Geum.ru

С. Л. Ивашевский современная западная философия учебное пособие

Вид материалаУчебное пособие
М. Фуко. «Порядок дискурса»
МЕРЛО-ПОНТИ Морис
М. Мерло-Понти. «Феноменология восприятия»
Подобный материал:
1   2   3   4   5

ФУКО Мишель (Поль-Мишель) (1926-1984) — французский философ, теоретик культуры и историк. Окончил Высшую нормальную школу. Лиценциат по философии (1948) и по психологии (1949) в Сорбонне. Диплом по психопатологии Парижского института психологии (1952). Фуко явился создателем первой во Франции кафедры психоанализа. Преподаватель психологии в университете г. Лилль и в Высшей нормальной школе (1951—1955). Работал во французских культурных представительствах в Швеции, Польше, ФРГ. Заведующий кафедрой философии экспериментального университета в Венсене (1968). Зав. кафедрой истории систем мысли в Коллеж де Франс (1970-1984). В 1986 была создана ассоциация «Центр Мишеля Фуко» для изучения и публикации его творческого наследия. Основные сочинения: «Душевная болезнь и личность», «Безумие и неразумие: история безумия и классический век», «Генезис и структура Антропологии Канта», «Предисловие к трансгрессии», «Слова и вещи: археология гуманитарных наук», «Археология знания»; «Что такое автор», «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы», «История сексуальности» и др.

Основной линией соб­ственного философского творчества Фуко полагал преодоление интеллиги­бельной универсальности гегельян­ства, а также коренное переосмысле­ние проблемы взаимных отношений элементов системы: «субъект — по­знание — мир». Конструктивное преодоление феноменологической традиции послужило для Фуко услови­ем возможности выработки ряда принципиально новых мировоззрен­ческих и познавательных парадигм. Приверженность Фуко проблемам психиатрии и экспери­ментальной психологии позволила ему ощутить пределы, огра­ниченность как феноменологии, так и психоанализа как форм организа­ции мысли и опыта. С точки зрения Фуко, идея экзистенциального психоанализа («антропологического изучения воображаемого») о том, что «движение экзистенции находит решающую точку раздела между образами, где она отчуждается в патологическую субъективность, и выражением, где она осуществляется в объективной истории», задает ситуацию, в рамках которой «воображаемое и есть среда, «стихия» этого выбора». Характеристика, данная Фуко, природе сновидений проливает свет на формирование у него нетрадиционного «проекта антропологии» — такой формы анализа, которая «не была бы ни философией, ни психологией» и принципы и метод которой обусловливались бы лишь «абсолютной исключительностью его объекта, каковым является человек, или точнее — человеческое бытие». Как отмечал Фуко, «приоритет сновидения является абсолютным для антропологического познания конкретного человека; однако задачей будущего по отношению к человеку реальному — задачей этической и необходимостью истории — является задача преодоления этого приоритета».

Исследование образования медицинских и психиатрических понятий, в частности — нормальности и патологии (безумия), способствовало переосмыслению им проблемы «субъективности» человека: отказавшись от экзистенциалистских подходов «присутствия-в-мире» и «изначального присутствия», а также от марксистской онтологии «отчуждения», Фуко приходит к парадигме собственной «археологии» — выясняющей условия возможности происхождения и существования различных феноменов человеческой культуры. Фуко стремился преодолеть ограниченность исследовательской ситуации, когда «действительно, западный человек смог конституировать себя в своих собственных глазах в качестве объекта науки, он взял себя внутри своего языка и дал себе в нем и через него некоторое дискурсивное существование лишь в соотнесении со своей собственной деструкцией: из опыта неразумия родились все психологии и самая возможность психологии; из размещения смерти в медицинской мысли родилась медицина, которая выдает себя за науку об индивиде». «Трансгрессия» — преодоление пределов, устанавливаемых диктатом разума, выступает, по мысли Фуко, — как одна из ипостасей высшего философского творчества у Арто, Р. Русселя, Гельдерлина, Ницше, Батая и др. Подвергая осмыслению введенное в философский оборот постмодернизмом понятие «трансгрессии», Фуко выступает своего рода метатеоретиком ознаменованной финалом традиционной философии, на смену которой приходит философия трансгрессии — выхода за и сквозь предел, — тот предел, за которым теряют смысл базовые оппозиции, ценности и смыслы западного культурного мира. По прогнозам Фуко, понятие «трансгрессии» может и должно послужить краеугольным камнем в становлении новой культуры и нового мышления подобно тому, как в свое время понятие «противоречие» выступило фундаментом мышления «диалектического».


М. Фуко. «Порядок дискурса»:

«Казалось бы, какая цивилизация более уважительно, чем наша, относилась к дискурсу? Где еще его столь почитали? Где еще его, казалось бы, так радикально освободили от принуждений и универсализи-ровали? И, однако же, мне кажется, что за этим видимым глубоким почтением к дискурсу, за этой видимой логофилией прячется своего рода страх. Все происходит так, как если бы запреты, запруды, пороги и пределы располагались таким образом, чтобы хоть частично овладеть стремительным разрастанием дискурса, чтобы его изобилие было избавлено от своей наиболее опасной части и чтобы его беспорядок был организован в соответствии с фигурами, позволяющими избежать чего-то самого неконтролируемого; все происходит так, как если бы захотели стереть все, вплоть до следов его вторжения в игры мысли и языка. В нашем обществе, как впрочем, я полагаю, и во всех других, несомненно, существует, но только по-другому прочерченная и расчлененная, глубокая логофобия, своего рода смутный страх перед лицом всех этих событий, перед всей этой массой сказанных вещей, перед лицом внезапного появления всех этих высказываний, перед лицом всего, что тут может быть неудержимого, прерывистого, воинственного, а также беспорядочного и гибельного, перед лицом этого грандиозного, нескончаемого и необузданного бурления дискурса.

И при желании - я не говорю: уничтожить этот страх, но: проанализировать его вместе с его условиями, его игрой и его последствиями нужно, я думаю, решиться на три вещи, которым наша мысль сегодня все еще сопротивляется и которые соответствуют трем группам функций, мною только что упомянутым,- нужно подвергнуть сомнению нашу волю к истине, нужно вернуть дискурсу его характер события и нужно лишить, наконец, означающее его суверенитета.

Таковы задачи, или, скорее, некоторые из тем, направляющих работу,

которую я хотел бы здесь выполнять в ближайшие годы. Можно сразу же наметить и некоторые требования метода, которые они за собой влекут.

Прежде всего - принцип переворачивания, там, где традиционно видят источник дискурсов, принцип их размножения и их непрерывности, во всех этих фигурах, играющих, как кажется, позитивную роль, таких, как фигуры автора, дисциплины, воли к истине и т.д.,- во всем этом нужно разглядеть, скорее, негативную игру рассечения и прореживания дискурса.

Но, распознав однажды эти принципы прореживания, перестав с какого-то момента смотреть на них как на основополагающую и творческую силу,- что же мы обнаруживаем под ними? Нужно ли допустить виртуальную полноту некоего особого мира - мира непрерывного дискурса? Вот здесь-то как раз и нужно привести в действие другие принципы метода.

Принцип прерывности: если и существуют системы прореживания, то

это не означает, что где-то под ними, или по ту сторону их, царит некий

великий безграничный дискурс, непрерывный и безмолвный, который будто бы оказывается ими подавлен или вытеснен, так что нашей задачей-де является помочь ему подняться, возвращая ему, наконец, слово. Не следует представлять себе здесь нечто не-сказанное и не-помысленное, что, обегая мир, сплетается со всеми своими формами и всеми своими событиями, как если бы речь шла о том, чтобы его, наконец, артикулировать или помыслить. Дискурсы должно рассматривать как прерывные практики, которые перекрещиваются, иногда соседствуют друг с другом, но также и игнорируют или исключают друг друга.

Принцип специфичности: не разлагать дискурс в игре предваряющих

значений; не полагать, что мир поворачивает к нам свое легко поддающееся чтению лицо, которое нам якобы остается лишь дешифровать: мир - это не сообщник нашего познания, и не существует никакого пре-дискурсивного провидения, которое делало бы его благосклонным к нам. Дискурс, скорее, следует понимать как насилие, которое мы совершаем над вещами, во всяком случае - как некую практику, которую мы им навязываем; и именно внутри этой практики события дискурса находят принцип своей регулярности.

И, наконец, четвертое правило - правило внешнего: идти не от дискурса к его внутреннему и скрытому ядру, к некой сердцевине мысли или значения, якобы в нем проявляющихся, но, беря за исходную точку сам дискурс, его появление и его регулярность, идти к внешним условиям его возможности, к тому, что дает место для случайной серии этих событий и что фиксирует их границы.

Следующие четыре понятия, стало быть, должны служить регулятивным принципом анализа: понятие события, понятие серии, понятие регулярности, понятие условия возможности. Они противопоставляются, соответственно: событие - творчеству, серия - единству, регулярность - оригинальности и условие возможности - значению. Эти четыре последние понятия (значение, оригинальность, единство, творчество) почти повсеместно господствовали в традиционной истории идей, где с общего согласия и искали место для творчества, искали единство произведения, эпохи или темы, знак индивидуальной оригинальности и безграничный кладезь сокрытых значений.»

(Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. / Пер. с франц.- М., 1996. - С.77-80.)


МЕРЛО-ПОНТИ Морис (1908–1961) - французский философ, представитель феномено­логии и экзистенциализма. Профес­сор философии в Коллеж де Франс, профессор детской психологии в Сор­бонне. Испытал влияние идей гештальтпсихологии, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра. Главные темы творчества Мерло-Понти - специфичность человечес­кого бытия как открытого диалога с миром; характер и механизмы «жизненной коммуникации» между сознанием, поведением человека и предметным миром; присутствие и конституирование в опыте экзистен­ции фундаментальных смыслообразующих структур и содержаний, ор­ганизующих опыт как целостность и мир как конкретную ситуацию; спо­собы феноменологического анализа и прочтения интенциональной жиз­ни сознания и экзистенции и др. Позиция Мерло-Понти с самого начала складывалась как отход от точки зрения сознания, согласно которой мир располагается вокруг человеческого Я и сам по себе начинает существовать для него как движение к онтологии, раскрывающейся через описание существующего человека. Пользуясь методом феноменологической редукции и углубляя последнюю, он вслед за Гуссерлем стремится найти самый что ни на есть естественный и в то же время целостный исходный контакт человека с миром, намеревается отыскать феномен «по ту сторону от мира объектов» как первичное открытие мира: цель философии — повествование о начале, ей надлежит выразить то, каким образом зарождается «жизненный опыт», изначальный контакт с миром, предшествующий любой мысли о мире. Феноменологическая редукция в таком случае означает выдвижение на первый план смысловой связи человека и мира, а интенция предстает «формулой единого поведения перед лицом Другого, Природы, времени, смерти, словом, особым способом оформления мира». Феномен у Мерло-Понти и есть «первичное открытие мира» (восприятие), субъектом которого является человеческое тело, «собственное тело», «феноменальное тело», этот «проводник бытия в мир», якорь, закрепляющий человека в мире; будучи продолжением мира, тело вместе с тем выступает «мерой всего», «универсальным измерителем», поддерживающим гармонию в мире; благодаря телу спонтанное восприятие («чувственно воспринимаемый хаос») обретает целостность; первичное восприятие является основой, на которой вырастают все человеческие смыслы и значения.

В работах семантического содержания ученый обосновывает причастность человека бытию через язык, речь, а их появление и оформление также связывает с особой функцией человеческого тела. Главная цель здесь — понять, каким образом, исходя из первичного восприятия и жеста, сопровождающего это восприятие, возникает языковое поведение, какой смысл имеет оно для становления человеческого субъекта. Лингвистический опыт — это высшее достижение человека, показатель его историчности и трансцендирования, благодаря которым совершается развитие человеческой культуры. Поэтому, анализируя язык, лингвистический опыт в целом, можно прийти к подлинно онтологической позиции, с одной стороны, выявляя «перцептивное родство» человека с миром, с другой — создавая «конкретную теорию духа». Для Мерло-Понти собственно человеческий (культурный) мир возникает в тот момент, когда складывается система Я — Другой, когда между телом Я и его сознанием и телом и сознанием Другого появляется внутреннее отношение, когда Другой выступает не как фрагмент мира, а как видение мира и носитель поведения. Основным показателем человеческого мыслитель считает выражение, самовыражение индивида; в лингвистическом опыте, как и в опыте перцептивном, человек не просто переводит в символический план результаты первичного восприятия, а делает это исключительно для того, чтобы сообщить Другому данные результаты. Особое значение в выражении играет индивидуальность субъекта, или, как пишет философ, его стиль. Различие индивидуальных стилей, т.е. индивидуальных способов отношения к миру и выражения этих отношений, лежит в основе создания смыслов.

Итак, для Мерло-Понти человеческая культура есть система символов, и философии надлежит размышлять над логосом этой системы, ведущим от первичного восприятия и безмолвного мира к слову и спонтанно объединяющим в одно целое множество человеческих монад, прошлое и настоящее, природу и культуру. Благодаря языку человек становится подлинно историческим субъектом — он включается в деятельность по созданию смыслов, которая родилась до него и продолжится после него. В лингвистическом опыте реализуется начатое еще на перцептивном уровне взаимное пересечение перспектив отдельных индивидов, образующее человеческую историю; в живом слове, как ни в каком ином человеческом акте, интерсубъективность и историчность спаяны воедино. Введя акт говорения в понимание феномена, Мерло-Понти делает вывод: теперь перед нами все существенные элементы феномена. Искомый Мерло-Понти феномен во многих отношениях сродни произведению искусства. Художник в своем творчестве исходит из первичного отношения к миру, на основе которого только и возможно обладать целостным мироощущением; в художественном творчестве потребность человека в самовыражении и общении с другими проявляется со всей очевидностью. Наиболее соответствующими филосовскому (феноменологическому) освоению мира ученый считает художественную литературу и живопись.

Свою политическую позицию Мерло-Понти называл либерализмом. Для него главное в истории — чтобы не прерывалась связь времен. Отсюда его глубокое недоверие ко всякого рода революциям, этим «режимам творческой неуравновешенности», отказывающимся от уже достигнутого.

Основные работы Мерло-Понти: «Структура поведения», «Феноменология восприятия», «Косвенный язык и голоса безмолвия», «О феноменологии языка», «Гуманизм и террор», «Приключения диалектики» и др.


М. Мерло-Понти. «Феноменология восприятия»:

«Предисловие.

Что такое феноменология? Может показаться странным, что этот вопрос ставится спустя полвека после появления первых работ Гуссерля; тем не менее он все еще далек от разрешения. Феноменология — это изучение сущностей, и все проблемы соответственно сводятся к определению сущностей: сущности восприятия, сущности сознания, например. Но ведь феноменология — это также философия, которая помещает сущности в экзистенцию и полагает, что человек и мир могут быть поняты лишь исходя из их «фактичности». Это — трансцендентальная философия, которая, чтобы понять положения естественной установки, удерживает их в подвешенном состоянии, но это также философия, для которой мир всегда «уже тут», до рефлексии, как некое неустранимое присутствие, и все ее усилия, следовательно, направлены на то, чтобы отыскать наивный контакт с миром, чтобы придать ему наконец философский статус. Это — притязание философии, которая мнит себя «строгой наукой», и отчет о «проживаемых» пространстве, времени, мире. …

Наиважнейшее завоевание феноменологии состоит несомненно в том, что ей удалось в своем понятии мира и рациональности соединить крайний субъективизм с крайним объективизмом. Рациональность в точности соизмеряется с опытами, в которых она проступает. Рациональность имеется, то есть перспективы пересекаются, восприятия подтверждают­ся, смысл выявляется. Однако нельзя полагать смысл в отдельности, превращать в абсолютный Дух или в мир реалистического толка. Феноменологический мир есть не мир чистого бытия, но смысл, который проявляется на пересечении моих опытов и на пересечении моих опытов с опытами другого; благодаря сцеплению тех и других он, стало быть, неотделим от субъективности и интерсубъективности, которые составляют единое целое благодаря возобновлению моих прошлых опытов в моих настоящих опытах, опыта другого — в моем опыте. Впервые мысль философа осознана настолько, чтобы не проводить в жизнь, забегая вперед себя, собственные результаты. Философ пытается мыслить мир, другого и себя самого, постигать их отношения. Но мыслящее Ego и «неза­интересованный наблюдатель» (uninteressierter Zuschauer) не достигают какой-то уже данной рациональности, они «уста­навливают» друг друга и устанавливают рациональность в некоем начинании, которому нет никакой гарантии в бытии и право на которое зиждется на реальной возможности принять свою историю, которой начинание нас наделяет, феноменологический мир не есть разъяснение предустанов­ленного бытия, это основание бытия; философия не есть отражение предустановленной истины, это, как и искусство, осуществление истины. Возникает вопрос, как возможно это осуществление, если оно не достигает в вещах некоего предсуществующего Разума. Но единственный предсуществующий Логос — это сам мир, и философия, которая переводит его в явное существование, не начинает со своей возможнос­ти — она актуальна, она реально существует, как и мир, часть которого она составляет. Никакая объяснительная гипотеза не может быть яснее, чем само действие, в котором мы прини­маем незавершенный мир, пытаясь размышлять о нем и придавать ему целостность. Рациональность не есть проблема, за ней нет никакого неизвестного, существование которого нам надлежало бы дедуктивно выводить или индуктивно доказывать: мы присутствуем при каждом мгновении этого чуда соединения опытов, и никто лучше нас не знает, как оно случается, поскольку узел этих отношений — мы сами. Мир и разум не составляют проблемы; они, если хотите, таинст­венны, но таинство это их определяет, и не может быть речи о том, чтобы его развеять каким-нибудь «решением», оно вне каких-либо решений. Подлинная философия в том, чтобы снова научиться видеть мир, в этом смысле рассказанная история может обозначить мир с той же «глубиной», что и философский трактат. Мы берем в руки собственную судьбу, мы становимся ответственными за нашу историю благодаря рефлексии, равно как и решению, в которое вкладываем свою жизнь, и в том и в другом случае дело идет о насильственном действии, которое проверяется в исполнении.

Феноменология как раскрытие мира опирается на себя или, лучше, сама себя обосновывает. Все знания опираются на «почву» постулатов и, в конце концов, на наше общение с миром, каковое выступает первым установлением рациональ­ности. Философия как радикальная рефлексия лишает себя по существу этой опоры. Ибо и философия находится в истории, она тоже использует мир и установленные формы разума. Стало быть, необходимо, чтобы она самой себе обратила вопрошание, которое она обращает всем наукам, чтобы она без конца раздваивалась, чтобы стала, по словам Гуссерля, бесконечным диалогом или размышлением; в той именно мере, в какой она будет оставаться верной своему замыслу, философия не будет знать, куда она идет. Незавершенность феноменологии, ее колебания — это не знаки провала, они были неизбежны, поскольку феноменология ставит перед собой задачу обнаружить таинство мира и таинство разума. Нет ни случайности, ни обмана в том, что еще до того, как стать доктриной или системой, феноменология была движением. Это кропотливый труд вроде творчества Бальзака, Пруста, Валери или Сезанна — с тем же вниманием и изумлением, с той же взыскательностью сознания, с той же волей постичь смысл мира или истории в момент их зарождения. В этом отношении феноменология сливается с усилием всей современной мысли.»

(Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. / Перевод с французского под редакцией И. С. Вдовиной, С. Л. Фокина. – СПб., 1999. - С.2-8.)


Литература:

1.Учебные издания.

Бохенский Ю. М. Современная европейская философия. - М., 2000.

Богомолов А.С. Американская буржуазная философия XX в. - М., 1974.

Буржуазная философия ХХ века. - М., 1974.

Великие мыслители Запада. Под ред. Я. Мак-Грила. - М., 1999.

Западная философия XX века. - М., 1994.

Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К. Буржуазная философия середины XIX - начала XX века. - М., 1988.

Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К. Западная философия ХХ века. - М., 1994.

История западноевропейской философии: Учебное пособие. Отв. Ред. Н. В.

Морошилова. - М., 1998.

История современной зарубежной философии: Компаративистский подход. -СПб., 1997.

Краткий очерк истории философии./ Под ред. М.Т. Иовчука, Т.И. Ойзермана, И.Я. Щипанова. Изд. третье. - М.,1975.

Критика немарксистских концепций диалектики ХХ века. - М., 1988.

Реале Дж. Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. В 4 т. - СПб., 1994 - 1996.

Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. - М., 2000.

Современная буржуазная философия. Под ред. Богомолова А.С., Мельвиля

Ю.К., Нарского И.С. - М., 1978.

Спиркин А.Г. Философия: Учебник. - М.,1999.

Философия: Учебник. / Под общ. ред. Л.Н. Москвичева. – М., 2003.


2.Первоисточники.


Антология мировой философии в четырех томах. - М.,1971. - Т.3.

Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В. И. Добренькова. - М., 1994.

Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М., 1994.

Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. / Пер. с нем. - М., 1991.

Джемс У. Личность. / Психология личности. Тексты. - М., 1982.

Кун Т. Структура научных революций. - М., 1977.

Леви-Строс К. Структурная антрополо­гия. - М., 1985.

Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. / Перевод с французского под редакцией И. С. Вдовиной, С. Л. Фокина. – СПб., 1999.

Мир философии. Книга для чтения. - М., 1991. - Ч.1,2.

Поппер К. Логика и рост научного знания. - М.,1983.

Разговор на проселочной дороге: Сборник: Пер. с нем. / Под ред. А.Л. Доброхотова. - М., 1991.

Современная философия: Словарь и хрестоматия. - Ростов-на-Дону, 1995.

Сартр Ж. П. Бытие и ничто. / Человек и его ценности. - М., 1988. - Ч. I.

Тейяр де Шарден П. Феномен человека. - М., 1987.

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. - М., 1986.

Fromm E. Marx’s concepts of man. - N.Y., 1961.

Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. / Пер. с франц. - М., 1996.