Вадим Борейко

Вид материалаДокументы
Как Красную площадь послали на три буквы
Тройной шпион
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Как Красную площадь послали на три буквы



- А акции Бреннера – намалеванный зеленой краской знак доллара на «Черном квадрате» Малевича, мастурбация на вышке бассейна «Москва» или слово из трех букв, выложенное телами на Красной площади, - тоже попытка одинокого художника обратить на себя внимание?

- Три буквы на Красной площади – это уже Толя Осмоловский делал.

- Стало быть, имя Бреннера у нас мифами обросло, раз ему приписывают чужие акции…

- Есть понятие двойного кодирования - когда существует несколько смыслов. Да, с одной стороны, три буквы на Красной площади - это шоковый элемент. С другой стороны, тут и художественная задача – десакрализация Красной площади. То есть коммунизм свергнут, а его главный символ – тело Ленина - все еще является сакральным. Вот они и произвели такую художественную ассенизаторскую работу.

- Хорошо, ну а как вы тогда расцениваете арт-луддизм Бреннера?

- Что касается доллара на Малевиче, то здесь можно скорее говорить уже не об эпатаже, а о протесте. И здесь важно принципиальное отличие Бреннера от многих других художников. Они живут в основном в сфере жестов, перфомансов, а Бреннер старается жить в сфере поступков. За которые ему будет больно, которые чреваты тюрьмой…

- Ну да. Это ж, мягко говоря, нарушение закона.

- Знаете, художник живет, безусловно, в рамках собственного закона.

- Хотите сказать, ему все дозволено?

- Существуют законы внутри художественной среды. И они действительно не всегда совпадают с законами, которые приняло общество. Но дело не в этом. Это был поступок-протест, связанный с чисто художественной проблемой, а именно: хороший художник – мертвый художник. Рынок воспринимает произведение искусства как культурную ценность, взвинчивает на него цену, огромное количество людей зарабатывает на этом. А художник при жизни прозябает. Мы знаем, что Малевич сильно болел, у него не было денег на лекарства. Муторная жизнь, тяжелый быт…

- Значит, поступок в защиту Малевича получается?

- Протест в защиту художника, но против общества, которое не обращает внимания на художника, а потом возносит на пьедестал всего лишь предметы, которые производит их автор. Саша правильно говорит, что художник-то ценнее, чем то, что он делает. Это очевидно. А общество относится как к ценности не к нему, а только к тому, что он сделал. И понятно, почему доллар. Это тот же черный квадрат, только другого мира. По-моему, очень ясный протест.

- Однако в Швеции Бреннер порушил композицию ныне здравствующего художника, сделанную из волос.

- Да, китайца одного.

- Стоимость работы была, если не ошибаюсь, тысяч сорок долларов…

- Сорок тысяч долларов ушло, чтобы только изготовить ее. А сколько она стоила, никто не знает. Я не готов быть апологетом Саши, но готов объяснить все то, что он делает. Конечно, как только Бреннер входит в чужое художественное пространство и начинает там делать свой жест, он вступает в противоречие с другим художником, с его замыслом, с его интересами. Мне кажется, что этот элемент стратегии Бреннера является изъяном. В то же время объяснить можно. Тогда было нашествие восточных художников в мировую культуру. В нем прослеживалось две тенденции. Одна интересная, которая всех увлекала, - она связана с акционизмом. А другая - с рукоделием. С таким рукоделием, как раньше делали портреты Сталина из рисинок. Когда восхищение вызывает не мысль, а трудолюбие. И Бреннер легким жестом эти плоды трудолюбия разрушил.

Дословно



«Искусство – единственное, чем стоит заниматься без особой оглядки».
Из интервью газете «Время новостей»

Тройной шпион



- Вы, с одной стороны, посредник между обществом и художниками. С другой – между обществом и политиками. Но художник, стремящийся к абсолютной свободе, по определению живет, действует и творит вопреки государству, эту свободу ограничивающему. Политик, напротив, - на его, государство, благо. У вас нет самоощущения двойного шпиона, этакого Азефа?

- Двойной шпион - это как минимум. Я бы даже сказал - тройной. Есть ведь еще бизнес. Но себя я все-таки осознаю адекватным человеком. Который в свое время понял, что сам не обладает талантами, но при этом умеет восхищаться другими талантами и готов продвигать чужое «я». Так получилось, что в России всегда было много талантливых людей и мало вот таких неталантливых, но которые готовы были их продвигать. Поэтому так получилось, что фигура Гельмана вдруг оказалась в фокусе внимания. В принципе, всегда тот ресурс самый важный, которого не хватает. Когда говорят, что для бизнеса важно: идея, деньги или твоя репутация? То, чего нет, и есть самое важное. Поэтому если было много талантливых людей и было мало таких людей, которые готовы таланты продвигать, значит, это оказалось самым важным. Я всегда попадал в какую-то зону, которая не описывается чисто профессиональными терминами: журналист, врач, юрист. Она была всегда свободна, потому что люди постоянно стремятся обрести профессию, укрепиться в ней, а я – наоборот. Так как очень не любил свою первую профессию…

- Что за профессия?

- Я закончил институт связи, инженер. В общем, я всегда бежал от профессии. И поэтому мне доставались очень странные лакуны, которые трудно описать…

- Пограничные.

- Да. Их трудно описать в профессиональных реалиях, но они оказывались самыми интересными.

- В каком возрасте вы поняли, что не гений?

- Это был долгий мучительный процесс…

- Он стал для вас трагедией?

- Растянутой… Дело в том, что надо мной достаточно долго довлел авторитет отца, тогда очень известного драматурга. И казалось, что не должен же быть у такого известного талантливого человека обычный инженер-сын. И я мучительно лет до 24-25 пытался писать и пьесы, и какую-то прозу. На самом деле хотелось не писать, а хотелось другой жизни. Настоящей жизни. Чтобы вокруг было много интересных людей, чтобы был свободный режим. И когда началась перестройка, стало возможным просто уволиться, уйти от профессии и быть никем, пытаться искать себя. Вот с того момента, как я ушел, так ни разу ничего и не написал. Пропало желание.

- Вы в пространство ушли?

- Почти в пространство. Были какие-то бизнес-идеи, которые вполне успешно реализовались и дали первый толчок. Я произведения искусства коллекционировать начал. До этого получал свои 220 рублей в месяц и платил с них алименты, за квартиру. Но как только я ушел, открыл вместе с друзьями свой бизнес, за три месяца заработал 20 тысяч. Этот резкий скачок и дал такую свободу.

Дословно



«К сожалению, в Москве отношения искусства и властей строятся по принципу фаворитизма, как в средневековье. То есть – существует придворный художник, а раз он придворный, то художником фактически является сам мэр».

Из интервью сайту Om.ru