Geum.ru

4. изложение, развитие и критика философии лейбница

Вид материалаИзложение
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   31

В природе имеется прекрасная и весьма близкая этой идее Лейбница аналогия, согласно которой всякая часть, в свою очередь и сама есть целое и каждое существо на бесконечные лады отражает внешний мир. Таковы глаза некоторых насекомых, состоящие из бесконечного числа граней, из которых каждую в свою очередь можно рассматривать, по указанию Сваммердамма, как маленький глаз; поэтому предметы в подобных многогранниках отражаются тысячи раз, так что один дуб, на который был бы направлен зрительный аппарат такого глаза, помещенный в то же время в фокусе микроскопа, разросся бы в целый дубовый лес. Мысль о том, что вся природа состоит из живых организмов, Лейбниц толковал слишком широко; ведь всякая органическая жизнь оказывается связанной с известной мерой всеобщих естественных сил, хотя бы эта мера и имела исключительно всеобъемлющий и универсальный характер; даже возникновение и развитие инфузорий связано с определенными временными и материальными условиями. Микрография. Магдебург и Вилъбранд. Общая физиология. А что природа в известном смысле представляет и отображает все во всем, самое большое в самом малом, что кажущаяся простейшей, бесформенной и не имеющей отличительных признаков живая точка есть уже особым образом организованная множественность и многообразие, органическое царство, так сказать, мир в себе, то ведь эти идеи подтверждаются, между прочим, и наблюдениями над инфузориями Эренбергаб8. Эти наблюдения доказывают, “что считавшиеся совершенно не имеющими структуры мельчайшие движущиеся формы, какие только можно подметить при современной силе микроскопа, обладают, как организмы, не только ясно выраженным кишечным аппаратом, но что у них можно найти и следы особой нервной системы" “К познанию организации в направлении наименьшего пространства”. Но наблюдениям Эренберга, многие роды полигастрических инфузорий обладают даже глазом—органом чувства, который наглядно и в буквальном смысле является зеркалом Вселенной, пустого и мертвого, пет хаоса, нет беспорядка, кроме мнимого”. Однако Лейбниц замечает, что если он отвергает хаос, то это ни в какой мере не приложимо к первоначальному состоянию Земли и других тел, ибо эти последние, как это показывает опыт, скорее пребывали в состоянии внешней неупорядоченности. “Наш шар некогда был в состоянии, похожем на пылающую гору, и так далее”. Пятое письмо к Бурге от 22 марта 1714 года; “Теодицея”, и прежде всего его “Protogaea”.

Но эти организмы, повсюду распространенные, отличаются меньшей или большой степенью совершенства. “Монада может иметь такие приспособленные органы, что благодаря им получаемые ею впечатления, а следовательно, и представления, их воспроизводящие, содержат нечто как бы выдающееся и превосходное (то есть определенность и отчетливость); таким образом, благодаря влаге в глазу лучи света концентрируются и действуют с большей силой; так это может идти дальше и дальше и действительно привести к возникновению ощущения, то есть к представлению, сопровождаемому воспоминанием, а именно к представлению, от которого долгое время остается как бы известный отзвук в душе (своего рода эхо), чтобы при известных условиях вновь зазвучать... Монады, обладающие такими представлениями, связанными с памятью и, следовательно, более отчетливыми, поэтому и называются душами в собственном смысле слова. Монады же, обладающие простым, обыкновенным представлением, называются энтелехиями или простыми монадами... Если бы у нас не было отчетливости, не было бы, так сказать, специального вкуса у наших представлений, то мы находились бы в состоянии постоянной сонной тупости,—таково состояние простых монад”. Поэтому ступени, степени, состояния, виды — единственные отличия сущностей. “Все в природе подобно” 69, все сродни, все связано; “по существу все во всем; природа повсюду самоотверженна; кто действительно знает одно, знает все, кто понимает хотя бы одну только часть материи, тот одновременно, благодаря замкнутой связи вещей, постигает всю Вселенную”. “Повсюду так, как здесь”, “в каждом существе можно познать бесконечное”, “величайшее находит свое точнейшее воспроизведение в мельчайшем”, отдаленное идеальным образом заключено в ближайшем. Нет абсолютного отличия у существа “Степени совершенства варьируют до бесконечности. Между тем основы повсюду те же. Есть только разница между великим и малым, между воспринимаемым и невоспринимаемым”. Душа есть лишь простая монада, проснувшаяся для отчетливого представления, для сознания; простая монада, которую мы с аристократической позиции нашего Я отталкиваем как нечто чуждое, как нечто безразлично нейтральное, как мертвую вещь, принадлежит в качестве сущности нашему роду и племени, являясь лишь спящей, ещё не развернувшейся душой. Повсюду зародыши, повсюду жизненные элементы, которые ещё, быть может, разовьются в существа, нам подобные. В природе нет действительного отрицания, нет действительной смерти, нет действительного рождения. Смерть есть только развитие, укутывание, уменьшение и измельчение членов; возникновение — лишь увеличение, развертывание, лишь преобразование уже наличных существ в другой форме — из семян и зародышей, подобно тому как люди развиваются из семян иных животных, хотя их души неразумны, но становятся разумными после того, как зачатие определит этих животных к человеческой при роде. Как известно, ко времени Лейбница семенные животные стали предметом рассмотрении ученого мира. Первым наблюдал их голландский доктор Гамм, потом Левенгуке, который впервые и создал им славу. Несчастные животные вызвали фурор. Но как это и случается в мировой истории, этим новаторам и еретикам пришлось испытывать несправедливое отношение со стороны старых тупых ученых. Некоторые оспаривали даже существование этих животных и считали его оптическим обманом. Но что мир презирает, то дух возвышает. Лейбниц со свойственной ему гуманностью приветствовал их даже как желанных сотоварищей; это дружеское гуманное отношение разделили с ним и другие крупные позднейшие ученые, как, например, Галлер 70. Литературное жизнеописание этих, мельчайших животных составил Ледермюллер в своем “Опыте 'обоснованной защиты семенных животных”. Нюрнберг, 1758. В новейшее время была подведена физиологическая база под этот взгляд, который пытается объяснить происхождение высших органов из связи монад или живых организмов и подчинения последних господствующему единству, их охватывающему (смотри И. Г. Шмидт. Двенадцать книг по морфологии и так далее Берлин, и Эйзенманн. Вегетативные заболевания. Точке зрения Лейбница на природу соответствует взгляд названных и других врачей новейшего времени, по которому болезни представляют собой зарождение новых организмов в организме. Названное сочинение, особенно о заразных заболеваниях. Действительно, Лейбниц совершенно ясно говорит в “Nouv: “Болезнь как бы уподобляется растению или животному, требующему своей особой истории, то есть это модусы или формы проявления бытия, к которым применимо то, что мы сказали о субстанциальных телах или вещах, а именно что четырехдневную лихорадку так же трудно глубоко изучить, как золото или ртуть”. Что же касается гипотезы самостоятельного движения даже кровяных шариков, то сравним по этому вопросу “Физиологию Бурдаха”71. Вообще, в природе нет ничего абсолютно прерывного; все противоположности, все границы пространства и времени, а также своеобразия исчезают перед абсолютной непрерывностью, перед бесконечной связью Вселенной 72. “Точка есть как бы бесконечно маленькая линия, покой есть не что иное, как исчезающее вследствие непрерывной убыли движение, равенство есть не что иное, как исчезающее неравенство... И этот закон непрерывности никогда и нигде не нарушает природы. Природа не делает скачков. Все законы естественных существ составляют одну цепь, в которой различные классы подобно суставам так тесно примыкают друг к Другу, что ни чувством, ни воображением невозможно определить ту точку, где кончается один класс и где начинается другой”. На основании именно этого метафизического принципа абсолютной непрерывности Вселенной, следовательно, a priori Лейбниц приходит к заключению, что между растениями и животными должны быть промежуточные существа. В письме к Герману 73, откуда взято и место, к которому относится данное примечание, Лейбниц говорит: “...я убежден, что должны быть такие существа; естествознание, может быть, со временем их и откроет. Мы совсем недавно научились наблюдать”. Как правильно замечает немецкий переводчик Ульрих (ему я обязан указанием на приведенные места — кн. 11, примечание), Лейбниц предсказал и открытие полипов. Впрочем, спор о природе полипов давно разрешен в том смысле, что “полипы с их кораллами — действительные животные”. По поводу непрерывной последовательности ступеней развития в природе Лейбниц, однако, замечает, что, конечно, имеются мнимые скачки. “Для красоты природы, требующей раздельных, отчетливых восприятии, необходимы видимость скачков и, так сказать, музыкальные интервалы в явлениях ей доставляет удовольствие смешивать виды” (“Новые опыты".


13. Способ взаимной связи и общения между монадами

Все вещи пребывают в замечательной гармонии между собой, в удивительной взаимной связи, благодаря чему всякое существо представляет собой микрокосм, где в маленькой частице заключается то, что происходит и имеется в макрокосме в широком масштабе;

каждое существо напоминает термометр и барометр, указывающие изменения в атмосфере Вселенной, — и все же нет никакого прямого, непосредственного, физического воздействия, а есть только метафизическое влияние существ друг на друга. “Поскольку совершенно невозможно допустить, чтобы монады воздействовали друг на друга, постольку не только не возможно это воздействие, но даже не нужно такое непосредственное влияние, ибо к чему монаде доставлять другой то, чем она обладает уже сама? Природа субстанции заключается именно в том, что настоящее чревато будущим и что все можно познать из одного”. Ведь монады все извлекают из своего собственного лона, при этом “не тем способом, каким у схоластиков тепло вызывает те или иные действия, но так, словно действует возвышенный, духовный механизм, являющийся основанием и средоточием механизма телесного, так что можно себе представить способ, каким образом одно следует из другого... Монады не представляют собой принципа действия во вне... Даже причина задержек заключена в них самих. Если нет препятствия, то субстанция действует, сколько может. И действительно, простая субстанция ограничена и испытывает торможение в своей деятельности;

-но это ограничение определяется само по себе изнутри... Итак, ничто не может воздействовать на простые субстанции как помеха; мало того, даже в сложных субстанциях, в телах, под влиянием толчка со стороны окружающих тел не может произойти ничего, что не исходило бы изнутри, нарушало внутренний порядок”. В самом деле, “тело при толчке изменяется лишь благодаря собственной упругости, составляющей причину наличного в нем движения... Лишь по внешнему впечатлению кажется, что субстанция испытывает насильственные действия... Подлинные субстанции не могут испытать задержек в своих внутренних определениях, поскольку у них есть представление всего внешнего”.

Но можно спросить, и Бейль выставил против Лейбница подобное возражение: как это возможно, чтобы душа, находясь, например, в радостном состоянии, непосредственно после этого переходила в состояние скорби, почему душа не остается неизменно в том же состоянии? “Природа конечной субстанции заключается в непрерывном изменении, причём это изменение происходит в известном порядке. Этот порядок, оставаясь неизменным, вызывает у субстанции все соответствующие состояния, но не принудительно, а сообразно её собственной спонтанности. И эта закономерность, обусловливающая индивидуальность каждой отдельной субстанции, находится в полном соответствии с данными любой другой субстанции и всей Вселенной. “Всякая подобная субстанция содержит в себе закон последовательной смены своих действий, содержит все, что с ней случилось и случится. Во всякой субстанции будущее превосходным образом связанно с прошлым. Это составляет тождество индивида” (“Новые опыты”. Следуя этому закону, душа и переходит от радости к скорби в тот момент, когда в составе её тела образуется разрыв, ибо выражение и представление того, что совершается в этом теле, и составляет закон, природу этой неделимой субстанции”.

Поэтому взаимоотношения субстанций носят исключительно идеальный характер. Реальные сущности воздействуют на монаду лишь как её представления; но они иначе и не могут на нее воздействовать, так как монада есть душа или существо, подобное душе. Монада испытывает изменение только в себе самой; она занята лишь собой, она деятельна лишь теоретически. Свет, излучаемый монадами друг на друга, или же тот свет, в котором они взаимно созерцают и воспринимают себя, есть не деятельный солнечный свет, а бесстрастный лунный свет. У соответствующих впечатлений нет чувственного элемента, нет энергии непосредственного наличного впечатления; им присуща лишь сила воспоминаний, в которых предмет нам дан только таким, каков он в нас, самостоятельно же он на нас не воздействует. Хотя монада в силу своей особенной природы, состоящей из одних нервов, а не из плоти и крови, затрагивается и возбуждается всем, что происходит во селенной 74, но монада не есть свидетель всего происходящего вокруг в виде глаза или уха, находящихся в определенном месте; её участие в событиях Вселенной есть участие чтеца; монада присутствует лишь издалека.

Но быть свидетелем какого-нибудь обстоятельства лишь издалека, осуществлять это обстоятельство без реального наличия есть представление. Благодаря такому

участию монада и не выходит из своих собственных пределов; внутренний покой её души ничем не нарушается. Словом, она не является одним из действующих лиц, а остается только зрительницей мировой драмы И именно в этом основной недостаток монад75. “Между монадами имеется лишь согласованность, а не реальное взаимодействие; поэтому господствующая монада не ограничивает существования других монад... Если говорят, что одна монада мешает другой, то это нужно понимать лишь как представление одной монады о Другой.. Воздействие субстанции на другую заключается не в том, что она из себя испускает какую-нибудь сущность или нечто реальное и внедряет это в другую субстанцию, как обычно себе представляют люди. Что касается материального мира, то люди правы, объясняя явления чисто механически, посредством истечения и принятия частиц; но материальная масса не есть субстанция... Действие вовне свойственно монаде, поскольку она есть нечто совершенное. Но монада действует, если у нее есть отчетливое представление; она страдательна, если её представления смутны. Совершенство монады по сравнению с другой заключается лишь в том, что мы в ней находим основания, согласно которым мы можем объяснить процессы в другой монаде, и лишь постольку, поскольку мы находим основания, мы утверждаем, что монада воздействует на другую... Поэтому действия и страдательные состояния монад отличаются взаимностью. Та же самая монада активна, поскольку то, что мы в ней познаем отчетливо, служит основанием к объяснению процессов другой монады; она пассивна постольку, поскольку в том, что познается в другой монаде отчетливо, мы усматриваем причину объяснения происходящих в ней процессов”.

То, что верно для характеристики отношения простых субстанций между собой, верно и для характеристики взаимоотношений сложных и простых субстанций, или для взаимоотношения душ и тел. “Схоластики думали, что между душой и телом имеется взаимное физическое воздействие, но после того, как учли, что у мысли и протяженной массы нет ничего общего, мало того, что это по существу различные сущности, многие новейшие философы признали, что между душой и телом нет никакого физического взаимодействия, хотя, безусловно, имеется общение метафизическое, в соответствии с которым душа и тело составляют единый субъект, или единую личность... Ведь нельзя понять, каким образом из представлений души могут возникнуть в материи фигуры и положения или как из материальных фигур и движений могут возникнуть представления... Если бы имелось физическое взаимодействие, то душа изменяла бы степень скорости и направление происходящих в теле движений, и, наоборот, тело могло бы изменять порядок мыслей в душе. Но подобное воздействие нельзя дедуцировать ни из какого существенного определения тела или души. Декарт искал компромисса и поэтому часть деятельности тела поставил в зависимость от души. Он признал законом природы то, что в телах сохраняется одинаковое количество движения и заключил отсюда, что воздействие души не может поколебать этого закона телесного мира. Но он полагал что душа обладает силой, способной изменять направление движений, происходящих в теле; почти так же, как всадник не придает своему коню никакой силы, но согласно своему намерению направляет его либо в одну, либо в другую сторону. Но у души нет таких орудий, как у всадника, средств, которыми она могла бы пользоваться для того, чтобы вызвать это воздействие. Изменение движения так же невозможно объяснить из природы души и тела, то есть из мысли и массы, как изменение количества движения”. Поэтому школа Декарта прибегла к системе окказионализма; согласно этой системе, бог сам непосредственно по поводу того или иного волевого движения вызывает действие тела осуществляющее данный волевой акт. Но “в данном случае заставляют бога в естественных и обыкновенных условиях действовать как deus ex machina, необычайным чудесным образом; поэтому эта система противоречит природе и разуму”. Итак, верным определением остается лишь тот способ, каким монады оказываются в общении и взаимодействии друг с другом, посредством которого следует мыслить взаимоотношения души и точи “Правда, души воспринимают то, что находится вне их но только благодаря тому, что происходит в них самих, и благодаря всеобщей гармонии, превращающей всякую субстанцию в живое зеркало Вселенной, соответствующее внешним вещам... Если душа хочет чего-нибудь достигнуть, то телесный механизм сам по себе, в результате собственных, врожденных движений, оказывается приспособленным и готовым к исполнению этого желания; и если душа воспринимает изменения своего тела, то она не получает новых представлений от тела, как если бы оно нарушало законы души, но получает их из ряда предшествующих, но смутных представлений... Душа не доставляет телу ни движения, ни направления, ни определения движения, которое не могло бы быть объяснено из предшествующих состояний и движений материи механическим путем. Если утверждают противоположное, то превращают душу в тело, хотя бы и очень тонкое и незначительное, или отдаются во власть принципов, непонятных и ничего не объясняющих... Хотя ближайший источник деятельности находится в душе, как источник страдательных состояний находится в материи, но в связи с этим все же нельзя думать, будто душа имманентной деятельностью, а именно влечением и представлением, нарушает механические, телесные движения, а следует думать, что душа скорее действует в соответствии с этими законами... Было бы чудом если бы душа вызвала что-нибудь в теле, что шло бы вразрез с природой тела... Движения в теле, правда, возникают по желанию души, но не благодаря этому желанию, а благодаря механическим законам... Внутренним процессам, то есть действиям души, соответствуют только внешние телесные явления... Итак, душа следует лишь своим законам, а тело — своим. Души действуют согласно законам целевых причин, тела же — по законам действующих причин или движений. Да, в такой системе действуют тела, как если бы не было никаких душ, и действуют души, как если бы не было никаких тел; вместе с тем и то и другое действует, как если бы обе сферы оказывали друг на друга реальное, непосредственное воздействие”. Но вне зависимости от этой самостоятельности тела и души “в своей высшей гармонии” внутренне едины. “В душе даже имеются представления, которые соответствуют циркуляции крови и внутренним движениям кишок, но мы их так же мало воспринимаем, как шум воды, когда живем вблизи мельницы. Если бы в теле во сне или в бодрствующем состоянии существовали впечатления, от которых душа не испытывала бы абсолютно никаких воздействий, то в самом деле пришлось бы ввести в определенные границы единство души и тела, подобно тому как если бы оказалось, что телесные впечатления должны обладать определенной фигурой или величиной, чтобы быть воспринятыми душой; но это несовместимое нематериальностью души: ведь нет соответствия между бестелесной субстанцией и теми или иными модификациями материи...

Основу же этого соответствия следует искать в предустановленной гармонии или в боге; благодаря ему передается воздействие одной монады на другую, которое у простых субстанций имеет лишь идеальный характер... Поскольку душа обладает совершенством и отчетливыми мыслями, бог приспособил к ней тело и наперед сотворил и предусмотрел его в таком виде, что тело принуждается к исполнению желаний души, а поскольку душа несовершенна и её представления смутны, бог приспособил душу к телу так, что душа возбуждается под влиянием тех страстей, которые возникают из телесных впечатлений”. Этим ничуть не колеблется свобода души. “Дело обстоит точно так же, как если бы кто-нибудь, знающий наперед, что я завтра в продолжение всего дня буду приказывать моему слуге, создал бы автомат, и этот автомат был бы в абсолюте похож на данного слугу и завтра стал бы исполнять в определенное время все мои распоряжения. Несмотря на это, все мои распоряжения были бы свободными волеизъявлениями, хотя в действиях автомата, воспроизводящего слугу, мы не нашли бы никаких элементов свободы. И этот автомат находился бы в зависимости от меня лишь идеально, благодаря мудрости того, кто, предусматривая мои будущие волеизъявления, придал бы ему такое устройство и способности, посредством которых on обслуживал бы меня в определенный день, в определенные сроки. Знание моих будущих желаний было бы побудительным мотивом этого великого мастера для создания затем данного автомата: мое влияние было бы объективным (идеальным), а его — физическим”.


14. Смысл предустановленной гармоний

Предустановленная гармония не только любимое детище, но и слабая сторона Лейбница 76, в особенности если истолковывать её во внешнем смысле, как она обычно и трактуется; как бы то ни было, в этом виноват сам Лейбниц. Популярное представление об особом, внемировом существе, вступающем лишь во внешнюю, механическую связь с вещами, бросает здесь, как и в других пунктах, тень на метафизику Лейбница, по существу весьма глубокую; но эта тень не затрагивает существа его философии. Лейбниц считался с теологией своего времени, но так, как умный, образованный человек с чувством своего превосходства считается с дамой и в беседе с ней переводит свои мысли на её язык, делая даже парафразы; к сожалению, правда, нельзя отрицать того, что это почтительное отношение к теологии сопровождалось внутренними и, бесспорно, весьма отрицательными последствиями для его философии. Конечно, можно отличать у Лейбница эзотерическую и экзотерическую стороны его учения, но при этом очень трудно определить их границы, так как Лейбниц очень редко высказывает свои взгляды в строгой метафизической форме. Во всяком случае несомненно, что если взять предустановленную гармонию лишь во внешнем для монад смысле, то это будет идти вразрез с духом философии Лейбница. Сам он, правда, прибегает к поверхностным формулировкам, как, например: “Бог заранее все навсегда упорядочил” (“Теодицея”, “Бог с самого начала создал душу так, что она должна представлять происходящее в теле, а тело так, что оно само по себе может выполнять распоряжения души”. Но выражение “предустановленный” не заключает в себе ничего метафизически определенного. Злосчастное “заранее” или “наперед” скорее есть нечто иное, как просьба, обращенная к мысли, не продолжать своего анализа до конца, дабы не прийти к конечной остановке рассудка. Лейбниц сам, впрочем, заявляет (например, в, что в его системе предустановленной гармонии содержится нечто чудесное и что вмешательства бога носит сверхъестественный характер; но это касается лишь начала, затем же все идет естественно по законам тела и души.