Geum.ru

Аналитические формы будущего времени как лингвистический феномен (на материале английского и русского языков)

Вид материалаАвтореферат
Апробация работы
Структура работы
Основное содержание работы
Подобный материал:
1   2   3

Положения, выносимые на защиту:
  1. У футуральных аналитических форм в процессе их развития в языке вырабатывается ряд достаточно универсальных значений и функций, не свойственных изначально тем сочетаниям, которые послужили источниками этих форм. Иерархия этих функций и частотность выражения значений специфичны для разных языков.
  2. Этимоны компонентов аналитического будущего могут сохраняться и достаточно систематически и последовательно проявляться при функционировании лишь в том случае, если аналитическое будущее в данном языке не является окончательно сложившимся. Выражение исторически первичных значений исходного сочетания, послужившего основой для образования формы, зависит от условий контекста.
  3. Сочетание модального и темпорального компонентов значения футуральной аналитической формы определяется рядом факторов, среди которых основными являются: тип реализуемой пропозиции и широкий контекст. Предпочтительное проявление в конкретном языке тех или иных значений и оттенков значений футуральной аналитической формы объясняется как структурными особенностями языка, его строя, так и спецификой представления языкового содержания в нем.
  4. Наиболее точное и полное описание семантического наполнения футуральной формы при ее реализации в речи возможно при условии анализа коммуникативной ситуации, включая такие ее когнитивные параметры, как индивидуальные базы коммуникантов и их речевые интенции.

Апробация работы: отдельные результаты и теоретические положения исследо­вания докладывались на 5 международных (I Международная конференция «Этногерменевтика и языковая картина мира: теория и практика» (Кемерово, 1998 г.), II Международная конференция «Типология в этногерменевтике и этнориторике: ментальность и менталитет» (Кемерово, 2000 г.), I Международная научная конференция «Язык и культура» (Москва, 2001 г.), II Международная конференция «Концепт и культура» (Кемерово, 2006 г.), II Международная конференция «Актуальные проблемы современного словообразования» (Кемерово, 2007 г.)) и 2 региональных (Региональная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы языкознания, методики преподавания иностранных языков и перевода» (Кемерово, 2001 г.), Областная научная конференция «Молодые ученые Кузбассу. Взгляд в XXI век» (Кемерово, 2001 г.)) конференциях. Основное содержание работы отражено в 9 статьях.

Структура работы определяется целью и задачами. Работа содержит 231 страницу машинописного текста и состоит из введения, трех глав, заключения. Прило­жен список использованной и цитированной научной литературы (229 наименований, в том числе 55 на иностранных языках) и список произведений художественной литерату­ры и других источников материала исследования (32 наименования).

Основное содержание работы

Во введении дается общая характеристика, обосновываются актуальность, новизна исследования, объект, предмет, цели и задачи, методы, теоретическая и практическая значимость работы.

Глава 1 «Синтез идиоэтнического и универсального в грамматических единицах языка» затрагивает общие вопросы соотношения собственно языковых и когнитивных структур, организующих оперирование информацией, рассматриваются проблемы этноспецифичности и универсальности языковых значений. Язык с когнитивной точки зрения является одним из ключевых инструментов обработки, категоризации и передачи информации, в том числе – и во времени (передача опыта). При этом принято считать, что структура языка порождается двумя факторами: внутренним (ум индивидуального говорящего) и внешним (культура, являющаяся общей для говорящих на этом языке) (А. Ченки).

При исследовании языковой коммуникации в когнитивистике неизменно подчеркивается роль опыта коммуникантов и недостаточность чисто языковых знаний для полного понимания полученной информации. Развитием этого положения является гипотеза о существовании особого «значения говорящего» (П. Грайс). Субъективное содержание такого значения состоит из ряда прагматически обусловленных факторов.

Когнитивная грамматика (в частности, теория Р. Лангакера) исходит из тезиса о невозможности описания языка без учета когнитивных процессов; анализ грамматических единиц обязательно связан со ссылкой на их семантическое содержание. При таком подходе грамматику естественного языка также можно определить как систему представления знаний, в которой каждая отдельная грамматическая категория будет соотнесена с некоторым аспектом когнитивной обработки информации (А. В. Кравченко).

Языковой категоризации подвергается воспринятая человеком субъективная реальность, реальность приобретшая идеальный статус – знание о мире. В языке закреплен опыт, необходимым образом вобравший в себя определенные компоненты интерпретации, в том числе различные виды модального отношения к тем или иным объектам или явлениям. Языковые значения являются результатом усвоения и длительной переработки стереотипов восприятия мира, отношения к этому миру, устойчивых во времени и общих в той или иной степени для представителей данного этноса. В языке мы встречаем, согласно А. В. Кравченко, особый тип знания – структуральный, представляющий собой обобщаю­щий итог опыта поколений, и принадлежащий языковому социуму в целом, поэтому для языкового индивида оно является данным существующим знанием. Учитывая, что средством переработки данных чувственного опыта, его систематизации признается категоризация с использованием уже выделенных и устоявшихся языковых форм и категорий (А. В. Кравченко; В. З. Демьянков), закономерен вывод о существовании определенной «относи­тельности» в представлении мира, связанной с различием как индивидуального, так и коллективного опыта.

Вместе с тем нельзя не прийти к выводу о том, что возникновение специфических черт в каждом из языков (в его подходе к способам выражения значений), обусловленное как этнокультурноспецифическими особенностями представления мира, так и сложившимся строем языка, происходит на основе неких универсальных закономерностей организации внеязыковой информации при ее реализации в форме языка. Таким образом, при описании характера функционирования аналитической формы глагола в разносистемных языках необходимо опереться на тот уровень организации и интерпретации высказывания (строящегося вокруг формы глагола сказуемого), который непосредственно выводит нас на универсальные свойства каждого индивидуального языка. Такой уровень представлен пропозициями.

Анализ языковой реализации пропозиции приводит к четкому определению как универсальных, так и особенных свойств и единиц языковой системы, их индивидуальных функций при выражении смыслового содержания.

В главе 2 «Теория описания аналитических футуральных форм в английском и русском языках» описываются онтологические основания категории футурума. Категория будущего в языке “вторична” по времени образования, что обусловлено ирреальной природой будущего, которая когнитивно более абстрактна относительно более осязаемых и эмпирически доступных прошедшего и настоящего. В рамках логико-философского подхода будущее обязательно соотносится с возможностями (теснее всего будущее связано с категорией реальной возможности, представляющей собой потенции реального дальнейшего развития (Я. Ф. Аскин)).

Обозначение будущих действий в языке отличается по содержанию именно тем, что будущему по самой его природе присуща своя особая модальность – модальность потенциального действия (см., напр.: А. И. Смирницкий; Е. И. Шендельс). Исследователями отмечается естественный характер совмещения значения будущего времени с различными модальными значениями и, более того, обязательность модельного компонента в содержании средств выражения будущего (Л. Хэгеман).

Лингвистами предприняты попытки вывести единый признак категориальных средств выражения будущего, охватывающий все разнообразные модальные значения, актуализация которых связана с онтологическими свойствами будущего. Так, Л. И. Кравцова инвариантным значением форм будущего времени считает не следование за моментом речи, а предсказание, И. Г. Кошевая и Ю. А. Дубовский – признак «реальной проблематичности», Н. С. Сахарова – модальное значение гипоте­тичности, В. М. Комогорцева – предположительность (неопределенность).

Отмеченная близость между будущим и некоторыми ирреальными видами модальности подводит к выводу о том, что с точки зрения эволюции и современного статуса будущего времени в языке его следует рассматривать одновременно и как грамматическую, и как онтологическую или когнитивную категорию (С. Фляйшман). Поскольку будущее характеризуется признаком не­актуальности, а неактуальные события предвидятся и предсказываются на ос­нове знаний, размышлений и оценки со стороны говорящего, вполне обосновано утверждение о том, что «в будущее время вхо­дит не только семантика компонентов его формы, но и прагматика выска­зывания» [Фичи Джусти 1997: 120].

Серьезная проблема интерпретации высказываний с формами будущего возникает при попытке разделения модального и футурального компонентов содержания, особенно в тех языках, где формы будущего времени развились на основе средств выражения модальности. Во многих случаях такие высказывания одновременно выражают оба значения, становясь (вне контекста) неоднозначными.

Известно, что сочетания «shall + inf.» и «will + inf.» с темпоральным значением развивались на основе свободных сочетаний модальных глаголов, выражавших долженствование и волеизъявление, с инфинитивами, а само значение футурума развилось из модального значения указанных глаголов. Темпоральное значение футурума достаточно очевидно «мотивируется» этими модальными значениями, поскольку их семантика наиболее близка к модальному значению будущего.

Несмотря на принадлежность двух рассматриваемых языков к разным типам, история формирования аналитических форм будущего времени в них проявляет много общих черт. Процесс становления категории аналитического футурума описывается как постепенная грамматизация инфинитивных конструкций с модальными глаголами (в английском) или фазовым/бытийным глаголом (в русском), в ходе которой выбор из ряда вариантов в соответствии с коммуникативным заданием заменяется обязательным использованием, как правило, одного варианта, который включается в глагольную парадигму. Отмечаются следующие моменты сходства: процесс отбора одного сочетания из ряда инфинитивных сочетаний, способных по своей семантике относить действие к будущему, постепенное вытеснение конкурирующих сочетаний, а также переосмысление исходных значений глаголов, ставших компонентами форм.

Среди основных факторов развития грамматического будущего отмечается когнитивный фактор: эволюция грамматических форм испытывает влияние изменений в мышлении носителей языка в сторону развития более абстрактных представлений о времени, то есть обусловлена общим процессом познания объективной действительности (Е. С. Коваленко; С. П. Лопушанская).

Становление аналитической формы в системе языка – длительный и сложный процесс, проходящий ряд ступеней без четких границ, и аналитические глагольные конструкции отнюдь не однородны в плане семантической связанности их компонентов. В научной литературе можно встретить критические замечания по поводу тезиса о полной десемантизации вспомогательного глагола в аналитической форме (В. М. Павлов). Например, В. М. Жирмунский полагает, что «между буду в буду читать и в буду взрослым, буду профессором никакого лексико-семантического различия нет» [Жирмунский 1965 : 14].

Статус аналитической формы не исключает выражения определенных модальных оттенков. Аналитические формы будущего в английском и гораздо реже в русском языке в определенных условиях контекста проявляют тенденцию к расчленению функций составляющих их компонентов, при этом вспомогательный глагол выражает дополнительные оттенки значения модального или аспектуального характера.

Неоднозначность сочетаний shall и will с инфинитивом в английском приводит к неопределенности статуса глаголов shall/will в грамматической системе: проблематичным признается как их отнесение к различным классам (вспомогательные, модальные и «полумодальные»), так и «объединенная» трактовка, основанная на поиске единого общего категориального значения для всех функций данных глаголов. Последовательное разделение модальной и темпоральной функций рассматриваемых сочетаний при их функционировании неизбежно связано с привнесением в анализ субъективной оценки.

В последнее время многие авторы склоняются к «объединительному» описанию семантики и функционирования каждого из сочетаний «shall + inf.» и «will + inf.». Л. Хэгеман в своем исследовании приходит к выводу, что различные толкование will можно рассматривать как результаты проявления единого основного значения в контексте.

Значение форм будущего времени в конкретных контекстах может варьироваться от чистого фактического утверждения без малейшего следа неопределенности или неуверенности до более умозрительного размышления или прогноза, во всех этих случаях дополнительные оттенки неопределенности, волеизъявления и т.д. лучше всего рассматривать как неотъемлемое свойство самого значения будущего. Оттенки предположения и планирования многими исследователями также рассматриваются как неотъемлемые составляющие понятия будущего и в весьма значительной степени зависят от конкретного контекста (Х. Веккер). Волеизъявление и долженствование также предполагают футуральность, так что между футуральными и модальными трактовками нет взаимоисключения, отношение между ними характеризуется дополнительностью: футуральность содержит дополнительный элемент значения, не присутствующий в модальном значении. Согласно концепции эволюции значения средств выражения будущего Ч. Фриза, развитой позже С. Фляйшман, смысловые оттенки и второстепенные зна­чения будущего возникают на его временной основе и не противоречат его основному грамматическому значению.

Таким образом, контексту придается основное значение при описании футуральных грамматических форм. Согласно Ф. И. Маулеру, в контексте содержатся факторы (признаки), содействующие «благодаря своим формальным и семантическим свойствам» актуализации определенного значения рассматриваемой единицы.

На современном этапе исследований очевидно, что при анализе столь неоднозначного языкового явления, как футуральные формы, неверно ограничиваться рассмотрением исключительно лингвистического контекста. В когнитивной концепции контекста исходят из того, что участники коммуникации оперируют не ситуациями, окружением или предшествующими фрагментами дискурса, а, скорее, знаниями и представлениями о них. Следовательно, контекст определяется как множество представлений того пользователя языка, который интерпретирует высказывание (В. С. Герасимов).

Задачи нашей работы предполагают анализ определенного набора контекстуальных факторов/признаков, релевантных при описании футуральных форм. Мы используем с некоторыми дополнениями классификации, составленные ранее грамматистами, исследователями проблемы английского футурума (Ф. И. Маулером; Л. Хэгеман).

В практической главе 3 «Актуализация семантического наполнения аналитических форм будущего английского и русского языков» предпринимается попытка выявить более широкий спектр значений аналитических форм в двух языках при функционировании, что позволяет установить пределы развития их прототипического значения, возможности употребления в нефутуральных функциях.

Основные модальные значения, выражаемые в предложениях с формой сложного будущего, в целом, как показывает наш анализ, могут быть весьма близкими в двух языках, использующих этимологически «модальное» будущее (в английском) и «нейтральное» будущее (с этимологически бытийным или фазовым вспомогательным глаголом в русском). Так, например, в таких предложениях в русском языке при определенных условиях контекста достаточно ярко выражается волеизъявление и решительное намерение субъекта.

Общими для аналитического футурума двух рассматриваемых языков являются: 1) значение гипотетичности, сопутствующее проявлению ряда модальных оттенков (невозможности, ненужности, желательности/нежелательности и т. п.), и 2) использование в ряде нефутуральных функций, например, для выражения обобщенного настоящего, обозначения повторяющихся (а также постоянных, вневременных) действий, характерных свойств субъекта, отношений и т. п. Темпоральное значение аналитических форм будущего обоих языков способно сочетаться с аспектуальными значениями.

Вместе с тем очевидно наличие особенностей употребления высказываний с формами аналитического футурума в каждом из рассматриваемых языков. Этимологическая модализованность английской формы будущего времени, которая признается еще не до конца сложившейся (И. П. Иванова; М. Эрман), предполагает расчлененность самого действия и позиции субъекта по отношению к нему при обозначении будущих действий в языке. В соответствии с этим субъект получает в смысловой структуре английского предложения особую значимость: именно он является образующим элементом ситуации, инициатором действия. Значительный смысловой акцент на субъект приводит к ослаблению позиции объекта в глубинной структуре.

Форма русского сложного будущего также нередко представляет действие расчлененно, что предположительно объясняется и природой самой аналитической формы. Однако, по нашим наблюдениям, содержание такого расчлененного представления действия в русском языке несколько иное, поскольку при обозначении будущего действия аналитической формой русского футурума разделенными нередко оказывается само действие как потенциальный факт и аспектуальный характер его протекания. Зачастую обозначение будущего действия сопровождается однозначно интерпретируемым указанием на начальную фазу. Таким образом, в предложениях с формой сложного будущего в русском акцент падает на само действие с объектом, изменение последнего, поэтому объект здесь оказывается более вовлеченным в смысловые отношения, отражающие структуру обозначаемой ситуации.

В английском языке достаточно многочисленны случаи, когда реализуются примерно равные по силе компоненты модальности и футуральности, при этом допускается двоякая трактовка: ‘That's as may be,’ said Chrystal. ‘But they're also two influential old men. They get round, they won't let you in by default I didn't mean to say we shan't work it. I think we've got a very good chance’ (Snow).

Зависимость пропозиции от модальных выражений установки говорящего, а также присутствие пропозиции, устанавливающей некие непреложные характеристики субъекта, практически исключают проявление модального этимона этих форм (значения долженствования и волеизъявления, соответственно для shall и will). Для того, чтобы глагол в составе этой формы получил волитивное толкование, он должен быть употреблен в волитивной пропозиции, которая является одной из разновидностей агентивных пропозиций и характеризуется, в частности, таким параметром, как «намеренное осуществление действия».

В ряде специальных контекстов наличие преобладающего категориального модального значения не вызывает сомнений. Большинство из них подробно описаны в литературе, например: запрос о волеизъявлении или намерении 2-го лица (о согласии выполнить действие); директивный запрос в адрес 2-го лица (просьба, приглашение, предложение, приказ); решительный (волевой) отказ и т. п.

Отнесение предписаний, которые реализуются в утвердительных предложениях с подлежащим 2-го лица, к разновидностям модального значения трактуется неоднозначно. Они используются для побуждения адресата к действию, поэтому О. Есперсен и Ф. Палмер связывали такое употребление с волитивным. Контекст предписания максимально приближен к функции квазиимператива, реализация этой функции обусловлена контекстом и, в первую очередь – статусом субъекта речи относительно адресата.

У других функций аналитического будущего русского языка, возникающих благодаря реализации волитивного отношения, связь со значением волеизъявления является менее очевидной и нуждается в экспликации: 1) в форме 1-го лица множественного числа с отрицанием будущее сложное выражает значение побуждения, приглашения или предложения воздержаться от какого-либо действия: Спасибо! Но я подумал: останемся с тем, что было, не будем портить. Я с благодарностью навсегда запомню всё ваше (Солженицын); 2) оттенок угрозы выражается формой будущего сложного русского языка, как правило, в 1-ом и 2-ом грамматическом лице. Предложения с 1-ым лицом строятся на основе агентивной пропозиции с предикатом как физического действия, так и социальной активности (включая институциональные действия). Непосредственно номинируются либо следствия некоего неназванного действия, либо намерение говорящего совершить действие: Где вы росли, памаш? Чему вас учили, памаш? Ты у меня еще одну иголку сломай, так до скончания жизни будешь меня помнить, памаш! (Распутин).

Оттенки субъективной решимости, решительного намерения, упорства на основании общего модального значения волеизъявления могут проявляться достаточно ярко, когда в позиции подлежащего в 1-ом грамматическом лице выражен активный субъект, обладающий интенцией и способностью к реализации своего намерения. Номинативный строй английского предложения, при котором субъект получает регулярное и эксплицитное выражение в позиции подлежащего, благоприятствует выражению субъективных модальных оттенков с минимальной зависимостью от средств контекста. Основное условие для этого – агентивный тип пропозиции: все рассматриваемые случаи включают предикат действия, т. е. агенс контролирует ситуацию (полностью или частично): “So far as I am concerned I’ll go on asking questions till I find him” (Forsyth). 'If you are not interested, your supporters may be,' said Jago. 'I shall protect my wife in all ways open to reason…’ (Snow) [Подчеркнуто нами – Т. Л.].

Аналогично английскому будущему с will, форма русского сложного будущего с 1-ым грамматическим лицом также способна приобретать оттенок решимости при реализации агентивной пропозиции, когда решение принято субъектом речи спонтанно, на основе только что полученной им информации, например, в процессе диалога:

- Я руководитель. Я, если что знаю, то должен того... меры принимать, а не предупреждать. …

- Ну и я не буду предупреждать, – сказала она.

- Как? Не будете? – очень удивился директор.

- Не буду, – ответила Клара скорбно и твердо (Домбровский).

Оттенок решительности поддерживается, в частности, лексическими единицами, обозначающими четкую временную границу начала нового действия («Завтра же буду звонить…») или же резкого бесповоротного отказа, прекращения ранее выполнявшегося действия; кроме того, логическое обоснование, изложение причины также придает намерению субъекта оттенок решительности. Значение упорства ярче всего выражается при использовании с 1-ым грамматическим лицом конструкции «сопоставление действий» (описанной, например, Е. А. Иванчиковой), в которой один и тот же смысловой глагол повторяется в двух временных формах.

Различное отношение к действию, позиция говорящего ярко отражаются при анализе высказываний как обладающих иллокутивной силой