Geum.ru

Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   43

2


Психологи, настаивающие на том, что в области нашей психической жизни феномены волевые являются элементом, совершенно отличным от всех тех других явлений сознания, которые, в общей совокупности с волей, образуют наш душевный мир, составляют среди психологов всех времен несомненное большинство. Несмотря на разницу исходных точек, целей, приемов, методов и пр., всех психологов этого оттенка объединяет то, что феномены волевые они конструируют в качестве таких психических актов, в которых всегда присутствует нечто специфическое, нечто такое, что способно отличать, те или другие, душевные состояния, как волевые. Ближайшее ознакомление с взглядами на волю психологов, стоящих за реальность феномена воли, в качестве самостоятельного атома психической жизни, позволяет, при этом, различать два оттенка среди защитников этого направления. С точки зрения представителей одного из этих оттенков, с точки зрения, напр., как мы увидим впоследствии, Фихте, Бенеке, Фортлаге, Геринга и др., воля выступает в качестве элемента нашей психической жизни, имеющего доминирующее значение. С точки зрения другой категории защитников реальности воли, как самостоятельного элемента, к которой принадлежат, напр., Лотце, Вундт, Иодль, Рибо и огромное число других психологов, воле должно быть отведено хотя и равноправное место на ряду с другими элементами, из которых слагается наша душевная жизнь, но место, не исключающее важного значения для нашей психологической жизни и некоторых других элементов.

Остановимся, прежде всего, на той группе доктрин, которые признают за волей первенствующее значение.

Провозвестником стремления придавать волевым феноменам значение главного элемента и господствующего фактора психики человека был в новой немецкой психологии еще Хр. Вейсс (| 1853)*(384), упоминающий об элементах влечения (Trieb) и чувства (Sinn), как атомах, из которых слагаются все более сложные явления нашей душевной жизни. Влечение Вейсс понимает, при этом, в смысле элемента, как бы направляющего всю нашу психическую жизнь.

В несравненно более яркой форме подчеркивает доминирующее значение воли в человеческой психике Иммануил Герман Фихте*(385).

Учение о воле, предлагаемое Фихте (| 1879), неразрывно связано с его философским мировоззрением. Этот философ-психолог исходит из того, что человеческий дух в своем сознании (Bewusstsein) слагается из таких "априорных" составных частей, как данные изначального познания (Urerkenntnisse), изначальных чувствований (Urgefuhle) и стремлений (Urstrebungen). Фихте принимает, далее, что дух этот, по своему собственному составу, является сущностью, предшествующей опыту (Torempirisches Wesen)*(386). Уже в своем досознательном состоянии дух наш есть индивидуально замкнутая (individual geschlossenes), но в то же время индивидуально сформированная (individual geartetes) субстанция, одаренная силой влечения и способная возбуждаться элементами, лежащими вне ее*(387). В силу этого свойства, из недоступных чувственному опыту основных способностей или качеств (Grundanlagen) человеческого духа, во взаимодействии с другим "реальным", проистекает, по учению Фихте, доступный нашим чувствам, мир (Sinneswelt), а из этого источника, в свою очередь, возникает сознание этого мира*(388). В стремлении отыскать объединяющий принцип нашего духа, Фихте останавливается на опытных понятиях "инстинкта" и "влечения" (Instinkt und Trieb)*(389). В необходимости пойти этим путем убеждает Фихте то, что дух наш является, одаренной инстинктом и силой влечения, субстанцией (instinctbegabtes Triebwesen), которая в бессознательной антиципации и идеальном предвосхищении должна замечать в себе то, чем она должна стать*(390). Влечение, таким образом, является самым первоначальным и простейшим актом нашего духа. Мало того. Влечение это то свойство нашего духа, которое дает ему известное содержание и характер*(391). В связи с допущениями Фихте, деятельность нашего духа сводится, прежде всего и главным образом, к направлению им внимания на одни представления и затемнение представлений других*(392). По учению Фихте, дух наш сам дает направление своему сознанию и останавливает это последнее только на тех представлениях, к которым его влечет "интерес". Последний же опять таки не что иное, как влечение, а следовательно, и феномен волевого свойства*(393). Абстрактно общее, т. е. неопределенное влечение является, по мнению Фихте, совершенно недопустимым, так как влечение, с точки зрения его метафизических воззрений, обусловливается известным стремлением к дополнению*(394). Приступая к ближайшему анализу процесса воления, в смысле исследования различных стадии волевого процесса, а равно и отношения волевых феноменов к психическим явлениям других порядков, Фихте отмечает следующее: каждое ощущение, вызванное внешним раздражением, и каждое, вызванное этим путем, чувствование в нашем духе покоится на влечении, как идущем навстречу этому раздражению. Влечение (Trieb) обнаруживает, при этом, в некотором роде выбор, так как оказывается восприимчивым только по отношению к известному раздражению. В этом влечении должно, кроме того, заключаться неясное предчувствие, ожидающего его, раздражения. В тех случаях, когда мы имеем дело с такого рода влечением, наступает, по терминологии Фихте, влечение инстинктивное*(395). В этих комбинациях, хотя мы и наблюдаем слепой позыв к действию, но действия эти целесообразны, а потому разумны*(396). Явления волевые, в собственном смысле слова*(397), имеют, с точки зрения .Фихте, место в тех случаях, когда может быть констатировано определенное решение действовать в известном направлении или, прибегая к выражениям Фихте,-"самоопределение, направленное не только внутрь, но и на лежащее вне субъекта в видах стремления к чему-либо (Begehren) или избежания чего-либо (Vегabsicheuen)". Из этого определения воли легко видеть, какую роль отводит в ней Фихте представлениям. Эти последние дают не только толчок воле, но являются исходным пунктом волевого акта. Мы видели, что, с точки зрения Фихте, на низшей, досознательной ступени воля функционирует в форме влечения, а на ступени сознательной развивается и оперирует под влиянием представлений; в этом последнем случае имеет, однако, в сущности, место проявление расположения со стороны, того или другого, субъекта к раздражению, к реализации, ему свойственного, воленаправления. Но выше воли сознательной стоит воля самосознательная (Selbstbewusste Stufe), проявляющаяся в форме "характера"-та воля, которая может быть определена, как мыслящий и на основании мотивов хотящий и действующий дух*(398). Наряду с представлениями некоторое влияние на волевые феномены отводит Фихте и чувствованиям. Несмотря на то доминирующее значение, которое приписывает воле Фихте, он считает непреложным то положение, что акты сознания (Erketmen), чувствования и хотения внутренне друг с другом связаны и неразлучны*(399).

Таково в кратких чертах то учение Фихте о воле, та доктрина этого философа-психолога, по которой влечение, т. е. элемент волевого характера, является первоначальной формой проявления нашего духа. Обращаясь к оценке этого учения, легко видеть, что практическое значение его не велико, хотя бы только в виду его метафизического характера. Объяснения Фихте, вроде того, что влечение вызывается потребностью в восполнении при помощи определенного блага и что духу нашему не чужд некоторый прообраз того влечения, которое, при помощи привходящего и восполняющего, достигает степени сознательности и т. д., как объяснения чисто-метафизического свойства, не могут, конечно, подлежать проверке и, как таковые, не входят в область, отмежеванную себе нами. Как проверить, например, то положение, которое играет столь решающую роль в доктрине Фихте, что уже в своем досознательном состоянии дух наш есть субстанция, одаренная силой влечения и способная возбуждаться элементами, лежащими вне ее, что, далее, это свойство ее является самым первоначальным и простейшим актом нашего духа. Принятием, в качестве руководящих, положений -этого рода Фихте обязан традициям немецкой метафизики, в которой еще в конце XVIII столетия наблюдалось стремление придавать примерное значение феноменам воли; такая историческая преемственность может, однако, служить, конечно, только объяснением, но отнюдь не оправданием учения о воле, выставленного Фихте. Но философ этот унаследовал от школы немецких метафизиков не только их тезисы, бывшие в большом ходу, но в значительной степени и их диалектический метод. Оставляя в стороне внимательный анализ непосредственно данного, Фихте оперирует, в сущности, только с различными понятиями, диалектически расчленяет их и затем рассматривает, этим путем добытые выводы, как действительные факты. Только в виде исключения, Фихте иногда удается, несмотря на то, что действительная жизнь не. соображается, конечно, с диалектическими выкладками, подчеркивать такие особенности нашего психического существования, которые не противоречат действительности. В этих случаях Фихте идет как бы об руку с жизнью. Правдивой чертой в доктрине Фихте является, с нашей точки зрения, между прочим, та огромная роль, которую отводит этот философ представлениям в волевом процессе. В тех частях своих заключений, в которых Фихте сближает внимание с сознанием и отождествляет их, а с другой стороны, останавливается на причинах, вызывающих феномен внимания (см. выше прим. 248), психолог этот приближается, в сущности, к другому взгляду, пытающемуся, в свою очередь, разрешить проблему воли. С взглядом этим, разлагающим явления воли на феномены представления, мы будем иметь случай встретиться в своем месте нашего труда.

Еще более ярким представителем доминирующего значения воли в экономии психической жизни выступает Бенеке*(400). (| 1854), бывший, как известно, после Гербарта одним из тех психологов, учения которых пользовались в Германии наибольшим успехом и популярностью.

Для изложения и оценки учения Бенеке о воле необходимо познакомиться предварительно со взглядами этого ученого на метод психологии и на учение о способностях. Мы увидим впоследствии, что односторонность метода Бенеке была главным источником его заблуждений*(401). Психолог этот называет истинной философией только ту, которая основана на внутреннем познании*(402) и предмет психологии определяет, как то, что исследователь открывает в себе самом, или как то, что ему открывает самосознание*(403). Эта особенность предмета психологии предопределяет, по, мнению Бенеке, самый метод психологии. Бенеке стремится, по его словам, к тому, чтобы в науке о человеческой душе воспользоваться методом других естественных наук и достигнуть, при помощи этого приема, в психологии той же определенности и той силы, которые характеризуют науки естественные*(404). Но по особому характеру предмета науки о душе, метод этой дисциплины не должен сводиться ни к чему иному, кроме исследования внутренней природы души*(405). Бенеке считает целесообразным исключение из области психологии изучения физических сопровождений психических феноменов, главным образом, в виду того, что параллелизме психического и физического, если и существует, то не уловлен и не установлен еще с достаточной несомненностью и определенностью*(406).

Кроме крайне одностороннего проведения в психологии метода самонаблюдения, Бенеке пытался восстановить, несколько расшатанное уже до него Гербартом, учение о, так называемых, психических способностях. Прежде чем обосновать свою теорию способностей, Бенеке предлагает различать способности-Vermogen в аттрибутивном и в субстанциальном смысле. Если мы, думает Бенеке, заметим, что "человеческая душа имеет способность чувствовать*(407), то это будет означать только, что возможно, чтобы человеческой душой порождено было чувствование. Но, помимо того, что способность эта является фактом, не подлежащим ни малейшему сомнению, она выступает совершенно особенной способностью (besouderes Vermogen)*(408). в том смысле, что чувствование является совершенно особенным, от других феноменов существенно отличным, явлением. Но признавая это, думает Бенеке, не должно в то же время допускать особенной способности чувствования в субстанциальном смысле*(409), которая постулирует в, приведенном выше, примере, что в самой сущности или субстанции души находится нечто особенное, выделенное от его составных частей и, в то же время, составляющее, само по себе, единое целое, находится, повторяем, нечто такое, что является внутренним основанием для того, что мы называем чувствами*(410). Между тем, по мнению Бенеке, именно в этом последнем смысле слова говорят о душевных способностях в современной ему литературе, когда оперируют с понятием способности воображения, суждения, воли, чувствования и т. д. и когда заставляют действовать эти способности друг против друга, как особые силы*(411). Бенеке заявляет, что, с его точки зрения, не существует душевных способностей, как отдельных субстанций или сущностей, но что, тем не менее, в человеческой душе, в процессе ее образования, соединяется воедино то, что в действительности бывает разрознено и, наоборот, разделяется то, что в действительности выступает связанным*(412). Бенеке сознается, при этом, что в том ли, или другом виде, учение о способностях души навсегда останется гипотезой: Только непосредственное восприятие самых душевных способностей, думает Бенеке, дало бы нам возможность составить себе о них, соответствующее их сущности, представление; но способности-Vermogen являются несознаваемым душевным бытием; воспринятыми же могут быть только сознательные душевные явления.*(413). Обстоятельство это не делает, однако, излишним допущения в область психологии гипотезы душевных способностей, так как она косвенно или посредственно может быть подтверждена при помощи сознания. Да, к тому, думает Бенеке, должно быть принято во внимание, что наука о духе не может ограничиваться областью одной только сознательной жизни. Напротив, психолог несомненно нуждается и в фактах бессознательной жизни для объяснения душевных явлений*(414) и допущение гипотезы способностей необходимо еще потому, что по общему закону природы из ничего не может стать что-нибудь*(415). Принимая, таким образом, гипотезу душевных способностей, Бенеке постулирует еще, вдобавок, их множественность*(416).

В самой тесной связи с учением Бенеке о душевных способностях стоит, как мы сказали, развиваемая им теория воли.

Свойства нашей души в том ее состоянии, когда она еще не получает извне впечатлений, Бенеке обозначает именем первоначальных сил или способностей - Urvermogen. Этих последних Бенеке допускает столько, сколько существует различных видов воздействия на нашу душу, способных вызывать разнообразные душевные явления. По своей природе, эти "первоначальные способности" суть стремления, так как они в некотором роде стремятся к своему проявлению, к своей реализации, будучи вызваны на это внешним воздействием*(417). Подобно тому, думает Бенеке, как раздражения влияют на нас, наши душевные способности стремятся им навстречу и сливаются с ними, усваивая раздражение*(418). Реализовавшиеся этим путем "первоначальные способности" получают у Бенеке название основных способностей - Grundvermogen*(419). Но элемент внешнего раздражения,, присоединяющийся к Urvermogen и обращающий их из первоначальных способностей в способности основные не является актом бесповоротным. Элемент внешнего, привходящего раздражения может при помощи процесса отпадения раздраженияReizentschwinden обращать их снова в стремления Ср., между прочим, F. В. Beneke. Psychologishe Skizzen. II, s. 93, a также Lehrbuch. 1861, s. 122 f. Ha отр. 94 Ps. Sk. II, Бенеке отмечает, что "... wie viel... von dem erfullten Vermogen wieder frei geworden ist, so viel kundigt sich als bestimmt ausgebildetes Anstreben an...". Такие модифицированные стремления уже существенно отличаются от стремлений первоначальных в том отношении, что направляются на что-нибудь известное и определенное. Во всем остальном, основный характер и тех, и других остается одним и тем же.*(420). Стремление, характеризующее "первоначальную способность"-Urvermogen, не только бессознательно, но, вообще, неопределенно и отличается отсутствием всякого направления. Оно ничего еще не знает о том раздражении, при помощи которого оно получит свое дополнение. Определенность наступает только с восприятием и переработкой внешнего раздражения. Весьма вероятно, думает Бенеке, что уже первоначально врожденные душе способности являются по своей природе стремлениями; после дополнения их, однако, в том смысле, как мы это видели выше, известными приятными раздражениями (Lustreizen), которые опять-таки отпадают, первоначальное, неясное и неопределенное, стремление обращается в определенное. Свою определенность или, другими словами, свою цель (оно черпает, при этом, в неисчезнувшей части приятного раздражения Lustreiz). Сознательное проявление такого стремления Бенеке считает возможным квалифицировать, как "Begehren", как влечение. Из одних и тех же ощущений приятного, думает Бенеке, могут сформировываться приятные образы (Lusteinbildungen) и способность к образованию этого рода образов (Lusteinbildungsvermogen). Это может иметь место либо в том случае, когда после отпадения раздражения оно вновь с достаточной силой дополняет способность, или же той комбинации, когда отпадение раздражения (Reizentschwinden) было, само по себе, незначительно*(421). Но, так или иначе, раз под влиянием благоприятных условий созревает то, что Бенеке называет "Begehren", имеет уже место нечто такое, - что мы ощущаем или себе представляем*(422). Вообще желание-Begehren является ощущением приятного (Lustempfindung), постольку, поскольку, прежде воспринятое, внешнее раздражение отпало и исчезло и представлением постольку, поскольку это внешнее раздражение сохранилось в этом ощущении*(423). Не останавливаясь на всех тех комбинациях, весьма многочисленных у Бенеке, благодаря которым может образовываться психический волевой феномен, называемый им "Begehren"*(424), мы перейдем к дальнейшим стадиям волевого процесса по Бенеке.

В тех случаях, когда в связь с Begehren ставится ряд представлений, в которых мы с известной необходимостью (mit Ueberzeugung) рисуем себе достижение предмета наших стремлений, мы имеем дело, по мнению Бенеке, с волей*(425). В тех же комбинациях, где такое представление невозможно или оно не наступает в силу каких бы то ни было соображений Begehren остается на степени простого желания (Wunsch)*(426). От воли-Wollen, Бенеке отличает решимость, по признаку ее более конкретного характера. - Entschluss Бенеке видит в тех случаях, когда мы представляем себе то, к чему мы стремимся в известный, более или менее определенный, момент осуществленным при помощи нашего стремления*(427). Элемент внешнего раздражения в том смысле, как его понимает Бенеке, т. е. в качестве процесса, порождающего сознательные стремления, является, по мнению этого психолога, существенной частью, без которой немыслима интенсивная воля. Самые живые образы фантазии и большинство чувствований не превращаются в волевые действия, как бы энергично не старались мы об этом. Но картина меняется, когда мы имеем дело с правильной сменой привходящих раздражений. Тогда без особого напряжения наступает переход и образов фантазии, и чувствований из состояния потенциального в активное*(428).

Та огромная роль, которую Бенеке отводит в области своего объяснения психической жизни феноменам волевого характера, достаточно, кажется нам, обнаруживается из того изложения его, крайне сложных построений, которые в значительно упрощенном виде представлены нами выше. И на самом деле, "первоначальные способности" Бенеке, его Urvermogen не что иное. как стремления*(429), то же самое почти его так наз. "первоначальные основные способности", его unerfiillten Grundvermogen; но, кроме этого, везде вообще в психической жизни, где могут быть только констатированы остаток, пробел или некоторое уменьшение, по сравнению с предшествующей или последующей полнотой проявления, того или другого, психического феномена, Бенеке усматривает, под тем или другим видом, элемент стремления*(430). Наши критические замечания на доктрину Бенеке, пользовавшуюся некогда чуть ли не общим признанием в Германии и разделявшуюся и некоторыми русскими психологами, мы предполагаем сгруппировать, главным образом, по следующим трем пунктам: разбор метода Бенеке, критика его теории способностей и, наконец, замечания на его доктрину о воле в собственном смысле.

Достаточно самого поверхностного знакомства с учениями Бенеке - по любому вопросу, чтобы убедиться в полной произвольности выводов этого психолога, проистекающей, в свою очередь, из некоторой произвольности субъективного метода. Метод самонаблюдения в руках Бенеке является послушным орудием, помогающим ему приходить, с одной стороны, к заключениям, не имеющим почти что ничего общего с действительностью и открывающим, с другой стороны, возможность доказывать все, что этому психологу покажется нужным для его дальнейших выводов. Те жизненные черты, которые Бенеке удается уловить иногда, служат ему источником для целого ряда аналогий, при помощи которых он старается доказывать свои предвзятые мнения по, тому или другому, вопросу. Проф. Троицкий*(431), говоря о методе Бенеке, замечает, между прочим, следующее: "Бенеке, написавший систему логики, не обнаруживает и тени отчетливого понятия о том, где начинается область "точных наблюдений" и чем последние отличаются от наблюдений "неточных", от простых предположений, догадок, внушаемых поверхностным взглядом на интересующие нас явления,- от ассоциаций мечтательных и диких, к которым могут подавать повод явные замечания, уму, переполненному различными предрассудками и наблюдающему предметы сквозь цветные очки любимых теории". Этот строгий приговор нашего покойного психолога является, однако, справедливым и не незаслуженным Бенеке. Мы видели выше, как формирует этот последний из "примитивных способностей" и сил в связи с внешними раздражениями или впечатлениями психические феномены, видели, как он оперирует этими элементами, как частями химического состава, дающими, но их соединении, известный эффект. Мы видели, далее, как с точки зрения Бенеке, внешнее раздражение или впечатление может делиться на мелкие доли, которые могут проникать в различные уголки психического существа человека и выступать под формой, тех или других, психических формаций. Как у экономной хозяйки, у Бенеке не пропадает ни один малейший обрезок воздействия на нас внешнего мира; с усердием и даже некоторым остроумием, достойными лучшей участи, психолог этот сосредоточивается на распределении внешнего впечатления между первоначальными силами, между способностями или силами образующими новые способности и пр. Легко, однако, видеть, что если и можно говорить здесь о том, что Бенеке удается улавливать и подмечать правдивые черты, то только с той оговоркой, что у него всегда идет речь о туманных аналогиях, а не о действительных фактах психической жизни. Бенеке могла бы спасти от такого неправильного понимания метода самонаблюдения проверка данных, получаемых этим путем, при помощи метода объективного, при помощи изучения физических сопровождений психических явлений. Но Бенеке не считает возможным вступить на этот путь по соображениям, о которых мы упомянули уже выше.

В своих психологических работах Бенеке стремится, кроме того, реабилитировать теорию способностей, некогда господствовавшую единственно и нераздельно в области науки о духе. Несмотря на то, что учение о способностях в психологии считается бесповоротно решенным в отрицательном смысле, еще до сих пор, однако, иногда раздаются голоса, склоняющиеся в сторону допущения способностей в сфере психологии, как начал, облегчающих объяснение душевных феноменов. Относя известные психические явления к определенным способностям, философы-психологи 18 века, предшественники современных немногочисленных сторонников теории способностей, усердно занимались классификацией душевных явлений. Этим путем, думалось им, они не только классифицируют душевные явления, но и объясняют их. Психологи эти, по верному замечанию Дессуара