Geum.ru

Памяти Никиты Глебовича Алексеева

Вид материалаДоклад
Подобный материал:
1   2   3   4   5

      К примеру, обратите внимание на фантастическую литературу начала XX века. Главный герой – одиночка, который вершит многие, огромные по значимости дела. Он становится личностью где-то к двадцати годам и далее уже не развивается. В других культурах это выражается в понятии каста. Сейчас же какую деятельность ни возьми, допустим, профессионально-производственную, культурную (здесь ужас что делается – разные средства массовой информации заставляют нас по-разному относиться к различным формам поведения) – все ведет нас к быстрому темпу изменения состава и характера реально реализуемого действия, включая и мыслительное действие. И эти два условия для нас становятся очевидными, т.е. это те условия, в которых мы живем. Раньше состав и характер профессиональной деятельности был автономен, подолгу не менялся. А вот теперь я задам просто вопрос. Случайно ли понятие рефлексия появилось в Европе тогда, когда европейская культура столкнулась с другими? Подумайте над этим!
      Так вот. Эти новые изменившиеся условия, некоторый набор исходных расчленений-рефлексий, который я продемонстрировал в первом куске, сдвигают ли они наше понимание рефлексии? Но посмотрите, ка-кой происходит примечательный сдвиг – психология не может рассматривать рефлексию как определенную организованность мышления. Психология решает другие задачи. Она решает задачи диагностики, обучения, терапии и т.д., и поэтому с психологической точки зрения рефлексия выступает как условие, в котором, реализуется определенная способность. Рефлексия начинает трактоваться, как бы ее ни исследовали, как определенная способность мышления. Как способность к рефлексии. Вот это первый крупный сдвиг, который произошел в развитии философской и психологической трактовке рефлексии. Если философия (или методология) рассматривает рефлексию как особую историческую организованность мышления, то при психологическом подходе мы начинаем трактовать рефлексию как некоторую способность, тоже в историческом плане. Но тогда мы должны ответить на вопрос, а в чем же эта способность состоит? И эти условия надо проинтерпретировать как-то психологически, на психологическом языке. Мне кажется, что кардинальной здесь может быть следующая характеристика: основным содержанием рефлексивных процессов является установление отношений. Почему мы должны говорить об уста-новлении отношений? Во-первых, потому, что если действие А не является действием изолированным, а предполагает какие-то другие действия (допустим действия В и С), то для того, чтобы действие А было эффективно, адекватно, мы должны заранее связать это действие каким-то образом и в каких-то деталях и сторонах с действиями В и С. То есть мы должны установить отношения между нашим действием А, действием В и действием С. Вот пример из вашей ситуации: понимающий, делая работу в своей позиции, должен предвидеть работу критика, и это отношение может быть самое разное, важно даже то, что сами позиции понимающего и критика просто различаются, что они выделены и поставлены в последовательный ряд и между ними установлены отношения.
      Теперь вновь немного о втором условии. Вот эти В и С все время меняются. Поэтому нам устанавливать отношения каждый раз нужно заново. Ведь когда отношения установлены, то никакой рефлексии нет – обыкновенный схематизм или автоматизм мышления – применение общего правила. А если те деятельностные образования, с которыми надо устанавливать отношения, все время беспрерывно меняются, то, действительно, надо все время эти отношения устанавливать заново. Деваться некуда! Поэтому, исходя из этой общей идеи, я и определил рефлексию вообще как процесс установления отношений по содержанию. То есть – способность к установлению отношений, с психологической точки зрения.
      Конечно, эта способность к установлению отношений предполагает всю предшествующую парадигму (парадигма – это не что иное, как некая схема грамматических правил, падежные окончания…). Этот процесс обращения к предыдущей парадигме предполагает и все предшествующие пункты, и процесс обращения мышления на мышление, и переход от схематизма-I к схематизму-II, и объективирование своих мыслей и т.д. Но он предполагает и некоторые более конкретные содержания применительно к психологической задаче. Скажем, это не просто процессы осознания, как у нас часто трактуют рефлексию, не верно понимают под этим и определенные процессы мышления, которые связаны с установлением отношений. Вполне возможно, что и я делаю в своем определении некоторую ошибку. Но сейчас наиболее частая ошибка – это ошибка экстра-поляции, ошибка того, что узкое содержание очень широко распространяется. Возможно, я делаю другую ошибку – сужаю понимание рефлексии, но такое сужение понимания рефлексии дает мне как психологу право жестко с ней работать, поэтому я делаю это совершенно сознательно. Поэтому я настаиваю, где есть необходимость именно на таком понимании рефлексии. Эта базовая способность, которой раньше не было. Какие-то праэлементы были, конечно, но они не были как массовая, как общественная необходимая способность, которой должны овладеть все, чтобы адекватно жить в этом мире. Способность, которая пронизывает все наше бытие. Ранее общей такой способности не было. На этом я закончу второй кусок своего выступления.
      Я приведу несколько примеров, показывающих важность вот этого установления отношений. Современный человек все время попадает в новые системы любой деятельности. Это характерная особенность современного человека, и чем дальше, тем больше эта особенность будет проявляться. Причем совокупности людей совершенно различные, как реальные, так и идеальные, т.к. развитие массовой коммуникации достигло невиданных масштабов. Ведь чисто психологическая зарисовка – несколько человек едут в троллейбусе и обсуждают фильм, увиденный по телевиденью, – они устанавливают некое отношение с другим, которого не было ранее, и в данном случае рефлектируют, потому что они сталкивают свои и чужие нормы поведения, которые были представлены на экране. И вот между этими нормами устанавливают-ся отношения. Может возникнуть вопрос, а почему люди решили со всеми устанавливать отношения? И здесь мы переходим к цели рефлексии. Только таким путем мы можем проводить саморегуляцию, т.е. регуляцию управления своим поведением и также управлять, регулировать поведение других людей. Без установления этого отношения ни саморегуляция, ни регуляция других не представляется возможной. А вот в этом быстро изменяющимся, тесно взаимосвязанном мире, который все более и более становится, в этом смысле, человеческим миром, т.е. человеческие отношения выступают все более и более на первый план, вот эта способность к рефлексии, к установлению отношений все более и более становится значимой. И еще два важных моментика. Здесь важны оба слова – установление и отношения. Я остановлюсь на первом слове – установление – это всегда процесс. В данном случае рефлексия выступает для психолога с процессуальной стороны, со стороны для психолога чрезвычайно важной и существенной. Почему? Да потому, что если отношение уже есть, то какая может быть вообще рефлексия? Я просто применяю некоторый штамп. Поэтому очень важна роль именно этого установления. И что устанавливается – тоже очень важно. Теперь я подчеркиваю второе слово – отношение. Потому что только через это отношение между своим и чужим действием я могу реализовать собственные действия адекватно и правильно. Это последнее замечание по второму кусочку. Резюме: в психологии происходит изменение подхода к рефлексии. Она начинает пониматься как способность. Эту способность можно понимать и трактовать как способность к установлению отношений. На этом я заканчиваю этот кусок общепсихологических рассуждений. Этот кусок, на мой взгляд, очень эвристичен в том, что дает богатые возможности для создания чисто конкретных методик действия. О некоторых из них я расскажу позже.
Злотников: А какова связь между рефлексией и отражением?
Алексеев: Эта связь даже есть в русском языке, рефлексия – рефлектор, а что такое рефлектор – это отражатель. Я пытался показать, что вся немецкая классика, которая очень много сделала относительно рефлексии, напала на понимание рефлексии как отражения. Она не могла свести к механистическому пониманию отражения, она стремилась показать активность рефлексии. Вот так намеком я и могу ответить на ваш вопрос, а показать, как действительно связана рефлексия с отражением я просто не знаю.
3лотников: А не есть ли это одно и то же?
Алексеев: Думаю, что нет.
Михайлов: А по отношению к мышлению?
Алексеев: Установление отношений не есть отражение. Установление отношений, с психологической точки зрения, есть активное нечто, которое конструируется нами, я бы сказал, что я в данном вопросе фихтеанец. Идея построения собственного действия, активность мне более импонирует. А в отра-жении есть какой-то механистический при-вкус, и он мне не очень нравиться, хотя я и сам пользуюсь термином отражение. Я не хочу вдаваться в философскую дискуссию, что такое отражение. Для меня этот вопрос находится где-то в стороне.
Самошкин: В Вашей трактовке рефлексию можно понимать как какую-то психическую реальность?
Алексеев: Как способность.
Самошкин: Но способность в теоретическом плане, как теоретический конструкт для меня имеет другую загруженность, а в данном случае Вы говорите о сущности рефлексии. А раз это сущность, то она имеет за собой ту реальность, которую можно проверить эмпирически. И тогда возникает вопрос: ведь никакую способность без ее реализации мы не увидим, а ведь одно дело осознаваемые, а другое – неосознаваемые способности. Или по-другому: если это способность, а способность есть психическая реальность, то что это за реальность?
Алексеев: Понимаете, с моей точки зрения, любая способность – есть способность к действованию, безотносительно к тому, чему это принадлежит, к действию интеллектуальному, к действию с предметами, к дей-ствию художественному. Мы в этих способностях всегда выделяем некоторые общие для любой возможной практической направленности элементы, которые мы называем общими способностями. Причем, заметьте – язык нас никогда не обманывает, что такое способность, вдумайтесь в это слово – это владение способом, ничего больше. Кстати, этимологические рассуждения часто очень многое дают. Язык, слово, когда прошло через тысячелетия и не изменилось, оставило свое содержание, то это значит, что оно всеми схватывает понимание, оно выражает настолько сильный смысл, что мы ему противостоять не можем, оно принудительно нас обязывает себя выполнять.
Михайлов: Вопрос о соотнесении рефлексии с мышлением. Или рефлексия – это новое психическое свойство человека, или это на уровне мышления новый тип организации?
Алексеев: Способность всегда проявляется в новом типе организации мышления. Но что значит новый тип организации мышления? Из чего, в чем он состоит? Во-первых, некоторая направленность мышления. На что? Новый тип организации не может возникнуть, если нет какой-то особой направленности, зачем нужна новая организация мышления, если у меня старая направленность? Новый тип организации предполагает новые вводимые элементы. Что такое организация? Это связь между элементами, управление, распределение между элементами и т.д. Здесь есть эти новые элементы или новые типы организации, в данном смысле. В чем они состоят? Вот, например, в химии, возьмите три элемента и по-разному устройте между ними структуру связи, и вы получите два совершенно не похожих вещества, будем иметь с одной стороны уголь, а с другой – алмаз. А химический состав их однороден. Так вот, в рефлексии на первый план (почему я говорю, что это содержательные характеристики) отношения между чем-то ранее неизвестным становятся центрирующими в этой новой организации мышления.
Михайлов: Рефлексия – это суть новое понятие, а психические процессы – это останется мышлением, огрубляя.
Алексеев: Понимаете, я вообще не работаю в категории психические процессы. Понимаете, в моей практической деятельности как психолога этого не нужно. Я, наверное, сказал ужасную вещь с точки зрения преподавания психологии, но я сейчас отчетливо для себя понял, что я не понимаю, что такое психические процессы. Почему не понимаю? Да потому, что не работаю с этим понятием.
Ильясов: Заметьте, ребята, Никита Глебович демонстрирует нам один из видов работы, который мы с вами разбирали. Психология – это наука о психике в той мере, в какой она может быть рассмотрена как компонент деятельности. Предмет психологического исследования – это особый ракурс деятельностного анализа.
Алексеев: Ведь что такое психология: наука о психике? С точки зрения формальной логики получается логический круг. И здесь и там один и тот же корень – «псих». Поэтому я и не понимаю, что такое психические процессы.
Ильясов: Термины и задаются по кругу: психология – есть психика, и на нее мы наводим «логос», и получаем психологию.
Алексеев: Прошу прощения. Я не буду ввязываться в вашу сферу, вы здесь понимаете больше, я скажу проще – что такое психические процессы, я не понимаю, поэтому не берусь об этом рассуждать.
Ильясов: Но здесь есть один момент, интересный, как мне кажется…
Алексеев: А вот раскрыть, извините, я вас перебью, более точно, что такое организация, можно, но чуть подальше. Дело в том, что надо понять логику моей сегодняшней с вами беседы. Я сначала должен был вам показать самые общие представления обще-философские, потом перейти на более конкретный общепсихологический уровень, а затем выстроить вам мое понимание, совершенное или несовершенное, уже на конкретно-психологическом уровне, чтобы вы поняли: из каких более общих позиций я исходил.
Ильясов: И все-таки интересно остановиться вот на чем. Я с Вами согласен, что есть устоявшиеся образования и неизмененные. Но термин рефлексия через всю историю устоялся, неся в себе этот оттенок отражательного процесса, иначе – вообще, при чем здесь рефлексия.
Алексеев: Устоялся. Вы меня начинаете теребить по поводу того философского вопроса, на который я не хочу отвечать.
Ильясов: Нет, нет – это не философский вопрос. Вы выделяете, совершенно законно, важную реальность, вид деятельности, способность к этому виду деятельности такую, как установление отношений. И эта реальность действительно приобретает очень важное значение в последнее время. И эта способность становится уже в массовом порядке необходимой для большинства людей. Без этого люди просто не могут сейчас существовать. Все это можно совершенно четко принять на содержательном уровне, это все правильно, верно и интересно – и это самое главное. Но если все это обозначить терминами, то всегда возникнет недоумение, почему установление отношений – суть рефлексия? Почему такая трансформация значения этого термина? И отсюда не проглядывается та связь из внешней позиции в первом приближении и в первом знакомстве со всем тем, что вы сейчас здесь говорили, не просматривается связь с философами, которые про нее твердили, и с вашей интерпретацией этого термина. И я говорю совершенно четко – это терминологический вопрос, можно все это хозяйство вообще не называть рефлексией.
Алексеев: Вы говорите терминологические вещи, давайте посмотрим. Рассмотрим сначала аналогию – атом. Что такое атом? Терминологически. Это неделимое далее.
Ильясов: Есть еще одно значение – частица, неделимая далее.
Алексеев: Частица вещества. Но нечто важное происходит далее. А происходят совсем нетривиальные вещи. Происходит парадокс, если здесь первое и второе значение мы можем подставить так, то позднее первое значение выходит на первое место, а второе совсем уходит. Вот этот процесс с терминами происходит беспрерывно. Есть вначале одни термины, затем проходит время, и мы получаем для того же самого термина другую совокупность значений. Поэтому я объясняю, что рефлексией я назвал то, что назвал тем, что я почувствовал так – современность, т.е. в старый термин, вложил новое содержание. Вот когда мы будем смотреть конкретные вещи, связанные с рефлексией, вы увидите, как старые философские идеи там присутствуют. Сейчас я перейду к совершенно конкретной части моего выступления. Здесь я остановлюсь на двух моментах. Первое – это условие возникновения или постановки рефлексивной задачи, и второе – механизм, точнее один из механизмов решения этой рефлексивной задачи. Нам необходимо найти удобные и простые критерии, по которым мы можем судить, что мысль перешла в рефлексию, вот в эту организованность. Это критерии чисто эмпирические, теоретической схемы у меня никакой нет, и делал я это по наитию. Я выделил таких четыре критерия.
      Первым критерием является произвольная остановка действия. Почему выделяется именно этот критерий? Представьте себе, что вы проводите неко-торое рассуждение. Отрефлектировав это рассуждение, направив свою мысль на мысль, вы не можете этого сделать, пока вы эту мысль не остановили. Точно также вы не можете рефлектировать любое свое действие, пока оно не остановлено. Если оно не остановлено, то вы занимаетесь, собственно, этим действием. И произвольная остановка действия имеет, что очень важно, активный характер. И эта остановка наступает тогда, когда в деятельности что-то не срабатывает. Этот момент чувствуется, действие дальше продолжать не следует. Причиной может быть и безрезультативность действия. Этот пример очень интересен с точки зрения патологии. Кстати, понимание рефлексии, которое я пытаюсь здесь провести, сейчас проходит в одном диссертационном исследовании на шизофрениках. Здесь важно иметь в виду, что само действие остановки лежит в другой плоскости, чем совершаемое действие. Оно по отношению к нему как бы перпендикулярно. Это происходит по схеме:: схематизм (Cx1) – рефлексия (Р), схематизм (Сх2). Действие остановки принадлежит к плоскости, управляющей конкретными схематизмами. Остановка – не вся рефлексия, но одно из условий, которое обуславливает совершение рефлексии, и по своей природе соответствует тем различениям, которые я проводил выше. Мне кажется, было бы чрезвычайно интересно провести психологическое исследование на эмпирическом материале, посвященное изучению того, как осуществляется остановка действия.
      Интересно было бы типологизировать остановки действия, создать методики, позволяющие фиксировать характер остановки – это хорошая не только курсовая, но и дипломная работа.
Ильясов: Значит параллельно рефлексия идти с действием не может, это для Вас принципиальное положение.
Алексеев: Понимаете в чем дело, мы всегда мыслим и рассуждаем функционально. Так вот, функционально, это различные вещи, а во временной процедуре это может совпадать. Но, тем не менее, даже во временной, если мы не остановили совершаемое действие, то мы не можем делать рефлексии, по крайней мере, по отношению к этому действию. Я просто занят другим, поэтому я не могу делать эту рефлексивную работу. Это все лежит на поверхности и должно быть понятно. Напомню, что в психологии нет сложных вещей, точно также, как нет и простых – они просто таковыми нам представляются, потому что реальные, действительные вещи, просты, когда вы начали их понимать и исследовать, и нам нужно исследовать то, что лежит на поверхности, то, что всюду есть, а не какие-то экзотерические свойства.
      Второй момент или второй критерий – это фиксация действия. Мало остановить действие – мы можем сделать это непроизвольно. Остановка действия сама по себе еще не ведет к рефлексии, нам еще что-то нужно. И следующим функциональным шагом (не по времени, а по смыслу, по значению) является фиксация действия. Что это такое? Действие, выполненное и остановленное, должно быть каким-то образом ограничено. Мы должны это действие ограничить, чтобы таким образом отделить это действие от другого. Даже в каком-то смысле выделить ранее совершенное наше действие. В этом смысл фиксации. Фиксация, по большей части, носит отрывочный характер, выполняющий роль указания. Она всегда отрывочна, приблизительна. Фиксация, точно также, как остановка действия, имеет другую управляющую природу. Она не входит в схематизм, действия по фиксации. И не может ему принадлежать, т.к. направлена на выделение какой-то границы, частичной, этого самого схематизма, и в этом смысле управляет этим схематизмом.
      Третий критерий – объективация действия. Мы фиксируем действие, прибегая к его содержательной характеристике. Делал то, сделал это и т.д. Когда же я объективирую свое действие, то я делаю действие объектом своего рассмотрения. Я провожу очень существенный для понимания момент – я, во-первых, описываю содержательно свое действие, но при этом я даже в речи это фиксированно выделяю – «главное» следствие, «порядок действия», «второстепенное» и т.д. Ведь за этими словами, по сути дела, стоит некая методологическая схема, использованная для описания деятельности. Само это конкретное описание совершенного действия организуется при помощи этой методолого-методической схемы. И в каждом конкретном случае мы можем реконструировать эту схему, представив это действие как объекта. И еще очень характерный момент для объективации действий. Объект всегда выступает как некое целое. Поэтому в фиксации мы можем фиксировать какой-то момент того, что мы сделали – конец действия, начало действия, вообще какой-либо важный для нас элемент, то совершая действие по объек-тивации, само действие представляется как некое целое, отличное от других возможных целых. Ясно, что само действие объек-тивации, опирающееся на какие-то схемы, не принадлежит к рассматриваемому схематизму, а направлено на него, на его выяснение. Если связать это с первой частью моего выступления, то объективацию мы фактически можем видеть в работах Фихте, о которых я немного говорил ранее.
      И, наконец, последняя, четвертая характеристика, которую бы хотелось рассмотреть – это то, что я называю отчуждением действия. Дело в том, что человек, это человек, это не машина. И человек как человек пристрастен ко всему, он эмоционально заряжен на все, прорывается это реально или не прорывается. Человек либо принимает, либо отвергает, он либо любит, либо не любит, либо интересуется, либо не интересуется. И это имеет отношение к собственному действию. Если человек сделал сам действие, то он пристрастен к нему. Но для того, чтобы действие, даже будучи объективировано, могло быть рассмотрено, оно должно быть собственным действием, отчужденным от себя. Потому что пристрастность наша личная к каждому своему действию лишает возможности (т.е. надевает какие-то очки, либо розовые, либо темные) разобраться в собственном действии. Это психологический личностный момент, и это момент необходимый. И, что очень важно, он лишает нас возможности адекватно, правильно сопоставить и чужое действие.