Geum.ru

Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве

Вид материалаДокументы
1. Данные соотношения физического и психического
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   43
Глава первая. Соотношение психического и физического


1. Данные соотношения физического и психического

2. Материализм и спиритуализм

3. Дуализм

4. Параллелизм психического и физического и взаимодействие психического

и физического

5. Вопрос об определенности психического и вытекающие отсюда

ограничения свободы воли


1


При первом взгляде на окружающие нас явления, на то, что называют действительностью, легко подметить две категории феноменов, на которые, так сказать, делится мир. Одни из окружающих нас явлений мы называем материальными, другие конструируем, как феномены духовные, как явления психические. Поверхностное, внешнее наблюдение не возбуждает никакого сомнения в том, что можно вполне противополагать, с одной стороны, материю, как субстанцию живую или мертвую, но не одаренную способностью сознания и, с другой стороны, область духовного, как сущность, проявляющуюся в форме ощущений, представлений, мышления, разных настроений, влечений ж проч.

Если мы заинтересуемся, ближайшим образом, взаимоотношением двух родов явлений: феноменов психических и физических, то должны будем тотчас же констатировать, что между ними существует, по-видимому, несомненная связь.

Уже относительно очень рано было обращено внимание на то, что психическая деятельность животных и в особенности человека тесно связана с головным мозгом.

Еще Клавдий Гален, знаменитый врач из Малой Азии, живший во втором веке по Р.X. приходил к тому заключению, что душа, как он выражался, находится в мозгу. Гален ставил все умственные способности в зависимость от материального, очень тонкого, похожего на воздух вещества, изготовляющегося в нашем мозгу, причем первый, по-видимому, сделал попытку локализации отдельных душевных функций в мозгу, попытку указания, где накопляется духовное вещество, где седалище разума и проч. Несколько более точное учение о локализации отдельных духовных функций мы находим у современника Галлена, Поссейдония. В дошедших до нас отрывках его сочинений он утверждает, что в случае заболевания передней части мозга расстройству подвергается исключительно лишь воображение, при заболевании средней части мозга страдает способность рассуждать, и при заболевании, наконец, задней части мозга уничтожается память, а вместе с ней и все другие свойства души*(147). Вопрос о той роли, которую играет большой мозг в нашей душевной жизни, получил особый интерес и стал занимать центральное место со времени Галля (|1828), основателя френологии, который, как известно, не только настаивал на значении мозга, как самого существенного органа человеческой души, но и учил об очень подробной локализации в мозгу всех высших и низших способностей. Известно, что произвольные и фантастические теории Галля очень скоро подорвали всякое доверие к идее о локализации в мозгу разных форм душевной деятельности*(148). Первые строго научные опыты в этой области со времен Галена были произведены Флурансом (|1867), который, на основании своих опытов, пришел к заключению, что любая часть мозговых полушарий может быть повреждена или удалена без вреда для мозговых функций. Флуранс пришел к этим выводам при помощи удаления у птиц и млекопитающих больших полушарий мозга. т. е. мозговой коры вместе с белой массой волокон, проникающих туда. В результате такой операции животные утрачивали всякую способность соображения. Куры, например, не принимали пищи, даже если после продолжительного голодания сажали их на кучу корма, не делали попыток летать, когда их стаскивали с возвышенного места, не отыскивали места для сна и проч. и существовали вообще только при том условии, когда им клали пищу в зев, При последнем удалении у животных полушарий Флуранс наблюдал, что способность мышления исчезала постепенно, пока не наступало то состояние, которым характеризовалось полное удаление полушарий. При этом Флуранс констатировал, что не имело особого значения то обстоятельство, в каком направлении производилось удаление частей мозга. На основании всех этих наблюдений Флуранс сделал заключение, что местонахождением способности мышления служат большие полушария мозга, причем эта способность помещается не в одной точке, но простирается на всю их поверхность. Флуранс приходил при этом к выводу, что на случай удаления у животного одного мозгового полушария не наблюдается ослабления способности мышления; ослабляется лишь деятельность мышц противоположной стороны тела. Если же вырезать у животного по небольшим кускам мозговой материи из обоих полушарий, то в результате этого может быть констатировано только расстройство способности мышления, которое, по истечении небольшого периода времени, проходило совершенно. На основании всего этого Флуранс допускал, что если удалить не особенно значительную часть мозговой субстанции, то оставшаяся часть берет на себя, по истечении некоторого периода приспособления, исполнение функций целого мозга*(149). Все эти данные, которые подтверждаются в общих чертах и новейшими наблюдениями, сделанными в этом направлении, указывают, так или иначе, на то огромное влияние, которое оказывает головной мозг на качество и характер психической деятельности*(150). Чтобы сделать эту связь еще более наглядной, мы позволяем себе привести, со слов Маудсли*(151), пример, ярко иллюстрирующий связь психической жизни с деятельностью мозга.

Один американский врач был приглашен к больному, который впал в бессознательное состояние под влиянием удара в голову, полученного им от лошади. Когда врач устранил раздробленные копытом лошади части черепной кости, надавливавшие мозг, больной пришел в сознание. Видя в этом случае удобный повод для производства некоторых экспериментов, врач в оставшееся после удаления раздробленной части черепа отверстие просунул пальцы и, не нажимая обнаженной части мозга, задал больному вопрос, но прежде чем он мог успеть на него ответить, нажал пальцами обнаженную часть мозга. Все то время, пока пальцы нажимали, больной не отвечал на вопрос и оставался нем, но в тот же момент, как нажимание прекращалось, больной давал ответ на вопрос, не подозревая даже, что он не отвечал на него некоторое время. Этот эксперимент производился врачом несколько раз и всегда неизменно приводил к тому результату, что проявление психической деятельности больного останавливалось под влиянием нажимания мозга*(152). По мнению подавляющего числа исследователей, не подлежит, вообще, сомнению, что величина и степень развития нашего мозга параллельны степени развития нашей психической жизни. Тот же Маудсли пишет, что тщательное исследование головного мозга некоторых дикарей, как напр. австралийских туземцев или мозга бушменов обнаруживает, что размер их мозга, в соответствии с низкой ступенью развития их психической жизни, значительно ниже среднего размера мозга европейца. Мало того. Мозг этих дикарей сравнительно беден извилинами. Сами извилины гораздо немногосложнее и симметричнее и самый мозг, как целое, настолько же в общем отличается от мозга среднего европейца, насколько он стоит выше еще менее развитого мозга обезьяны*(153). Разница между мозгом европейца и дикаря становится еще более наглядной в зависимости от сравнения их веса. Вес мозга среднего европейца мужского пола составляет 49,03, вес мозга бушмена 33,03, а вес мозга негра, который занимает между ними среднее место по своему развитию, равняется 44,03. Вес среднего мозга бушмена равняется вообще весу мозга микроцефалического идиота, принадлежащего к цивилизованным расам. Принимая во внимание эти данные о соотношении физических свойств мозга с психической жизнью, не следует полагать, что знаменитый психиатр, на которого мы ссылаемся, увлекается. Не подлежит сомнению, что, чем основательнее и глубже исследования, направленные на выяснение соотношения нашего мозга с нашей душевной деятельностью, тем несомненнее оказывается существование такой связи*(154). Связь эта, как обнаруживают точные исследования, не является, правда, такой простой и грубой, как это казалось исследователям более ранним. Мозг наш является не только органом нашей душевной жизни, но служит и целому ряду других функций, вроде дыхания, кровообращения, питания и проч. В той степени, в какой наш мозг является органом нашего духа, следовало бы ожидать и большего количества мозговой субстанции по мере более высокого развития душевной жизни. Но при этом не следует забывать, что, поскольку мозг служит целям организма в прямом смысле, должно ожидать его большего развития в зависимости от величины тела или организма, которому он служит, и интенсивности тех процессов, в которых он принимает участие. Из этого становится уже ясным, что такие явления, как абсолютный вес мозга, вне поставления этого веса в соответствие со свойствами всего организма, сами по себе, не могут еще свидетельствовать о большем развитии мозга. Не подлежит, однако, никакому сомнению, что ни у одного животного не наблюдается даже приблизительно столь высокого абсолютного и относительного веса мозга, как у человека, в связи, по-видимому, с его, неизмеримо более высокой, степенью духовного развития.

Помимо всего этого, тесная связь нашей душевной жизни с природой нашего мозга подтверждается косвенно тем путем, что аномалии или болезни мозга сопровождаются нарушением правильного течения душевной жизни. Те изменения мозга, которые и не поддаются непосредственному материальному исследованию, но приводят, тем не менее, все-таки к расстройству психических функций, сводятся обыкновенно к функциональным аномалиям мозга и могут быть констатированы только на живом органе, что, конечно, не всегда допускает удобную и легко осуществимую на практике проверку. Такими функциональными изменениями могут уже быть нарушения правильного кровообращения в мозгу, нарушение ассимиляционной деятельности клеточек мозга, проводимость волокон-die Erregungsleitung der Fasern, как выражаются немецкие физиологи. В частности опыт, доступный каждому, убеждает нас в той тесной связи деятельности нашего духа с мозгом, которая только подтверждается при более глубоких научных исследованиях. Опыт этот сводится к констатированию следующего. Если бы не существовало связи между нашей мозговой деятельностью и умственной, то как иначе объяснить то изнеможение, которое причиняется умственной работой, как объяснить то, что, подобно надорванной машине, мозг часто отказывается служить в результате слишком продолжительных усилий. "Начинающееся расстройство мозга, пишет Дж; Г. Льюис, часто обнаруживается трудностью, с которой человек "собирает свои мысли", потерей способности "связывать свои идеи" или ослаблением памяти". Сколько людей спаслось бы от преждевременной смерти или сумасшедшего дома, если б при обнаружении этих симптомов приняли надлежащие меры"*(155).

Чтобы покончить с вопросом о влиянии мозга на нашу психическую деятельность, мы скажем еще несколько слов по поводу тех успехов, которые сделало в последние 30-40 лет учение о локализации известных психических феноменов в определенных частях нашего мозга, хотя выводы эти не могут рассматриваться, по мнению авторитетных физиологов, как окончательные.

Учение Флуранса о том, что любая часть мозговых полушарий может быть повреждена или удалена без вреда для мозговых функций и связанных о ними психических феноменов, было впервые поколеблено открытием Брока (1861) о локализации в третьей лобной извилине левого полушария важнейших центральных органов речи и языка*(156). Но совершенно новый период в этой области человеческого знания открывается вместе с обнародованием результатов исследований в 1870 г. Фрича и Гицига. Ученым этим удалось путем электрического раздражения поверхности мозга вызвать движение определенных мышц. Они указали, что раздражение лобных лопастей вызывало деятельность мышц противоположной стороны тела, что, действуя на определенную часть мозга, можно вызывать сокращения лица, ноги и проч. Вместе с тем, обнаружилось, следовательно, что отдельные части мозга далеко не равнозначны, так как одни из них не обусловливают движений, между тем как другие части неизменно движения вызывают. Фрич и Гициг вполне точно доказали, что в мозговой коре высших животных всегда есть такой участок, раздражение которого ведет к мускульным движениям, а следовательно и доказали существование двигательных центров поверхности мозга. Эти исследования были повторены другими учеными над самыми разнообразными животными с теми же результатами. Феррье обнаружил то же при исследовании человекоподобных обезьян, а отчасти и людей. Для доказательства того, что во всех этих случаях имеет место непосредственная иннервация известными центрами мозга мускулатуры тела, Гициг вырезывал определенные части мозговой материи и наблюдал, в связи с этим, временное или хроническое расстройство органов движения. Но, вместе с тем, опытами Гицига, Феррье, Мунка и Гольца было выяснено, что зрительные ощущения воспринимаются определенным местом задней лопасти мозга*(157). В частности, Мунк пытался доказать, что в мозгу существуют определенные органы для восприятия и узнавания элементарных чувственных впечатлений, т. е. сфера зрительная, слуховая и проч.*(158). Не в столь категорической форме признает то же Гольц*(159). Этот последний вызывал повреждение зрения собаки с одной какой-нибудь стороны путем вырезывания из противоположной стороны мозга значительной части мозговой коры. После того, как над собакой была произведена этого рода операция, ей подносили куклу, на которую она бросалась самым ожесточенным образом, пока здоровый глаз оставался открытым и которую она, по-видимому, не замечала, когда здоровый глаз ее заклеивали. Собака продолжала, однако, видеть глазом пораженной стороны, но только не узнавала предмета, ей показываемого: она не наталкивалась на предметы, бегая по комнате и проч. Когда собаке этой с одним только открытым пораженным глазом показывали утку, она тупоумно глядела на нее, но сейчас же бросилась на нее с лаем, как только заставили утку закричать. Все это обнаруживает, что после вырезывания известных частей мозга если и не устраняется зрение, то поражается способность узнавать предметы. К подобным же результатам пришел Мунк, хотя Гольц и Мунк несколько иначе объясняют эти явления "душевной слепоты"*(160). Вообще, в современной физиологии все больше и больше укореняется взгляд, что разнообразные области наших полушарий стоят в непосредственной связи с периферическими органами и что в связи с тем значением, которое имеют для нашей психической жизни отдельные периферические органы, и отдельные части мозга не имеют одного и того же значения для нашей психической жизни. По своему значению для нашей психической жизни, мозг несомненно не однородный орган, как, напр., наши легкие по отношению к процессу окисления крови, но он является органом, расчлененным на разнообразные части, из которых одни служат зрению, другие слуху и проч. Но повторяем, вопрос этот не является еще выясненным во всех деталях.

В самое последнее время мы встречаемся опять с учениями, настаивающими на локализации мозговых функций в смысле отграничения. известной области мозга, посвященной тому, что только с некоторой степенью точности может быть названо процессом мышления*(161). Флехсиг считает возможным видеть причину умственного превосходства человека над всеми животными и, в частности, над человекообразными обезьянами исключительно в наличности в мозгу человека той части мозга, которую он называет ассоциационным центром. Благодаря этому последнему, человеку представляется возможным ассоциировать все свои впечатления со словами, а благодаря некоторым другим частям мозга, для человека становится возможным выговаривать олова*(162).

Мы видим, таким образом, что то направление, которое приняла в новейшее время наука физиологии мозга, далеко не противоречит допущению того, что некоторые душевные явления не только зависят от головного мозга в целом, но обусловливаются целостью его отдельных, строго определенных областей.

Но не одна только связь психических феноменов с головным мозгом и та огромная роль, которую играет этот последний во всех более главных отправлениях психической жизни, может давать повод к поставлению в связь психической деятельности с функционированием нашего организма в физическом смысле. Вряд ли нужно в наше время доказывать, что наша психическая деятельность стоит в самой непосредственной и тесной связи с деятельностью нашей нервной системы, узловым пунктом которой и является головной мозг.

Простейшим типом нервной системы*(163), являются два нервных волокна, выходящих из нервного узла или группы узлов. То возбуждение, которое какой-нибудь стимул производит в приносящем нерве, возвращается из нервного узла по центробежному пути*(164) и не подлежит ни малейшему сомнению, что вместе с тем, как мы нарушим непрерывность нервного волокна между центром, т. е. головным мозгом, и периферией, прекратится и приток к мозгу того, что возбуждает в центре ощущение. Часть тела, нервное сообщение которой с центром, по каким бы то ни было причинам, нарушено, оказывается бесчувственной.

Наблюдения над людьми и животными обнаруживают, что то, что нам представляется телесным, вызывает феномены психические при помощи приведения в возбужденное состояние нервного пути и передачи этого раздражения нервному узлу. Конечно, то, к чему сводится это возбужденное состояние, еще не выяснено; известно только, что мы имеем здесь явления, аналогичные раздражениям при помощи электрической энергии, но не менее несомненно, что мы не имеем здесь, однако, дела с электрическим раздражением. Есть некоторое основание предполагать, что психическое раздражение обусловливается молекулярными изменениями состояния нерва. Странно было бы, однако, полагать, что нерв является, как это сравнение укоренилось в литературе, даже специальной, телеграфной проволокой, пропитанной порохом ниткой и проч. Все эти сравнения слишком просты и недопустимы для характеристики действительных функций нерва. В лучшем случае, все эти сравнения терпимы в качестве метафор. Нерв-существо живое и состоит из более мелких организмов или телец. Процессы, совершающиеся в нерве, не могут быть поняты исключительно с физической точки зрения, так как они являются категориями биологическими. Не подлежит сомнению, что в нервном веществе протекают химические процессы разложения и комбинирования различных элементов, но если уже искать аналогий, то процессы эти могут быть уподоблены тому, что протекает в организме вообще и что может быть сведено к ассимиляционным, секреционным и другим процессам. Материальная природа этих процессов, реализующихся в нервном веществе, не подлежит вообще никакому, по-видимому, сомнению. Мнение о том, что в основании процессов, совершающихся в нервной субстанции, лежат некоторые молекулярные изменения состояния нерва, доказывается уже отчасти тем, что, по словам Г.Спенсера*(165), "всякий деятель, способный изменить молекулярное состояние нерва, заставляет нерв производить то особенное изменение, которое он обыкновенно производить". Опыт обнаруживает, что, независимо от того, дотронемся ли мы до какого-нибудь нерва, станем ли раздражать его щелочью или кислотой, подвергнем ли его действию электрического тока, мускул, в связи с которым стоит этот нерв, станет сокращаться. Все это указывает на то, что нервное раздражение, в известном отношении, есть распространяющаяся все далее и далее волна молекулярного изменения. Это подтверждается еще и тем обстоятельством, что нерв не способен к непрерывному возбуждению и разряжению, что передача раздражения по нерву требует времени, которое может быть измерено и которое разнится в значительной степени у отдельных индивидуумов, в зависимости, по-видимому, от различия в строении нервов*(166). Но, в чем бы ни состояла природа раздражения нервов, выяснено, что по мере того, как внешнее раздражение достигает периферического конца чувствительного нерва, этот последний приходит в некоторое состояние возбуждения, которое передается центральным органам и производит там то состояние, которое известно под именем ощущения, т. е. Феномен, несомненно, психический. Вместе с тем, некоторым нервным узлам центральных органов нашей нервной системы передается то же возбуждение, которое, в свою очередь, передается двигательному нерву и мускулам. Эти физические данные являются простейшей схемой круговорота нашей психической жизни и указывают на ту близкую связь, которая существует между явлениями психической жизни и движением. Строение нашей нервной системы только подтверждает, что у человека существует целый ряд аппаратов, предназначенных служить для того, чтобы концентрировать на своих концевых частях действие внешних влияний, и что, начинаясь от этих, приспособленных для разных влияний, периферических аппаратов, приносящие нервы собираются, мало по малу, в особые как бы пучки и направляются внутрь к спинному мозгу, из которого, в свою очередь, выходят соответствующие им группы относящих нервов. Являясь проводящими путями раздражений, нервы наши это-те проводники движения, которые выступают одним из существенных условий для возникновения всех тех психических эффектов. которые мы квалифицируем, как простые или более сложные формы нашей душевной жизни. Эта последняя не может не находиться в самой тесной зависимости от характера того толчка, который получается концевыми аппаратами наших нервов, - теми приспособлениями, которые являются в сущности только воспринимателями движения и передают его молекулам или посредством грубого механического движения, как это имеет место напр., в случае удара, или- посредством движения других молекул, как можно предполагать, при соприкосновении с химически деятельным током, или, наконец, передают его посредством эфирных молекулярных движений. Восприятие движения концевыми аппаратами нервов, в связи е тем обстоятельством, что движению этому приходится проходить через нервные узлы, в которых оно концентрируется, передается дальнейшим нервам и мускулам в значительно более сильной степени; воспринятое концевыми аппаратами нервов движение возрастает по своей силе, таким образом, весьма значительно, по сравнению с тои степенью энергии, которой оно располагало вначале. Нервный разряд, пишет Маудсли*(167), достигается путем нарушения статического равновесия, одаренного жизненной силой, вещества и сопровождается трансформированием потенциальной или латентной силы, содержащейся в нервной единице, в силы низшего порядка. В результате получается то, что незначительное движение, воспринятое концевым аппаратом приносящего нерва, преобразуется, по выходе из центробежного нерва, в движение более сильное.

После всего сказанного выше не должен казаться необоснованным взгляд, что нервная система может, в сущности, быть рассматриваема, как аппарат для порождения движения, действующий посредством освобождения все больших и больших количеств молекулярного движения в центрах, последовательно раздражаемых.

Под влиянием укола в руку мы быстро отдергиваем се. Уже в этом простейшем случае мы имеем известный психический эффект, который реализуется и вызывается при помощи движения. Сокращение мускулов, которым завершается действие укола, является, в свою очередь, движением, обусловленным изменением формы или перемещением частиц, из которых состоят мускулы.

Вообще, тесная связь психических феноменов, и в частности ощущения, с физическим феноменом движения вряд ли подлежит какому-нибудь сомнению. В весьма и даже, может быть, слишком категорической форме это было высказано Вундтом, когда он писал, что "чувственные раздражения не есть что-нибудь особенное и ничем не отличаются от других движений материи; они больше ничего, как движения, действующие на чувствительные нервы"*(168). Но если в основании феномена ощущения лежит движение, то не следует игнорировать и того, что для реализации движения необходимо, чтобы ощущение не перешло в деятельность, равносильную с движением.

Для объяснения возможности перехода ощущения в эквивалент его-движение без того, чтобы наблюдался самый феномен ощущения, нужно припомнить, что целый ряд специальных нервов имеет своим назначением задержание движения, что высшие центральные органы нашей нервной системы обладают способностью задерживать некоторые категории движения, какими являются, например, движения рефлекторные. Выбор примеров такой задерживающей деятельности представляет затруднения только в смысле крайнего обилия случаев задержки. Кто не знает, что сосредоточение нашего внимания на каком-нибудь объекте заставляет нас оставаться нечувствительным к некоторым раздражениям, проникающим через концевые аппараты наших периферических нервов? Углубившийся в чтение не замечает ползающей по его лбу мухи и только более или менее сильный укол ее жала заставляет его отдать себе отчет в происходящем. Все произвольные движения предполагают, по общему правилу, задержку некоторых других движений.

Тот факт, что в основании психических феноменов лежат движения и что, с переходом этих элементов в другие формы движения, изменяются формы психической деятельности, не представляет, в свою очередь, каких-либо непреодолимых трудностей для доказательства. В случаях этих имеет место или закон как бы замещения каких-нибудь одних психических феноменов другими, или замена психических феноменов явлениями чисто физическими. С проявлением этого закона перехода психической энергии в физическую и выпадения психического под влиянием такого перехода в физическое, ему эквивалентное, мы имеем дело уже в тех случаях, когда, под влиянием какого-нибудь ощущения или чувствования, замедляется деятельность биения сердца, наших органов дыхания, или же наступает состояние оцепенения. Пока продолжается это состояние, в некоторых исключительных случаях, весь запас потенциальных. сил организма обращается на производство работы чисто физической. Путем изменения вазомоторной деятельности, достигается в случаях такого оцепенения полная неспособность быть чувствительным к каким-нибудь другим раздражениям. Такие состояния разряжаются обыкновенно освобождением силы в форме слез, в виде сужений и расширений подкожных сосудов, вызывающих бледность или покраснение лица, а равно разряжаются выделениями целого ряда других желез и проч.

То тесное взаимодействие психического и физического, которое мы отмечали до сих пор, может быть аргументировано еще целым нескончаемым рядом других доказательств. Не поставляя себе целью исчерпать все проявления такого взаимодействия, мы, в заключение, считаем, однако, существенным не пройти молчанием некоторых особых видов проявления взаимодействия между психическим и физическим.

На нашу психическую жизнь оказывает непосредственное влияние и состояния нашей крови*(169). Излишнее обилие крови вызывает световые явления искр в глазах, шум в ушах и проч. С другой стороны, малокровие вызывает опять-таки расстройство в сфере действия наших органов чувствования. Потеря значительного количества крови самым глубоким образом отражается на наших чувствах. Анемия истеричных женщин, замечает в одном из своих произведений Маудсли*(170), есть, по всей вероятности, причина тех ненормальных ощущений и волнений, которые исчезают вместе с тем, как состав крови постепенно восстановляется. Малокровие вызывает иногда у детей галлюцинации. Кровь, состав которой изменяется под влиянием веществ, вырабатываемых или самим организмом, или введенных в нее извне, становится, как известно, могущественной причиной самых разнообразных расстройств в сфере чувств*(171). Это доказывается наличностью галлюцинаций, которые возникают после известных острых болезней, а равно тем влиянием, которое производит на область наших чувств алкоголь, а также некоторые яды, вроде беладоны и аконита. Веем, более или менее развитым, людям в наше время известно, что при водобоязни присутствие заразного начала в нашей крови вызывает огромные расстройства в психической жизни человека и животного. Вообще, психическая жизнь значительно изменяется под влиянием введения инородных тел в организм. Оставляя даже в стороне область специальных медицинских знаний, вряд ли может быть какое-нибудь сомнение, что уже наш обыденный опыт свидетельствует о заметном влиянии состава крови на наш психический мир. Кто не знает, что недостаток крови в какой-либо части тела обусловливает уменьшенную чувствительность этой части, а избыток крови вызывает усиление местной чувствительности. Стоит только вспомнить о той боли, которую доставляют нам воспаленные края раны-и вообще места, к которым прилила кровь в значительном количестве. Не менее очевидна и тесная связь между составом крови и качеством и генезисом наших чувствований. Обыкновенные впечатления становятся часто ненормально острыми под влиянием введения в кровь известных веществ, вроде алкоголя, гашиша и, с другой стороны, существуют вещества, введение которых в кровь притупляет нашу чувствительность. Таковы, как известно, вещества анестезирующие.

Но, как известные физические состояния отражаются на психической деятельности лица, так и, наоборот, чисто органические, физические явления происходят зачастую исключительно только вследствие неблагоприятных психических влияний. Не подлежит никакому сомнению, что влияние психической деятельности на физическую сторону нашего организма далеко не ограничивается кругом нашей нервной системы, с которой она находится, как мы видели выше, в самой непосредственной связи. Сфера деятельности психической отзывается весьма рельефно на всех вообще чисто физических, так сказать, процессах нашего организма. Не подлежит, по-видимому, никакому сомнению, что известные психические состояния, вызывая ненормальные изменения в нервной системе, могут вызвать изменения и чисто органического свойства.

Душевные волнения могут самым непосредственным образом отражаться на нашем кровообращении*(172). Они вызывают известные болезненные состояния, обуславливающиеся сжатием и расширением артерий, вызывают кровотечения, не сопровождающиеся какими бы то ни было видимыми изменениями в соответствующем органе. Расстройства кровообращения местные и общие, происходящие под влиянием эмоций, если достигают значительной интенсивности и длятся продолжительное время, с необходимостью приводят к более или менее глубоким изменениям в питании или отдельных частей, или же и всего организма.

Тесная связь, выступающая в форме взаимодействия между явлениями психическими и физическими, находит себе подтверждение в способах лечения некоторых психических болезней. Давно известно, что страдающие истерией поддаются лечению при помощи моральных средств. Наиболее целесообразным является, в видах оказания помощи таким лицам, подвергнуть их какому-нибудь моральному потрясению или соответственной строгой нравственной дисциплине. При помощи таких-то чисто психических средств, устраняется наилучшим образом чисто физическое расстройство связанных между собой центров и единство их действия восстанавливается воздействием на духовную сторону*(173).

Обширные данные для изучения влияния психического на нашу физическую природу можно почерпнуть из всем известных опытов гипнотизма и фактов усиленной нервной чувствительности некоторых субъектов. На случай внушения усыпленной, как сообщает Бони, что она вальсирует, дыхание ее ускорялось, лицо краснело, а сама она казалась запыхавшейся*(174) Всякий знает из личного опыта, что испуг и удивление не только замедляют дыхательный ритм, но и подвергают его временной остановке. Т.Соловьев*(175) приводит со слов Манасеина*(176) о случаях "появления у небеременных женщин всех физиологических симптомов, сопровождающих роды (включая сюда и образование молока в грудных железах) под влиянием одного лишь эффекта страха, вызванного представлением о трудных родах близких их сердцу существ". Давно известно, что прием внутрь некоторых воображаемых медикаментов производит то же действие, что и прием этих веществ в действительности*(177).

Итак, почти невозможно сомневаться в том, что физическое и психическое идут рука об руку. Мы уже имели случай констатировать несколько выше, что в деле восприятия ощущений мы имеем деятельность психическую, реализующуюся при помощи органов материальных. Мы констатировали, кроме того, что психические функции реализуются в существенной их части при помощи нашего нервного аппарата, что дух наш проявляется только на почве физического и что, с другой стороны, наши душевные функции, в свою очередь способны оказывать влияние на наш физический мир. Но если сказанного нами достаточно для того, чтобы подчеркнуть тесную связь между тем, что представляется нам миром психических явлений и областью явлений физических, то этим еще не устраняется вопрос, каково действительное отношение этих двух рядов явлений, имеем ли мы действительно дело с двумя сущностями-духом и материей, или только с одной. Различные комбинации возможных ответов на этот вопрос приводят к созданию учений материализма и спиритуализма, учений дуализма, теорий параллелизма психического и физического и, наконец, к доктрине взаимодействия психического и физического. К краткой характеристике оснований, говорящих в пользу каждой из этих возможностей, мы и переходим, ближайшим образом, в отдельных параграфах нашего труда, сделав предварительно только несколько замечаний общего характера.