Илья немцов XXX гончар из модиина

Вид материала

Книга

Содержание Коэн матитьягу.

Подобный материал:

• Качества, 255.57kb.
• Novosibirsk Siberian University of Consumer’s Cooperation Appendix to the Diploma No., 62.78kb.
• Телефон X-XXX-XXX-XX-XX • Электронная почта xxxxxxxxx@xxxxxx, 40.45kb.
• Телефон X-XXX-XXX-XX-XX • Электронная почта xxxxxxxxx@xxxxxx, 45.18kb.
• Телефон X-XXX-XXX-XX-XX • Электронная почта xxxxxxxxx@xxxxxx, 39.54kb.
• Іван Макарович Гончар, 76.57kb.
• Печерський районний суд м. Києва, 97.59kb.
• Русская литература. Электронный учебник, 348kb.
• Журналы Бояшов, Илья, 27.91kb.
• Программа XXX научной конференции судентов, магистрантов, аспирантов и учащихся лицейных, 1397.18kb.

, тогда же это были необычные проделки горшечника и его веселившихся гостей.


Перед самым отъездом Эста подошла к Эльазару. Она молча посмотрела ему в глаза. Взгляд её был пристальным, настороженным, умоляющим.

И этот взгляд сказал ему более чем миллион слов. Она признавалась ему в любви. Она умоляла ответить ей.

Эста знала, что невеста Эльазара погибла, и, полюбив его, чувствовала себя виновной. Но эта любовь давала ей силы жить, дышать, надеяться и, наконец, преодолеть дорогу к нему, столь долгую и опасную.

Переполнявшие её чувства, готовы были излиться буйной радостью или безысходным горем.

Она стояла перед ним на крайнем пределе душевных сил. Прощаясь с ним, она окончательно поняла, что без него её дальнейшая жизнь теряет всякий смысл.

Она стояла и молчала.

И Эльазар разом всё понял, он не поверил своему счастью. Еще там, в Дура-Европосе в нем боролись вспыхнувшее чувство любви к гордой рабыне и долг перед соплеменницей, попавшей в столь трагическое положение.

И, когда у него неожиданно появились деньги, он счел своим долгом выкупить Эсту из рабства. Потом, узнавая её все больше и больше, он понял, что любит эту умную и несчастную женщину. Именно эта любовь и пробудила в нем желание помочь ей возвратиться в родной дом. О большем от тогда не думал.

Еще не затихла боль утраты Ривки. К тому же ему представлялось, что признание в любви девушке, которую он выкупил из рабства, обяжет её, хотя бы из-за благодарности, ответить взаимностью.

Принять же любовь только из чувства благодарности, Эльазар считал большим грехом. Ибо то была бы любовь по принуждению. У неё в жизни и так было более чем достаточно принуждения, размышлял он. К тому же любое принуждение было чуждо душе горшечника.

Теперь, глядя на стоявшую перед ним Эсту, он вдруг осознал, что безвозвратно потерял долгих три года.

Он отчетливо услышал в её молчании, крик безнадежного отчаяния. Ощутил всю мощь бушевавших в её душе чувств. И тогда прорвалась гигантская плотина сдерживаемой годами любви. Как во сне, он шагнул к ней, обнял. Приник лицом к её волосам. И Эста разразилась громким плачем облегчения.

Она не скрывала слез, не вытирала их, и от этого, её серо-зелёные глаза стали подобны двум предутренним звездам, излучавшим свет в бесконечной темноте неба.

В эту ночь они были вместе.


Свадьба была назначена на конец четвертой недели месяца тамуз , 3593 года от сотворения мира, сразу же, после сжатия первого снопа. Свадебное торжество под хупой будет вести сам коэн Матитьягу.

- Так, что, друг и брат мой, жди много гостей. За нами дело не станет! - сказал на прощание Шауль. - Будем бесконечно рады вновь встретиться на земле наших предков. И, поверь мне, это будет веселье, о котором мечтают многие иудеи Иберики.

Эльазар и Шифра провожали гостей до окраины Модиина, до того места, где начиналась новая дорога, идущая к Лахишу и далее к Аскалону.

Где-то там, на краю земли иудейской, качался корабль, который повезет дорогих гостей к Геллеспонту и далее к причалам Гераклеи Понтийской.

12. КОЭН МАТИТЬЯГУ.
    

В тот смутный период, радостные события были явлением из ряда вон выходящим. Куда чаще люди встречались на похоронах. Сидели шиву. Стоны и плач разрывали тишину ночи.

Кто-то из иудеев, изменивших вере отцов, донес Апеллесу о построенном в горах Доме собраний , где иудеи тайно встречаются не столько для деловых разговоров, сколько для совместных молитв, особенно по субботам и другим важным праздникам. Там же они проводят свадебные церемонии, брит-мила и осуществляют иные, запрещенные властями ритуалы.

Было донесено и точное место нахождения, названного выше, Дома собраний. Прилагался список селений, а также имена людей из этих селений, постоянно посещающих его

Апеллес время от времени совершал карательные акции против этих селений и живших там людей. Сжигал поля с дозревшим урожаем. Жестоко избивал упрямых фанатиков, устраивал показательные казни. И лишь сам бейт- кнессет не трогал, оставляя для каких-то особых целей.

По мере усиления репрессий, увеличивался поток исчезающих жителей. По одиночке или небольшими группами, они уходили в горы к хасидеям. Нередко уходившие заманивали с собой иудеев-сикофантов, которых затем пастухи находили мертвыми.

Время кровавой развязки неумолимо приближалось. Наступил 3592 год от сотворения мира.

В тот период в округе Модиина находилось множество еврейских поселений и небольших городов. По сложившейся издавна традиции, здесь занимались выращиванием пшеницы, ячменя и овса. Производилось множество ремесленных изделий.

Разводили в округе скот и птицу. Особенно кур.

Куриный рынок Иерусалима всегда был прибыльным местом, но спрос на птицу еще больше увеличился, после того как Синедрион запретил разведение кур в самом городе. Этот запрет последовал за куриной чумой, прокатившейся по городским кварталам. Он, однако, давал хорошие заработки жителям окрестных городов и поселений, привозивших на рынки столицы отборную птицу.

В юго-восточной, гористой части округа раскинулись обширные оливковые рощи. Серебристые деревья, высотой в 2-3 метра, покрывали множество холмов. В осенние дни, когда начинались бесконечные ветры, холмы приходили в движение, и предгорье покрывалось гигантскими серебристыми волнами.

На склонах холмов, окружавших Модиин, на возвышенности Титура и вдоль русла реки Аялон зрели сладкие сорта винограда. Именно из этого винограда делали превосходные вина. Лучшие же гроздья, с наиболее крупными ягодами, выставлялись на продажу в небольших плетеных корзинах.

Отсюда, из округа Модиин, поднимались к Иерусалиму караваны тяжело навьюченных мулов, лошадей и верблюдов.

Продукты окрестностей Модиина славились среди жителей столицы. Особой гордостью округа были субботние вина и оливковое масло.


Следуя строгим канонам храмовой службы, маслоделы Модиина готовили капля к капле елей - золотистую незамутненную жидкость, затем, соблюдая строжайшие правила и предписания, заполняли ею небольшие глиняные кувшины.

Особым решением первосвященника, опечатывание кувшинов было доверено коэну Матитьягу бен Йоханан бен Шимон из рода Хасмонеев. В этих целях была изготовлена специальная золотая печать и торжественно ему вручена в священных стенах Храма. С этой печатью Матитьягу никогда не расставался.

Выбор был не случаен. Старый коэн слыл великим знатоком Торы и пользовался глубоким уважением жителей. К его голосу прислушивались старейшины Синедриона и высшие представители власти.

Для изготовления кувшинов под елей для храмовой меноры, коэн Матитьягу среди множества хороших гончаров выбрал именно Эльазара, чьи золотые руки приводили в изумление даже весьма почитаемых греческих керамистов и художников.

Однако же находились люди, хотя и не из близкого окружения коэна, которые ставили под сомнение его выбор. Эти люди намекали, что Эльазар подкупил Матитьягу.

- Кто не знает, - шепотом передавали они друг другу, - что еще два года тому назад горшечник отдал коэну массу денег на строительство бейт-кнессета?..

Как знали и то, что эти деньги горшечник получил от купца Эфранора за тяжелый двухлетний труд.

-Лучше бы выстроил себе настоящий дом и купил красивую одежду, привозимую тем же купцом, - говорили они, - люди, зарабатывающие значительно меньше, и те уже обзавелись шелковыми халатами, туниками и нарядными сандалиями, правда, из некошерной кожи. А этот ходит всегда в одной и той же хламиде, разве что выстиранной. Да и двор его провонял от постоянной копоти и дыма.

Хоть бы пощадил свою бедную сестру - круглую сироту! - сокрушались они.

Другие завистники говорили, что Матитьягу благоволит Эльазару из-за того, что у горшечника то же имя, что и у любимого сына коэна.

- Кроме того, - нашептывали они, - Матитьягу получает от горшечника неплохие подарки, например, кувшины для отборного вина, которым славился погреб семейства Хасмонеев.

Однако обо всем этом опасались говорить вслух, потому что все знали: - за любую вещь, полученную от горшечника, коэн платил полноценными сикелями, пшеницей или хорошо выстоявшимся вином, к которому у горшечника было явное почтение, особенно после рекрутской службы.

На все эти пустые слова, Матитьягу, как правило, не обращал внимания. Его тревожили иные мысли, которые он хотел бы скрыть даже от самого себя.

Антиох назначил Менелая первосвященником!…Даже в мыслях Матитьягу не хотел говорить плохо об иудее. Но этот человек, продавшийся язычникам, способен принести много горя и слез своему народу. ,, И вообще, иудей ли он? - и сам отвечал: - Иудей, но его животная душа победила иудейский дух”.

Страшно было и то, что последователи Менелая, эллинизированные священнослужители, набирали все большую силу, и это было особенно опасным!

Их стараниями в дома иудеев начали проникать языческие идолы. Они губили целые семьи, сеяли раздор и ненависть. И в этом была великая боль души, не покидавшая коэна.

Тем не менее, когда пришло время доставить кувшины с оливковым маслом для меноры Храма, коэн Матитьягу, был готов. Как и в прежние годы, собственноручно обмотал каждый кувшин сеткой, извлеченной из старых кактусов, и уложил в переметные сумы.

Отдельно был упакован иссарон - десятая часть эфы, прожаренного, тщательно очищенного и измельченного ячменного зерна. Иссарон предстояло возложить на алтарь Храма.


В вечерних сумерках начала месяца тамуз в просторном дворе Хасмонеев собралось много народа. Завершалась подготовка каравана, к восхождению в Иерусалим.

Кроме доставки елея, что было особенно почётной миссией, многие ехали к утреннему базару. Ослы и мулы были загружены плодами деревьев. Светлели мешки со сладкими, как мёд, рожками. Грудами высились свежие и вяленые финики. Особенно много в этом году было инжира.

Сохранение нежного инжира, только что собранного с дерева, было заботой Шифры. Еще ранней весной, когда ветки, растущей вдоль Аялона, лозы, были гибки и прочны, она сплетала из них большие плоские корзины круглой форма. Эти корзины она хранила в погребе, чтобы они не пересыхали.

Когда приходило время сбора плодов, Шифра извлекала корзины из погреба, устилала дно промытыми листьями, того же инжирного дерева. Бережно укладывала на них нежные плоды. Слой листьев, слой плодов. По четыре слоя в каждую корзину. Затем перетаскивала корзины в погреб. И извлекала их из погреба, лишь накануне отправки на базар.

С прибытием каравана на иерусалимский рынок, знающие люди тот час спрашивали инжир Шифры. И она с удовольствием отсчитывала ягоды. Купившие не утруждали себя поисками удобного места, они, тут же поглощали прохладные, истекавшие медом плоды.

Среди отвозимых на рынок товаров, были и высоко ценившийся дикий мед, и множество кувшинов с вином, бесчисленное количество пучков и пучочков лечебных трав, и всегда требовавшиеся душистые приправы.

В центре двора коэна Матитьягу находился большой четырехугольный камень, каких множество разбросано в округе Модиина.

Горячее солнца, зимние дождей и ветры за долгие годы до блеска отшлифовали поверхность камня, оставив нетронутыми лишь его углы. Быть может, эти углы были погружены в тень, густо растущего кустарника или же состояли из более прочных горных пород, но факт остается фактом - углы большого плоского камня были заметно приподняты.

И эта приподнятость углов придавала камню отдаленное сходство с жертвенником, находящимся в Храме, что вызывало внутреннюю убежденность жителей в особом его предназначении. Поэтому каждый, едущий на базар, незаметно возлагал на этот камень небольшое количество лучших, выращенных им, фруктов, гроздь винограда, кувшин оливкового масла, пучок душистой травы, глиняные горшки, подносы или чашки.

В итоге обширная плоскость камня оказывалась заполненной, подобно обильному столу. Это обилие не пропадало зря. Доверенные люди коэна, возглавляемые кузнецом Шмуэлем, туту же делили все это богатство и разносили нуждающимся, особенно, многодетным односельчанам.

И была еще одна, не менее важная, функция у этого стола. Во время свадеб или праздника первого снопа, наступающего в Шавуот, здесь укрепляли большой масляный факел, и он до глубины ночи освещал не прекращавшееся веселье.

Однако с тех пор, как Апеллес обложил жителей, зажигающих факелы, непосильным налогом, огни в Модиине появлялись все реже и реже, пока и вовсе не исчезли.

Вот почему сегодня факелов не зажигали, хотя в селении и царило приподнятое настроение, связанное с восхождением к Иерусалиму и надеждами на успешный базар. Пользовались тусклым светом молодого месяца - саара, и выработавшейся с годами привычки видеть в темноте.

Чтобы успеть к открытию рынка и занять хорошие места поближе к главным воротам, где всегда было много покупателей, Матитьягу поторапливал сыновей.

На этот раз поднимались к Святому городу все пятеро: Шимон, Йоханан, Иегуда, Эльазар и Ионатан.

Видя, что Шимон всё еще возится у своего мула, Матитьягу подошел к нему и чуть слышно сказал: ,, Иной час стоит целого года”. И в ответ услышал:,, Я готов, отец.”

За Иегуду Матитьягу был спокоен. Тот хорошо знал свое дело. Его лошадь была оседлана. В длинных складках хламиды надежно спрятан короткий кованый меч.

Дорога к Иерусалиму, особенно ночью, была небезопасной. Бывали случаи, когда на караваны нападали грабители. Часто это были дезертиры, набранные в греческую армию из завоеванных стран. Они неплохо владели оружием, были отчаянно дерзки, и поэтому Матитьягу разрешил вооружиться и остальным сыновьям. Он лишь требовал осторожности и тщательного скрытия оружия.

Было нежелательно встретиться с греческим армейским патрулем, который бы обнаружил вооруженных еврейских землепашцев. Это могло грозить штрафом или новым большим налогом, но могло превратиться и в вооруженную схватку, чего всячески старый коэн хотел избежать.

Иегуда подошел к отцу, опустил на землю свёрнутый в рулон ковёр. Неторопливо развернул. В ковре оказались четыре коротких кованых меча, точно таких же, как у самого Иегуды. На каждом мече были ножны, изготовленные из оливкового дерева.

Не без удивления, Матитьягу осмотрел оружие, особенно ножны. Они были необычно красивы. Волны текстуры, хорошо выстоявшегося дерева, плавно опускались вниз, к спрятанному в ножнах острию. На каждой из сторон, были выжжены слова дорожной молитвы.

Перехватив внимательный взгляд отца, Иегуда начал виновато переминаться с ноги на ногу. Нагоняя не избежать. Оружие было явно куплено на деньги, отчислявшиеся отцом на будущую свадьбу.

Матитьягу хорошо знал слабость сына – любовь к оружию - и не стал его упрекать. Впереди была нелегкая, полная опасности, дорога. Он лишь сказал, возложив вытянутые руки на оружие : ,, Пусть это оружие никогда не понадобится для убийства человека! “

- ,, Амен! “ - ответили сыновья.

Затем Матитьягу осмотрел каждый меч в отдельности, проверил каждую букву текста, выжженного на ножнах. Был явно доволен. Сказал: ,, По возвращении отнесешь кузнецу Шмуэлю кувшин вина из тех, что заперты в малом погребе.”

Иегуда радостно присвистнул. Отец не только простил его, но и одобрил. Вино из малого погреба обычно доставалась особо почётным гостям.

- Братья мои! Где же вы? - озорно зарычал Иегуда. - Навались, у кого сикели завелись! - И с удовольствием передал каждому из братьев предназначенное ему оружие. Отцу же он подал посох.

То был не обычный посох, продающийся на рынке. Этот посох еще ранней весной Иегуда изготовил собственными руками и подарил отцу.

В ту пору сильные порывы ветра сломали старый ствол рожкового дерева – харува. Этот ствол упал на ногу, стоявшего неподалёку Матитьягу и сильно его ушиб. Отец долго не мог оправиться, с трудом передвигался.

Однажды, охотясь в горах, Иегуда наткнулся на необычное дерево. Его ровные длинные ветки были прямы и устремлены кверху. Выбрав одну из них, толщиной в два пальца, Иегуда срезал её. При этом обнаружил, что дерево обладало необычной прочностью. Из этой ветки Иегуда и сделал отцу посох.

По всей длине посоха прорезал спираль в виде виноградной лозы, обвивающей палку, а на спирали высек начальные буквы всех десяти заповедей.

Верхнюю часть посоха он округлил, чтобы было удобно большой и сильной руке отца. Нижнюю часть заострил особым образом, и в этом заключался секрет Иегуды.

Посох мог служить не только надежной опорой, но и, в случае надобности, превращался в настоящее копье, удобное для метания. Естественно, это был секрет лишь самого изготовителя посоха, но он никогда не раскроет его отцу.

Иегуда хорошо знал миролюбивый характер отца и не хотел его огорчать. Отец не любил оружие. Но однажды, когда в Старом ущелье они собирали хворост для топлива, на них напала большая стая голодных одичавших собак, сражаясь с ними, отец использовал посох именно как копьё. И это открытие было приятно Иегуде.


Обширный двор коэна Матитьягу - главного священнослужителя округа и полномочного представителя иерусалимского первосвященника, заполнился людьми. Здесь были те, кто со своим товаром отправлялся на рынки столицы и немало провожающих.

Вскоре мужчины, сгруппировавшись у большого четырехугольного камня, приступили к вечерней молитве - маариву. Присутствие этого камня, связывало невидимыми нитями жизнь селения с Господним Храмом, вселяло спокойствие и надежду.

Как всегда перед дорогой, отложив в сторону посох, коэн Матитьягу неторопливо развернул таллит, накинул его на голову. Начал тихо молиться. Мужчины последовали его примеру.

Матитьягу чуть покачивался, шепча слова молитвы. Он пытался сосредоточиться, но тяжелые вести, недавно полученные от старого друга из Бет-Хорона, не давали ему покоя.

Ярость захлёстывала его душу. Действия Менелая были наихудшим из предательств! - стучало в висках Матитьягу, и он еще туже затягивал таллит на своих плечах.

Он вымалывал у Адоная прощение, что не в силах совладеть с собой.

Сам же твёрдо решил, что во время привала в Бет-Хороне, поговорит с Хизкиягу. Надо принимать решение. Так дальше продолжаться не может! Горло сдавлено до предела. Невозможно дышать.

Тишину молитвы неожиданно нарушил топот солдат. Они следовали за Апеллесом.

Гипарх не раз бывал во дворе коэна. Когда возникали трудности с взиманием явно непосильных налогов, Апеллес обращался за помощью к коэну и тот, находя разумный компромисс, улаживал даже самые нелегкие споры.

Помимо того, Апеллес нередко наведывался в селение, чтобы вместе с коэном, ознакомиться с работами горшечника и ,,по случаю” купить несколько превосходных амфор, киликов , или изящных алебастров для душистых масел, высоко ценившихся в Афинах.

Нет, Апеллес не оставался в долгу. Он приводил с собой богатых купцов, что было выгодно селению, торговым людям и ему, Апеллесу, так как и те и другие платили ему щедрые комиссионные.

Все это ни в коей мере не мешало Апеллесу глубоко презирать варваров-иудеев с их глупейшими обычаями, когда на свадьбах мужчины и женщины танцевали врозь, или их отвратительный обряд брит-мила, калечащий, как он был уверен, мужчину. Но Апеллес особенно ненавидел празднование субботы.

В этот день все иудеи прекращали даже важные дорожные работы, за которые он отвечал своей головой перед самим царем, да продлятся его годы!

Уже не раз Апеллес жестоко наказывал иудеев за отказ работать в субботние дни. Взвинчивал налоги, даже изобрёл новый внушительный штраф, назвав его, со свойственным ему издевательским юмором ,,праздничный субботний штраф” .

Они же, эти варвары, стиснув зубы, платили до последнего обола, но от субботы не отрекались. Более того, как-то он лично прислал строившим дорогу иудеям половину свежей свиной туши, но они отказались жрать, даже после того, как он приказал отрубить головы двум из них.

Ему было непонятным их упрямство, дурацкий язык, фанатичная преданность вере отцов. Он глубоко презирал их примитивность, мечтал о предстоящем завершении службы. О том моменте, когда он возвратится домой, в свой прекрасный город Афины и забудет об этих, наихудших из варваров.

И всё же где-то в глубине души его презрение, без всякого на то желания, сменялось удивлением и почтительным страхом.


До сегодняшнего вечера, по негласному соглашению, Апеллес никогда не позволял солдатам заходить во двор священнослужителя. Они, как правило, оставались за воротами и усаживались в тени, огромной старой смоковницы.

По распоряжению отца Ионатан выносил им большой каравай пшеничного хлеба, который солдаты называли артос, вино, выкладывал на плоские глиняные тарелки козий сыр, фрукты.

Солдаты сразу же набрасывались на пищу, рвали друг у друга артос и тут же жадно запихивали в рот.

Ионатан с любопытством наблюдал за ними. Они сидели вместе, но было видно, что между ними нет ничего общего, да и выглядели они совсем по-разному - от светлых, как созревшие ячменные колосья, фессалийцев, до черных, подобно сгоревшему дереву, нубийцев. Были здесь и сирийцы с желтовато-серыми, злыми лицами и даже несколько парфян, жавшихся, как заблудшие овцы.

Меж тем солдаты опорожняли кувшин с вином и с надеждой протягивали его Ионатану. Не говоря ни слова, Ионатан брал кувшин, шел в дом и возвращался с сосудом в два раза большим, и это, как правило, вызывало у солдат возгласы одобрения и радостное возбуждение. Ионатану же было приятно сознавать, что, давая голодным еду, он делает доброе дело.

Однако все это было раньше.

Сегодня Апеллес не оставил солдат за воротами, что встревожило Ионатана. Апеллес ввел их во двор. Многие из солдат были незнакомы Ионатану.

Они стояли строем. Лица их были мрачны. Небольшие круглые щиты, надетые на левую руку, тускло отсвечивали. Правая рука лежала на рукоятке меча, находившегося в ножнах.

Завершив молитву, Матитьягу старательно сложил таллит, спрятал в сумку. И лишь теперь вопрошающе посмотрел на Апеллеса. И тот громогласно заявил:

- Коэн Матитьягу! Пришло время определиться с кем ты и твое селение, с великим царем Антиохом или с бунтовщиками хасидеями? - сделал многозначительную паузу и также громко продолжил. - Прошу лично тебя, собственноручно принести жертвенное животное всемогущим богам Эллады!

Ответа со стороны Матитьягу не последовало. Он нахмурившись, молчал.

- Зная твое законопослушание, - с явной иронией продолжал Апеллес, - иду тебе на уступку и разрешаю принести жертву не в синагоге, незаконно возведенный в глухом ущелье Аялона, - так он на греческий манер назвал бейт-кнессет, - но здесь, в твоём благословенном дворе!

- К тому же, - и он зловеще оглянул заполнявших двор людей, - здесь находится куда больше мужчин, чем разрешается и необходимо для миньяна. И жертвенник ничуть не уступает храмовому! - позволил себе еще одну шутку Апеллес.

- Довольно ему сохнуть без благородной жертвенной крови! И еще, - подчеркнул Апеллес, - по такому случаю, разрешаю зажечь яркие факелы, чтобы все хорошо разглядели, как коэн Матитьягу свершает цареугодное жертвоприношение.

- Аристей! - окликнул он одного из солдат. И тот торопливо положил перед Апеллесом мешок, в котором что-то шевелилось. В тот же миг раздался отчаянный визг свиньи. Апеллес присел и нежно погладил мешок.

- Вот и жертвенное животное,- с искренней радостью сказал он, - личный подарок царя! Столь высокой чести удостаиваются немногие! Не теряй же времени, Матитьягу! - И Апеллес покосился в темноту двора.


Многолетний опыт службы в Иудее подсказал ему, что перед ним разверзлась бездонная пропасть, которая могла затянуть в небытие и его, и его солдат. И он, примиряющие добавил:

- Дорога до Иерусалима далека. Лучше выйти пораньше. А для охраны каравана я выделю солдат.

Во дворе стояла глухая тишина. Руки Матитьягу до боли в костях сжали приготовленный в дорогу посох. При тусклом свете луны не были видны его пылающие гневом глаза.

Кажется, впервые в жизни в душу Апеллеса закрался страх. Но отступать было поздно. И он еще раз громко приказал: - Зажечь факелы! .

Ответом была все та же угрожающая тишина. Люди привыкли к темноте. Теперь запрете факелов под страхом смерти обернулось против самого Апеллеса

В это время заскрипела щеколда, и ворота широко распахнулись. Четверо сильных солдат, держась за длинные ручки походного солдатского паланкина, замерли у входа во двор.

Ионатан не раз видел этот языческий молельник. Он хранился в крепости на Титуре, и его выносили лишь тогда, когда проходили большие маневры, либо приезжали гости высокого ранга. На подиуме паланкина, окруженном с четырех сторон позолоченными планками, были установлены языческие идолы.

На одном из праздничных событий, во время пиршества, на котором Ионатан разносил именитым гостям вина и фрукты, изрядно выпивший Апеллес подозвал к себе сына коэна и начал его просвещать.

- Видишь, мой юный варвар? - так он обращался к Ионатану, когда был в хорошем расположении духа, при этом он подчеркивал особое отношение к красивому юноше, - в самом центре храмового палантина стоит Зевс, - и Апеллес многозначительно поднимал указательный палец кверху, - бог всех богов!

Вокруг него расположены Аполлон - бог солнца. Рядом с ним его сестра - Артемида, богиня луны. Чуть дальше - богиня правосудия Фемида. Мы, эллины, не можем без правосудия! - поучающие заметил Апеллес и громко отрыгнул.

,,Вот именно! - подумал Ионатан, - таково ваше отрыжечное правосудие.” И он, с нарастающей злостью вспомнил, как этот почитатель закона безжалостно убил моэля Элишу, как совсем недавно разорил и изгнал из Модиина три семьи только за то, что у этих, нищих людей, не нашлось ни лепты, чтобы заплатить ,, праздничный субботний штраф”, придуманный все тем же Апеллесом. К тому же, этот штраф, все знали, шел в личный карман гипарха.

- Да ты меня не слушаешь! - с недовольством окликнул его Апеллес. - Смотри мне! Но все же счел своим долгом продолжать просвещение молодого варвара. - Видишь, прекрасную богиню, стоящую справа от Зевса? Это наша Паллада, - и в голосе Апеллеса Ионатан услышал явное благоговение, - покровительница Афин, моего великого города.

При этих словах Апеллес отхватил ножом увесистый кусок хорошо прожаренной свинины.

- Ешь вволю, мой юный варвар, - но, видя, что Ионатан в ужасе отпрянул от угощения, - весело расхохотался, - еще не созрел, но всему свое время. – И, махнув рукой, приказал: - Ступай домой!


С тех пор прошло более полугода, но как резко все изменилось! Апеллес сбросил маску добродетели и хранителя правосудия. И, пожалуй, сегодня Ионатан не стал бы сидеть рядом с ним или разговаривать.

- А вот и наш походный храм, – торжественно произнес Апеллес, - и, чувствуя грозную тишину, пропитавшую сумеречный воздух, резко приказал:

-Коэн Матитьягу из рода Хасмонеев! Именем Царя Антиоха 1У Эпифана, п р и к а з ы в а ю принести жертву богам Эллады! - И грозно добавил:

-