиваю, с…сколько сичас Время? – дребезжащим голосом выкрикнула кукла.

– А-а… Время… – сказал Старик. – А Времени уже нету.

– К-как это – нету? – кукла удивленно выпучила глаза. – А куда же оно подевалось?

– Утекло.

– Что, значит, утекло? – кукла была в явном недоумении. – А разве Время не вечно?

– Нет,– сказал старик. – Не вечно.

– Как так? А я-то думал, что оно вечно.

– Все мы когда-то так думали,– сказал Санек.

– И что же мне теперь делать? – спросила кукла и вдруг хитро подмигнула Старику. – А ты не мог бы мне одолжить его, а? Хотя бы ненадолго? Я отблагодарю.

– Нет,– сказал Старик, грустно вздыхая. – Время мне не подвластно.

– Да я отблагодарю,– настаивала кукла. – Я хорошо отблагодарю, ты ведь не думай. Ну, понимаешь, мне во как нужно! Я, знаешь ли, еще кое-что не успел.

– Нет,– сказал Старик. – Не могу. Извини, брат. Мне и самому надо найти одну вещь.

– Какую вещь?

– Очень важную вещь,– сказал Старик. – Когда-то я ее тоже потерял. Давным-давно.

– И что же это такое? – спросила кукла.

– Стержень.

– Э, брось. Не было у тебя никогда стержня,– сказала кукла.

– Был,– сказал Старик – Я знаю, что когда-то, давным-давно, у меня был свой стержень. Но потом я его потерял.

– Все равно не найдешь,– скептически сказала кукла. – Даже и пытаться нечего. Пустое дело. В этом лесу ты ничего не найдешь.

– А я все-же попробую,– сказал Старик.

– Что, выпендриться хочешь? – злобно закричала кукла. – Быть не таким, как все? Мы все тут без стержней, в этом лесу, стоим! И ничего, обходимся! А ему, видите ли, свой стержень подавай! Да и зачем он тебе? Зачем? Вед без стержня намного проще!

– Ну, не серчай так, старина,– мягко сказал Старик. – Что тут кричать? Криком-то все равно ничего не возьмешь. Пойду я, покуда еще время осталось.

– Ах, так у тебя, оказывается, Время еще осталось? – взбеленилась кукла. – А почему же у меня, его нет? Почему так несправедливо устроен наш лес? Требую справедливости!

– Требуй, старина. Требуй,– сказал старик и углубился в чащобу леса.


2


Не прошел он и двадцати шагов, как увидел озеро в обрамлении густого кустарника. По форме оно напоминало как бы большую пиалу. Вода в нем была черной и неподвижной, и дышала удивительным покоем. И, тем не менее, Старик ни за что на свете не рискнул бы искупаться в ней. Если бы ему было предложено на выбор – оказаться в водах этого озера или же быть застреленным из пистолета, он предпочел бы, чтобы его застрелили.

На высоком, обрывистом берегу, между редкими деревцами вилась тропа, устланная сухой соломой. Старик пошел по этой тропе. В просветы бледно-лимонных крон лился ласковый теплый свет. Поблекшая трава нигде не была примята, и ясно было, что тут еще не ступала нога человека. Вдоль тропы, на островках сухого сена, лежали кучки очень крупных яиц желтовато-бурого цвета.

Яйца навевали мысли об опасности. Кому они могли принадлежать? Каким-то допотопным ящерам? Или гигантским птицам?

А что, если сейчас из глубины леса выйдут на берег озера какие-нибудь чудовища и нападут на него?

Старик тут же вообразил себе этих чудовищ – огромных, лохматых, и непременно на двух лапах. Он сразу же решил, что они медлительны и неуклюжи, как сытые медведи. И подумал о том, что им не понравится, когда они увидят, что он разгуливает по их лесу.

Возможно, и эти яйца принадлежат медведям? Что, если они решат, будто он покушается на них.

Появление чудовищ, конечно же, следовало ожидать с левой руки, поскольку с правой стороны лежало озеро. Вероятнее всего, медведи затаились за деревьями. Наверняка, это были коварные, высоко-разумные существа…

Впрочем, пока все шло спокойно. Медведей не было. Озеро, казалось, спало мертвым сном. По всей видимости, оно было очень глубоким. Ни звука не доносилось до слуха одинокого путника, забредшего в этот странный осенний лес.

Впереди замаячили какие-то фигуры. Он осторожно приблизился к ним.

На суках двух деревьев висели качели. Ветви смыкались над ними багряным шатром, и в их листве горели, как звездочки, какие-то ягоды, похожие на рябину. Круглая, словно будильник, голова на двух тоненьких ножках, стояла на качелях, держась за веревки худенькими руками, росшими из тех мест, где должны находиться уши. На макушке этого удивительного создания сидела белая парусиновая фуражка с черным пластмассовым козырьком. Тоненький лесовичок в высоком пятнистом колпаке, украшенном гроздью янтарных бусинок, тихонько раскачивал качели. Оба существа были по пояс Старику.

– Доброго здоровьишка,– сказал Старик лесным обитателям, подойдя к качелям.

– А-а… Добрый вечер,– ответила ему Голова.

Лесовичок приостановил качели и обернулся к Старику.

– Явился! – он театральным жестом заломил руки над своим колпаком. – Наконец-то!

– А я вот иду… к-хе к-хе,– сказал Старик. – Смотрю, какой-то лес… Какие-то яйца лежат на сене… А вы что тут делаете?

– Да вот,– лучезарно улыбаясь, ответила Голова,– отдыхаем на лоне природы.

Голова присела, если так можно выразиться, на доску качели, свесив тонкие ножки. Руками она по-прежнему держалась за веревки.

– Да… Долгонько же ты добирался… – произнесла Голова, с любопытством разглядывая Старика.

– 47 лет! – хмуро вставил Лесовичек.

– Не может быть! – Голова удивленно округлила очи.

У нее были длинные, кукольно густые ресницы и румяные щеки. Казалось, от Головы исходил какой-то мягкий, точно от заходящего солнца, свет.

– А я-то думала, лет сто,– задумчиво молвила Голова. – Где же это тебя так измочалило, дружище?

– Он шел чернильною долиной! – пояснил Леший. – Блуждал во мраке!

– Да… Гиблые места…

Леший воздел руки к розовым ветвям:

– Без компаса! Без ориентиров! В кромешной мгле!

– Но все-таки дошел.

У Головы был печально задумчивый голос, и Старик вдруг уловил в ее облике поразительное сходство с одним врачом. Еще когда он был маленьким мальчиком, к ним в дом приходил такой же круглолицый, добрый дядя доктор, заглядывал ему в горло, щупал животик и заботливо спрашивал: «Здесь не болит? Не колет?»

– А звери не тревожили? – участливо спросила Голова.

Загадочный этот вопрос поверг Старика в недоумение. И тут Лесовичок обронил совсем уже таинственную фразу:

– Они спокойно спят в своих скорлупах.

Казалось, эти существа несут какую-то околесицу, и все же Старик понимал, что в их словах заключен какой-то смысл.

– Да как же так? – с недоумением сказала Голова. – Ведь он проделал такой темный и извилистый путь! Неужто он так-таки и не разбудил ни одного зверя?

Леший приосанился, скрестил на груди руки и с язвительной усмешкой выставил ногу пяткой вперед.

– А что ж ты хотела? Вот если бы он старуху топором зарубил, или изнасиловал ребенка! А так…

– Опять ты за свое,– нахмурилась Голова. – Ишь, прокурор выискался! Ты лучше вот подскажи, чем бедному путнику подсобить?

– Ну, ты же умная у нас,– обидчиво ответил Леший. – Вот ты и думай! А мы послушаем, что ты нам скажешь.

Голова пытливо взглянула на Старика и задала еще один вопрос:

– А больше у этого озера тебе никто не повстречался?

– Да, кроме вас, как будто бы никто,– сказал Старик.

– Тишь да благодать! – воскликнул Леший, вскидывая руки над головой так, словно намеревался поймать падающий с неба шар.

– Правда, пока я шел по тропе… – неуверенно начал Старик.

– Ну, ну,– с надеждой в голосе произнесла Голова. – Говори!

– Мне показалось, будто за деревьями кто-то прячется.

– Ага! – Голова с довольным видом потерла руки. – Вот видишь?

Затем вновь обратилась к Старику:

– А какие они были?

– Не знаю. Я их не видел.

– Не проявились, значит,– хмыкнул Леший.

– А как ты думаешь? – настаивала Голова. – Что тебе пришло в голову, когда ты подумал о них?

– Мне кажется, они похожи на медведей,– задумчиво сказал Старик. – И ходят на двух лапах.

– Откуда тебе это известно? – насмешливо спросил Лесовичек. – Ведь ты же говоришь, что их не видел. А, может быть, и нет их вовсе?

– Я их почувствовал.

– И то хорошо,– заметила Голова. – Уже вселяет надежду.

– Вот именно,– Лесовичек усмехнулся. – И это уже прогресс. Почувствовал – и ладно Вот только хотелось бы выяснить у Странника, какого нрава были эти невидимые им существа? Как он полагает? Смирные? Или злые?

– По-моему, смирные,– немного помедлив, сказал Старик. – И умные. Я думаю, они бы меня не обидели.

Лесовичек понимающе переглянулся с Головой.

– Стало быть, они покладистые? – ироническим тоном осведомился Леший.

– Скорее всего, да,– сказал Старик. – С ними можно поладить.

– Вопросов не имею! – торжественно воскликнул Леший.

– Тяжелый случай…– озабоченно вздохнула Голова. – Но, может быть, ты ошибаешься? А вдруг они набросились бы на тебя? Ведь все же это звери…

– Навряд ли,– сказал Старик. — Мне кажется, они ленивые.

– И толстые! – вставил Лесовичек. – Такие не растерзают!

– Ну да. Ты их не тронь – и они тебя не тронут...

Леший усмехнулся:

– Свои ребята!

Голова, неодобрительно насупив брови, помолчала. Потом хмуро промолвила:

– Ну, что ж. Ему виднее…

– Не понимаю, как он вообще попал в наш лес! – удивленно передернул плечами Лесовичек. – Уж лучше бы стоял себе в хрустальной пирамиде!

– Но он дошел! – Голова приподняла палец. – Без компаса! Во тьме!

– Так что ж, медаль ему теперь за это дать?

– Я думаю, не стоит,– сказала Голова.

– Но он же заслужил!

Голова призадумалась. По ее виду, Старик понял, что сейчас решается что-то очень важное в его судьбе. Леший всем своим видом показывал, что его аргументы исчерпаны и теперь слово за Головой.

– Ладно,– сказала Голова. – Будь по-твоему. Отметим его вклад в дело Мрака и Лжи.

Она обратилась к Старику властным тоном:

– О, Странник! Подойди ко мне!

Старик приблизился к качелям.

– Опустись на колено!

Он подчинился приказу. Санек не заметил, как в руке сидящего на качелях существа оказалась медаль с рваными ребристыми краями. На ней была отчеканена голова дракона с разверстой огнедышащей пастью.

– За выдающиеся заслуги перед Князем тьмы,– торжественным тоном объявила Голова,– Ты награждаешься почетным орденом «Зеленого Змия первой степени!»

С этими словами Голова пришпилила орден к сердцу Старика.

– Хотелось бы взять интервью у награжденного! – возбужденно воскликнул Лесовичек.

– Ну, разумеется,– сказала Голова. – Бери, раз хочется.

– Только что, на берегу этого озера,– бойко начал Леший,– вы были произведены в кавалеры ордена «Зеленого Змия первой степени». Почти всю свою сознательную жизнь вы проблуждали темными лабиринтами одного из гнуснейших пороков. Как нам известно, вы разбили жизнь своей жены, предали сына, свели в могилу своих родителей, перечеркнули свою собственную жизнь, отреклись от всех, кто вас любил, и совершили множество прочих славных деяний. Повсюду, куда бы ни ступала ваша нога, вы сеяли гнусное, лживое, тленное. Уважая ваш свободный выбор, хотелось бы, тем не менее, узнать, что именно подвигло вас на служение князю Тьмы? Почему вы с таким тупым упорством нарушали Законы Создателя, отвергали Вечные Истины и, как слепой червь, бежали от Света?

Старик выслушал эту тираду и недоуменно сдвинул плечи:

– А я знаю? Я как-то и не задумывался об этом.

– Как? – изумился Леший. – Вы натворили столько мерзостей – и даже не знаете зачем?

Он нервно заходил туда-сюда по тропе, то и дело, взмахивая руками:

– Вот это да! Наделать столько гадостей – и без всякого смысла! Другие хотя бы грабят, убивают, и всякими прочими способами губят свои души во имя счастья всего человечества, или там, на худой конец, высшей справедливости, а этот... Вы, надо полагать, реалист?

– В смысле? – спросил Старик.

– В том смысле, что вы признаете только то, что можно пощупать. Печень, там, например... Или селезенку. И еще понюхать. Особенно в туалете. Материя у вас ведь, я слышал, первична, а сознание вторично? И вообще: у вас там, по-моему, бытие определяет сознание?

– Ну, чего пристал к страннику? – недовольно проворчала Голова. – Все равно ведь он вместить не может.

– Ну да, конечно,– с усмешкой сказал Лесовичек. – Куда уж ему! Это ж только ты у нас такая умная и большая – все вместить можешь!

– Ну, сложилось у него так, понимаешь? – заступилась за странника Голова. – Были, стало быть, объективные причины.

– Ага! – воскликнул Леший. – А как же! Знаю, знаю! Тяжелое детство! Непосильный труд с малых лет. Ходил на переменку с младшим братиком в одних валенках за многие километры в школу.

– Да не было у него никакого братика,– сердито сказала Голова. – И никаких валенок не было. На юге он рос.

– Вот как? – Лесовичек хлопнул себя ладошкой по лбу. – Понял! Выходит, он ходил в школу, на переменку с сестренкой, в одних сапогах! Читал при лучине азбуку, как Буратино. И, измученный тяжким бытием, начал пить горькую! Ах, как мне его жалко! А-а! Ы-ы! – утирая кулачками глаза, жалобно захныкал Леший.

– Дались тебе эти сапоги,– досадливо сказала Голова. – И что это, братец, за дичь ты несешь. Я же не то имела в виду.

– А что же, в таком случае, ты имела в виду, о, Премудрая Голова? – смиренно воскликнул Лесовичек, складывая у груди руки. – Просвети меня, пустую еловую шишку, упавшую с зеленой ветки!

– Ну, понимаешь,– как бы не замечая сарказма Лешего, пустилась в объяснение Голова,– вначале он был славным мальчиком – добрым, отзывчивым, умным… Он любил читать хорошие книги, верил в прекрасные идеалы, и папа с мамой учили его добру…

– Иными словами, у него были светлые ориентиры, и его сердце тянулось к свету? – уточнил Леший.

– Вот именно. Поначалу у него были светлые ориентиры. Но потом он попал под влияние циников.

– Ух, ты! – заинтригованно воскликнул Леший. – А кто они такие, эти циники?

– Ужасные существа,– сказала Голова.

– Монстры?

– В определенном смысле, да.

Лесовичек задумался.

– Нет,– наконец вздохнул он. – Не понимаю. Все это слишком умно для моей пустой головушки. Слишком уж заверчено. Как петля Мебиуса.

– Ну, как же тебе все это растолковать… – Голова в раздумье поскребла затылок. – Вот, видишь ли, у них ведь там, в их запредельном мире, как заведено? Вот, предположим, растет на клумбе роза… А где то в другом месте некие человечки завели себе помойку. И существует такой прелюбопытнейший парадокс: если твоя душа тянется к розе – стало быть, ты пустой никчемный человек, и ни шиша не смыслишь в реальной жизни. Идеалист, одним словом. А вот если ты сидишь в своей помойке по самые уши и кричишь об этом на весь свет – о! тут считается, что ты ужасно мудрый, и уже все постигший...

– Реалист, да? – подсказал Леший. – Который не витает в облаках? А ходит по Земле? Причем, в руках с синицей? Двумя ногами? Топ-топ-топ?

– Он самый. И как только такой реалист с помойки видит грязь – он тут же торжественно провозглашает: вот она, мерзость реальной жизни! Суровая, неприглядная проза нашей жизни! Понюхайте ее, уважаемые господа-товарищи, пощупайте руками, испробуйте на вкус и – убедитесь сами!

– Умно! Ой, умно! – воскликнул Леший. – Но – непонятно.

– Что – непонятно?

– Да все непонятно. Ведь есть же еще и роза, не так ли? Не одна ведь только помойка?

– Ну,– признала Голова. – Есть.

– И?

– Никаких и,– твердо заявила Голова. – Розу реалист с помойки отрицает!

– Как отрицает? – обиженным тоном сказал Лесовичек. – Разыгрываешь, да? Запутать хочешь?

– Нисколько.

– Но как же так! Ведь роза-то реально существует! Ее понюхать можно!

– А так. Нету ее – и шабаш. Выдумки идеалистов. А хочется вам истинной, реальной жизни – милости просим на нашу помоечку,– с торжествующей улыбочкой объявила Голова,– тут и запашок пошибче, и грязнотца самая, что ни на есть натуральная… все в наилучшем виде.

– Но, но! – Леший недоверчиво погрозил пальцем Голове. – Все путаешь, да? Наводишь тень на ясный день?

– С чего ты взял?

– Ну, как же! Реалист-то помоечный эвон как свою грязь превозносит! Любит ее, знать, родимую! Душой прирос! Отчего же идеалисты не воспевают свою прекрасную розу?

– Воспевают,– сказала Голова.– Отчего же не воспевать? Но только их никто не слышит.

– Иди ты! – не поверил Леший. – Снова путаешь, да? Умом блеснуть хочешь? Неужто грязь реальней розы?

– Так ведь у них там всем заправляют циники! Уразумел?

– Нет.

– Ну, как же тебе это втолковать,– досадливо поморщилась Голова. – Ведь циники любую розу в грязь втоптать могут! Опошлить и обгадить. А затем показать идеалистам фигу: нате, мол, кусите-выкусите, чистоплюи недорезанные.

Леший вздохнул.

– Умно! Вот чувствую, что очень умно,– он развел руки. – А, хоть тресни, ни шиша не догоняю.

– Да что же тут не понятного? – уже теряя терпение, проворчала Голова.

– Ты погоди. Не горячись,– сказал Лесовичек. – Ты лучше толком объясни. Они что, эти циники, умней, талантливей, честней идеалистов?

– Напротив,– сказала Голова. – Это убогие, бескрылые людишки.

– Во закрутила, а! Во заплела! У них там что, в их запредельном мире, все перевернуто кверху ногами?

– Ну, вот! Наконец-то дошло! – обрадовалась Голова.

– Ну, матушка, ты, кажется, уже совсем зарапортовалась,– сказал Лесовичек. – Ты, конечно, у нас умная, не отрицаю. Но, признайся, тут ты немного увлеклась. Как это идеалисты могут позволить каким-то никчемным циникам верховодить собою?

– Все просто! У них же все козыря на руках. Во-первых, их большинство, и они всегда готовы вымараться в грязи. И, во-вторых, они действуют стаей. И, как только какой-нибудь одинокий идеалист начинает вырываться из их помойки – они тотчас тянут его назад и макают в свою грязь. Чтобы он, значит, не выделялся из общей среды. Был как все.

– То есть не имел своего стержня?

– Конечно!

– Все равно не пойму. Ведь есть же Законы Создателя. Простые и ясные, как дважды два. Неужто циники настолько тупы, что не принимают их в расчет?

– Они и Создателя не принимают в расчет, не то, что его законы,– хмыкнула Голова.

Леший опешил.

– Как так? Они что, сумасшедшие? А звезды? А Вселенная? А самая среда их обитания? Наконец, они сами? Они что, ослепли там и не видят всего этого?

– Прекрасно видят.

– И что же? Это что, все само собою взялось?

– По их теориям – да.

– Ну, Голова! Ай, да Голова! Во заплела, а! Во завертела! Да как же все это могло взяться само собой?

– А в результате взрыва,– пояснила Голова.

– Понял,– сказал Лесовичек. – Теперь мне все ясно.

– Что тебе ясно?

– Ты только не волнуйся, ладно? Я все понял. Ты просто переутомилась и сошла с ума. Такие случаи уже бывали. Но ты не волнуйся. Мы тебя вылечим. Свежий воздух, лесные орехи, водные процедуры…

– Но они действительно так считают!

– Ладно, ладно. Я же не спорю. Посмотри, какой сегодня чудный вечер!

– Да в норме я! В норме! – раздраженно воскликнула Голова. – Это они там спятили! Вот и прут к нам теперь косяками! Удивительно, как еще этот в дороге не провалился.

– Так, говоришь, в норме? – вновь вступил в дискуссию Лесовичек, привычным жестом оратора вскидывая палец над колпаком. – Ну, а уж коли ты в норме, о, премудрая голова, то объясни тогда мне, пустой еловой шишке, свалившейся с зеленой ветки, как они могут отрицать законы Создателя, если они вписаны в их сердцах!

– А разум им зачем, а? – теряя терпение, вскричала Голова. – Разум-то зачем, я тебя спрашиваю? Чтоб глушить голос сердца! Пойми же ты, наконец: у них утрачена связь с небесами! Вот погляди, чтоб далеко не ходить, на этого Странника. С таким потенциалом! С такими светлыми мечтами! И – все козе под хвост!

– Действительно… – хмуро пробормотал Лесовичек, нервно расхаживая по тропинке. – Козе под хвост… И как они, однако, глупы, эти люди! Влезть в чужую колею! Поставить на себе крест… И ради чего? Да Пушкин в 30 лет…

– Уймись,– сказала Голова. – Ишь, разошелся. Не всем же Пушкиными быть.

– Вот, вот! – вскричал Лесовичок, обрадованно потирая руки. – В самую точку попала! Ай, да Голова! Ну, и умная же ты у нас, однако! Это ты сама сообразила, или тебя медведи надоумили?

– Да уймись ты,– повторила Голова. – Треску от тебя много, а пользы – чуть.

– Нет, какой светлый ум, а! – восхищенно вскричал Леший. – Ведь это же надо, а? Вот какие светлые головы водятся в нашем лесу!

– Все? – сказала Голова. – Высказался? Ишь, Демосфен какой выискался!

– От Цицерона слышу! – огрызнулся Леший и хитро подмигнул старику. – Видишь, странник, какая грандиозная идея посетила нашу умную Голову? И как только она мне самому не пришла, а?

Он раздосадованно постучал себя кулаком по лбу.

– И как же, однако, я, братцы, глуп! Вот! Вот оно! Настоящее прозрение! «Не всем Пушкиными быть!» Самая квинтэссенция глубокой философской мысли! Да с такими идеями ты в любом лесу будешь нарасхват!

– Ну, и вредина же ты,– сказала Голова. – Ну, и зануда.

Леший гордо вскинул подбородок и с пафосом произнес:

– Да, я вреден! Не отрицаю! И зануден! Еще как зануден! Но справедлив! Я оч-чень справедлив!

Он стал в профиль к Голове.

– Вот, полюбуйся на меня!

– Зрелище малоприятное,– отметила Голова.

– Согласен! – вскричал Леший. – Целиком и полностью с тобой согласен! Справедливость всегда малоприятна! Тут спору нет. Зато ложь обаятельна, верно, странник? Но давай сорвем с истины покровы лжи? Хочешь услышать справедливое мнение?

– Нет,– сказала Голова.

– А я скажу!

– Не надо.

– Нет, я скажу,– заупрямился Лесовичек. – Я все равно скажу. Вот слушай. То, что ты сказала сейчас насчет Пушкина, совсем даже и не умно! Скорее, даже глупо. Да и сама ты, если уж на то пошло, вовсе не такая и мудрая, как о себе возомнила. Не думай, что если у тебя голова большая, то ты умнее всех. Странник-то, между прочим, до этой идеи уже и сам давно допер!

– До какой идеи?

– Ну, что не всем Пушкиными быть. Что в стае проще, теплей, уютней. Живи, как все живут. Не рыпайся. Конец-то все равно один.

– Да ты, я вижу, и сам не больно-то умом блистаешь,– флегматично возразила Голова. – Для того, что ль, Странник пришел в наш лес, чтобы выслушивать твои пустые речи?

– Ну, да! Конечно! Куда уж нам! – обидчиво возразил Леший. – Раз мои речи – то уже и пустые. А коли твои – то непременно умные!

– Не обращай внимания,– сказала Старику Голова.– Это он только с виду такой ершистый. А на самом деле он добрый.

– Вот-вот! – вскричал Леший. – Вот это ты верно подметила! Я – добрый! И еще мягкий. И все, кому не лень, пользуются моей мягкостью и добротой!

– Когда ты был маленьким мальчиком,– пояснила Старику Голова,– то тоже любил поегозить. Понимаешь? Ты был очень непосредственен и смешлив. И вот теперь это в нем проявляется.

– Но я добрый,– напомнил Лесовичек. – Попрошу не забывать об этом. Я зла ни на кого не держу. Меня похвалили – и я тут же растаял. У меня душа,– хоть реалисты ее и отрицают, поскольку не могут пощупать руками,– у меня душа, между прочим, мягкая, как валенок. И такая же теплая. Но не сладкая. Нет, не сладкая! Отнюдь! Я – не Сникерс!

– И не Марс,– сказала Голова.

– Возможно, я когда-то и был Марсом,– сказал Лесовичек, иронически кривя губу и надменно притоптывая пяткой ноги в остроносой, как ладья, туфле,– но жизнь у меня была горькая, как у Алексея Максимовича Пешкова.

– И ты стал редиской,– закончила его мысль Голова. – Хрен в пятнистом колпаке – вот кто ты такой.

– Ы! Ы! – утирая кулачками глаза, захныкал Леший. – Раз я маленький, то меня и обижать можно, да? Так вы со мной поступаете? Так? А я вот маме пожалуюсь. Я все маме про вас расскажу. Мама! Мамочка! Где моя мама!

– Сашенька, сыночек! – услышал старик грудной ласковый голос, от которого у него перевернулось сердце, и на глазах выступили слезы. – Что с тобой? Ты где?

– Я тут! – взволнованно крикнул Старик. – Я тут, мама!

Голос доносился со стороны озера.

Старик подбежал к краю обрывистого берега. По черной водяной глади скользила лодка. В ней стояли отец и мать.

– Саша! Сынок! Иди сюда! – крикнула мать, с мольбою протягивая к Старику руки. – Иди ко мне, мой маленький мальчик!

Мать улыбалась ему нежной улыбкой, и столько трогательной, беззаветной любви светилось в ее взгляде, что Старик понял: никто и никогда не любил и не сможет любить его так, как мать.

– Саша! Мальчик мой! – крикнул отец, размахивая соломенной шляпой. – Сними эту дрянь! Зачем ты ее нацепил?

И вода, черная глубокая вода, уже была не страшна Старику. И Старик был готов прыгнуть в озеро с крутого берега и, пренебрегая опасностями, плыть, плыть к родным, близким ему людям, которые не отрекутся от него и не разлюбят, как бы низко он ни пал.

– Ты куда? Погоди, не время еще,– услышал Старик и почувствовал, как его взяли за локоть.

Он повернул голову. Около него стояла Голова. Как она подошла к нему, Санек не заметил.

– Не время еще,– строго сказала Голова. – Успеешь.

Она крикнула его родителям:

– А ну, плывите отсюда!

– Кыш! Кыш! – замахал руками Лесовичек. – Кому сказано! А вот я вам! Расплавались тут!

Лодка стала удаляться.

Мать протягивала к Старику руки. На ней было длинное темно-зеленое платье из панбархата с белым кружевным воротником, которое она одевала лишь в редких торжественных случаях. Платье красиво очерчивало ее стройную молодую фигуру, и белый кружевной воротник придавал ей сходство со сказочной королевой. И прическа, с высоко взбитым надо лбом коконом волос по давней, еще довоенной моде, делала ее особенно близкой ему и… далекой.

А отец стоял рядом с ней и размахивал шляпой. Крепкий, кряжистый, как дуб, в темных широких брюках и белой сорочке... Сильный, прямолинейный человек, никогда не умевший юлить и прятаться за чужие спины.

– Папа! Мама! Куда вы? – со слезами на глазах вскричал Старик. – Не оставляйте меня одного в этом лесу!

– Кыш! Кыш! – махал руками Лесовичек.