Косарев Олег Юрьевич Содержание: Стихи рассказ
| Вид материала | Рассказ |
| Старая Воза |
- Таланин Владимир Юрьевич (RU) (72) Автор(ы): Таланин Юрий Васильевич (RU), Таланин, 19.46kb.
- Гусев Олег Юрьевич 17. 05 Вт 10: 00 11: 15 лекция, 107.81kb.
- Литература. Прочитать рассказ «Муму» (в учебнике), 191.11kb.
- Олег Юрьевич Рыбаков. Пленарное заседание, 22.06kb.
- Г. Х. Сказки Барто А. Дума, думай (стихи) Бианки В. Повести и рассказ, 27.9kb.
- Договор о передаче авторского права, 124.36kb.
- Русские в Турции. 1920-1921, 352.95kb.
- Михаил Юрьевич Лермонтов мой любимый поэт. Когда я читаю его стихи, то как бы переношусь, 258.48kb.
- Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
- Уважаемый Владимир Иванович! Уважаемый Олег Юрьевич! Уважаемые участники заседания!, 82.67kb.
Старая Воза16
Она живёт со стариком-хозяином в одной из квартир этого двухэтажного бревенчатого двухподъездного древнего строения на пересечении улицы Кирова и переулка Аптечный, двух тихих улочек, что в самом центре. Полуслепая и медлительная Воза в покое и чести доживает свой обыкновенный кошачий век. Да, жизнь её была вполне простой и ничем не отличалась от жизни городских кошек. За исключением, пожалуй, одного. Ей с самого рождения не нравится её имя. Непонятное и нездешнее имя «Воза». Это её хозяин назвал кошку (у неё едва открылись глаза, когда он принёс её в этот дом, в свою квартиру от знакомых) - Возианной. Когда-то очень давно он воевал за границей, в далёкой (и по рассказам старика очень красивой стране) Западной Европе, и там у него была короткая, но яркая любовь. С одной тамошней, разбитной красавицей, не устоявшей перед обаянием простого русского солдата-освободителя. Сейчас он тут в глухомани на Алтае. И всю жизнь бобыль бобылём, он приносит время от времени кошек и называет всех Возианнами. Старик, как пришёл когда-то с войны, так и живёт одиноко, самостоятельно. Так сложилось. Чего-то работал, чего-то жил. И вот он уже старый и больной. И с ним эта – последняя его подруга - кошка Возианна. Она терпеть не может прежнюю его возлюбленную, ту разбитную то ли венгерку, то ли чешку, благодаря которой она и носит это глупое нездешнее имя, его незабытую за полвека с лишним дунайскую красотку Возианну. Старик, иногда подвыпив, сидя за столом, выспренно на все лады произносит это имя очень пошло, как должно быть оно звучало когда-то полвека назад в каком-нибудь дунайском недорогом летнем кафе. Но старая медлительная Воза всё равно очень любит хозяина и прощает ему эту мелочь. Она-то знает - старик старый и больной. По ночам в сырые дни у него, бывает, болят старые раны, и она встает со своего коврика, забирается шатко, неловко на кровать, ложится ему под бок и греет как может раненную полвека назад стариковскую спину или руку. Чтоб хоть немного облегчить человеческие страдания. Старик, он на самом деле мировой мужик: настоящий герой войны и терпеливец. Бывает, скрипит иной сырой октябрьской ночью зубами, возится в постели, а терпит свои застарелые раны. Вот так. Всё остальное по сравнению с его стиснутыми по ночам зубами – мелочи. Иногда за обедом, сидя за столом у окошка, глядя на улицу с голыми деревами, старик вздохнёт, посмотрит пристально кошке в участливые глаза и скажет: «Эх, Возька… Одни мы с тобой на этом свете… Одни». А потом закурит свою вонючую папиросу и вдруг заплачет. Но такое бывает не часто. Зато Воза, когда она выходит на крыльцо – её все жители дома зовут ласково, обрадовано: «Выходи, выходи, старушка… Добро пожаловать к нам, Возенька…» Потому как старика здесь неукоснительно любят и завсегда уважают. Значит, обожают и его питомицу. Старый деревянный двухэтажный бревенчатый дом – он вообще основан на дружбе. Во всех подобных городских двориках неизменно завидное добросердечие и редкий уют. Таких домов мало осталось, и тем они уютней и дороже. Особенно Возу любят дети, хотя и все взрослые обожают её за старость и проницательный взгляд серых с зеленоватым колдовским мерцающим оттенком глаз. Она медленно плетётся в полдень порой по коридору - выходит греться на крыльцо. Ну и пусть она «Воза», зато все остальные котята, что родились за жизнь когда-то у неё, были «Барсики», «Мурзики», «Пушки», «Васьки» и «Тимохи». Им имена давали ребятишки: дед не любил ломать над этакими мелочами голову. Словом обычные имена были у всех отпрысков старой Возы. Дед, когда она приносила очередной раз потомство, разносил по округе и раздавал всем котят, и дети, увязавшиеся со стариком, хором говорили новому хозяину имя. Котят Возы всегда разбирали охотно. А если дети не успевали наречь очередного питомца, то новые хозяева давали им вполне нормальные человеческие имена. Так что теперь на этих тихих улицах полная окраина котов. С нормальными человеческими именами. Воза всю жизнь была чрезвычайно плодовитым существом. А то, что она старая «Воза», ну и пусть будет так. И кошка выходит греться на крыльцо. Её гладят дети и ласково называют Возой. В тёплые дни у всех очень хорошее настроение. Иногда какой-нибудь чужой, обыкновенный, спешащий по делам мужчина в помятых брючках с кожаной папкой, прижатой локтем к животу, пахнущий недорогим одеколоном, проходя мимо, обязательно громко с притворным удивлением говорит: «Ух, ты какая ста-ра-я у вас кошка!.. Как-как, говорите, зовут вашу красавицу?..» На его вопрос дети обрадовано и гордо отвечают: «Возианна». «Это что ещё за имя такое чудное – «Воза»… ишь ты» - дивится тот, покачивая иронично головой. Здешние обитатели – коренные жители этих суровых краёв, не очень то любят подобные неожиданности. И Возе опять становится не по себе. Ему подробно всё объясняют, что да как. Мол, беда тут не большая. Он, тот прохожий дивится недолго такому обороту - причудам строго чудака-фронтовика, хмыкает, наигранно поджимает губы и задумчиво-презадумчиво стоя у крыльца среди стайки ребят, собравшихся вокруг своей любимицы, чешет в затылке, беседует с детьми про то, про сё. А они гордятся своей знаменитой кошкой и гладят её по старой потёртой спине: «Возочка… Возонька… Возизюлечка…» Он, тот словоохотливый прохожий в немного помятых брюках и с папочкой в руке, дивится недолго, а потом дальше расторопно уже идёт по своим делам. И дети выносят ей после такой беседы на крыльцо в блюдце молока. Старая же Воза греется на крылечке. Она снисходительно принимает задушевное детское угощение. Они гурьбой, глядят, как она лакает осторожно молоко. А кошка посматривает на них, потом снова ложится на нагретые половицы крылечка. У этой старой подслеповатой любимицы, лежащей на согретом летнем крыльце, вполне обычная кошачья жизнь. А какое там у неё имя, большинство бегущих прохожих даже и не знает толком: кошка себе, да и кошка. Потому успокоенная Воза лежит и, щурясь с удовольствием, греется себе на полуденном солнце.
17Ширина моста
Обычный городской толстяк сидел чрезвычайно погожим майским днём на берегу небольшой речки у моста на лавочке. Это было удобное красивое место отдыха горожан. Просто живописный уголок в небольшом городке, в провинции. Глаза толстого человека были широко открыты, он сидел на лавке, лицом обращённый на юг. Толстяк любовался на реку, журчащую немного поодаль, на фантастически открывающиеся его глазам виды горы и тополей. На той стороне, как раз к югу, если миновать мост, у самого подножия горы располагался старый тополевый сквер и детский городской лагерь отдыха. Он сидел и размышлял о чём-то неопределённом. Подставлял лицо солнцу и воздушным потокам. В голове этого грузного внушительного человека легко витали разные философские мысли. Вид горы, неестественно старых и огромных тополей, гуляющих на той стороне по скверу горожан, кажущихся такими маленькими, словно дети или гномы, полный покой округи, ветерок в лицо и послеобеденная сытость настраивали на такой лад.
…Вот на мосту - сразу с противоположных его концов - показались едущие на велосипедах девчонка и пацан. Примерно одинаково возраста, примерно на одинаковых велосипедах. Вот они заехали на мост: девчонка - отсюда, с этого берега на тот, а сорванец наоборот: с той стороны - со стороны лагеря и пионерского острова. Они, эти целеустремлённые, издалека друг друга смерили недоброжелательными взглядами и, предельно сосредоточившись, прицелившись, поехали. «Интересно, разминуться удастся?» - подумалось толстяку. Ребята достигли середины и разъехались, едва не задев друг друга локтями! Они разминулись чудом, словно идущие давеча на таран в воздушном бою, но в последний миг передумавшие, переменившие пока тактику, два боевые истребителя. Места как раз хватило, чтоб без катастрофы разминуться. «Ух, тыы-ы!» - толстяк машинально оттёр тыльной стороной руки лицо.
- Кикимора! – выкрикнул отрывисто и резко напоследок весьма удовлетворённый пацан, едва не коснувшись локтя девочки, в миллиметре промчавшись на полной скорости!
- Дурак! – был лаконичный, но тоже довольный и азартный, крайне довольный исходом дела ответ наездницы с косицами. Пацан засмеялся, что так удачно удалось разминуться. Девочка тоже хихикнула. Это была их общая удача. Они стремительно, будто планируя по мосту, набрали скорость, съехали со сходен и, едва промелькнув, мигом исчезли: она на тропинках по аллее тополёвой, а он покатил в строну рынка по пыльной дороге.
Толстый человек на скамейке был тоже отчего-то несказанно доволен. Он вдруг вспомнил вчерашнее дело: как и он – разминулся давеча под вечер с одной толстой особой.
Вчера они с той немного знакомой тёткой, неповоротливой и медлительно важной, встретились примерно также. Она живёт неподалёку в округе, её часто видят тут на прогулке. Он гулял и только собирался переходить с этой стороны в парк. Она шествовала оттуда. Встретились тоже как раз ровно на серединке. «Какая толстуха...» – мелькнуло у него в голове. По её лицу заметил, что про него она думает то же, и что ещё она, собравшись не на шутку, прицеливается серьёзно, примеривается, как бы без помех с ним разминуться. Его автоматически потянуло собранно выверять лишние сантиметры. Чтоб без помех пройти мимо этой необъятной женщины. И они разошлись аккуратно, «чика-в-чику», приставным деликатно завозившимся с настороженной одышкой мелким шагом. Стараясь не задеть, не коснуться тела оппонента, зажатого перилами моста, всё ж преодолели краткое их неудобство. Манёвр тот вчера (хоть и отчаянный), как и сегодня вполне удался, вспомнил сейчас, аккуратно утираясь маленьким платочком, мужчина...
Толстяк безотчётно улыбнулся, подставляя лицо ласковому ветерку. Подумал, что мост и не слишком широк и не слишком узок, что перед его лицом - обычный мост через обычную реку в обычной провинции. В общем, мост как мост. Ещё ему подумалось, что тут ситуация сродни тому, как описано в школьном учебнике, как в теории гениального великого физика. Он читал про то когда-то в школе. Он ещё, помнится, ничего не понял. Но почувствовал, смог, что та теория была насколько сложна настолько и проста. И, наверное, в том и была вся её гениальность. Он ещё раз легко улыбнулся. Подумать только, всё вроде так сложно: ширина моста, к примеру, довольно мудрёная и относительная штука. И с другой стороны, всё так просто: солнце и свежие потоки. Вчера - он, едва разминувшийся с той знакомой толстой женщиной, и эти, пронёсшиеся два ребёнка - сегодня. Всего помаленьку. И что вон, какая благодать. Кругом до краёв - весна. И уже улеглась пыль от промчавшегося мальчишечьего велосипеда. Осела. Стало снова спокойно. Безмятежно. И толстый, внимательный человек подставил лицо потокам плывущего ветра и удивительным солнечным лучам. Пели птички, по аллее парка на той стороне реки по поблескивающей гладенькой сыроватой тверди парковых земляных дорожек гулял ввечеру неспешно народ.
3 Детские рассказы