Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве
| Вид материала | Документы |
- Фельдштейн Г. С. Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности, 19791.97kb.
- Институт обстоятельств, исключающих преступность деяния, в уголовном праве россии:, 635.27kb.
- Замена наказания в уголовном праве россии (юридическая природа, виды, характеристика), 363.83kb.
- Учебная программа дисциплины «Юридическая техника в уголовном праве» аннотированной, 217.13kb.
- В. А. Якушин Субъективное вменение и его значение в уголовном праве, 5419.54kb.
- План лекций по дисциплине «судебная психиатрия» Астрахань-2009, 183.36kb.
- Действенным способом борьбы государства против правонарушителя выступает юридическая, 104.64kb.
- Якушин В. А., Габидуллин М. С. Пределы субъективного вменения в уголовном праве., 588.48kb.
- А. Л. Санташов отмечает, что некоторые юристы не признают существования юридической, 293.61kb.
- В. А. Якушин, В. В. Назаров, 729.35kb.
Из предыдущего очерка нашего, посвященного обзору доктрины по вопросу о том, обусловливается ли сознательный душевный мир человека такими постоянными, накопляемыми благодаря психически переживаемому нами, элементами, которые хотя непосредственно и не сознаются нами, но способны, тем не менее, давать о себе знать косвенно, мы имеем, кажется, полное право сделать следующие выводы.
Ни одно из лиц, трактовавших, занимающий нас в данный момент, вопрос, не игнорирует реальности некоторого рода процессов, при помощи которых в человеке сохраняются следы раз сознательно воспринятого и, вообще, психически пережитого. Мало того. Все исследователи, учения которых мы излагали, принимают, что в человеке, в результате сознательных опытов, остаются некоторые условия, которые, по присоединении к ним новых условий, не сходных в полной мере с теми, которые вызвали первичный сознательный феномен, способны вызывать состояния близкие, а иногда и совершенно тожественные с теми, которые уже раз были пережиты нами.
Остающиеся в результате психически пережитого, условия не только реальны в том смысле, что принимают участие в складывании дальнейших проявлений психической жизни и, следовательно, подготовляют, в некотором смысле, дальнейшие наши сознательные феномены, но представляют элемент, действующий с известным постоянством и необходимостью, при наличности известных, строго определенных условий.
Только при допущении существования следов прошедших опытов становится возможным объяснять тот прогресс, который возможен в нашей душевной жизни, а в частности и феномены мышления, акты припоминания, воображения, раздвоения личности и проч.
Этот материал, лежащий в основании нашей сознательной душевной жизни, носит, в общем, потенциальный характер, причем степень стремления его и способности к новой актуализации или переходу в сознательную форму разнообразна у различных личностей.
Вот и все те общие черты, которые, кажется нам, могут быть отмечены у большинства психологов, как бы разнообразны ни были их приемы исследования, те выводы, ?к которым они приходят, и проч. Не даром Джон Ст. Милль в той части своего трактата о логике, которая посвящена закономерности явлений душевной жизни, не нашел лучшего доказательства существования, уже открытых, законов душевной деятельности, как указание, с первых же слов, на следующее обстоятельство: "если какое-нибудь состояние сознания раз было возбуждено в нас, все равно, какою бы ни было причиною,-то низшая степень того же состояния сознания может быть воспроизведена в нас в отсутствии всякой причины, возбудившей его в первый раз"...*(380).
Мы надеемся, однако, помимо всего этого, что наш обзор доктрин по вопросу о латентном материале нашей сознательной деятельности вполне способен убедить и в следующем. Тотчас же вслед за безусловным признанием необходимости существования сферы латентного материала для объяснения проявлений нашей психической жизни начинаются, поистине бесконечные и непримиримые, контроверзы по вопросу о том, какова природа этого материала. Является ли он, во-первых, материалом психическим или чисто физиологическим, выступает ли он в форме материальных следов или только под видом предрасположения и проч. Одни, как мы видели, твердо стоят на том, что наши впечатления в тот период времени, который проходит между их восприятием или оригинальным существованием и воспроизведением в форме идеи, абсолютно не существуют в духе. Сторонники этих взглядов ссылаются на то, что все, что говорится о сохранении впечатлений, в качестве феноменов психических, есть не что иное, как, более или менее, удобные метафоры, означающие, что, испытанные нами, впечатления могут быть, вновь пережиты нами на тот конец, когда для этого возникнут благоприятные условия. Другие, в свою очередь, полагают, что латентный материал не утрачивает характера психического.
Все эти споры, как и прения о том, имеем ли мы дело со следами в собственном смысле, или предрасположениями и проч., не могут быть решены окончательно при современном состоянии знаний по причинам, о которых мы уже говорили, останавливаясь на характеристике психологии, как науки.
Еще менее допускают окончательное решение и еще менее исчерпывают вопрос те догадки, которые выставляются в наши дни относительно локализации в определенных центрах нашей нервной системы следов, способностей и предрасположений, делающих возможным вновь переживать, при известных благоприятных условиях, некоторые сознательные состояния. При этих обстоятельствах нам ничего не остается, в свою, очередь, как формулировать по вопросу о природе бессознательного несколько положений, которые, хотя и не могут быть доказаны безусловно, носят, тем не менее, характер гипотезы, не противоречащей тому, что мы знаем относительно феноменов, о которых у нас идет речь.
Начнем с того положения, что далеко не все представления, которые составляют наше душевное богатство и не выходят из нашего, так сказать, умственного кругозора, сознаются нами вполне в каждую данную минуту нашего бытия.
Будучи накоплены нами путем сознательных опытов, известные представления, закрепляясь в нас, способны, независимо от нашего сознания, поддаваться некоторому ассимиляционному взаимному воздействию. Это обстоятельство дает повод предполагать существование в нас такой бессознательной деятельности, которая устраняет и изглаживает иногда, как свидетельствует опыт, трудности, не поддающиеся даже самой напряженной сознательной работы.
Но не только, обусловленная сознательной, бессознательная работа нашего организма, дает сознаваемые результаты; и в сознательную работу могут входить бессознательные промежуточные члены. Все наше воспитание, в лучшем значении этого слова, должно быть направлено на то, чтобы образ действий наш находился в соответствии с известными принципами без того, чтобы эти последние, в каждом отдельном случае, in concreto отчетливо и непосредственно сознавались нами. Огромной ролью бессознательных или вернее, ставших, бессознательными, приспособлений, объясняются вообще и наши привычки, наш характер и проч.
Необходимость допущения бессознательного или несознаваемого в качестве элемента, под влиянием которого складывается наша дальнейшая сознательная жизнь, вызывается, помимо всего, и тем фактом, что нами могут восприниматься некоторые, отчасти незамечаемые при самом процессе восприятия, впечатления, которые сказываются только впоследствии и иногда вызывают непосредственно только некоторые весьма неопределенные чувствования. Впоследствии, эти, неотчетливо воспринятые, впечатления становятся достоянием нашего "я" и способны проявляться в качестве элементов нашей личности. Мы не считаем, впрочем, возможным настаивать на полной бессознательности восприятия этого рода впечатлений.
Среди элементов, которые входят в состав нашей личности и потенциально могут стать фактором, обусловливающим те или другие сознательные проявления наши, необходимо, с нашей точки зрения, различать два разряда. Часть несознаваемого нами лежит ниже порога сознания и, притом, никогда самостоятельно не переходит его, хотя и относится к элементам нашей личности в том смысле, что может оказывать некоторое влияние на сознательную жизнь личности. Такова, весьма вероятно, судьба того, что подходит под понятие сознательно невоспринятых впечатлений, если только такие феномены в чистом виде возможны. Эта группа элементов менее важна для психической жизни нашей, чем вторая группа, в свою очередь, непосредственно несознаваемого нами, материала. Но и эта последняя категория, хотя и проявляется косвенно в составе нашего самосознания, не сознается, тем не менее, нами в каждый данный момент.
Мы уже видели, что, при современном состоянии психологических знаний, не может быть решен окончательно вопрос о той форме, в которую отливается несознаваемая нами деятельность, оказывающая влияние на сознательные проявления нашей душевной жизни. Решение этого вопроса является, однако, для наших целей делом второстепенным. Для нас, как мы неоднократно повторяли, важен только самый факт существования какой-то несознаваемой, так сказать, массы, влияющей на природу сознательных проявлений и, при том, строго определенным образом, в зависимости от своего содержания. Отлагаясь в нас, этот опыт минувшей сознательной жизни становится частью неотделимой от нас самих. Он входит в нашу природу и придает нашему поведению известную устойчивость, известные черты, которые позволяют предугадывать с значительной точностью, как поступит, то или другое, лицо при известных обстоятельствах. В случаях такого предугадывания будущего на основании прошедшего, мы имеем частный случай проявлений того всеобщего закона, что каждая вещь действует соответственно своей природе и что из этого всеобщего правила не представляет исключения и личность.
То обстоятельство, что психологи не сговорились насчет того, какова ближайшая природа латентного материала, входящего в состав понятия личности, находит свое объяснение отчасти в тех разных точках зрения, с которых отдельные психологи изучают душевные явления. Те исследователи, которые исходят, напр., из материалистического понимания явлений душевной жизни, будут видеть, сущность бессознательной деятельности в изменении под влиянием психических опытов материи. Спиритуалисты, в свою очередь, станут усматривать сущность несознаваемого богатства душевной жизни в невещественных изменениях. Сторонник теории взаимодействия психического и физического будет вынужден представлять себе латентный материал сознания в форме материальных процессов, находящихся в точном соответствии с природой, обусловливаемых ими, психических сознательных явлений.
И материалист, и сторонник взаимодействия психического и физического будут настаивать, таким образом, и настаивать с некоторым правом на том, что мозговые клетки и сеть наших нервов модифицируется под влиянием известных впечатлений. С их точки зрения, необходимо должно быть признано, что в результате психических опытов в нашем организме наступают какие-то пертурбации, которые не исчезают вместе с тем, как то или другое явление перестает сознаваться нами. Материалист, а рядом с ним и сторонник взаимодействия психического и физического, будут представлять себе, поэтому, опыт минувшего в качестве отпечатков или функциональных перемен, способных, при некоторых благоприятных условиях, принимать форму или только косвенно участвовать в сформировании сознательных явлений. Отлагаясь в мозговых или других нервных клетках, отпечатки или известные функциональные предрасположения, получающиеся в результате психических опытов, обнаруживают склонность соединяться друг с другом в самые разнообразные комбинации и проявлять свое господство в зависимости от их резкости или интенсивности. С точки зрения гипотезы материализма, а равно и взаимодействия психического и физического, представляется значительная степень вероятности, что именно прибавлением каких-то чисто материальных условий в первом случае непосредственно, а во втором случае посредственно, вызывается оживание, актуализация отпечатков или функциональных предрасположений. Точка зрения взаимодействия психического и физического постулирует, при этом, что повторение опытов, обусловивших существование отпечатков или функциональных предрасположений, содействует их более прочному укоренению. Самый акт восприятия, как такового, с точки зрения той же доктрины взаимодействия, совершенно немыслим без гипотетического допущения стигматизации нашей нервной системы и мозга. Следы этого рода и делают возможными явления ассоциации в том смысле, что количество и характер наших ассоциаций находятся в непосредственной зависимости от тех следов нервных процессов, которые имеются в наших мозговых полушариях и, вообще, в нервном аппарате, как целом. Если бы наш мозг не обладал ими, вообще и наша нервная система не была бы способна видоизменяться под влиянием известных опытов, то психическая деятельность наша сводилась бы, конечно, исключительно к хаотическому созерцанию, но ни к мышлению, ни к актам припоминания и проч.
Повторяем еще раз. Конструирование латентного материала, как феномена физического или психического, для нас безразлична. Важен, с нашей точки зрения, только тот факт, что известные психические опыты в жизни индивида не проходя для него бесследно и давая возможность новым процессам протекать на почве прежних, приводят к тому, что из суммы, так сказать, материала латентного и сознательного складывается известное устойчивое понятие "я", понятие определенной личности. В качестве определенного комплекса, этот агрегат латентного и актуального начинает функционировать, в силу своих свойств, известным образом. В существовании такого стройного комплекса в форме личности не может сомневаться современная психология, а вместе с тем она,-независимо от того, сводят ли, характеризующие личность, особенности к сохранению в нашей душе опытов прошлого в собственном смысле, или только к функциональному сохранению личностью тождества,-дает возможность рассматривать эту последнюю, как целое, в котором далеко не все элементы переменны.
Но мало того. Как ни смотреть на личность, рассматривать ли ее, как агломерат чисто физический или психический, видеть ли в ней, как думают некоторые, целое, наполовину психическое*(381) и наполовину физическое, все это не изменяет сущности дела. Несомненно только, что, в зависимости от того, как в состав личности входит известный латентный материал, материал этот, при известных условиях, не может оставаться пассивным и выступает с необходимостью в качестве фактора, влияние которого отчетливо отражается на сознательных проявлениях и, при том, отражается в самых разнообразных формах в зависимости от степени его интенсивности и непрепятствования его проявлениям со стороны каких-нибудь других влияний. Постараемся теперь, в заключение, иллюстрировать наше последнее положение примером.
Представим себе, что лицо, подвергавшееся по обязанностям своей службы, напр., в качестве рулевого на плоте, известным впечатлениям касательно изменения направления этого орудия передвижения в зависимости от изменения направления силы, с которой распределяет свою энергию рулевой по управлению рулевым бревном. С точки зрения психологической, такой рулевой и в те моменты, когда он далек от исполнения своих прямых обязанностей, располагает латентным, как мы выражаемся, материалом, по вопросу о возможном направлении плота в зависимости от поворотов рулевого бревна. Представим себе теперь, далее, что рулевой в нашем примере, увлекшись во время переправы через реку мыслью о предстоящем ему вечернем отдыхе, перестает руководствоваться своим опытом и не работает рулем в том направлении, в каком это представляется необходимым. Если мы в этом примере имеем на стороне рулевого известную опытность, которой он, однако, не пользуется, то мы ни в каком случае, однако, не должны принимать, что латентный материал, сложившийся под влиянием минувших опытов, остается в нем уже без всякого действия. Если под влиянием этого латентного материала не возникает в уме рулевого тех представлений, которые должны были бы возникнуть и проявиться в определенных действиях, то мы не можем, тем не менее, отрицать, что у рулевого отсутствует вообще знание того, что известный поворот руки приводит к тому, а не другому эффекту. Если рулевой не пользуется указаниями этого опыта, то только потому, что под влиянием каких-нибудь достаточных причин латентный материал его не участвует в качестве фактора в его сознательной деятельности в такой мере, чтобы руководить поведением рулевого в данном конкретном случае. То же обстоятельство, что у рулевого во время неправильного поворота руля не пропадает знание о том, что теоретически, вообще при таких-то и таких-то обстоятельствах, нужно действовать именно таким, а не другим образом, вряд ли подлежит сомнению. Другими словами, у рулевого не исчезает сознание того, как необходимо править при известных условиях in abstracto, но живость и интенсивность действия латентного материала не проявляется в той форме, чтобы он сознавал, как необходимо, при данных обстоятельствах, действовать in concreto. В этом последнем случае, имея дело с процессом мышления, мы не наблюдаем, чтобы рулевой сопоставлял, во всей их непосредственности и яркости, те опыты минувшего, которые имеются в его прошлом, а следовательно, можем констатировать, что у него имеет место недостаточно интенсивное оживание прошедшего, которое, со стороны внешней, проявляется в сознании рулевым неправильности его образа действия in abstracto и несознаванием этого in concreto.
Сознавание in abstracto и in concreto являются таким образом, в частности, двумя различными степенями интенсивности в сфере представления себе одних и тех же реальных отношений, двумя формами оживания латентного материала душевной жизни, которые конечно, не исчерпывают всех комбинаций и оттенков, но которые, представляют, так или иначе, две типичных категории, которые могут иметь, как мы уже отчасти видели во введении и увидим еще впоследствии, большое относительно значение для дела уголовного вменения.
Покончив с вопросом о латентном материале нашего сознания, мы переходим в следующей главе к другой, существенно важной для нас психологической проблеме, к вопросу о воле.
Глава третья. Учение о воле в новейшей психологии
1. Общие замечания
2. Воля, как самостоятельный психический элемент. Хр.Вейсс. Учение
о воле Им. Гер.Фихте. Ф.Е.Бенеке. К.Фортлаге. Геринг. И.Б.Мейер.
Значение доктрин о воле Иог. Гот. Фихте, Шеллинга, Гегеля и
Шопенгауэра для конструирования воли в новой психологической
литературе. Г.Лотце. В.Вундт. О.Кюльпе. Ф.Иодль. Т.Рибо.
Представители однородных учений в литературе более старой.
Аристотель. Стоики Бл. Августин. Кальвин. Гоббс. Рид. С.Гольманн.
Цейзольд Платнер. Мейнерс
3. Воля, как раскладываемый на самостоятельные элементы сложный
агрегат. Учения Вайтца, А.Вэна, В.Вундта, О.Кюльпе. Юм, И.Ф.Вейсс,
Кампе и Зульцер, как более старые представители взглядов этой
категории на волю
4. Воля, как продукт развития какого-нибудь одного самостоятельного
элемента Учения А.Горвица, И.Ф.Гербарта, М.В.Дробиша, Г.Штейнталя,
В.Фолькманна, Т.Липпса, Р.Штаммлера, Г.Спенсера, Г.Маудсли.
Мюнстерберга, Т.Цигена и I.Бауманна. У.Джемс. Представители учений о
воле этой же группы в старой психологической литературе. Ориген.
Фома Аквинский. Эпископий. Спиноза. Лейбниц и Вольф. Г.Фр.Мейер.
И.А.Эбергард. Геннингс. Гентш. Федер. Гертли и Джемс Милль
5. Выводы по вопросу о природе человеческой воли
1
Прежде чем приступить к изложению того взгляда на психический феномен воли, который, с нашей точки зрения, является наиболее целесообразным и правильным, мы предполагаем дать обзор доктрины по конструированию воли главным образом, в новейшей психологической литературе.
От обзора доктрины, кажется нам, можно ждать наибольшей пользы в смысле выяснения природы феномена воли в том случае, когда такой исторический очерк будет посвящен изложению типичных учений о воле. Исчерпывающий перечень всевозможных, высказывавшихся в разное время, взглядов по вопросу о воле, если и возможен в принципе, то далеко превышает наши силы и не вызывается, к тому, какой-нибудь насущной потребностью для целей, преследуемых нами. Под типичными учениями о воле, в том смысле, как мы понимаем это выражение, должно разуметь те доктрины, которые различно смотрят на конструкцию феномена воли и, в своей совокупности, представляют важнейшие решения вопроса о природе воли. Не говоря о том, что ограничение нашего обзора изложением одних только типичных решений проблемы воли является задачей более скромной по своим размерам, путь этот, думается нам, дает, вдобавок, более полную возможность критически взвесить и наиболее всесторонне оценить ту доктрину о воле, которую мы считаем правильной.
Если мы предполагаем ограничить наш обзор учений о воле взглядами, высказывавшимися, как мы заметили выше, главным образом, в литературе новейшей, то делаем это по следующим соображениям. Только в конце 18-го столетия встречаются исследователи, которым удалось освободиться в области психологии из-под гнета распространенного предрассудка той эпохи-учения о способностях,- из-под ига той доктрины, которая так сильно тормозила поступательное движение психологии*(382). Мы не отрицаем того, что труды единичных мыслителей, живших задолго до рубежа, указываемого нами, в свою очередь, могут иметь выдающееся значение для выработки правильной постановки и решения вопроса о воле. Признавая это, мы оставляем даже за собой право обращаться в нужных случаях к исследованиям более старых представителен психологии. Но если мы настаиваем, главным образом, на оценке нашего взгляда с точки зрения новейших психологических учений, то руководствуемся, помимо указанных оснований, еще следующим. Огромное развитие психологической литературы, не только по объему, в течение истекшего столетия содействовало тому, что в литературе этой отразились самые разнообразные типичные попытки разрешения проблемы воли. Введение в наш обзор, по общему правилу, доктрин о воле более старого периода имеет против себя и то, что психологические воззрения того времени зачастую тесно связаны с метафизическими системами и непонятны без ознакомления с онтологическими предположениями, лежащими в их основании. Но изложение метафизических учений, по крайней мере в виде явления неисключительного, вряд ли целесообразно в нашем обзоре, цель которого не сводится к тому, чтобы дать исторически полную картину развития взглядов на волю.
Самое изложение доктрин, которые мы предполагаем ввести в круг нашего обзора, мы сделали по следующим трем группам. К первой мы отнесем те теории, которые рассматривают волю, как совершенно самостоятельный элемент нашей психической жизни. Вторую группу составят в нашем изложении учения, конструирующие волю, как феномен производный, как агрегат, раскладываемый на другие самостоятельные элементы. Наконец, последнюю, третью категорию волевых теорий мы предполагаем посвятим тем доктринам, которые конструируют волю, как продукт модификации или развития одного какого-нибудь инородного, по отношению к воле, самостоятельного элемента. Первая группа теорий может быть названа с некоторым удобством, хоть и не без ущерба для точности, группой атомистических теорий воли, вторая категория-группой молекулярных теорий воли и, наконец, третья, правда, еще с меньшим правом, группой эволюционных теорий воли*(383).