Искатели счастья
| Вид материала | Документы |
| Евгенич, добрый мой приятель |
- Концепция счастья в современной экономической теории, 108.92kb.
- В. Г. Михайлов «неутомимые искатели», Рассказ, 357.24kb.
- nethouse, 3986.41kb.
- «Никомахова этика», 6.03kb.
- Адам Джексон "Десять секретов счастья", 1104.34kb.
- «Основные источники счастья и здоровья», 30.93kb.
- Оправдание Тантры «Аня, ты погружаешься в пучину разврата!», 90.12kb.
- Проект компании "территория счастья", 215.55kb.
- Анализ работы школьного научного общества «Искатели истины» моу сош №44. 2010-2011, 87.25kb.
- Сказка о вернувшемся счастье, 79.73kb.
Евгенич, добрый мой приятель
Лёва грустил. Мой институтский друг Лёва сидел в полутысяче километров от Москвы, говорил со мной по телефону и рассказывал, как ему одиноко и грустно. Лев Евгеньевич попал после института в один заводов засекреченного НПО «Фрегат», где почти все его изобретения попадали в стол руководства и пылились там без дела. От нечего делать он закончил еще физмат университета, но и это развлекло его лишь ненадолго. На любовном фронте он также не добился успехов. Он просто не знал, о чем говорить с женщинами, а они его воспринимали несерьезным малым, чудаком, деревенские − «несамостоятельным».
− Знаешь, Юра, если бы ты сейчас не поднял трубку и не поговорил со мной… Я бы… Страшно сказать, что со мной бы случилось.
− А ты приезжай, − сказал я. − Брось всё и беги на поезд, а я тебя встречу. Ты еще успеешь на десятичасовой.
− Да? − отозвался он и мощно засопел. − А что! Сейчас поднимусь − и на вокзал. А?..
− Давай, Лёвушка. Жду.
Рано утром я стоял на первой платформе Курского вокзала, ежился от недосыпа и наблюдал, как медленно подъезжает горьковский поезд. Пошел следом за четвертым вагоном − там в окне махал мне растопыренной рукой друг. Видно мы стали стареть − обнялись, отшлепали друг друга по спине и… отвернулись, безуспешно скрывая мокрые глаза.
− Ну, ладно, что ты как девчонка, в самом деле!
− На себя посмотри, старый ты хрыч…
− Ну всё, всё…
− Ну и всё! …Слышал анекдот о гордости и смирении? Летит красивый гордый орел. Высоко забрался. Над ним фиолетовое небо, под ним проплывают крошечные города, поля, леса, моря, горы. «Я выше всех! − ликует он мысленно. − Я сильнее и мудрее всех! Я самый-самый!» …Вдруг чувствует, на его крыле что-то зашевелилось. Повернул он туда свою красивую голову и зорким глазом увидел воробышка. Тот снял кроссовки, натянул веревку и развесил носки просушиться. Пьет пиво, покуривает сигаретку и разглядывает пролетаемые пейзажи. Увидел воробей, что на него орел смотрит и небрежно бросает: «Ну и что?» − «Ничего…» − отвечает обескураженный орел. − «Ну и всё!»
Мы съездили ко мне домой. Я познакомил Лёву с Юлей, детьми, бабушками-няньками, позавтракали, часок поспали и отправились на прогулку по Москве. Юля почему-то всё время жалась ко мне, настороженно поглядывая на Лёву. А тот размахивал руками и восторгался всем и вся. Прошлись по Кузнецкому, заглянули в галерею, где была выставка отечественного сюрреализма, минут десять задумчиво стояли у полотна с рублями в нарезку. В букинистическом Лёва купил дореволюционное издание «Толкование Евангелия»:
− Буду изучать. Первоисточник больше озадачил, чем объяснил.
Потом он попробовал блеснуть знанием столицы.
− Вон там, за углом будет пивбар с демократическим пивом и посетителями. − На указанном месте оказался весьма дорогой ресторан со швейцаром при входе.
− А вон там книжный! − На месте бывшего книжного магазина сверкал бриллиантами ювелирный салон.
− А вот сюда со всего Союза в семидесятые годы съезжались модники за широкими галстуками… − Вместо галстуков на витрине тикали часы престижных марок, под ними − ценники с немыслимым количеством нулей. − И покупает же кто-то! − Растерянно скреб затылок Лёва. − Нет прежней Москвы, − вздохнул гость столицы. Потом улыбнулся и сказал: − Но есть другая − новая, незнакомая! И еще не известно, какая лучше.
С чужой и надменной Тверской свернули в сторону Патриаршего пруда. На пустой Малой Бронной увидели Александра Ширвиндта. Он подошел к белой машине, приоткрыл дверцу, вальяжно облокотился на крышу и, попыхивая трубкой, долго смотрел в нашу сторону. Мы с Лёвой одновременно оглянулись, но на улице кроме нас троих и артиста − никого. Тогда мы остановились и вежливо открыли в изумлении рты. Артист удовлетворенно улыбнулся и взмахом левой брови спросил:
− Ну и как я вам?
− Отлично, Александр Анатольевич! Вос-хи-ти-тель-но! − подтвердили мы, уважительно округлив глаза.
− Раз так, я, пожалуй, поеду. Простите, меня ждут! − сообщил он, ироничным прищуром правого глаза. − Без меня никак − всё искусство на моих плечах. Такая обуза!..
− Ах, как мы вас понимаем, − сочувственно засопели мы. − Счастливого пути, мэтр, и до встреч на сцене и экранах мира! − восхищенно крякнули мы, провожая уезжающую вдаль машину.
Потом вернулись в начало Тверского бульвара и встали в длинную очередь в «Макдоналдс». Я вспомнил своё посещение кафе «Лиры», которое стояло на месте этой канадской бутербродной, а Лёва рассказал о своем последнем неудачном блиц-романе:
− Иду как-то из гостей по кривым улочкам Кузнечихи. Под ногами грязь по колено, кошки шипят, крысы пищат, на цепях «лают псы до рвоты» − словом, вы уже оценили всю мрачную мистику ситуации. − Мы с Юлей понятливо кивнули. − За маленькими подслеповатыми оконцами по телевизорам демонстрируют триллер «Кошмар на улице Вязов», из-за чего местное население старательно охает и вопит в сладострастном ужасе…
− Лёва, − вклинился я с размаху, − у меня появилось чувство, что нам с тобой нужно попробовать вместе что-нибудь такое изобразить.
− Обещаю вернуться к этому вопросу чуть позже, − согласно кивнул рассказчик. Потом обвел повернутые к нему уши соседей по очереди и сказал: − А сейчас продолжим, господа. Итак, лунная ночь, притоны Кузнечихи, вой собак и вопли сограждан. А я один, утомленный после гостей, а до остановки троллейбуса топать и топать. Дай, думаю, попробую достучаться до чьего-нибудь отзывчивого сердца. Стучу в первую же дверь. Мне сразу открывает женщина в байковом халате с петухами, присматривается и распахивает объятья, куда и я падаю ввиду вышеобозначенной усталости. Просыпаюсь на рассвете и первое, что слышу: «Я из тебя человека-то сделаю!» Осторожно, эдак, приоткрываю глаз и вижу: стоит надо мной монументальная женщина с ручищами мясника дяди Жоры и точит огромный разделочный нож. Я от страха весь в комок сжался и затих. Как женщина отошла на кухню, я в секунду собрался, открыл окно и − дёру оттуда. За мной только воздушные вихри захлопали, как за болидом формулы номер один. Так из меня человека и не сделали!.. − печально завершил свой рассказ Лёва под участливые улыбки окружающих очередников. А тут с криком «свободная касса!» подошла и наша очередь.
В «Макдоналдсе» взяли мы по «Бигмаку» с молочным коктейлем и, пожевывая, попивая, побрели по бульвару. На скамейке сидели два длинноволосых парня в армейских высоких ботинках, куртках цвета хаки и в черных джинсах в обтяжку. Лёва прислушался и решительно подошел к ним:
− Простите, молодые люди, вы чехи?
− Да, мы из Праги, учимся в МГУ, − ответил один из них, почти без акцента.
− Как это хорошо! − воскликнул Лёва. Мы с Юлей стояли, ничего не понимая, и вместе с чехами внимательно наблюдали за ним. − Хорошо то, что я давно мечтал сделать, и сейчас сделаю! − Лёва глубоко поклонился и совершенно серьезно сказал: − От имени моего народа приношу вам, как представителям Чехословакии, наши самые искренние соболезнования по поводу вторжения советских танков на территорию вашей страны в 1968-м году. Простите нас, пожалуйста!
− Спасибо вам, честный русский человек, − сказал чех, что был ближе к нам. Они оба встали во весь, без малого двухметровый, рост и тоже слегка поклонились. − Ваши извинения принимаются. Простите и вы нас и нашу страну за убийство ваших солдат − ведь жертвы были с обеих сторон.
Потом чехи стали перечислять наших знаменитостей, а мы – чешских: певец Карел Готт, писатели Ярослав Гашек и Карел Чапек, режиссер Милош Форман, великие путешественники вокруг света на «Татре» Зигмунд и Ганзелка, химики Отто Вихтерле и Нобелевский лауреат Ярослав Гейровский, физиолог Ян Пуркинс, композиторы Сметана и Дворжак. Конечно, помянули чешскую сборную по хоккею, Мартину Навратилову, Театр марионеток, стекло «Мозер», настойку на 42 травах «Бехеровка», кнедли, пиво «Будвар», «Гамбринус», «Праздрой», «Козел», крепкую «Сливовицу», галлюциногенный «абсент», автомат «Че-Зэт». Оказывается, нас многое связывает и мы просто обречены на дружбу! Мы обнялись, похлопали друг друга по спинам. Юля удостоилась двукратного целования ручки. Несколько смущенно простились с парнями и продолжили свой путь.
Вскоре добрели до Дома Журналистов. Тут Лёва остановился и потащил нас внутрь. Гость столицы был в ударе, и мы не стали сдерживать его инициативу. Как ни странно, интеллигентная старушка у входа не потребовала от нас, как раньше, удостоверений Союза Журналистов. Лёва решительно спустился в подвал, пробежал по кафе, бару и ресторану, разглядывая стены. Успокоился он только в кафе у самого выхода, окна которого выходили на улицу. Мы заняли столик, заказали по большой чашке кофе и только тогда он объяснил причину своего странного поведения.
− Юра, ты читал Емельянова?
− Читал, − кивнул я. − Только мне показалось, что в его книге слишком много сенсаций и саморекламы. Это настораживает.
− Да ладно, сейчас не об этом, − махнул Лёва. − Ты помнишь, его рассказ о том, что здесь имеется картина, перед которой посвящают в масоны? Вот я и проверил. Нет.
− Может и нет, а может и есть, только её подальше с глаз долой убрали. Думаешь, ты один тут рыскал в поиске сенсации? И вообще, Лёва, эта тема неблагодарная. От нее тоска берет. Если эта всемирная организация на самом деле так сильна и законспирирована, то человеческими силами с ней не сладить. Тут только с Божией помощью можно оградиться от них. Помнишь, как в Библии: «Уклонись от зла и сотвори благо. Взыщи мира, и пожени и». (Пс 33,15) и еще: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…» (Пс 1,1)
− А ты знаешь, Юра, я тут недавно вычислил факт существование Бога, − выпалил Лёва и зажмурился, видимо ожидая оплеухи или оваций.
− Как это − вычислил?
− Логически. Изучая теорию поля, я почувствовал необходимость ознакомления с эволюцией. Она меня вывела на генетику, археологию, информатику. Потом порылся в теории большого взрыва. Изучил гипотетические модели гравитации, света, энергии, пространственно-временного континуума. И вот что я понял. Нынешняя наука перестала объяснять окружающий мир. Она занята созданием мифа. Там абсолютный хаос из противоречий и неразрешимых задач. Я интуитивно постоянно нащупывал некий предел человеческого познания, за который нас не пускают! Если можно так сказать, за той чертой упраздняются знания, логика, эксперимент − и человек попадает в область иррациональной веры. Короче говоря, я открыл для себя существование некой невидимой мощной силы разума, которая управляет всем мирозданием и нашим сознанием. Эта сила что-то позволяет нам открывать, а на что-то накладывает печать − сюда нельзя. Когда я согласился с этим логическим выводом, то есть, когда я поверил! в мощь этого сверхразума − вот тогда я и открыл для себя Бога. А потом стал читать Библию. Там почти все недостающие звенья цепи нашлись. И теперь я ищу Бога в реальной жизни. …Чтобы с Ним… Только не смейся! …Познакомиться.
− Тогда пойдем, − сказал я, расплачиваясь с миловидной девушкой-официанткой.
Мы спустились в подземный переход, пересекли Новый Арбат и вышли на противоположной стороне Гоголевского бульвара. Дошли до памятника Гоголю, поклонились великому писателю. Затем свернули в один переулок, еще раз в другой, и подошли к открытым дверям храма Воскресения Словущего.
− Мы сейчас войдем сюда, − сказал я. − Вы на листочек выпишите свои грехи из книжки. Потом во время вечерней службы священник будет принимать исповедь. Вы скажите, что в первый раз и протяните листочек. А дальше, как Бог даст. Пойдем.
Юля с Лёвой нерешительно потоптались, пришлось их легонько подтолкнуть, и вот мы уже внутри старинного храма. Там к вечерне завершали уборку, первые прихожане прикладывались к иконам. Мы встали к стойке, я протянул Юле и Лёве листочки бумаги и авторучки. Купил у девушки за свечным ящиком и положил перед каждым брошюрку «Первая исповедь». И они занялись исследованием своей души на предмет её греховности.
Они стыдливо прикрывали ладошками текст на бумаге. Они удивленно поднимали брови, узнав что-то новое для себя. Они сокрушенно качали головами и глубоко вздыхали − в душе происходила великая очистительная работа. Вот послышались первые возгласы хора. Вышел священник, положил на аналой крест и Евангелие, и мы встали в очередь на исповедь. После исповеди мы выстояли службу, обошли иконы − от них исходил аромат. Но больше всего нам понравилась рака с мощами святых. Прежде чем приложиться к ней, мы так долго читали таблички под медальонами, что стоявшие за нами в очереди стали ворчать. Мы извинились, я объяснил, что мы здесь впервые, тогда народ понимающе закивал, а один посоветовал купить фотографию раки со списком святых на память, что мы и сделали. Вышли мы из храма, я взглянул на них, не удержался и сказал:
− Какие вы красивые! Ну вот вы и познакомились с Богом. В таинстве исповеди Господь Бог лично общается с человеком. Священник здесь − только Его свидетель. Помните, какие слова говорил священник? «Властью, данною мне Господом Богом, я, недостойный иерей, отпускаю вам грехи». Сейчас ваша душа чиста как у младенца. Ох, если бы мы такими остались навсегда!
− Спасибо тебе, Юра, − тихо сказал Лёва. − Я и не думал, что это так просто и… близко. Ничего подобного я еще не испытывал. Мне очень хорошо!
− И мне тоже, − призналась Юля. − Спасибо тебе, дорогой. А ты заметил, что у меня все так гладко прошло, даже испугаться не успела. А в воскресенье − к Причастию!
− Заметил, − кивнул я. − Ты вот Лёву благодари − это он нас подвигнул на исповедь своим «вычислением Бога». Дивны дела Твои, Господи!
От пережитых волнений мы почувствовали приступ голода и зашли в арбатский «Кофе-Хаус». Я подошел к стойке, ждал заказ и поглядывал на своих друзей. Они сначала рассматривали странных парней, уткнувшихся в ноутбуки, девушек, весело щебетавших между собой и по сотовому телефону, не забывая постреливать глазками в сторону мужчин. Но вот Лёва что-то сказал Юле, она ответила, и у них завязалась беседа. Когда я подходил с подносом, до меня долетела фраза Юли:
− А я так тебя боялась! Думала, такой умный дядечка. Куда мне с ним разговаривать!
− А я тебя! − широко улыбался Лёва. − Ты такая красивая! Куда мне рядом с такой красавицей!
− Ну вот и наш гламурный зеленый чай с культовым штруделем, − встрял я в разговор. − Вы не соскучились?
− Какое там! Можно сказать, снова познакомились.
− Ну вот и славно, и трам-пам-пам, − пропел я из какого-то водевиля.
Потом пили чай, бродили по старому Арбату, дошли до американского посольства, сломали шеи, разглядывая высотку и вспоминая стихи «А на площади Восстания, у высотного здания стоит высотный постовой». Потом свернули на Малую Грузинскую и попали на выставку в подвале доме, где жил Высоцкий. Долго стояли перед необычными картинами: «Семь смертных грехов», «Предчувствие Бога», «Сон о потерянном рае», «Кони Апокалипсиса». В кафе к нам подошла художница, представилась: «Наталья» и попросила помочь вынести картину.
Мы с Лёвой несли огромное полотно с обнаженными девицами в стиле Кукрыниксов, а Наташа рассказывала, что эту картину сняли с выставки, потому что в комиссии одни профаны: «Классическую тему «Суд Париса» снять!» Потом нас не впустили в метро, и мы пешком дошли до какого-то особняка-развалюхи, в котором и находилась Наташина студия. Внутри помещение выглядело еще более запущенным. Всюду стояли, валялись, висели картины с карикатурным изображением обнаженных тел. Одна пышная фигура на полотнах часто повторялась. Наташа объяснила, что это любимая натурщица по имени Диана, которую она пишет больше двадцати лет. Художница сбросила со стола худющую облезлую кошку, достала из старенького холодильника «Ока» плетеную бутыль болгарского вина, колбасу и селедку. Разрезала. По мастерской разлился запах тухлятины. Лёва отшатнулся от стола и смущенно сказал, что эти продукты употреблять внутрь нельзя. Хозяйка посмотрела на него уничтожающим взором, но тут же забыла об этой мелочи, переключившись на «Суд Париса», видимо, излюбленную тему.
− А что за суд такой? − опрометчиво спросил Лёва.
− Ты совсем тупой? − взвизгнула Наталья. − Или прикидываешься?
− Да я по другому вопросу, Наташ, − смущенно объяснил Лёва. − Физика, математика, логика, статистика…
− Ну-ка расскажи что-нибудь, − сменила гнев на милость хозяйка.
− Существует семь неразрешимых задач, за решение каждой из которых один американский институт дает премию в миллион долларов, − сказал Лёва, пригубив красное вино. − Так вот одну из них я недавно решил − теорему Пуанкаре. А потом заглянул в Интернет и узнал, что её же решил один питерский математик Григорий Перельман, сын того самого Перельмана, который написал «Занимательную физику».
− Ну и что? − подпрыгнула Наташа. − Ты миллион свой получил? Может, дашь взаймы? Я бы тут ремонт сделала, персональную выставку организовала.
− Ни я, ни Григорий ничего не получили. Он отказался, а я и публиковать не стал. Ему предложили соавторство, он не дал согласия, за что выгнали из института. Сейчас живет с мамой на её пенсию и скрывается от папарацци. А мне сам процесс был интересен. Эта теорема подтверждает теорию происхождения вселенной из одной точки.
− Вот это да! − открыла рот Наталья. И восхищенно протянула: − Ну ты, Лёвка, и шляпа! Ну ты и гений! Ну ты и лох…
− Дай руку, друг, − сказал я, протягивая к нему обе конечности. Мы обнялись. − Вот это уважаю, Лёвушка! За это я и перед тобой, и перед Перельманом цилиндр снимаю.
Вышли мы от художницы поздно ночью, неся подмышкой два небольших полотна с вариацией на ту же на тему «Суд Париса». На сероватом небе поблескивали несколько блеклых звездочек. С Москвы-реки веял приятный ветерок. Мы еще долго бродили пешком и весело разговаривали о том, о сём. Нам было удивительно хорошо вместе.