Искатели счастья

Вид материалаДокументы
Печаль великого гроссмейстера.
Подобный материал:
1   ...   43   44   45   46   47   48   49   50   51

Печаль великого гроссмейстера.


В то утро мы и не знали, что почти всё, что мы наимпровизировали в нашей «экстраполяции», воплотится в реальной жизни. Только ушли Лёвушка с Олёнкой не по Руси бродить, а в нашу общину, о которой и пойдет речь.

Началось это, пожалуй, в те времена, когда православное сообщество разделилось на две части. Это был не раскол, а та самая ситуация, о которой Апостол сказал, что надобно быть и разномыслиям, дабы выявился искуснейший. Тогда в церковной среде шла полемика между сторонниками и противниками канонизации Царя Николая Второго.

Наш духовник отец Марк не только не сомневался в святости Государя и его семейства, но вместе с диаконом написал два списка с государевых икон и поместил их в алтаре. В день убиения Государя с семейством он отслужил молебен и обошел крестным ходом свой храм. Обе иконы во время крестного хода сначала благоухали, потом покрылись росой мира и пролились целебными слезами. В тот день довелось и мне участвовать в нашем приходском прославлении Государя-страстотерпца. А по молитвам отца Марка − еще и увидеть будущего Государя в тонком сне.

Той бессонной ночью, когда на черном небе за окном вспыхивали зарницы далекой грозы, когда граница между сном и явью исчезла… Я отчетливо увидел следующее.


Это случилось за несколько дней до начала Третьей мировой войны.

В Москву прилетел некий господин, которого встречали с особым почтением. Это выражалось не в личной встрече первых руководителей государства, ни почетным караулом, а покорным исполнением воли высокого гостя. Он вел себя так, будто именно он и был хозяином положения.

У трапа самолета его приезд для вечерних новостей снимали только правитель­ственные каналы телевидения. Господин сверкнул белозубой улыбкой, взмахнул рукой и, не дойдя до шеренги высших чиновников, скрылся в черном лимузине, стоявшем у трапа самолета.

− С приездом, господин Великий Гроссмейстер, − воскликнул сидевший в машине седой мужчина в черном костюме.

− Просто Гроссмейстер, − бросил тот, глядя в окно. − А то получается «масло масляное».

− Но, по-моему, это будет звучать излишне демократично.

− Вы имеете в виду тех шутов, которые двигают игрушечные фигурки по клетчатой доске? …И считают, что заняты чем-то серьезным? Полноте! Мы-то с вами знаем, что гроссмейстер может быть только один на весь мир.

− Совершенно с вами согласен. Как чисто вы говорите по-русски!..

− Я на всех языках говорю чисто. Мы поедем, наконец?

− Но мы еще не знаем, куда? Вы не выбрали апартаменты, которые вам подойдут. Мы заказали для вас три номера.

− Пусть все три останутся за мной. А сейчас едем в первый по списку.

− Вот, господин Гроссмейстер, предлагаемая вам программа…

− Никакой программы, − сказал тот, даже не глянув на протянутый буклет. − Я буду встречаться с теми и тогда, когда мне это будет удобно и желательно. Они мне будут еще навязывать свое мнение!..

− Нет, что вы! Ни в коем случае, − засуетился встречающий. − Но как же сегодняшняя встреча с самим? − он поднял глаза кверху, где сквозь голубое стекло люка белели кучевые облака. − Для вас специально оставлено окно в три с четвертью часа.

− Когда скажу, тогда и примет, − пробурчал гость. − Невелика шишка.

Остальное время до самой гостиницы «Балчуг» в салоне лимузина царила тишина. Гость не без любопытства смотрел в окно, не на здания, − на людей.

В свой президентский номер он вошел один, бросил через плечо встречающему господину «свободен» и захлопнул за собой дверь. Сел в кресло, из кармана достал трубку телефона, нажал кнопку и сказал: «Через час едем в бункер». Этот час он просидел в кресле с закрытыми глазами.

Бункер находился на глубине сорока метров и представлял собой бетонное сооружение, построенное для управления страной на случай ядерной войны. Гроссмейстер расположился в центре зала управления. Перед ним на огромной стене светились десятки экранов.

− Начнем, − сказал он худощавому помощнику Дэну из компьютерных гениев. Тот сел за пульт и положил длинные пальцы пианиста на клавиатуру. На экранах стали сменяться картины. Замелькали лица знаменитых людей, программы новостей, шоу-программы, кинофильмы, реклама.

Гроссмейстер сидел в кресле, сложив руки на трости с золотой головой льва и с полусонным выражением лица смотрел на экраны. Иногда он поднимал руку, и Дэн ставил метку на картине. Через час-полтора важный зритель попросил повторить помеченные кадры, к которым он проявил интерес.

− Эти что делают? − спрашивал он.

− Жрут, − пояснял Дэн. − Это кулинарное шоу.

− А эти?

− Это юбилей. Тут принято льстить и засыпать подарками.

− Это что?

− Вручение призов фестиваля.

− За что? Я не помню ни одного талантливого фильма за последние десять лет.

− Но они служат вам верой и правдой! За это им честь и слава.

− А эти счетоводы что делят?

− Заседание антикризисного комитета. Они деньги раздают. Нашим, конечно.

«Одни уроды и жулики. Ну хоть бы одно умное лицо!» − бурчал под нос Гроссмейстер.

− Ну-ка, дай тот ролик с главным храмом. Там что-то необычное было…

Все мониторы стали одним огромным экраном. Сначала долго показывали руководство со свечами в руках, потом роскошные фрески и золотой иконостас. Но вот Гроссмейстер напрягся и впился в экран глазами. Дэн замедлил показ. Великий зритель разглядывал лица людей в храме.

− Теперь тоже, только в других храмах.

Снова на экране появились лица простых людей: бородатых мужчин, женщин в платочках, детей, стариков… Гроссмейстер вглядывался в них, как Черчилль на обходе русских солдат почетного караула в Москве.

«Почему эти-то за мной не идут? Какие светлые лица! Какие глубокие глаза! − бормотал он под нос. − …Ну почему мне достаются одни уроды с рылами вырожденцев, с бегающими поросячьими глазками?»

…В кармане пиджака Гроссмейстера запищал телефон. Он достал его, взглянул на экран дисплея и удивленно вскинул брови. Поднес трубочку к уху и замер, приоткрыв рот.

− Но как вы узнали? Впрочем, что это я… Простите. Да. Конечно. Немедленно буду.

Гроссмейстер надел парик, поработал над гримом лица, оделся в поношенный плащ, нахлобучил кепку и вышел из номера.

За столиком неприметного кафе в одном из центральных московских переулков сидел один единственный посетитель. Гроссмейстер подошел к сидящему, слегка поклонился и, получив разрешение, присел на свободный стул.

− Или у вас самая невидимая в мире охрана, или ее вообще нет, − сказал Гроссмейстер мягким голосом.

− Ты знаешь, кто меня охраняет, и насколько эффективно, − сказал хозяин.

− Однако вы здесь инкогнито, − слегка улыбнулся гость.

Хозяин взглянул в глаза Гроссмейстеру. Тот, будто обжегшись лучом лазера, опустил глаза и часто заморгал.

− Не забывайся. Привык иметь дело с холопами.

− Простите.

− Приехал кошельком трясти и собирать урожай? Ты же знаешь, что твои деньги ничего не стоят.

− Они пока работают…

− Да, верно, натворил ты у нас бед.

− Все в рамках дозволенного.

− Скажи… Как ты там себя называешь сейчас?.. Гроссмейстер? Шут гороховый! Скажи, неужели тебе не противно падаль подбирать?

− В смысле?

− Падаль − это то, что падает. В животном мире это трупы, в человеческом обществе − падшие люди.

− Но ведь люди! Божьи создания!

− Те, кто Божьи, никогда за тобой не пойдут. Оглянись. Ты видишь людей. Сколько из них тех, кто молится Богу? Они незаметны, они это делают сокровенно, при закрытых дверях, ночами. Они не лезут на экраны вашего телевидения.

Гроссмейстер выпрямил спину, вцепился в край стола, побледнел.

− Видимо, тяжко тебе тут приходится, − сказал хозяин. − Храмы, наверное, за версту обходишь?

− Не все. Впрочем, вы правы. С каждым часом мне хуже. Пора улетать.

− Да уж. Скоро праздник. Будет крестный ход. Можешь и окочурится.

− Простите, позвольте мне откланяться.

− Прежде чем ты дашь дёру, изволь проявить вежливость. Некрасиво обращаться к человеку, не называя его.

− Простите, ваше величество!

− Вот так уже лучше, господин падальщик. Ладно, беги, лукавый предтеча. Беги, актер погорелого театра. А то ведь на подходе разочарованная обманутая публика. Могут тебе и личность попортить. Слышишь «гром победы раздавайся»?

− Я больше не могу, ваше величество! Отпустите! Прошу…

− Свободен.

− Слушаюсь и повинуюсь.

Тот, кто называл себя Гроссмейстером, встал и, согнувшись, будто от боли в животе, быстрым шагом удалился.

Хозяин смотрел ему вслед и шептал:

− Сколько людей соблазнил! Ну ничего, многие скоро очнутся от этого наркотического сна. Последнее слово будет за нами. Помоги мне, Господи.


…Вдруг я понял, что стою рядом с Государем. Он поднял на меня глаза и сказал: «Знаю, вы ждете моего прихода к власти. Не волнуйся, я приду, когда будет на то воля Божия, когда вы будете готовы меня принять, как желанного гостя и хозяина. Прошу ваших молитв».