Вадим Борейко
| Вид материала | Документы |
- Н. И. Пирогова В. М. Мороз, Н. В. Братусь, М. В. Йолтуховский, Л. Ю. Буренникова,, 565.25kb.
- А. Н. Островский последняя жертва, 774.58kb.
- Тунгусский феномен (инсценированный рассказ) Действующие лица и исполнители: Вадим, 78.51kb.
- Вадим Абдрашитов: бескомпромиссность, 375.99kb.
- 2011. 04. 12. Йога Триада. Лекция Вадим Запорожцев. Введение, 323.22kb.
- Компьютерный контроль знаний по лучевой диагностике, 831.66kb.
- В. Е. Борейко Этика и менеджмент заповедного дела, 5406.71kb.
- В экологию через творчество, 53.41kb.
- Врез: 80 лет назад, 26 мая 1929 года, Вадим Синявский провел первый спортивный радиорепортаж, 89.12kb.
- Борейко Александр Николаевич, учитель географии гуо «осш №2 г. Молодечно». литература, 17.92kb.
Григорий Чхартишвили (Борис Акунин)
Я не бальзамировщик трупов,
а продавец в розницу
Из досье
Григорий Шалвович Чхартишвили (псевдоним Борис Акунин). Родился 20 мая 1956 года в Зестафони в семье офицера. В два года переехал в Москву. В 1979 году окончил Институт стран Азии и Африки МГУ им. Ломоносова. Работал переводчиком с японского, заместителем редактора журнала «Иностранная литература». Стал широко известен в 2000 году благодаря серии детективных романов про Эраста Фандорина («Азазель», «Турецкий гамбит», «Смерть Ахиллеса», «Статский советник», «Особые поручения», «Левиафан», «Коронация»). Автор еще двух серий – о монашке-сыщице Пелагии («Пелагия и белый бульдог», «Пелагия и черный монах», «Пелагия и красный петух») и Николасе Фандорине («Алтын Толобас», «Внеклассное чтение»). Написал римейк чеховской «Чайки», где расследует восемь версий убийства (а не самоубийства) Треплева; а также сборник политической сатиры «Сказки для идиотов». Под настоящей фамилией опубликовал капитальное исследование «Писатель и самоубийство». Женат. Жена Эрика Эрнестовна.
К деньгам относиться, как к женщине
- Вы стали широко известны в 2000 году, в достаточно зрелом возрасте – уже Пушкина семь лет как убили. У меня три версии стол «позднего зажигания». Пожалуйста, выберите на ваш взгляд верную:
1. Вы решили для себя, что вам как личности необходимо войти в новый век не прежним, а другим.
2. У вас, по Ницше, закончился «этап верблюда», то есть период накопления. И начался «этап ребенка, создающего и разрушающего миры».
3. Вам срочно понадобились деньги и захотелось немного славы.
- Что касается денег, то они всегда были нужны. Что касается славы, то я не тщеславен. Честолюбив – да, но не тщеславен. Мишура и блеск меня скорее отвращают, чем привлекают. А первые две версии – это точно. И еще моя жизнь к тому времени стала легко прогнозируема. Я запросто мог представить, что со мной будет лет через пять или десять. Как-то мне это не показалось интересным. Захотелось попробовать чего-то совсем другого.
- Как развивались ваши контакты с деньгами на протяжении жизни?
- Вы знаете, деньги – это субстанция мистическая. У каждого человека с ними отношения совершенно определенные. Довлатов об этом очень хорошо писал, что он встречал богачей на зоне и нищих миллионеров, которым никогда ни на что не хватает денег. У моего отца, например, была счастливая планида с деньгами. Как, впрочем, у многих грузинов. Он никогда не был богатым человеком. И никогда особенно не интересовался деньгами. Он никогда не занимался торговыми операциями. Но и не был бедным. Всегда существовала какая-то тумбочка. И у меня что-то в этом роде. Я никогда не страдал из-за отсутствия денег и всегда чувствовал себя человеком обеспеченным. Даже когда был студентом.
- Это какое-то имманентное качество?
- Да, состояние души. У меня один из персонажей говорит, что отношения с деньгами очень близки по типу к отношению с женщинами. Деньги любят к себе совершенно определенное отношение. Ни в коем случае не подобострастие, но в то же время не пренебрежение. Это должно быть уважительно-дружественное отношение, скажем так. Тогда они отвечают тебе тем же.
- Понимаю, что размер доходов – такая же интимная вещь, как и религиозные наклонности. Но однажды по ТВ я видел, как издатель Захаров обнародовал ваш гонорар за год – миллион рублей. Тогда это было что-то около сорока тысяч долларов. Вы чувствуете себя человеком богатым, upper-middle class, middle class? Или, может, вы бедный?
- Поскольку у нас страна небогатая, я могу считаться буржуем…
- …Квартира недалеко от Красной площади.
- Да, я живу в таком доме, который мне нравится. Переехал сюда, на Хитровку, год назад. Все, что мне нужно, у меня есть.
- А на что вы любите тратить деньги?
- На поездки. На игрушки, которые мне нравятся: я без конца компьютерные дела себе обновляю с большим удовольствием. На выпивания с друзьями.
Об этимологии псевдонима
Несмотря на славянское звучание, фамилия «Акунин» имеет японские корни. Это два иероглифа - «аку» и «нин», которые можно перевести как «злой человек» или «злой дух».
Водку не люблю, но пью
- Как-то вы говорили, что являетесь единственным грузином – не князем.
- Не так давно мне позвонил из Грузии мужчина по фамилии Чхартишвили и сказал, что он специалист по всем Чхартишвили на свете. И стал перечислять мне всяких там Чхартишвили. Я запомнил, что есть два вора в законе с такой фамилией. Так вот, он сказал, что мы все происходим из одной деревни неподалеку от Поти. Других Чхартишвили на свете нет. И все они по происхождению – из монастырских крестьян. Так что на князя я никак не тяну. И даже на азнаури, то есть дворянина.
- Хоть вы и отрицаете свое княжеское происхождение, но, будучи грузином, вино должны любить. Какое предпочитаете в это время суток?
- Днем обычно пью коктейль к обеду. Какой-нибудь джин-тоник. Или «Bloody Mary». А вино – вечером. Последнее время на красное сухое перешел.
- На какие сорта?
- Ну не грузинские. Потому что с грузинскими винами в Москве сложно: никогда не знаешь, вино это или подделка. Сейчас появились неплохие южноамериканские вина – аргентинские, чилийские.
- Тем не менее, являясь русским писателем, вы обязаны любить водку.
- Водку я не люблю, но пью. Никогда ее не любил. Вкус мне ее и запах не нравится. А также отсутствие цвета.
- Ну а чего ж пьете?
- Э-эх! Привычка (смеется).
- Вы никогда не обращали внимания на то, что русские писатели всегда очень красочно описывали застолья и пьянство? Но про наркотики, за исключением «Морфия» Булгакова и «Generation P» Пелевина (эпизод про черные мухоморы), практически ничего нет. Однажды я спросил Пелевина, пробовал ли он сам эти мухоморы. Он стал отнекиваться – дескать, про ощущения товарищ рассказал. Если честно, я ему не поверил: самому не испытав, так не напишешь. И тогда я задался вопросом: почему русские писатели так бахвалятся своим пристрастием к пьянству и так стесняются наркоты? Может быть, вы знаете на него ответ?
- Пьянство – это вещь, укорененная в культуре, а наркомания – еще нет. Пьянство у нас считается молодечеством и чем-то, так сказать, допустимым. А наркомания… Во-первых, от нее несет Уголовным кодексом. Потом, от нее сильно пахнет болезнью, что тоже существенно, да? Выпить кубок Большого Орла – лихость, а ширяться героином – это уже что-то убогое. Хотя в нынешней отвязной литературе авторы вполне бахвалятся наркотиками.
- Я говорю о больших писателях.
- Величина писателя обычно становится ясна потомкам, а не современникам. Поэтому тот, кто кажется сегодня нам не очень большим писателем, завтра может оказаться классиком.
Разные не могут быть равными
- Помню, после избрания Путина президентом России, еще на старом НТВ Евгений Киселев пригласил вас и Никиту Михалкова в ток-шоу “Глас народа”. И вы тогда сказали - не ручаюсь за точность цитаты – примерно следующее: “На Руси испокон веку было столько шпиков и филеров, что по теории вероятности в конце концов один из них должен был возглавить государство. За эти годы ваше мнение как-то изменилось?
- Собственно говоря, это было не мнение, а констатация факта. В России действительно было столько хватательных структур, что рано или поздно их представитель должен был оказаться главой государства. А вас интересует что – мое мнение о Путине?
- Да, о Путине. И, исходя из этого филерского аспекта, итоги развития России в последние годы.
- К Путину я отношусь, в общем, неплохо. Прошло два года, и какие-то вещи, которых я опасался, не произошли. Я опасался того, что Путин - как человек военный - окажется не способен к управлению государством. Потому что военного человека допускать к управлению государством в мирное время, по-моему, нельзя. Военные люди не понимают смысла слов «консенсус», «демократия». Они, в силу своей професии, - сторонники простых решений. Простые решения хороши на войне. В мирное время, когда речь идет о судьбах людей, они не годятся. Все, что имеет отношение к человеческим судьбам, - все очень непросто. Любые разрубания гордиевых узлов и любые спрямления углов – они опасны. Собственно, эти тенденции все еще прослеживаются. То, что Путин всюду посадил губернаторами генералов, - это, с моей стороны, неправильно. То, что до сих пор продолжается бессмысленная война в Чечне (ну, она до некоторой степени досталась ему в наследство). То, что происходит со средствами массовой информации, мне тоже не нравится. Мне не нравится то, что происходит в нашей стране с системой выборов, с судами. Все это, безусловно, есть, и все это я отличным образом вижу. Вместе с тем происходят важные позитивные вещи. Например, экономические реформы. В первую очередь, например, налоговая реформа. Внешняя политика в последнее время, по-моему, идет в правильном направлении. Ну, и потом Путин, в отличие от Ельцина, производит, в общем, приличное впечатление. За него не стыдно. За Ельцина в последние годы было интенсивно стыдно. Во второй срок его правления – уж точно. Путин явно человек умный, который умеет держаться и говорить. Сравнивать его нужно не с академиком Сахаровым и не с Махатмой Ганди, а с правителями, которых мы имели раньше. И на этом фоне он смотрится вполне выигрышно.
- Вы бывали в Казахстане?
- Последний раз в полтора года. У меня отец служил в Казахстане, в районном городке Смирново Целиноградской области. Но я этого не помню – слишком маленький был.
- А как отсюда, из Москвы, видится развитие ситуации у нас? Вы ее наверняка знаете хотя бы из московских газет или через вторые руки…
- Я думаю, что ситуация там очень непростая именно из-за резкого разделения по этническому принципу. Все будет зависеть, во-первых, от уровня благосостояния населения. Потому что нищета и бедность усугубляют кризис. Во-вторых, от того, насколько разумно себя будет вести руководство. Казахстан, как мне кажется, - идеальная страна для осуществления евразийской идеи. Именно там встречаются Европа и Азия. Россия, при том что большинство ее территории находится в Азии, страна все равно европейская. Она мозгами европейская. Большинство ее населения живет в европейской части. Она лицом повернута - так или иначе - в западную сторону. Хорошо это или плохо – другой вопрос. Я, например, не считаю, что это хорошо. А Казахстан… Говоря про евразийство, я имею в виду не политическое движение евразийства, а соединение лучших черт Европы и Азии.
- Mixture (смешение – англ.)?
- Скорее, fusion (слияние – англ.), как теперь говорят.
- Вы известны еще и как большой знаток Востока. Вам никогда не приходило в голову, что демократия – продукт чисто европейский? Производное от принципа равноправия, принятого в общинах ранних христиан. Азия же всегда была иерархична. Не насаждает ли Европа демократию, как картошку, там, где она расти не может?
- Демократия, безусловно, не идеальная форма правления. И она действительно более приспособлена для западной модели. Я, правда, западную и восточную модель для себя классифицирую по другому принципу. Очень простому. Классическая западная модель – это примат индивидуалистических ценностей над коллективистскими. Классическая восточная, скажем, китайская, - это примат коллективистских ценностей. Община русская – это как раз от Востока. Интересы общины важнее интересов индивидуума. Демократия – это, с одной стороны, защита интересов каждой личности, защита чувства ее собственного достоинства. С другой стороны, именно в силу этого она предусматривает некоторое нивелирование. А люди не рождаются равными. Люди не равные – они разные. В этом и состоит их ценность. Потому что если вы поставите двух человек рядом, всегда один из них будет в чем-то лучше другого. А другой в чем-то другом будет лучше этого. Демократия все эти разности обстригает. В чем ее существенный недостаток? Не равен голос какого-нибудь пьянчужки и голос человека с мозгами, с душой, который платит большие налоги, приносит пользу государству. Не могут быть они равны! В то же время ничего более эффективного, чем демократия, на сегодняшний день не придумано.
- Полагаю, что придумано. И давно. Например, империи фараонов. Рабовладельческий строй – это марксистские сказки. А на самом деле там, с одной стороны, был класс зажиточных собственников, живших в долине Нила. С другой, ими правили жрецы, люди посвященные, обладавшие космическим знанием. И не важно даже, был ли тот или иной фараон личностью сильной или слабой: решения формировались в основном в жреческом «политбюро». То есть налицо схема воспроизводства государственной мудрости. Этот строй просуществовал четыре тысячелетия – дольше, чем какой-либо другой. На одном насилии такой срок не продержаться. И что это, как не доказательство эффективности системы, в сравнении, скажем, с советской, протянувшей чуть больше восьмидесяти лет?
- Я не сторонник монархической идеи в принципе. Она мне кажется опасной. И она многократно себя компрометировала, особенно в истории России. Да, мне нравится идея аристократического правления. Но аристократии не родовой, не по крови, а по личным достоинствам, по таланту. По готовности пожертвовать личными интересами ради интересов общества.
- Но здесь встает вопрос отбора.
- Да - как его производить? У нас, к сожалению, и не только у нас наверх попадают люди не лучшего сорта, а худшего сорта. Обычно.
- Это же закон.
- Закон. Понятно, почему, да? Во-первых, это люди, не способные к занятиям какой-то профессией, к ремеслу. Во-вторых, у них со сдерживающими факторами все нормально. У них толстая шкура, они готовы идти на компромиссы. Они, мягко говоря, этически гуттаперчевы.
О фильме «Азазель»
«В «Азазеле» халтурные детали прямо-таки колют глаза. Положение не спасает даже последний кадр, которого все читатели ждали с замиранием сердца. Лежащая на земле прекрасная оторванная ручка невесты Фандорина кажется уже не постмодернисткой страшилкой-приманкой в белой перчатке, а гонкогской пластмассовой поделкой из магазина "Смешные ужасы". Но самое обидное, что Земфиру и другой русский рок убрали: чего не хватало во всей этой бодяге, так это неважной игры на электрогитаре».
Gazeta.ru
Не видели фильм – и правильно
- Я вернусь к «Гласу народа» и вашей мысли про филеров, которая показалась мне не только изящной и глубокой, но и в высшей степени остроумной и прикольной. Но, к моему изумлению, я не увидел абсолютно никакой реакции на нее ни у Киселева - ну, Киселев давно нарцисс, слышащий только себя, - но и в Михалкове. Возможно, Никита Сергеевич никак не может выйти из образа Александра III. Потом, как мне показалось, вам стало скучно – и после рекламной паузы вы незаметно ретировались.
- Мне сказали, что во второй половине будет Борис Немцов. Мне с ним говорить неинтересно. Потому что Борис Немцов – профессиональный политик, а я нет. А с Никитой Михалковым мне было о чем поговорить. Тема художника и власти мне интересна вообще и применительно к Никите Сергеевичу в частности.
- У меня возникло ощущение непонимания Михалковым вас. И впоследствии я удивился, когда вы доверили экранизацию «Статского советника» его студии «Три Тэ». Мне показалось, что вы разные люди.
- Мы совершенно разные люди. По-разному смотрим на многое. Прежде чем подписать контракт, мы полгода встречались, пытаясь найти точки соприкосновения. И, в общем, нашли. Главное для меня, что Никита Михалков – человек огромного таланта, безусловно, творческий. И, возможно, понимает в кино в нашей стране больше, чем кто-либо другой. Мне хотелось, чтобы фильм, который он собирался снимать, не был бы публицистическим произведением. Чтобы мой сюжет и мои герои не использовались, как яркий фантик, куда заворачивают конфету, которая мне совсем не нравится и несимпатична. И мы об этом договорились. Именно поэтому я и подписал контракт.
- Мне казалось, что в его первых, искренних фильмах – «Пять вечеров», «Неоконченная пьеса» - мерцал настоящий гений. А потом, когда он стал работать для Запада, то стал делать, грубо говоря, советский валютный магазин «Березка». То есть угадывать желания потребителя, прежде всего американского.
- Мне тоже больше всего нравятся фильмы, снятые им в семидесятых – начале восьмидесятых годов. «Сибирский цирюльник» совсем не понравился. Да и «Утомленные солнцем» тоже. Хотя это в высшей степени профессиональное и талантливое произведение. Оно мне не понравилось по своей, так сказать, идейной составляющей. А кино – мастеровитое вполне. Но в «Статском советнике» - история моя, сценарий мой, изменить без моего согласия ничего нельзя, а передача настроения изобразительными средствами, ремеслом – этим Никита Михалков владеет очень хорошо.
- Но фильм же передан Меньшикову…
- Да, теперь снимать будет Олег Меньшиков, что для меня в каком-то смысле еще более интересно. Потому что, какого продукта ожидать от Михалкова, я более-менее представлял. Чего ждать от Олега Меньшикова – я не знаю. Человек он очень талантливый. Это любопытно, это будет что-то новое. А удачное или неудачное – там посмотрим.
- Когда в «Цирюльнике» сорокалетний Меньшиков играл двадцатилетнего кадета, это смотрелось, по меньшей мере, неловко. Он ведь тоже старше Фандорина.
- Ну почему? В «Статском советнике» Фандорину 35 лет, так что большой разницы нет.
- Каков удельный вес вашей личности в этом персонаже?
- Никакой. Нулевой.
- И вы не привили ему никаких своих черенков?
- Если не считать любви ко всему японскому и Японии, что для меня важно, то нет.
- И в Пелагии тоже?
- И в Пелагии тоже (смеется). В Николасе Фандорине - может быть, чуть-чуть. Не знаю, как назвать. Интеллигентский дискурс. Впрочем, он распространяется на всех людей моего круга.
- Самый любимый мой роман «Пелагия и черный монах» и вообще вся эта серия, как мне кажется, не менее киногенична, чем фандоринский цикл.
- Я - совершенно - с вами - согласен. И глубоко убежден, что в «Пелагии» больший визуальный и кинематографический потенциал, чем в «Фандорине». В особенности для российского кино. Там все построено на тех вещах, которое наше кино делать всегда умело и еще не разучилось. Экшн у нас снимать НЕ умеют. Не умеют делать даже монтаж экшна, триллера. У нас не умеют ставить трюки. Плохо с компьютерной графикой. А в «Пелагии» есть все, что у нас умеют делать: русская природа, психологизм, подтекст, тональность, полутона.
- Кого вы видите в роли Пелагии?
- Поскольку этот проект обсуждался и, возможно, воскреснет вновь, я бы не хотел про это говорить.
- Хочешь – не хочешь, а придется вернуться к проблеме фильма «Азазель».
- Угу (обреченно вздыхает).
- Сам я посмотреть не успел, но затем прочел горы критики в прессе и Интернете, а также услышал мнения десятков знакомых. Большинство сходятся в том, что картина не оправдала ожидания. Вам не обидно слышать такие определения, как «бодяга» на сайте gazeta.ru?
- Я, во-первых, этого не читал… Жена у меня все читает.
- Могу вам подарить: распечатка как раз с собой.
- Хм (читает). Да меня это совершенно… В данном случае фильм – это не мой продукт. Это продукт режиссера Адабашьяна.
- Но это же ваш клон?
- Это не клон. Я даже не могу сказать, что это мой ребенок, попавший в чужие руки. Здесь какое-то другое сравнение. Кстати, суждения о фильме есть разные. Меня больше интересуют мнения не критиков, а зрителей. Поэтому слежу за рейтингами и вижу, что фильм по большей части понравился людям, которые не читали моих книжек. Что для меня очень хорошо. Это значит, что они начнут покупать мои книжки, к которым раньше интереса не испытывали. То, что вы не видели этот фильм, правильно. И не смотрите его. Подождите, пока выйдет стандартный формат – несколько серий по 52 минуты. Он от этого выиграет. Потому что именно так фильм и задумывался. Если бы он писался, как 3,5-часовое кино, я по-другому писал бы сценарий, а Адабашьян бы по-другому снимал. По-иному была бы выстроена кульминация.
- Вы разочарованы в Адабашьяне?
- Хотел бы воздержаться от оценок этого фильма, потому что не совсем прилично. Все-таки я член команды, и это мои коллеги.
- У вас идут очередные проекты. Пол Верхувен будет снимать в Голливуде «Азазеля». Вы не боитесь опять наступить на грабли? Ведь Голливуд, экранизируя русскую классику, почти всегда снимал развесистую клюкву. В «Евгении Онегине» поют «Калинку-малинку». А в довоенном фильме «Анна Каренина» с Гретой Гарбо Вронский в косоворотке водит медведя на цепи. Вы же наверняка не сможете отслеживать съемки.
- Этот вопрос меня очень занимает. Я не хочу быть посмешищем среди своих друзей и знакомых, когда и если этот фильм выйдет. Поэтому в контракте есть пункт, по которому предусмотрен мой довольно существенный контроль.
- И присутствие на съемках?
- Нет. Мне ни к чему это делать. Пол Верхувен, во-первых, - не стандартный голливудский режиссер. Это человек европейского воспитания, с интеллектуальным бэкграундом. И он вообще очень симпатичный, очень понимающий. Мы чуть не каждый день переписываемся. Я бы хотел, чтобы кино снималось здесь, что существенно. И он вроде бы тоже этого хочет.
Акунин в Америке
Итальянское издательство Фрасинелли продало одному из крупнейших издательских концернов США «Рэндом хаус» права на публикацию на английском языке четырех романов Бориса Акунина: «Азазель», «Турецкий гамбит», «Левиафан» и «Смерть Ахиллеса».
Я человек ленивый и подолгу не работаю
- Григорий Шалвович, знаю, что вы не любите вторжение в вашу личную жизнь, в ваше privacy. Однако раскрутка ваших книг и фильмов предполагает известную степень публичности. Как вы намереваетесь это дело сочетать?
- Не то чтобы я был врагом общения с прессой – нет. Меня раздражает не это. Я очень хорошо понимаю, что если не ставить какие-то границы, то моментально превратишься в завзятого пустобреха, готового комментировать любые события. Свежие мысли у меня появляются не так часто. Мнения по разным поводам тоже довольно устойчивы. Это значит, когда тебя спрашивают одно и то же, ты должен одно и то же говорить. Попугаем быть не хочется. Кроме того, меня такого рода деятельность отвлекает от работы. Поэтому я взял для себя за правило общаться с прессой в перерывах между романами.
- Испытал это правило на себе (я ждал от Чхартишвили согласия на интервью полгода. – В.Б.).
- У меня сейчас был большой роман, я его полгода писал и с прессой не общался вообще. За это время накопилось много долгов, и поэтому сейчас такой период, когда я балаболю направо и налево, по больше части одно и то же. Потому что одно и то же спрашивают. Про Казахстан меня, правда, никогда раньше не спрашивали (смеется).
- Вы закончили второй роман из серии «Приключения магистра» про внука Эраста Фандорина Николаса (первым был «Алтын-толобас». – В.Б.)?
- Да. Он называется «Внеклассное чтение».
- Григорий Шалвович, вдохновение вдохновением, но с издательством у вас конктракт, и вы к определенному сроку должны сдавать рукописи.
- У меня контракты с тремя издательствами, в каждом из которых я веду одну серию. Издательство Захарова – это Эраст Фандорин, самая длинная и раскрученная серия. «АСТ» – это женский детектив (о монашке-сышице Пелагии. – В.Б.). И «ОЛМА-пресс» - современный детектив (о Николасе Фандорине. – В.Б.). У меня там нет сроков, хотя издатели, конечно, торопят каждый раз. И у них есть свои резоны, связанные с сезонами книжной торговли. Я стараюсь соответствовать. Но сроки для меня не главное. Главное – качество книжки, получилась она или нет.
- Что нам ждать от вас в этом году?
- В середине мая (2002 года. – В.Б.) в «ОЛМА-пресс» выйдет роман из современной серии «Внеклассное чтение». Это большой роман, в нем будет два тома. Тогда же примерно появится сборник моих новых пьес, который будет называться «Комедия и трагедия». Там две вещи. Комедия – это римейк одной пьесы Юкио Мисимы. А трагедия называется «Гамлет».
- ???
- Это расследование событий в Эльсинорском замке, которое ведет Горацио по фамилии фон Дорн.
- В одном из интервью вы говорили, что начало съемок «Статского советника» откладывается до зимы, так как в романе два главных цвета – белый и красный, кровь на снегу. А другие книги в какой цветовой гамме вы видите?
- Если «Турецкий гамбит», то это желто-коричневая гамма. «Левиафан» – что-то такое черно-синее, океан ночью. «Коронация» – нечто масленичное, кустодиевское, разноцветное.
- В контексте музыки вы свои романы не воспринимаете?
- Нет. У меня не аудиальное, а зрительное восприятие.
- Следующий вопрос простой: каково быть первым русским писателем?
- Не знаю, не пробовал (смеется).
- Тем не менее, о-очень многие считают, что это так.
- Ну, это совершенно не так. Потому что, во-первых, - уже сто раз говорил, и это никакое не кокетство, а абсолютная истина - я не писатель, я беллетрист. Тут есть принципиальная разница. Беллетрист – это массовик-затейник. А писатель – человек, для которого писательство органично, и он жить без него не может. Сегодня есть очень сильные русские писатели – именно писатели, которые не развлекают, а занимаются какой-то другой литературной работой.
- Можете назвать?
- Михаил Шишкин, например. «Взятие Измаила» – роман, который, с моей точки зрения, останется в истории русской литературы как некая важная веха. Недооцененная. Может быть, и не нужно, чтобы у серьезной литературы было слишком много читателей. Сколько человек, в конце концов, дочитало «Улисса» до конца? Сейчас в издательстве «Иностранка» я затеваю новую серию, которая так и будет называться – «Русская литература». Там для начала выйдут три романа, совершенно замечательных: про любовь - Сергея Гандлевского, философский – Леонида Костюкова и мистический – Григория Петрова.
- В сборнике вы выступаете в роли…
-…составителя. Мне хотелось показать, какое направление в нашей литературе я считаю перспективным.
- На следующий вопрос, если не захотите, не отвечайте. Судя по вашим книгам, вы человек и не верующий, и не атеист, а внерелигиозный, что ли. Хотя даже и Пелагия монашка, но романы о ней все равно мирские. Вы не считаете, что отсутствие духовных аспектов несколько обедняет ваше творчество? Или проклятые вопросы бытия для такого жанра, как детектив, избыточны?
- Во-первых, у меня в книжках достаточно проклятых вопросов бытия. По-моему, больше, чем этот жанр может выдержать. В связи с чем некоторые критики упрекают меня в назидательности и занудстве, и правильно упрекают. Что же касается веры, то это такая вещь: она либо есть, либо ее нету. Если она есть – это замечательно, это дар. Если ее нет – приходится жить с тем, что есть. Насильно себя поверить не заставишь. И никого не заставишь.
- Живя вдали от литературного мейнстрима, я иногда сочиняю разные теории. Одна из них такая: на рубеже тысячелетий Борис Акунин и Владимир Сорокин оказались Харонами, которые перевезли через Стикс в царство теней русскую классику. Говоря не так пышно, Сорокин явился патологоанатомом, который произвел вскрытие, а Акунин – бальзамировщиком, который сделал усопшую «как живую». Ведь, несмотря на изысканность языка, увлекательность сюжета и точность деталей в ваших книгах, обилие литературных аллюзий и подспудной ироничной пикировки с классиками позволяет думать, что все это не всерьез, игра, fiction.
- Не думаю, что я или Владимир Сорокин что-то можем сделать с русской классической литературой. Она продолжает быть живой и плодоносить. А мои детективы – это веточка, которая растет из этого огромного дерева. Во всяком случае, мне хотелось бы так думать. Если уж выбирать неприятные сравнения, я бы предпочел не «бальзамировщик трупов», а «продавец в розницу». Потому что то, чем я занимаюсь, - это вывод русской литературы на массовый формат. По сути дела, я паразитирую на теле русской литературы. Если выражаться более снисходительно по отношению к самому себе - я создаю культурную легенду, миф на фоне массовой культуры. Причем стараюсь делать это не только в рамках России, но и шире.
- Вы не считаете, что отомстили русской классике мастерством сюжета? В смысле фабулы она всегда была вялой и рыхлой. Единственный, кто владел сюжетной интригой, - Достоевский. Да и тот с натяжкой.
- Она и не ставила себе такой задачи (если не брать «Повести Белкина»). Эта литература не развлекала, а решала другие проблемы. Другое дело, что у нас здесь не было качественной беллетристики в силу различных культурных и исторических причин. Поэтому вот именно сейчас она и создается. Это очень благотворный и захватывающий процесс. И это поле, на котором много игроков - я не один. Мне кажется, что подобное броуновское движение продуктивно для культуры вообще и литературы в частности.
- Поделитесь, как вы себя дисциплинируете в работе, расскажите об элементах вашей творческо-технической кухни. Когда вы встаете, когда садитесь за стол?
- Я человек ленивый и подолгу в день не работаю. Кроме того, я быстро устаю. Но когда работаю, то работаю очень концентрированно и успеваю сделать много. Я встаю тогда, когда просыпаюсь. Это замечательно. Быть безработным в этом смысле – счастье. Проснуться не тогда, когда будильник зазвонит, а когда чувствуешь, что готов встать и голова уже работает. Она у меня работает лучше всего утром. Это не самое раннее утро, честно говоря…
- Московское утро.
- Да, часов десять. Летом раньше, зимой позже. Работаю часа полтора. Потом завтракаю и отдыхаю. Потом работаю еще часок. Иногда бывает третий урок: во второй половине дня на час-полтора еще сажусь.
- И сколько страниц за день пишете?
- Это зависит от этапа, на котором находится книга. У меня есть своя методология написания романа, которая делится на этапы. Собственно писанье – это когда уже все готово. Когда готов сценарий, он расписан по главам, и там есть все. Не хватает только описаний, эпитетов, диалогов. И тогда работа идет очень быстро. Главная часть работы над романом – это написание его сценария.
- Вы в голове его держите?
- Почему? На компьютере. (Показывает на мониторе директории – «план», «сценарий», «исправленный сценарий», несколько вариантов текста, «персонажи» и т.д.).
- Что еще появится в этом ящике Пандоры?
- Хочу сделать книжку «Кладбищенские истории», у которой будет два автора – Чхартишвили и Акунин. Первый напишет эссе, а второй – рассказы. Это истории про разные кладбища мира. Я парочку эссе уже опубликовал – про Донское и Хайгейтское. А всего кладбищ будет шесть. (Книга вышла в 2004 году. – В.Б.).
- При такой научной организации труда ваши герои ведут ли себя согласно утвержденному плану и не выкидывают ли коленца? Как у Грибоедова: шел в комнату – попал в другую…
- Сплошь и рядом выкидывают. Я теперь и пишу так, чтобы они могли вести себя свободно. И начинаю с персонажей, а не с сюжета. Работаю по системе Станиславского – про каждый персонаж я должен знать все. В том числе то, что в роман не войдет. Когда знаю историю персонажей, их характер, внешность и как их зовут (это очень важно – найти имя), то они начинают сами рассказывать сюжет. А ты чувствуешь себя, как взломщик сейфа: повернул туда, сюда, прислушался, щелкнет или нет, чик – и он открылся. И появляется полное ощущение, что история, которую я рассказываю, произошла на самом деле и эти люди действительно где-то существуют. Моя задача – не придумать, а правильно расслышать и рассмотреть, что там происходит.
- А вот «Комсомолка» написала, что вы пользуетесь трудом литературных афроамериканцев.
- Я видел эту статью. По-моему, это намеренная мистификация. Там много всяких шуток и хохм. Все полная чушь (смеется), но веселая, беззлобная. Какие литературные негры! Кого я пущу на свою кухню! У меня даже жена читает совершенно готовый продукт.
- Нужны ли вам расширители сознания в процессе работы?
- Вы имеете в виду наркотики, что ли? Допинги?
- Ну не знаю. Курево, кофе, музыка…
- Курить я бросил.
- Давно?
- Уже пять лет.
- А курили долго?
- Всю жизнь – лет с пятнадцати. Выпиваю я по вечерам с друзьями. А так мне не нужно никаких стимулянтов. Иногда бывает нужно отдыхать, когда чувствую, что устал.
- У вас есть какие-то отношения с читателями? И если есть, то какие?
- Я почти не встречаюсь с читателями, хотя меня постоянно приглашают и зовут. Мне кажется, писателю не нужно встречаться с читателями. Дело писателя – писать. Все, что он хочет сказать читателю, есть в его книжках. Если читатель не может оттуда это понять, значит, ты плохой писатель. И вообще не надо знакомить писателя с читателем. Тебе нравится писатель – читай его. Если он хороший писатель, то как человек обязательно тебя разочарует – окажется хуже, чем его книжки. Если не разочарует и окажется лучше своих книжек – значит, он плохой писатель, и ему нужно заниматься чем-нибудь другим.
- И у вас даже фан-клуба нет, хотя бы виртуального?
- Есть сайт fandorin.ru, к которому я не имею никакого отношения. Это клуб очень интересный и очень мне симпатичный. Я часто туда залезаю, потому что меня интересует даже не столько их мнение о моих книжках, сколько вообще темы, которые они обсуждают: смертная казнь, эвтаназия, еще какие-то. Мне лестно, что у меня такие читатели.
Москва, март 2002 года.
Опубликовано в газетах «Время» и «Книголюб»
4 друг, укрепив одну палочку под любезным Небу углом, изготовил Солнечные часы, называемые гномон. Из другой палочки он создал часы Лунные.