Geum.ru

Пусть жизнь была как подвиг ратный, Который трудно повторить,- еще одну бы жизнь прожить, Еще вернуться бы обратно

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19
  • А что, предложение дельное. Надо выполнять, - раздался громкий голос вошедшего Королева.

Из монтажно-испытательного корпуса Юрий вышел первым, а за ним Герман Титов. Все, кто в этот момент были поблизости, собрались, чтобы проводить их до специального автобуса. Гагарин поднял в приветствии обе руки да так и шел некоторое время, не опуская их. Ему очень хотелось поблагодарить каждого за внимание, но времени уже не оставалось. Вместе с друзьями-космонавтами и специалистами Юрий и Герман на автобусе направились на стартовую площадку.

Понимая, что там уже некогда будет прощаться, они тут же по очереди, пошли к нему. Юрий попрощался с каждым, а затем сказал: «Ну, братцы, один за всех, все за одного» и как бы справившись со своим волнением, уже более спокойно и уверенно добавил: «До встречи на Земле, родные мои!».

В ярко-оранжевом скафандре и белом шарообразном шлеме, Гагарин выглядел большеголовым и сутулым, словно медведь, вставший на задние лапы. Это сходство еще усилилось, когда он, по-медвежьи покачиваясь, пошел к ожидавшей его Госкомиссии: «Товарищ председатель Государственной комиссии», - начал свой доклад Юрий. Слова его были обычные, нисколько не торжественные. Голос был как всегда тверд. Только тщательно отделяемые одно от другого слова да отсутствие в голосе обычной для Гагарина мальчишеской звонкости выдавал его волнение.

Проводы были весьма короткими и строгими.

Старт опустел. Королев, как маятник, в своем черном пальто и такого же цвета шляпе ходит взад-вперед около подземного командного пункта. Все ответственные операции позади. Ничего, что могло задержать пуск, нет. Сейчас время тянется страшно медленно. «Готовность десять минут!» - доносится по громкой связи голос начальника службы операторов, осуществляющих пуск. Спустя некоторое время раздается громкий вой стартовой сирены. Это означало, что отъезд людей полностью закончен, расчеты, необходимые для пуска сосредоточены в бункере.

- Зажигание! – раздается последняя команда, и под ракетой вместе с отвалом кабель-мачты все пыхнуло багровое пламя. Еще мгновение – и ракетные двигатели начали набирать тягу, выходя на промежуточный, а затем и на основной режим. Неуклонно нарастает тяга двигателей; от она достигла величины веса ракеты, вот она уже стала немного больше. Мгновение, - и стартовая система, почувствовав, что ракета набрала достаточно сил, чтобы устремиться ввысь, легко разнимает свои цепкие объятия. Движения ракеты не видно, но опорные стрелы, до тех под поддерживающие ее «под мышки», вдруг резко, в доли секунды раскинулись в стороны, освобождая ей дорогу в небо.

Лавина огня заполняет проем стартового сооружения. Красное пламя вперемежку с черным дымом, как живое, бьется между железобетонными «быками» старта. Транспаранты на пультах внезапно гаснут. Это оторвались от хвоста ракеты штепсельные разъемы, и технологическая связь борта ракеты с Землей прекратилась.

- Поехали! – доносится из динамика, и ракета, оторвавшись от Земли, устремляется ввысь.

Королев не замедлил с ответом: «Мы желаем Вам доброго полета! До свидания, до скорой встречи!» А чуть погодя, отойдя от микрофона, Сергей Павлович, не сдержав своих эмоций, неожиданно громко сказал: «Молодец! Настоящий русский богатырь!»

Затем, после разговора Королева с руководством командно-измерительного комплекса и получения им точного времени включения двигателей и параметров орбиты, он наконец успокоился. Теперь когда стало ясно, что корабль «Восток» мчится по своей космической трассе, в помещении началось что-то невообразимое; все сорвались со своих мест, сидеть не было сил, не выло сил и выдерживать установленный порядок. Аплодисменты, взаимные объятия, поцелуи, поздравления и, конечно же, слезы. Слезы на глазах и у седовласых, и у юных. Так вспоминали об этом событии его участники.

А вот воспоминания летчика-космонавта Ю.А.Гагарина о своем приземлении. «Невесомость исчезла, нарастающие перегрузки прижали меня к креслу. Они все увеличивались и были значительнее, чем при взлете. Корабль начало вращать, и я сообщил об этом. Но вращение, обеспокоившее меня, быстро прекратилось, и дальнейший спуск протекал нормально. Было ясно, что все системы сработали отлично, и корабль точно идет в заданный район приземления.

Десять тысяч метров… Девять тысяч… Восемь… Семь…

Сработала парашютная система. Внизу блеснула лента Волги. Я сразу узнал Саратов, дома которого, как кубики, громоздились вдали.

В 10 часов 55 минут «Восток», облетев земной шар, благополучно спустился в заданном районе, на вспаханное под зябь поле колхоза «Ленинский путь», юго-западнее города Энгельса, неподалеку от деревни Смеловки. Случилось, как в хорошем романе, мое возвращение из космоса произошло в тех самых местах, где я впервые в жизни летал на самолете.

Ступив на твердую почву, я увидел женщину с ребенком (девочкой), стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за мной. Пошел к ним. Они направились навстречу. Но, чем ближе они подходили, тем шаги их становились медленнее. Я ведь все еще был в своем ярко-оранжевом скафандре, и его необычный вид немножко пугал их. Ничего подобного они еще не видели.

- Свои, товарищи, свои! – ощущая холодок волнения, крикнул я, сняв гермошлем.

Это была жена лесника Анна Акимовна Тахтарова со своей шестилетней внучкой Ритой.

- Юрий Гагарин! Юрий Гагарин! – закричали подбежавшие с полевого стана механизаторы.

Это были первые люди, которых я встретил на Земле после полета – простые советские люди, труженики колхозных полей. Мы обнялись и расцеловались, как родные. Вскоре прибыла группа проезжавших на грузовиках по шоссе солдат и офицеров. Они обнимали меня, жали руки.

А вот как вспоминают свою встречу с Ю.А.Гагариным Н.К. Руденко, учетчик бригада колхоза имени Т.Г.Шевченко:

«На полевом стане у нас работал радиоприемник, вдруг раздаются сигналы о передаче важного сообщения. Диктор передает, что 12 апреля 1961 года в Советском Союзе впервые запущен корабль-спутник «Восток», на борту которого находится наш советский человек Юрий Алексеевич Гагарин. Мы, конечно, забыли тут же все на свете. Сидим, слушаем раз, другой передают сообщение. Потом музыку дали, марш какой-то. Наш тракторист Яков Михайлович Лысенко вышел из домика, чтобы умыться. И вдруг, слышим, кричит: - Хлопцы, лытыть, щось такэ!» Мы выбежали на крыльцо, смотрим, куда Лысенко показывает – опускается на парашюте что-то круглое. Тут машина подрулила, семеновоз – мы говорим ему «Поехали», а он наотрез отказался. Мы побежали.

Видим, идет человек в какой-то непонятной одежде. И мысли не было, что это он, Юрий Гагарин. А он увидел нас, тоже пошел навстречу. Подает мне руку, а я со страху не поздравляю, не приветствую, а отвечаю: «Иван Кузьмич». За мной бригадир Иван Козаченко, тоже руку подает, а слова сказать не может. Юрий Алексеевич такой радостный, улыбается, спрашивает, что мы тут делаем. А мы ему говорим: «Хлеб сеем».

Затем были радостные встречи и городе Энгельсе и в Саратове, и в Куйбышеве.

Утром 14 апреля Ю.А.Гагарин в сопровождении провожающих вышел из здания аэропорта г.Куйбышева и направился к самолету – члены экипажа во главе с Б.П.Бугаевым сердечно поздравили Юрия Алексеевича с блестящим выполнением задания Родина и пригласил его и сопровождающих в салон самолета.

Летим. По приглашению Бориса Павловича Бугаева Юрий Алексеевич сел на правое пилотское сиденье и как заправский пилот Гражданского Воздушного флота стал управлять самолетом.

Самолет приближался к Москве, впереди предстояла большая работа по встрече с эскортом истребителей, которые должны были пристроиться к самолету в районе Кубинки. Эту задачу они выполнили блестяще, и все вместе направились к аэропорту Внуково. Впереди была Москва.

Совсем близко, словно их можно достать рукой, алеют звезды Кремля, к которому текли человеческие реки. Всюду флаги, транспаранты, портреты первопроходца Вселенной.

А в это время истребители эскорта, находясь в зоне ожидания, занимали исходное положение для торжественного пролета над героем космоса, когда он ступит на ковровую дорожку.

К самолету, остановившемуся напротив трибуны, подкатили трап. Открылась входная дверь. В салон ворвались звуки старого авиационного марша «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». В дверном проеме самолета появляется Ю.А.Гагарин, он быстро спускается по трапу и становится на ковровую дорожку, которая ведет к стоящему на ней Первому Секретарю ЦК КПСС, Председателю Совета Министров СССР Никите Сергеевичу Хрущеву.

Строгий, по-военному подтянутый, чеканя шаг, направляется Ю.А.Гагарин для доклада главе государства. И тут произошел казус, у Гагарина развязался на ботинке шнурок и сколько бы раз я не смотрел эти кадры по телевизору, да и не только я, а миллионы людей с тревогой думали: «А вдруг наступит, а вдруг споткнется?». Но все обошлось. Четко, чеканя каждое слово он доложил Н.С.Хрущеву о выполнении задания Родины. Хрущев его обнял, расцеловал и так расчувствовался, что по его лицу текли слезы и он многократно, чуть заикаясь, повторял: «Юра».

А улицы Москвы кипели, бурлили от громадного стечения народа. Люди обнимались, улыбались, плакали от свалившегося на них счастья. Юрию Алексеевичу Гагарину было присвоено воинское звание «майор», он был принят в ряды КПСС без прохождения кандидатского стажа, ему было присвоено звание «Летчик-космонавт СССР» и звание Героя Советского Союза. После этого исторического полета Ю.А.Гагарин участвовал в обучении и тренировке экипажей космонавтов. Погиб Ю.А.Гагарин в 1968 году во время тренировочного полета на самолете. Имя Гагарина носят учебные заведения, улицы и площади многих городов мира. Именем Гагарина назван кратер на обратной стороне Луны.

Незаметно и довольно быстро пробежали весенние месяцы, и в конце мая мне опять предстояла поездка на сессию. Как мне не хочется ехать, как оставлять беременную жену одну, тем более, что она в июне месяце должна родить.

Надя меня успокаивает, что все будет хорошо, старайся, сдавай экзамены и поскорее приезжай. Приехали в столицу, поселились там же. Началась новая экзаменационно-лабораторная сессия. Сдаю экзамены и зачеты, а мысли в Дмитровске, как там Надя.

Хочется рассказать об одном экзамене. В институте кафедру ботаники возглавлял профессор по фамилии Жебрак. Это был выходец из эмиграционной семьи, долгое время жил в Америке, а затем вернулся в Советский Союз. Он написал свой учебник «Ботаника» для фармацевтических факультетов. Учебник не пользовался авторитетом у студентов, так как он написан труднодоступным языком, один только список использованной литературы занимает несколько печатных страниц. Работники кафедры были очень строги и требовательны к студентам, так что сдать экзамен по ботанике было дело непростым, а ведь ботаника – это первый порог знаний для фармакогнозии (наука о лекарственных растениях). Со слов студентов-очников, принимал экзамен профессор Жебрак своеобразно, очень выгодно было сдавать у него экзамен, поэтому к нему выстраивалась большая очередь. Схема приема экзамена состояла в следующем: он приглашал несколько студентов, чаще всего 3-4 человека, они брали билеты и садились за единый, общий стол. Жебрак брал у кого-либо из студентов билет и задавал вопрос. Кто-то из четырех студентов отвечал на этот вопрос, затем следовал второй вопрос, опять кто-то отвечал, и так – все вопросы билета. Бывало, что на все вопросы отвечал один и тот же студент. Он ему ставил «пятерку» и остальным тоже, рассуждая при этом так: раз этот студент отвечает, он знает материал, а другие прослушав его, тоже теперь знают. Он с гордостью говорил, что в свое время так принимал экзамены сам Вильямс Василий Робертович. К сожалению, на экзамен по ботанике в нашу группу Жебрак не пришел, пришлось сдавать его дамам.

В общежитии, в вестибюле находились ячейки для писем и телеграмм студентам, также ячейка была и для заочников, я ежедневно, а иногда и по несколько раз в день заглядывал туда, тщательно перебирал чужие письма, но мне все не было, а ведь Надя обещала сразу сообщить мне, как у нее дела. Эта неизвестность угнетала меня.

Наступил тот тяжелый день, когда Толик Козинский принес мне эту новость, подавая телеграмму, он как-то прятал от меня глаза. Текст был таков: «Надя чувствует себя хорошо. Сын родился мертвый». В глазах у меня потемнело, я, не стыдясь ребят, заплакал. Как у меня стало горько на душе! Мы почему-то думали, что у нас первый будет мальчик, уже решили назвать его Сережей, и вот так случилось. Хотелось все бросить и уехать домой. Эту телеграмму дал кто-то из работников аптеки, а как чувствует себя на самом деле Надя? Мысли, одна за другой, в основном, негативные, не покидали мою голову. Ребята приняли большое участие, как могли, успокаивали меня, говорили, что мы еще молоды, все еще впереди и будут еще у нас дети. Все это на меня действовало мало и, чтобы как-то отвлечься, я ушел из общежития, проплакав всю дорогу до метро, сел в электричку и уехал в центр Москвы. Долго бродил по Красной площади, подавленный и угнетенный этим известием. Вернулся в общежитие уже за полночь, лег в кровать, но заснуть не мог, долго мой взор был направлен в потолок, а мысли сменяли одна другую. Не дай Бог никому, что я пережил в эти минуты. Экзаменов и зачетов в эти дни не было, это меня спасло, были только лекции, на которых я только присутствовал, мало соображая, о чем идет речь.

Наконец получил от Нади письмо, увидел ее ровный и аккуратный почер, и спокойствие вернулось ко мне, слава Богу, что с ней ничего не случилось. Она пишет, что роды были тяжелыми, ребенок был крупный, похоронили его с помощью Георгия Александровича и работников аптеки. По распоряжению председателя горсовета сделали гробик и возложили веночек на могилу нашего первенца. И мне стало так горько на душе, что хоронили сына чужие люди, а я даже не смог присутствовать. Надя в письме тоже успокаивала меня и просила настроиться на сдачу экзаменов и зачетов. После этого письма, поплакав немного, мне стало легче, что поделаешь, жизнь есть жизнь. В ней все встречается: и хорошее, и плохое. Мама часто любила повторять: «Жизнь протянется, всего достанется». Как она была права! И как мне не тяжело было морально, экзамены и зачеты я все сдал и уехал домой. Надя открыла мне дверь и увидел ее жалкую, похудевшую, осунувшуюся, обнял ее, поплакали вместе. Она показала мне фотографию нашего сына, которая хранится в альбоме и по сей день.

В августа 1961 года истек мой кандидатский стаж и меня приняли в члены КПСС. Решили мы покинуть этот несчастливый для нас город Дмитровск-Орловский и перебраться в Курскую область. Опять пишу письмо Саше Гадецкому, опять получаю уверение, что все будет нормально. Беру отпуск, приезжаю в Курск. Зашел в аптекоуправление, работы много, варианты разные: и в аптекоуправлении, и на центральном аптечном складе. В начале октября месяца 1961 года мы уехали из Дмитровска, приехали в Курск, остановились пока у моих хозяев, где я жил на квартире. У них ребята подросли, нас они не обрадовали, да и площади у них маловато, не пропишут в милиции нас. Начал я искать квартиру, каждое утро как на работу отправлялся я на поиски, прочесывал Курск по плану, сегодня – Пушкарные улицы, завтра – Офицерские. Приходил вечером, с ног валился от усталости, но ничего утешительного не мог сказать. Семейным везде отказывают, время идет, Надя в панике. Наконец, нашел вроде бы квартиру, в Казацкой, на улице Запольной, во времянке, хозяева живут в новом доме. Наутро пошли с хозяином в милицию. Не прописывают – дом не сдан. На работу не берут, давай прописку. Придешь узнавать в милицию за прописку, спрашивают, где работаешь, какой-то заколдованный круг, который мы не смогли разорвать. Надя мне заявляет: вези меня куда хочешь, делай что хочешь, но так дольше продолжаться не может. Плюнув на город Курск, я решил уехать работать заведующим сельской аптекой в село Любимовка бывшего Иванинского района, благо, что квартира при аптеке имелась.

В начале года, еще в Дмитровске, я купил красивый трехстворчатый шифоньер с большим зеркалом, производства какой-то прибалтийской республики, он цел у нас до сих пор, служит нам исправно. Он является немым свидетелем наших удач и неудач, наших бед и страданий. Только вдвоем с ним мы знаем, сколько квартир сменили, сколько раз приходилось его разбирать и собирать.

Любимовка – большое старинное село, находится недалеко от трассы Курск- Большое Солдатское – Суджа, расположено оно по обеим сторонам реки Реут, да-да, той самой реки, которая протекает у нас в селе, где живут мои родные, до них теперь километров тридцать. В селе находится очень старый сахарный завод «Коллективист», который существовал задолго до революции 1917 года. Жители села работают, в основном, на сахзаводе и в одноименном совхозе, где директором был Литошенко, отец Вадима, который жил со мной по соседству еще в селе Лубянки. Одним из первых директоров этого совхоза был отец знаменитого певца Льва Лещенко. Здесь при сахзаводе функционирует сельская больница со стационаром на 10 коек, от областного центра до Любимовки около 50 километров. Заведует больницей старенький врач Арсентий Ильич, жена у него учительница, сына зовут Сергей. Заведующий хирургическим отделением Мирошников Анатолий Афанасьевич, жена у него терапевт Лидия Антоновна, имеется в больнице и зубной врач, несколько медсестер, физиокабинет, так что для села это неплохая больница, обслуживает она жителей села Любимовка и соседних сел в радиусе до 10 километров – это Кзоис, Колпаково и др. Граничит с Медвенским районом, километрах в трех расположено село Тарасово - а это уже Медвенский район. Славилась Любимовка своим базаром, на который съезжались из всех окрестных и дальних сел, даже иногда приезжали из Нижнего Реутца.

Аптека располагалась в большом сельском доме, две небольшие комнаты служили квартирой для заведующего аптекой. Надя была принята медицинской сестрой в стационар. Переехали мы из Курска быстро, машину нам выделило аптекоуправление, так в один день мы получили и работу, и жилье. Надя была довольна, кончились наши мученья в поисках квартиры. Я принял аптеку от старенькой женщины, которая длительное время работала здесь заведующей аптекой и теперь, будучи на пенсии, уезжала, уже не помню куда, к своим родственникам. Коллектив аптеки был небольшой, вначале было три человека, затем он вырос до пяти, я, ассистент, рецептар, фасовщица и санитарка. В селе была средняя школа, магазины. Начали мы вновь осваивать сельскую жизнь. В связи с переездом выполнение контрольных работ я запустил, план-график не выполнялся, была очень большая задолженность. Мне пришлось все это усиленно ликвидировать. Для выполнения некоторых контрольных я просто списывал материал из учебника и отправлял. Помню, послал контрольную по истории, выполненную таким образом, взялся за следующую. Возвращается моя контрольная из Москвы, весь текст подчеркнут красными чернилами и проставлены страницы учебника и стоит «незачет». Я вовремя исправился и прекратил эту порочную практику, ведь когда приезжаешь на экзамены, у преподавателя есть данные по твоим контрольным и если там был «незачет», то он на это обратит пристальное внимание и экзаменующемуся приходится туго. Выписал себе немецкую газету «Новое время». Изучал немецкий язык со всей серьезностью. Доклады Никиты Сергеевича Хрущева, а они всегда были довольно большие, печатали наши газеты и немецкое «Новое время». Я читал одновременно и нашу, и немецкую газеты, был у меня сразу перевод с русского на немецкий и с немецкого на русский. Это мне очень помогло и я, в конце концов, сдал экзамен на «пятерку».

В селе о прибывших людях узнают быстро все и всё, так обо мне, что учусь заочно, узнали быстро. Вскоре ко мне обратился за помощью с выполнением контрольных работ один студент-заочник. Это был председатель заводского комитета сахзавода Клочков Владимир Ильич, он учился, по-моему, в институте народного хозяйства в городе Киеве, как он туда мог поступить и как он мог его окончить, для меня остается загадкой, и вот почему. Сколько времени я ему объяснял по физике, что такое «работа», одному Богу известно. Наконец я не выдержал, взвесил ему на аптечных весах банку, специально подобрал, чтобы она весила 1 кг, дал ему в руки, заставил пройти его 5 метров по аптеке. Умножили 1 кг на 5 м, получили 5 кг/м, получили проделанную им работу, тогда до него дошло. Это был невысокий, атлетически сложенный мужчина, постарше меня лет на 8, он плохо выговаривал букву «ч», у него получалось «щ», когда он знакомился, то у него получалось вместо Клочков Клощков. Когда судьба меня вновь приведет в Курск, то я узнал, что он окончил институт и работал вначале директором Олымского сахарного завода, затем объединением Олымских сахарных заводов, их так было вроде бы два, а затем директором сахарного треста, т.е. руководил всеми сахарными заводами области.

Может, ему помогало то, что его отец, или дед, еще до революции, якобы, организовывал и проводил стачки на заводе, был революционером местного значения. Контрольные работы были выполнены, график-план - тоже, и я стал ожидать вызова на экзамены.

Новый 1962 год встретил в Любимовке, 1 января нас пригласили в гости родители Вадима Литошенко. Это была дружная интеллигентная семья, отец, как я уже упоминал, был директором совхоза, а мать – заведующая учебной частью в средней школе.

Вскоре пришел вызов на экзамены, позвонил в аптекоуправление, которым руководил тогда Хацкевич Соломон Моисеевич, получил разрешение на передачу товаро-материальных ценностей одной из работниц аптеки, я уехал в Москву. Эта экзаменационная сессия проходила для меня намного сложнее, чем все предыдущие. Ведь я, в связи с переездом и устройством на новое место работы и место жительства, потерял много времени, поэтому качество моей подготовки к зачетам и экзаменам оставляла желать лучшего. Пришлось многое наверстывать уже во время самой сессии вечерами, а иногда и ночами. Все закончилось хорошо, зачеты и экзамены я сдал, приехал в Любимовку. Зимой я приобрел двухпудовую гирю, начал ею заниматься и по утрам обтираться до пояса снегом.

В эти годы в СССР усиленно проводились испытания – взрывы атомных бомб в атмосфере, так что не знаю, это ли или нет послужило причиной заболевания кожи рук в дальнейшем. Болели они у меня сравнительно долго, многие врачи ставили мне диагноз «медикаментозный дерматит». Болезнь протекала по типу экземы, вначале появлялись маленькие прыщи, затем они вскрывались, затем все это подсыхало, а затем повторялось. Если это медикаментозный дерматит, или непереносимость, или повышенная чувствительность к какому-либо препарату, то почему именно только руки? Это, в конце концов, и послужило одной из основных причин, почему я покинул аптечное дело.

Между главным врачом больницы и хирургом начались трения. Анатолию Афанасьевичу никак не хотелось быть в подчинении у старенького главного врача. Он всячески начал его дискредитировать, создавая мнение у медицинских работников и посетителей, что «он ничего не знает», что «ему пора на пенсию», в конце концов он добился своего – стал главным врачом. Это же, а в селе особенно, как звучит! Сам Мирошников А.А. для меня остался загадочным человеком. В армии не служил, не принимал участие в Великой Отечественной войне, а послушать его, то он сидел в концлагере, в каком именно, никогда не говорил, то он занимался в концлагере антифашистской деятельностью, за что он почти награжден чуть ли не орденом Красного Знамени, а наградной лист где-то затерялся. Затем спустя несколько месяцев, во время какой-либо беседы заведет разговор о том, что он пишет роман о своей антифашистской деятельности. Его жена Лидия Антоновна, слушая его, и не подтверждает, и не отрицает то, что он говорит, а только довольно усмехается. Так и по сей день не знаю, что же за человек был Мирошников Анатолий Афанасьевич, этот невысокого роста, шустрый и в разговоре, и в делах, любитель прихвастнуть хирург и главврач Любимовской сельской больницы.

Наступила весна 1962 года. Сделал у входа в аптеку лавочки на крыльце, чтобы было, где старушкам посидеть, когда аптека еще закрыта. В зале аптеки поставил стол с аннотациями на новые препараты. Были посетители, особенно медицинские работники больницы и учителя, все местная интеллигенция проявляли к этому интерес. В больнице постоянно извещал врачей о новых препаратах, об их фармакологическом действии, участвуя в так называемых «пятиминутках», которые нередко затягивались на час.

В начале апреля дороги высохли, катись куда хочешь. Вот и появилась у меня мысль прокатится на велосипеде домой, к родным, ну и что, что до них тридцать километров, да это же пустяк!

Попросил у хирурга велосипед, утром в одну из суббот поехал в Нижний Реутец. Дорога все время идет вдоль реки Реут, еду медленно, радуюсь весеннему дню, весеннему солнцу. Вот проехал село Тарасово, оно расположено на противоположном берегу Реута, вот уже и Плёсы, здесь где-то живет родственник из Гахова, неродная дочь деда Мирона – Мария, в этом селе замужем. Радость и любование природой постепенно начинают уступать место усталости и голоду. И как я не додумался захватить с собой тормозок! Сейчас бы остановился, сел у обочины дороги, поел и покатил бы дальше. Эта мысль меня окончательно добила, не хотят ноги крутить педали, хоть плачь. Уже сотни метров кажутся километрами, уже только мельком, безо всякого энтузиазма, гляжу на большое село Спасское, расположенное тоже на противоположном берегу Реута. Вот уже въезжаю медленно, кручу бессильными ногами тяжелые педали велосипеда, в бывший колхоз «Память Ильича» или «Пятнадцатый партсъезд», я и в настоящее время толком не знаю, где из них какой, а в тот момент мне было все равно. Ведь до дома еще километров пять, а дорога сейчас пойдет в гору. Уже и руки слабо держат руль, велосипед начинает вилять, как у начинающего велосипедиста.

Но вот для меня спасение! Вижу милую бабушку, которая, сидя на завалинке, греется на весеннем солнышке. Подруливаю к ней.