И. В. Грачева «Путь трудной чести и добра…»

Вид материала

Документы

Содержание Одну я видел Зенеиду Лирика С.Д. Нечаева

Подобный материал:

• Проблема чести и долга в романе, 29.25kb.
• «По законам Вселенной», 514.08kb.
• Праведничества в рассказе Лескова «Однодум», 40.11kb.
• … чувства добрые я лирой пробуждал…, 120.1kb.
• Е. Ю. Грачева Э. Д. Соколова Финансовое право учебное пособие, 5061.49kb.
• Задачи собрать и изучить информацию о своей семье, о ее реликвиях, о ее традициях;, 127.81kb.
• Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла?, 27.44kb.
• Всё, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла, 228.9kb.
• Правила добра I кто не любит добра? Случилось так, что некий здоровенный пожилой черт,, 403.84kb.
• Неделя добра 17 по 24 апреля 2010г. Автономная некоммерческая организация, 101.64kb.

Одну я видел Зенеиду -

И весь Олимп у милых ног! ¹⁸

Тесная дружба связывала Степана Дмитриевича с А.А.Бестужевым-Марлинским. Они познакомились зимой 1823 года в Москве. В мае 1825 года, прибыв в очередной раз в Москву, Бестужев оста­новился у Нечаева. Они вместе ездили по знакомым, посещали на­родные гуляния. После отъезда Бестужева Нечаев писал ему 25 мая 1825 года: "Я знаю, что ты ко мне писать не соберешься. По край­ней мере, когда решишься опять побывать в Москве, вспомни, что у меня найдется для тебя всегда небольшая комната и трубка та­баку. О дружбе моей говорить не люблю. Догадливый меня поймет и сам..." 9 ноября 1825 года Нечаев посылает другу очеред­ное письмо: "Насилу ты откликнулся, милая моя Шехеразада! Не было о вас ни слуху, ни духу, - и я, право, не знал, что о тебе подумать". Прослышав, что Бестужев вновь собирается в Москву, Нечаев напоминал ему: "…Я надеюсь на дружбу твою, что хотя два разика в месяц приедешь ночевать у меня, как в первый раз, подле моей комнаты, в гостиной, - и мы поутру кой о чем побалакаем, как не удастся поговорить ни в какой иной час целых суток. Даешь ли мне в этом честное слово... ?¹⁹ Шехеразадой Нечаев величал друга за то, что тот сам, восхищенный ра­душной, приветливостью московских литераторов и массой получен­ный впечатлений, в письме П.А.Вяземскому 21 марта 1823 года на­звал, свою поездку в Москву "Шехеразадин мой сон^н, добавив: "В Петербурге очень скучно и сухо". Беспокойство Нечаева за сво­их петербургских друзей, прозвучавшее в письме накануне декаб­ристского восстания, не случайно. Видимо, он был посвящен в какие-то планы декабристов и имел основания опасаться их ареста в случае преждевременного провалаэ

Во время событий на Сенатской площади, потрясших Россию, Нечаев Находился в Москве. Даже если генерал-губернатор Голи­цын и был осведомлен о связях своего подчиненного с мятежника­ми, он не собирался об этом докладывать. Наоборот, то ли по до­броте душевной, то ли желая доказать, что под его управлением Москва не знала политической крамолы, губернатор старался по­мочь тем, кто попадал под следствие. Когда, например, в Петербург затребовали бумаги из дома М.А.Дмитриева-Мамонова, привле­ченного к следствию, то Голицын потихоньку изъял из них самую компрометирующую часть - письма декабриста М.Ф.Орлова. Ког­да же Бенкендорф заинтересовался Нечаевым, оказалось, что тот уже откомандирован (причем "по высочайшему повелению") в глухо­мань Пермской губернии в помощь А.Г.Строганову, проводившему там ревизию по поводу волнений работных людей. Правда, от "всевидящего ока" тайной полиции не так легко было скрыться: за Не­чаевым следили, возникли подозрения о его "неблагонадежности". Однако он умел быть осторожным. Недаром он говорил: "Есть люди, которые имеют редкую способность забывать вверенные им тайны из одного опасения - открыть их не у места". Даже о том, что он встречался со ссыльным декабристом М.И.Пущиным и вместе с ним ездил на Верх-Исетские заводы, стало известно только из опуб­ликованных на рубеже 19-20 веков воспоминаний последнего. За­то когда ревизия была закончена, Николай I получил докладную записку, составленную с удивительной смелостью. В то время, когда русское общество, пораженное расправой с декабристами, испуганно притихло, в отчете звучали резкие фразы о пагубном "самовластии", "произволе и тиранстве" горнозаводчиков, о "жа­лостном изнурении угнетенных крестьян" и т.д. С.Л.Мухина, ана­лизируя текст отчета, пришла к выводу, что составлял его не Строганов, который, по свидетельству современников, большею частью говорил и писал по-французски и не мог свободно беседо­вать с приказчиками и рабочими, дотошно вникая в подробности, описанные в отчете. Автор записки - Нечаев, принимавший и раз­биравший многочисленные жалобы и выполнявший функции не только ревизора, но порой и следователя. А Строганов, близкий знако­мый Грибоедова, видимо, прикрыл его своим именем. Видя в Не­чаеве деятеля, стремившегося защитить права простого человека, ему доверяли и такое, что редко открывают должностному лицу. Позднее, в 1832 году Нечаеву пришлось давать объяснение: поче­му он не доложил по начальству об антиправительственном заго­воре в Ирбите, о котором он якобы узнал во время ревизии. Тот отпирался, заявив, что никаких подозрительных слухов до него не доходило. Но его дневник показывает, что даже недоверчивые раскольники делились с ним своими тайнами. Нечаев записал: "На Тагильских заводах между раскольниками долго ходила молва, что государь Александр Павлович не преставился, но живет скрыт­но, отращивает бороду, набирает особое войско и скоро прибудет на заводы для истребления никониан".²²

Эта легенда возникла не на пустом месте. Н.В.Путята в "Обозрении жизни и царствования Александра I" сообщал, что русский император, когда Наполеон занял Москву и потребовал от него капитуляции, сказал: "Если у меня не останется ни единого солдата, я созову мое верное дворянство и добрых поселян, буду сам предводительствовать ими и подвигну все средства им­перии. Но если промыслом Божиим предоставлено роду моему не царствовать более на престоле моих предков, то, истощив все усилия, я отращу себе бороду и лучше соглашусь скитаться в недрах Сибири, нежели подписать стыд моего отечества".²³ Пос­ле смерти Александра I в далеком Таганроге, вызвавшей столько разноречивых толков, эти слова в народном сознании трансформи­ровались самым неожиданным образом, соединившись с вековечной мечтой о могущественном заступнике. Раскольники же фразу импе­ратора об отращивании бороды восприняли как свидетельство его обращения в старую веру. Зто императорское заявление стало од­ним из истоков легенд о загадочном старце Федоре Кузьмиче, объявившемся в Сибири и якобы очень похожем на Александра I.

Исполнительная деловитость, проявленная Нечаевым во время ревизии, всё же была отмечена. По возвращении из поездки он был причислен к собственной Его Императорского Величества канцеля­рии. Возможность попасть в придворные сферы, для многих стано­вившаяся предметом страстных желаний и смыслом всей жизни, его не увлекла». В 1828 году Нечаев женился на дочери известного сте­кло заводчика Софье Сергеевне Мальцевой. Её брат И.С.Мальцев был секретарем русской миссии в Тегеране, которую возглавлял А.С.Грибоедов, и один остался в живых после разгрома посольства. Благодаря дяде Софьи Сергеевны обер-прокурору Синода С.П.Мещерскому карьера Степана Дмитриевича делает неожиданный поворот. Он поступает на службу в Синод, и ему поручают наблюдение за стро­ительством нового здания Сената и Синода, которое придирчиво ку­рировал сам Николай I. Для Нечаева сложность представляли не только личные контакты со своенравным, не терпящим противоречий императором, но и необходимость постоянно лазать по лесам гран­диозной постройки, в то время, как одна его нога, поврежденная в детстве, не сгибалась в колене. Но и с этим заданием он успеш­но справился.

В 1833 году Нечаев стал обер-прокурором Синода. Требовательность, прямота и независимость нового главы Синода многим чиновникам пришлись не по вкусу. Н.С.Лесков в очерке "Синодаль­ные персоны" с иронией комментировал воспоминания секретаря - Ф.И.Измайлова, который возмущался, что Нечаев по своему усмотрению мог изменять или вовсе отменять постановления Синода, ка­завшиеся ему несправедливыми, а при посещении Синода Николаем I не устроил императору подобающей пышно-подобострастной встречи. Пугали секретаря и резкие речи Степана Дмитриевича, который от­крыто высказывал в Синоде негодование по поводу жандармской слежки за духовенством, "подстрекая членов к неудовольствию".²⁴ По словам другого чиновника, Нечаев "положительно господствовал в Синоде и не церемонился с остальными его членами".²⁵ Он не тер­пел невежества, соединенного с тщеславным самомнением, которыми . нередко отличались представители русского, особенно провинциаль­ного духовенства. Зато всячески заботился о совершенствовании си­стемы духовного образования и заботливо поддерживал начинания подвижников-просветителей. Так, в 1831 году, когда Нечаев испол­нял обязанности чиновника за обер-прокурорским столом, к нему по­ступили жалобы на иркутского архиепископа Иринея. Тот был человеком грубым и властным, бесцеремонно оскорблял священников во время церковной службы и жестоко преследовал не сумевших ему угодить. Вероятно, Нечаев припомнил и то, что Ириней в бытность свою ректором духовной семинарии в Кишиневе вместо попечений о луч­шем обучении воспитанников писал доносы на М.Ф.Орлова, одного из лидеров декабристов, который запретил в своем полку телес­ные наказания и открыл для солдат ланкастерскую школу. В конце концов Ириней был лишен сана и сослан в монастырь, И в том же 1831 году Нечаев с дружеским участием писал ректору Киевской духовной академии Иннокентию: "...Я весьма буду рад всемерно содействовать мерам вашим к улучшению вверенного вам учрежде­ния". Вместе с тем Нечаев интересовался мнением Иннокентия "на­счет перемен, необходимых в устройстве духовных училищ вообще". Став главой Синода, Степан Дмитриевич первым делом сменил уп­равляющего Комиссией духовных училищ, привычно-безразличного к своему делу. В письме Иннокентию 9 января 1833 года Нечаев при­знавался: "При множестве и разнообразии дел церковного управле­ния мне остается весьма мало времени на любимую учебную часть, но я льщусь, что и для неё служба моя не совсем бесполезна".²⁶ В отличие от предыдущего обер-прокурора, Нечаев непременно са­молично являлся на экзамены в Петербургскую духовную академию, контролируя качество знаний студентов и требуя, чтобы их учили не "зубрить", а размышлять., Профессор академии Д.И.Ростиславов вспоминал, что Нечаев "не выказывал того благоговейного раболеп­ства перед высшими духовными сановниками, какое замечалось в его предшественнике". Чтобы избежать официальной церемонии лобызания митрополичьей длани, он дипломатично приезжал в академию с опо­зданием, когда уже шел экзамен. Но как только разносилась весть о его прибытии, отвечающие умолкали, академические начальники, бросив маститых преосвященных старцев, восседавших за экзамена­торским столом, поспешно устремлялись в вестибюль встречать обер-прокурора. Наконец "входит в залу Нечаев: разумеется все вста­ли; одетый в парадную форму он медленно, важно, почти торжест­венно, хоть и прихрамывая на одну ногу, подходит к столу, за которым сидят члены Священного Синода, подставляет свою правую руку митрополитам и архиереям для получения благословения, но не целует ничьей благословляющей руки, раскланивается со студе­нтами и садится в одном ряду с иерархами". По сути, он сам вел экзамен, с вниманием выслушивал ответы и "предлагал вопросы сту­дентам, особенно по истории". Ростиславов, сам талантливый уче­ный, с симпатией и сочувствием относился к Нечаеву, рассказывая: "Он хотел быть "оком Государя и стряпчим о делах государевых" (так называл обер-прокурора Священного Синода Петр Великий), улучшить духовно-учебные заведения и положение белого духовенства, ограничить произвол епархиальных властей и пр. Но, кажется, он ошибался, думая, что на той высоте, на которой он тогда стоял, можно поддержать себя только честною и деятельною службою".²⁷

В то же время Нечаева знали и как отзывчивого человека, ко­торый, несмотря на свой сан, всегда готов был помочь попавшим в беду. Так, некий Винницкий, служивший под его началом и вышед­ший в отставку, однажды оказался в тюрьме по несправедливому об­винению. В Херсоне один чересчур подозрительный торговец, увидев у него кошелек, наполненный крупными купюрами, донес в полицию, что это, должно быть, опасный аферист или фальшивомонетчик. Попытки Винницкого доказать свою невиновность местными властями расценивались как злостное упорство и нежелание давать показания. Спасло бедолагу лишь вмешательство Нечаева, которому он в отчаянии написал.²⁸ На великодушие Нечаева рассчитывал и А.С.Пушкин, прося его в письме 12 февраля 1834 года о помощи протодьякону царскосельской церкви, который навлек на себя монарший гнев. Однако перед царской грозой Нечаев был бессилен.

Несмотря на искреннюю религиозность, Степан Дмитриевич от­личался широтой взглядов, не любил узко-фанатического педанти­зма и порой изумлял своими поступками церковное окружение. Его знакомый М.В.Толстой вспоминал, как однажды Нечаев с компанией друзей посетил Троице-Сергиеву лавру и находящийся близ неё Спасо-Вифаньевский монастырь. В зале семинарии его внимание привлек старинный орган, по преданию, подаренный лавре Г.А. Потемкиным. Нашли семинариста, умевшего играть на органе. Наслаждение необычной музыкой настолько увлекло всех присутству­ющих, что они, выстроившись парами, начали танцевать. В то са­мое время, как глава Синода под звуки органа, прихрамывая, вы­делывал па французской кадрили, дверь отворилась, и на пороге появился ректор семинарии. "Он сначала остолбенел, увидев тан­цующих, - пишет Толстой, - потом, всплеснув руками, воскликнул: "О Господи, какое безобразие! Какой неистовый соблазн!" И тут же в ужасе убежал. Нечаев только смеялся.²⁹

Вероятно, в начале 1830-х годов известный московский ху­дожник В.А.Тропинин написал портрет Нечаева (находится в экс­позиции Рязанского областного художественного музея). С поло­тна уверенно смотрит человек с открытым лицом и легкой полу­улыбкой. Контраст черного сюртука и пурпурного плаща подчер­кивает возвышенную романтичность его духовного мира. И в то же время взгляд Нечаева, отстраненный и не пускающий в себя, свидетельствует о независимости нрава и скрытности. Недаром он говорил: "Несчастная погода заставляет усесться дома; не­счастные обстоятельства принуждают уйти в самого себя". Толь­ко из воспоминаний М.В.Толстого мы узнаем, что Нечаев принад­лежал к московским масонам и каждый год аккуратно присутство­вал на их объединенном годовом собрании, происходившем в доме Толстых. Причем время его вступления в ложу и в Союз Благоден­ствия совпадало. Очевидно, это была одна из тех масонских лож, которые служили своеобразным прикрытием возникающему декабрис­тскому движению. Еще при Александре I организации масонов ока­зались под запретом, но тайком они продолжали свою деятельность. И то, что Степан Дмитриевич даже после расправы с декабристами не порвал этих опасных связей, свидетельствовало о прочности его оппозиционных настроений.

Судьба Нечаева представляет собой один из удивительных па­радоксов русской истории. Трудно представить, чтобы во времена жесточайшей Николаевской реакции во главе русской церкви оказал­ся декабрист и вдобавок еще масон. Однако так оно и было. И при этом Степан Дмитриевич не меняя ни своих убеждений, ни привязан­ностей» Как только одному из учредителей "Союза Благоденствия" А.Н.Муравьеву дали право переписки, Нечаев открыто восстановил с ним дружеские контакты. Когда в 1835 году Муравьева перевели в Симферополь на должность председателя Таврической уголовной палаты, он по пути посетил Софью Сергеевну Нечаеву, лечившуюся на юге, и 30 декабря сообщал её мужу: "Я заезжал в Одессу, где представился супруге вашей и деточек ваших обнял". Далее он при­знается Степану Дмитриевичу: "Если бы я мог оставаться с вами на ноге приличий, то благодарил бы вас за дружеское ваше пись­мо и участие во мне; но дружба моя к вам не хочет подчиняться внешним формам <...> Я просто вам скажу, что люблю и почитаю вас и обнимаю вас всем сердцем". По просьбе Муравьева Нечаев опекал его младшего брата Андрея, служившего в Синоде, и сде­лал его чиновником за обер-прокурорским столом. В 1835 году Не­чаев описал Муравьеву свой странный сон, в котором они трое со­шлись в необычной ситуации: А.Н.Муравьев дружески обнимал Нечаева и при этом рыдал, а Андрей холодно взирал на это "издали". Муравьев откликнулся: "Сон, вами описанный, весьма значителен. <...> Он истинно очень много предвещает". Но в духе своих мис­тически-философских представлений Муравьев предположил, что это касается возможности приобщения Андрея к масонскому кругу: "Час обращения его еще не ударил".³⁰ Однако вскоре Муравьеву и в самом деле впору было плакать горькими слезами по поводу того, как поступил его брат со своим благодетелем.

В 1836 году состояние Софьи Сергеевны резко ухудшилось, и Нечаев вынужден был срочно выехать к жене. Воспользовавшись его долговременным отсутствием, чиновники Синода начали интригу с целью смещения своего обер-прокурора. И возглавил их Андрей Му­равьев. По слухам, он сам мечтал об обер-прокурорском месте. Лес­кову же он признался, что хотел "возвратить святителям отнятое у них значение"о Но так как обвинить Нечаева в каких-либо упущени­ях по службе было невозможно, то Синод отправил Николаю I проше­ние, в котором говорилось,"что настоящий обер-прокурор – человек обширных государственных способностей, что для него тесен круг

деятельности в Синоде и что Синод всеподданнейше просит дать обер-прокурору другое назначение". Николай уважал в Нечаеве его дело­витость и считался с ним. Нечаев добился, чтобы обер-прокурор по важным вопросам имел личный доступ к императору, а не подавал докладные. Однако властному самодержцу не импонировала независимость и самостоятельность главы Синода. И в то же время царь, не терпев­ши нарушений субординации, воспринял инициативу чиновников, энергично стремившихся спихнуть своего начальника, как непозволитель­ный бунт и, удовлетворив их ходатайство, в то же время жестоко на­казал их. По его воле новым обер-прокурором стал граф Н.А.Протасов, гусарский полковник, любитель лихих пирушек и бальных танцев. Один из синодских чиновников жаловался Лескову: "Протасов нас забрал в руки по-военному, <...> что просто голоса поднимать не смели. Как был гусар, так им и остался и сонмом архиерейским как эскадро­ном на ученьи командовал <...> и как бывало разозлится, то и кричит про нас заочно: "Пусть-ка сунутся на меня жаловаться! Я им клобуки-то намну".³¹

В 1836 году Нечаев был переведен в московский департамент Сената. Преждевременная кончина Софьи Сергеевны еще более сбли­зила его с шурином И.С.Мальцевым, в доме которого на Девичьем поле он поселился. Нечаев оказался однолюбом и до конца своих дней более не помышлял о женитьбе. Его четверых детей (дочерей Софью, Анну и сыновей Дмитрия, Юрия) воспитывала М.И.Шаровская, выросшая в семье сестры князя А.Н.Голицына Е.М.Кологривовой и получившая отличное образование. Мальцев тоже был одинок и за­вещал младшему племяннику Юрию всё своё состояние. Впоследствии Юрий выхлопотал у императора дозволение носить двойную фамилию Нечаев-Мальцев. В доме на Девичьем поле любили собираться моско­вские литераторы: всех привлекали радушие хозяев, интересные бе­седы, тонкий юмор, а также непринужденность, царившая на этих вечерах. А.В.Мещерский писал о Мальцеве: "Он был замечательно приятным собеседником, анекдотистом, остряком".³² Неразлучная дружба связала его с С.А.Соболевским, близким приятелем Пушкина. Перебравшись в Москву, Соболевский поселился в нижнем этаже мальцевского дома. Хлебосольный Степан Дмитриевич потчевал друзей и гостей припасами и наливками, привезенными из данковской глубин­ки* Частым посетителем дома на Девичьем поле стал лидер москов­ского славянофильства А.С.Хомяков, тоже данковский помещик. В своем имении в селе Ивановском он один из первых в этих местах начал устраивать сахароваренный завод.

Нечаев по-прежнему интересовался науками и искусством. Это он позаботился, чтобы в селе Авдотьино Бронницкого уезда на церкви, возле которой был похоронен всеми забытый просветитель 18 века Н.И.Новиков, установили памятную доску. Но сам Степан Дмитриевич литературу оставил. Только изредка он брался за пе­ро и писал стихами шуточные приглашения на обеды или письма друзьям. В "Послании С.А.Соболевекому" (1845) он колоритно изо­бражает свой осенний переезд из данковского имения в Москву. Свободный язык и юмор послания показывают, что Нечаев в позд­ний период все более тяготел к простоте и естественности художественного повествования. Однако он считал, что в качестве толкового и энергичного сенатора принесет гораздо больше поль­зы обществу, чем мог бы принести, оставшись второстепенным ли­тератором. По инициативе Нечаева был учрежден специальный Ко­митет для разбора и призрения просящих милостыни, и он сам его возглавил. Во время эпидемий при содействии Комитета открывали лазареты для бедняков. В неурожайном 1840 году Нечаев устроил общественные столы, раздававшие бесплатные обеды нуждавшимся, собирал пожертвования для голодающих Тульской губернии. Он сам ездил к московским тузам с просьбами оказать содействие благотворительным мероприятиям, и сила его красноречия делала чудеса. Некто Ахлебаев, человек богатый, но бездетный, завещал свое состояние Комитету, и на эти средства создали новую бога­дельню. Московский купец, золотопромышленник II.В. Голубков, в юности сам очень бедствовавший, всегда с сочувствием относил­ся к просьбам Нечаева. В 1830-е годы он внес около 500 тысяч рублей пожертвований на различные нужды. Соболевский в стихо­творении, посвященном Нечаеву, писал:

В то время, как мы были юны,

Когда и ты юнее был,

Ты, вещий, ударяя в струны,

Нам души сильно шевелил <...>.

Теперь, отстав от песней шумных,

Что так пленяли молодежь,

В премудром сонме старцев думных

Ты правосудие блюдешь;

И часто глас твой вдохновенный

За вдов, за нищих, за сирот

На истый путь сей клир священный

С пути раздумия влечет.³³

Известны и другие стихи о Нечаеве, автор которых не установлен, хотя их иногда приписывают М.А.Дмитриеву:

Кто, закон храня в Сенате,

Звуков лиры не забыл,

Кто о нищих, как о брате,

Думы сердца приложил?

Гражданин и Божий воин,

И законник, и певец –

Он воистину достоин

Получить двойной венец.³⁴

Добросовестно, с полной самоотдачей исполняя порученное ему де­ло, Нечаев и от подчиненных требовал, чтобы они служили не ради чинов и наград, а ради всенародного блага. М.В.Толстой расска­зывал: "Весьма приятный и обязательный в сношениях с людьми по­сторонними, С.Д.Нечаев был весьма строгим и взыскательным нача­льником по службе. Чтобы угодить ему, нужно было работать изо всех сил, а иногда и сверх сил, что я впоследствии испытал на себе".³⁵

Лето Нечаев чаще всего проводил в Сторожеве (ныне Полибино Липецкой области). Он говорил: "Раб в обществе, человек стано­вится царем в уединении". Его земли в Сторожеве, называемом еще Сторожевой слободой, составляли часть знаменитого Куликова поля. Память о героических событиях Куликовской битвы волновала и ув­лекала Нечаева на протяжении всей его жизни. Он занялся истори­ей и археологией, сам проводил раскопки. Нечаев опубликовал ряд статей, стремясь привлечь внимание специалистов и общественнос­ти к полю древней русской славы ("Некоторые замечания о месте Мамаева побоища", "Описание вещей, найденных на Куликовом поле", "О найденных на Куликовом поле двух старинных орудиях", "Историческое обозрение Куликова поля"). Он не только обращался за консультациями к специалистам по поводу найденных необычных пре­дметов, но не пренебрегал и мнениями местных крестьян. Так, по поводу извлеченного из земли бердыша, лезвие которого было про­бито отверстиями, составлявшими загадочный геометрический узор, Нечаев писал: "Вероятно, скважины сии делывались для одного ук­рашения..." И тут же добавлял: "Но крестьяне того места вообще думают, что в старину воины прокалывали так свои оружия для обо­роны от заговоров или чародейства".³⁶ В речи, произнесенной при вступлении в Общество любителей российской словесности, Нечаев выразил пожелание, чтобы писатели, "отвергнув предрассудок выс­ших сословий, более общались с простым народом и внимательнее изучали его нравы, обычаи, мнения, чувствования".³⁷ Не случайно он сдружился с музыкантом Г.А.Рачинским, который, был одним из самых ярких популяризаторов народных мелодий.

В данковской усадьбе Нечаева возник первый музей находок с Куликова поля. Вот как описан он в географическом справочнике 19 века: "Нечаевская усадьба состоит из старого каменного дома растреллаевской архитектуры, в котором в эпоху освобождения крес­тьян на стенах и столах обширной залы в два света находилось зна­чительное собрание предметов, найденных нечаевсюши крестьянами ори распашке Куликова поля. Здесь были панцыри, кольчуги, шлемы, кечи, копья, наперстные крести, складни и т.д."³⁸ Московским фи­лиалом этого музея стали комнаты мальцевского дома. Своей влюблен­ностью в русскую историю, своим благоговейным отношением к памят­ным событиям Куликовской битвы Нечаев заражал и друзей, и родных. Учитель тульской гимназии Ф.Г. Покровокий в 1823 году выпустил историческое изыскание "Дмитрий Иванович Донской". В посвящении, "с особенной благодарностью и уважением" адресованном Нечаеву, говорилось, что тот "способствовал к сочинению сей книги своими советами" и помог её изданию".³⁹ А.А.Бестужев 18 мая 1833 года сообщал Н.А.Полевому: "Вы пишете, что плакали, описывая Куликово побоище. Я берегу, как святыню, кольцо, выкопанное из земли; утучненной сей битвой. Оно везде со мной, мне подарил его С.Нечаев".⁴⁰ «История этого кольца необычна и загадочна. Оно трижды меняло по­гибавших владельцев. Изначально оно принадлежало неведомому воину, павшему в Куликовской битве, потом служило Бестужеву во время бо­евых действий на Кавказе для взведения тугих курков оружия. В его повести "Мулла-Нур" читаем: "...Кольцо правой руки моей невольно упало на курок пистолета". Сослуживец писателя вспоминал: "Я помню это кольцо Бестужева: оно было древнее, серебряное, очень толстое и большое <…> Кольцо это было найдено на Куликовом поле, и он всегда носил его на большом пальце правой руки".⁴¹ В 1837 году в сражении на мысе Адлер Бестужев погиб, тело его не было найдено. А спустя некоторое время роковое кольцо было обнаружено на руке одного из убитых черкесов.

Еще во время службы в Туле Нечаев начал сбор пожертвований на монумент, который бы увековечил нанять о павших на Куликовом ноле героях. В 1320 году в № 22 "Вестника Европы" Нечаев сообщал читателям: "Известный наш художник И.П.Мартос трудится теперь над проектом сего драгоценного для всех русских монумента". Но вмешался министр народного просвещения и духовных дел А.Н.Голицын, который счел композицию Мартоса чересчур роскошной для провинциальной глубинки. Дело затянулось надолго. Только в 1350 году на Красном холме был открыт наконец долгожданный памятник, гранитный обелиск, сделанный но проекту А.Д.Брюллова. Но Нечаев, вышедший в 1857 голу в отставку и поселившийся в Сторожеве, мечтал уже о том, чтобы поставить на поле поминальный храм. И вновь начал хлопотать о сборе средств. Увидеть исполнение своих замыслов ему не удалось: весной 1860 года он скончался. Но его идея продолжала волновать умы русской общественности. Храм-памятник на Кулико­вом поле все-таки был возведен в 1913 – 1918 годах архитектором А.С.Щусевым. Сын Степана Дмитриевича Юрий впоследствии выстроит в данковском селе Березовка храм в честь Дмитрия Донского. Эскизы для его росписи будут сделаны художником В.М.Васнецовым. Васнецов приезжал для работ в Георгиевском храме на фабрику Ю.С.Нечаева-Мальцева в Гусе Хрустальном, и не исключено, что он мог побывать и в Березовке. Ю.С.Нечаев-Мальцев, крупнейший российский меценат, стал инициатором создания Музея изящных искусств в Москве (ныне музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина).

Степана Дмитриевича Нечаева ценили люди самых разных жизнен­ных позиций и убеждений: декабристы и московский митрополит Фила­рет, видные литераторы и крупные сановники. Вся жизнь и деятельность Нечаева вполне уложились в один из его собственных афориз­мов: "История добродетельного человека есть лучший ему панигирик".


Примечания:


1. Воспоминания М.М.Муромцева // Русский архив, 1890. кн.1, с. 61.

2. Из записок графа Д.Н.Толстого // Русский архив, 1885, кн. 2, с.7.

3. Воспоминания М.М.Муромцева ... с.61.

4. Н.К.Козьмин. Николай Иванович Надеждин. Жизнь и научно-литера­турная деятельность. СПб., 1912, с. 4.

5 О.Е. Глаголева. Русская провинциальная старина. Очерки культуры и быта Тульской губернии ХVШ - первой половины XIX вв.- Тула, 1993, с. 67.

6. Там же, с.69.

7. Поэты 1820-1830-х годов. Т. I. М., 1972, с. 114.

8. Русские писатели 1800-1917 гг. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999, с. 292.

9. В.Б.Сандомирская. Альбом с рисунками Лермонтова // М.Ю.Лермон­тов. Исследования и материалы. Л., 1979, с. 137-138.

10. ГAPO, ф. 98, Оп. 8, Д. 35, л. 17.

11. Мухина С.Л. Безвестные декабристы (П.Д. Черевин, С.Д. Нечаев) // Исторические записки. Т. 96. М., 1975, с. 242-243.

12. Литературное наследство. Т. 60, кн.1. М., 1956, с.207.

13. Поэты 1820-1830-х годов. Т. I, с.104.

14. Вестник Европы, 1824, № 14, с. 151.

15. Поэты 1820-1830-х годов. T.I, с. 705.

16. В.Е.Якушкин. Из литературной и общественной жизни 1820-1830 гг. // Русская старина, 1888, № 12, с.592.

17. Е.С. Некрасова. Альбом С.Д.Полторацкого // Русская старина, 1887, № 10, с. 139.

18. В.Е.Якушкин. К литературной и общественной истории 1820-1830 гг. // Русская старина, 1889, № 2, с. 320.

19. В.Е.Якушкин... // Русская старина, 1883, № 12, с. 593; 1889, № 2, С. 319-320.

20. А.А.Бестужев-Марлинский. Сочинения в 2 тт. Т.2. М., 1952. С. 615.

21. С.Л.Мухина. Современник декабристов С.Д.Нечаев // Вопросы истории, 1983, № 10, с.185.

22. Там же, с.186.

23. Н.В. Путята. Обозрение жизни и царствования Александра I // Девятнадцатый век. Кн.1. М., 1872, с.456-457.

24. Н.С.Лесков. Синодальные персоны // Исторический вестник, 1882, № 11, с.376-377. 25. Филарет Дроздов, митрополит московский // Русская старина, 1885, № 7, с. 17.

26. Н.Барсов. К биографии Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического // Русский архив, 1911, кн. 3, с. 168-169.

27. Д.И. Ростиславов. Петербургская духовная академия при графе Протасове // Вестник Европы, 1883, № 7, с. 125-126.

28. Ф.Н.Винницкий. Рассказы из былого времени // Чтения Общества истории и древностей российских. 1874. Кн.1, с.100-106.

29. М.В.Толстой. Мои воспоминания // Русский архив, 1881, кн.2, с.83.

30. Из бумаг С.Д.Нечаева // Русский архив, 1893, кн.2, с.144-145.

31. Н.С.Лесков. Синодальные персоны... с. 388, 395, 399.

32. А.В.Мещерский. Из моей старины // Русский архив, 1900, кн.2, с. 256.

33. Из бумаг С.Д.Нечаева // Русский архив, 1894, кн. I, с. 11З.

34. П.Бартенев. Письма митрополита Филарета к С.Д. Нечаеву // Русский архив, 1893, кн.1, с. 43.

35. М.В.Толстой. Мои воспоминания... с. 98.

36. С. Нечаев. Описание вещей, найденных на Куликовой поле // Вестник Европы, 1821, № 24, с. 348.

37. С.Л. Мухина. Современник декабристов С.Д.Нечаев... с. 185.

38. Россия. Подвое географическое описание нашего отечества / Под ред. В.П.Семенова. Т.2. СПб., 1902, с. 541.

39. О.Е.Глаголева. Русская провинциальная старина... с.91.

40. А.А.Бестужев-Марлинский. Сочинения в 2 тт. Т.2, с. 651.

41. Из воспоминаний Я.И.Костенецкого // Русская старина, 1900, № 11, с. 455-456.

Лирика С.Д. Нечаева

К другу.


И нам,, мой друг, при колыбели

Сулила жизнь златые дни;

И мы на путь с улыбкой зрели –

И розы видели одни.

Открылось поприща начало: —

Еще дней утро не прошло,

А горе сердце растерзало,

Увяло юности чело...

И всей отрадою в страданье,

Всем утешением в бедах

Одно осталось упованье

И жажда неизвестных благ!

Другим дал жребий наслажденье:

Им улыбается сей свет;

Здесь их желаний совершенье:

Нам вечность - всех надежд предает,

О край отчизны, брег желанный!