Geum.ru

Илья немцов XXX гончар из модиина

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
совами, а эти серебряные тетрадрахмы, как тебе известно, очень ценятся во всей Ойкумене.

Однако же, несмотря на важность услышанных Эльазаром новостей, не они были причиной, изменения маршрута каравана.


Произошло это ранней весной, в конце месяца адар, когда земля была влажной от обильных зимних дождей, и еще не наступило время выходить с плугом в поле. Эльазар загрузил мулов наработанными за зиму горшками, кувшинами, множеством подносов и кружек, и направился на Иерусалимский рынок.

Здесь, в гончарном ряду, у него было свое постоянное место, за которое он платил на год вперед. Как только он разгружал мулов и начинал расстановку горшков, как тут же появлялись покупатели.

Многие из них были хорошо знакомы ему. Он знал их вкусы, требования, а также и изделия в которых они больше всего нуждались. Все это он принимал во внимание, когда в короткие зимние дни его руки без устали лепили именно эти изделия.

Теперь же, на рынке, он собирал жатву.

Первым к нему подошел старый сандлар по имени Алон. Он был, как всегда, босой. На прочном широком ремне висела солидная, порядком истертая сумка. Местные карманники знали, что в этой сумке нет даже самой мелкой монеты. Залезая внутрь, их рука натыкалась на острие шила, лезвие сапожного ножа, кусок горного воска или клубок суровых ниток, прошитый иголками. Деньги сандлар держал во внутреннем кармане кутонет.

Шерстяная накидка свободно болталась на сутулых плечах сандлара. Она была сильно потерта на уровне колен и плотно усеяна пятнами жира и костного клея.

Приветствуя Эльазара, сандлар радостно замахал потрескавшимися смуглыми руками, подобно тому, как на ветру машет ветвями старый дуб, потерявший листья.

Вместо ответа Эльазар поставил перед ним большую круглую чашу, которую можно использовать в многодетной семье для варки или других целей. На дне чаши стояли 11 разрисованных кружек. По количеству детей сандлара.

Впервые в своей практике, Эльазар раскрасил кружки. И эта раскраска была удивительно похожа, на ту, что делала Эста в далёком Дура-Европосе. По такому случаю, он даже изготовил специальные кисти, но не из тонких степных былинок, как делала она, а из шерсти густо линявших мангуст. Кружки действительно получились яркими, привлекательными. И, когда старый сандлар рассматривал их в полной растерянности, ему ли предназначено всё это богатство, на кружки обратили внимание многие покупатели.

Сандлар пересчитал кружки и как-то грустно взглянул на Эльазара.

- Неужели я ошибся? - спросил Эльазар.

- Нет, - покачал головой сандлар, - но где я возьму деньги для такого богатства? И потом…, - смущено замялся он, - Адонай подарил мне за время твоего отсутствия еще одного мальчика…
  • Мазаль тов! - искренне обрадовался Эльазар. - Раз такая радость, прими от меня этот скромный подарок, - и он положил сверху двенадцатую кружку.

Сандлар, опустив близорукие глаза к растопыренной ладони, принялся отсчитывать немногие оболы и лепты.

-Многоуважаемый Алон, - обратился к нему горшечник, - истратишь свои деньги на что-то другое. - И протянул сандлару всю чашу, заполненную кружками.- Неси домой и обрадуй детей и жену!

Растерявшийся сандлар, подхватил из рук Эльазара переданную ему чашу и невольно высыпал в неё отсчитанные монеты. Так он стоял, не зная, что предпринять. Окружившие его покупатели одобрительно, кивали, нетерпеливо ожидая, когда горшечник примет плату за выбранные ими изделия.

Наконец, сандлар очнулся. Он низко согнулся, чтобы лучше рассмотреть сандалии Эльазара, обошел вокруг, не выпуская из рук чаши. Может быть, его сандалии нуждаются в ремонте? Если нуждаются, то он - старый опытный сандлар сделает для Эльазара такую работу, что все вокруг будут удивлены. Однако сандалии не нуждались в ремонте. К тому же Эльазар уже разговаривал с какой-то важной дамой, требовавшей свои тарелки.

На даме был богатый хитон, подвязанный тонким золотистым шнурком, подчеркивавшим её объемистую грудь. Ноги дамы были обуты в высокие сандалии с золочеными пряжками, только-только входившие в моду.

- Ваши тарелки стоят пред вами, - указал пальцем Эльазар, но дама ждала, чтобы ей подали её тарелки, и Эльазар, нагнувшись, поднял верхнюю.

Дама медленно, не спеша, как будто на рынке не было никого, кроме неё, осмотрела тарелку и передала её стоявшей рядом служанке. Ждала следующую. Но Эльазар уже разговаривал с новым покупателем, и дама вынуждена было наклониться за следующей тарелкой. Придирчиво осмотрела её и вновь передала служанке.

Затем с недовольным видом, растолкала толпившихся вокруг горшечника покупателей, извлекла расшитый бисером мешочек с деньгами, но прежде чем отсчитать ранее обусловленную сумму, потребовала сбавить цену.

Эльазар терпеливо выслушал недовольную, но торговаться не стал. Он хорошо знал своих покупателей. Тарелки стоили ровно столько, сколько было за них назначено. Когда покупательница высказала все свои претензии, Эльазар, не говоря ни слова, взял из рук служанки всю стопку тарелок и вновь поставил их на продажу.

Как Эльазар и предполагал, эффект был мгновенным. Богатая дама тут же отсчитала положенную сумму и, схватив тарелки, направилась внутрь города, однако вскоре замедлила шаг, повернулась лицом к Эльазару и прокричала, что будет ждать вторую шестерку тарелок.

Эльазар склонил голову, в знак благодарности и согласия выполнить новый заказ.

В эту минуту к нему подошел незнакомый покупатель, внешность которого явно отличалась от окружавших его иерусалимцев, энергичных и суетливых.

Человек был нетороплив, его смуглая кожа была покрыта золотистой пылью пустыни, на обнаженной груди висел плоский каменный амулет с непонятными символами. За широким поясом четко выделялась резная рукоятка изогнутого ножа.

Человек заговорил с Эльазаром, как старый знакомый, хотя горшечник был уверен, что видит его впервые. Он хорошо владел смесью арамейского и греческого.

Из его слов Эльазар понял, что перед ним набатей по имени Гадатав и его профессия водить караваны по нелегким дорогам Набатейского царства и, конечно же, по благословенным землям добрых соседей.

Однако на этот раз Гадатав оказался в Святом городе не с караваном, но по просьбе друга, которому не смел отказать. И этот человек велел передать Эльазару из Модиина, что он будет желанный гость в Авдате, в царских мастерских, где сможет найти все необходимое.

Сказав это, Гадатав, не ожидая ответа, приложил ко лбу, собранные в пучок пальцы, тут же исчез в пульсирующей толпе иерусалимского рынка.

Эта необычная встреча хорошо запомнилась горшечнику. Но не удивила. В конце концов, у него было немало знакомых среди набатеев, с которыми имел, в течение многих лет, деловые отношения.

Его лишь удивило странное совпадение новостей, полученных от греческого купца Эфранора, с загадочным приглашением, переданным ему Гадатавом. Было ли это совпадение случайным или за ним скрывалось нечто большее?

Во всяком случае, на этот раз Эльазар решил отправиться за глиной и нужных ему красителей именно в Авдат - столицу Царства набатеев.


Глубокой осенью, в начале второй недели месяца хешван, когда завершились полевые работы и у односельчан появлялось свободное время, Эльазар приступил к снаряжению каравана. Как всегда, он нанимал людей с принадлежавшими им вьючными животными. Выезд был назначен на второй день третьей недели месяца хешван.

Раним утром, задолго до восхода солнца, когда селение еще было погружено в ночной отдых, десятки мулов и верблюдов потянулись длиной вереницей потянулись на юго-восток, в сторону Беэр-Шевы.

Однако, пройдя около тридцати стадий, Эльазар, сменил направление и круто повернул на восток. Это давало ему возможность отдохнуть в Халуцце. Пополнить запасы воды и пищи, и через три заката солнца достичь Авдата.

К набатейской столице караван шел налегке, не считая провизии и множества пустых корзин. Вьючных животных отягощали лишь несколько тюков средней величины, заполненных отборными гончарными изделиями. Это были подарки влиятельным таможенникам и добрым друзьям, которых Эльазар намеривался посетить.

Поездка, обычно, длилась около двух-трех недель.

В Халуцце Эльазар неожиданно встретился с уже знакомым ему Гадатавом и тот с явным удовольствием сообщил, что дальше он сам поведет караван по самой короткой, из известных ему дорог. И, действительно, Гадатав не преувеличивал - за два дня пути, караван достиг окраин Авдата. Однако здесь их остановил отряд набатейских всадников.

Их высокие тонконогие верблюды стояли бок о бок и на фоне холмов пустыни были почти невидимы.

Всадники казались разъяренными. Они что-то требовали от проводника. Гадатав лишь загадочно улыбался. Почуяв неладное, к ним подъехал Эльазар.

Пограничная охрана требует дорожный налог, - объяснил Гадатав.

Приняв намёк, Эльазар велел открыть один из тюков с подарки, но Гадатав неожиданно остановил горшечника.

- Это рядовые воины,им положено выполнять свой долг, а не требовать налоги! О налогах мы поговорим с их начальником.

И Гадатав продолжал спокойно стоять, поглядывая на роскошный шатер, находившийся неподалёку. Накал спора возрастал, воины потянулись к оружию. И тогда четверо солдат, нанятые Эльазаром для сопровождения каравана, подняли дротики.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы в эту минуту не вышел из шатра высокий, полнотелый мужчина. На его голые плечи был накинут дорогой халат, подобный тем, что везли в своих тюках караваны, следовавшие из Персии и Индии.

Халат был распахнут, обнажая округлый живот, столь несвойственный сухопарым набатеям. Ниже живота свисал парчовый пояс, его свободно висевшие концы касались дорогих сандалий.

- Нас удостоил собственной персоной начальник пограничной службы царства Карвав, - с явной иронией сказал Гадатав и скороговоркой добавил: - двоюродный брат царя Хартата.

Тем временем начальник пограничной службы приблизился к пришельцам. Он был явно раздражен, но, увидев Гадатава, неожиданно сник и даже втянул живот.

Сгибая указательный палец левой руки, он подозвал к себе Гадатава. Они о чем-то долго говорили. Глядя на них, Эльазар понял, что между этими людьми были довольно напряженные отношения. Каждый выполнял возложенные на него обязанности и ничего более.

Наконец, Гадатав отступил на один шаг, приложил ко лбу собранные в пучок пальцы и тут же направился к опустившемуся на колени верблюду. Взобрался на него, и караван двинулся к городу.

К полудню потянуло дымком. Чувствовалось приближение жилища, а значит, и долгожданного отдыха. Повеселели люди, невольно ускорили шаг вьючные животные.

Селение появилось внезапно. Оно было расположено на обширной плоской возвышенности. Вокруг, сколько мог охватить взгляд, раскинулось множество террас. Четко выделялись группы фруктовых деревьев, розовели увядшие листья на виноградных кустах.

Эльазара удивило обилие растительности в знойной пустыне, где не хватало воды даже для питья. Он невольно обратил внимание на расположение террас.

Узкие, не более двух локтей, на вершинах холмов, они расширялись до пяти, шести локтей, по мере приближения к подножью, что позволяло использовать каждый гин дождевой воды.

Заполняя узкие верхние террасы, усаженные фисташковыми деревьями, избытки воды стекали к нижним террасам, сплошь покрытым виноградниками. И, наконец, у подножья , широко разливались по ячменным полям, окружавшим город..

,, Разумное использование господней влаги”, - искренне одобрил увиденное Эльазар. Однако, приближаясь к городу, он обнаружил, что на ячменных полях не завершался путь дождевой воды.

От этих полей, огражденных невысоким каменным забором, были проложены неглубокие каналы, ведущие к подножью скалы. Это было удивительно и непонятно.

Куда могли деваться избытки воды, если их путь преграждала отвесная скала?

Лишь приблизившись к скале, он увидел вырубленные в камне огромные бассейны. Их стены и пол были покрыты водонепроницаемой глиной и тщательно оштукатурены. Здесь собирались и хранились избытки воды.

Меж тем, караван проходил мимо множества шатров и хижин, возведенных из глиняных кирпичей. Некоторые из хижин были обмазаны редко встречавшейся светло-желтой глиной, которая, как знал Эльазар, высоко ценилась на рынках. Однако плоские крыши домов не были приспособлены, как у него дома, к пребыванию на них людей. Крыши были сотканы из черной козьей шерсти и туго натянуты. Вход в такой дом был широким, изредка занавешенным.

Рядом с шатрами находились загоны для коз и овец. В центре селения стояло немало богатых шатров. Однако и эти шатры были окружены загонами для скота.

Видя, как внимательно Эльазар рассматривает все, что встречалось на их пути, Гадатав кивнул на один из шатров:

- Этот шатер принадлежит Хартату. Хартат как был скотоводом до избрания его царем, так и остался им, - с гордостью и нескрываемым одобрением сказал Гадатав.

- Я нередко ходил с ним ночью, на выпас верблюдов и овец. Я видел, как он разговаривал со звездами и беседовал с луной! - Но потом покосился на Эльазара и добавил: - В таком общении нет нужды в словах. У Хартата большое сердце и добрая душа. Он достойнейший из набатеев, - и на лице Гадатава застыла теплая, почти нежная улыбка. - Царь – достойнейший из набатеев! – повторил он.

Потом неожиданно спохватился и продолжил:

- Но у нашего царя имеются и другие достоинства, -у него золотые руки гончара! Гончарная мастерская царя - его гордость. Сведущие люди говорят, что она того достойна. Возможно, они правы. Я в этом не разбираюсь, но в одном уверен: царская мастерская дает работу многим набатеям и неплохо пополняет казну.

- Впрочем, мне ли, скромному проводнику, познавшему лишь расстояния и пыль бесконечных дорог, рассказывать тебе, известному мастеру, о возможностях гончарного дела? - И Гадатав сконфужено замолк.

Слушая Гадатава, Эльазар невольно вспомнил свои беседы с коэном Матитьягу. Это было несколько лет тому назад, накануне своей первой поездки в Негев. Он зашел к коэну получить напутственное благословение.

Тогда-то он впервые услышал от Матитьягу рассказ о набатеях, народе, живущем на просторах Негева, юго-восточнее священного города Беэр-Шевы.

Среди сынов этого народа немало кочевников, - рассказал коэн, - но есть и оседлые люди. Они дружественно относятся к иудеям, ибо знают, что, и мы когда-то были кочевниками.

Набатеи - честные и смелые люди, - продолжал Матитьягу, - они ищут свое будущее, которого у них, к сожалению, нет, - с глубокой печалью сказал коэн

- Почему? - удивился Эльазар.
  • Они издавна пытались найти свою судьбу в пустынях Негева, кочевали со своими стадами в поисках пастбищ, воды и тени, но не находили. Их боги - идолы были бессильны помочь им. И они занялись грабежами на Великом шелковом пути, по которому шли многочисленные караваны с дорогими товарами, пряностями и ароматическими маслами.
  • Набатеи легки, как ветер, и такие же, как ветер, быстры, но одними лиши грабежами не смогла долго продержаться даже великая империя Александра Македонского. Она распалась. И её гибель была неизбежной, - твердо сказал Матитьягу, - ибо Господь наш Адонай завещал всем народам сотворенного им мира: ,,Не пожелай богатства другого,,... - Матитьягу надолго замолчал.
  • Богатства не бесконечны, - продолжил он, - любые богатства временны. Они имеют начало и конец. Будущее только в привязанности к в кормилице-земле, дарованной Всевышним, в беззаветной вере в Него.
  • А разве эти честные и смелые люди не могут найти истинного Б-га? - с горечью спросил Эльазар.
  • Нет, - печально покачал головой Матитьягу, - не человек выбирает истинного Б-га, но именно Б-г выбирает человека, хотя тот и не подозревает этого. Свобода выбора человека очень велика, настолько велика, что иной может решить, что именно он призван быть властелином мира, но это не так. Свобода не абсолютна. В конце концов, произойдет то, что должно произойти.

При этих словах взгляд Матитьягу обратился куда-то в далекую и тревожную даль.

На этом их беседа тогда завершилась.

Незаметно караван приблизился к большим дымящим сооружениям. Они разместились на плоской вершине холма, отдаленного на добрый десяток стадий от городских стен. Вокруг сооружений стояли глинобитные хижины. Чуть поодаль находились просторные шатры.

- Это и есть царские гончарные мастерские, - объяснил Гадатав, - с тех пор как они построены, здесь работают и живут многие набатеи.

Эльазар понимающе кивнул. Ему был знаком специфический запах дыма, идущий от обжиговых костров, как и множество глиняных черепков, валявшихся на земле.

Вскоре он обратил внимание на человека, стоявшего у входа в мастерские. Набатей с явным интересом наблюдал за приближавшимся караваном.

Было в этом человеке что-то необычное, привлекающее к нему внимание. То ли особым образом завязанный головной убор, светлее чем у других, то ли высокий рост и крепкие мускулистые плечи, лоснящиеся от пота, то ли появлявшаяся на мужественном лице добрая улыбка.

Изредка он выслушивал подошедшего к нему работника, соглашался кивком головы либо поднимал руку, чтобы остановить говорившего.

Рядом с ним и как бы в контраст ему, находился набатей ниже среднего роста, явно не атлетического телосложения. Он был обут в сандалии с толстыми подошвами из туго сплетенной ржаной соломы, очевидно, чтобы выглядеть выше. Заплывшую жиром шею украшала толстая золотая цепь.

Проследив взгляд Эльазара, Гадатав объяснил, что у набатеев не принято мужчинам носить золотые украшения, но Шиваль, главный гончар царства, - исключение.

- Он увлекается золотыми вещами, а еще, как ты потом увидишь, очень любит находиться рядом с Царем, воображая, что и он, подобно Хартату, излучает величие, - последнее Гадатав произнес с явной насмешкой.

В эту минуту Хартат пошел навстречу гостям. Не сказав ни слова, тепло обнял Гадатава. И Эльазар увидел, что между этими людьми существует глубокое взаимопонимание, не нуждающееся ни в каких словах.

Затем Царь протянул обе руки навстречу Эльазару:

- Добро пожаловать в наше хозяйство, мастер Эльазар! Рад, что ты принял мое приглашение.

Последнюю фразу, к удивлению Эльазара, он произнес на хорошем иврите.

Эльазар не знал, что Хартат юношей много странствовал по миру, владел несколькими языками. Его отец был богат и щедр, пользовался большим почетом среди набатеев. Он не только поощрял странствия сына, но и взял на себя все расходы, связанные с этим.

- Мне не пришлось побывать за пределами земель набатейских, - говорил он. - Так пусть же судьба сына будет более благосклонна к нему.

Молодой Хартат некоторое время жил в Афинах и Александрии, трижды посетил Иудею и святой город Иерусалим. Встретил множество людей, занятых строительством городов. Познакомился с хлеборобами, выращивающими ячмень, пшеницу и рожь. Увидел, как сооружают террасы на каменистых возвышенностях, растят фисташковые деревья, ухаживают за виноградными лозами.

Многому научился в этих странствиях мыслящий юноша, ранее знавший лишь бесконечные переходы по пустыне в поисках воды, тени и пастбищ.

Но больше всего его привлекало гончарное дело. Особенно эта тяга усилилась, когда он пожил в Афинском пригороде - Керамиксе. Здесь, в заваленных заказами мастерских, он проработал полный лунный месяц.

Он многое узнал, многое понял. Изделия афинских мастеров были хороши и многообразны, но ничего общего не имели с тем, чем пользовались в шатрах и хижинах его соплеменники. Они были так же далеки от этого, как верблюд от сияющего на небе полумесяца.

Он даже испытал явное отвращение к множеству увиденных сосудов, особенно из тех, что были предназначены для смешивания воды и вина на всевозможных празднествах в честь человекоподобных богов и обожествленных животных.

И лишь в иудейском селении Модиин, куда Хартат попал со своим проводником и верным слугой Гадатавом, он увидел подобие его собственной мечты. Здесь во множестве создавались хорошие горшки и всевозможная посуда, столь нужная для людей не знающих, что такое роскошь. И создавались эти изделия по секретам, не известным молодому Хартату.

Гончара по имени Эльазар бен-Рехавам, создающего эти изделия, он тогда не застал дома.

Хартат узнал от старейшины селения коэна Матитьягу, что гончар, или как его называли в Модиине, горшечник отправился в Лахиш со своей невестой Ривкой и благословенным семейством.

Хартат намерен был тут же ехать домой. Он уже не был в родном шатре почти шесть рождений луны. Однако сильное впечатление, произведенное на него убеленным сединой человеком, чем-то напомнившим ему отца, вызвало у него непреодолимое желание поговорить с ним.

Не подобное ли желание заставляло молодого Хартата кочевать из страны в страну, изучать жизнь и терпеливо выслушивать сотни встречавших ему людей?

Юноша был уверен, что и здесь он многое узнает. Более того, в нем возникла необъяснимая уверенность, что этот старый и мудрый иудей по имени Матитьягу, обладает ключом к каким-то тайнам, которые он так жаждет познать.

Они тогда проговорили весь день, вечер и следующее утро.

Говорили они о тяжелой жизни простых людей, преследуемых греко-сирийскими властями. О непрерывных казнях, совершаемых только за то, что люди были глубоко привержены своему Б-гу, следовали традициям, завещанным их отцами, соблюдали святые для них праздники и обычаи.

- И из-за этого стоило жертвовать жизнью?! - удивился юноша, и услышанный ответ, глубоко запал в его ищущую душу.

- Всевышний, да вечно святится имя Его, дал нам справедливейшие законы, по которым люди должны жить, - сказал Матитьягу, - в этих законах смысл нашей жизни и жизни будущих поколений. Нам ли, иудеям, удостоившимся этого великого дара, отказываться от него даже под страхом смерти?

И молодой Хартат задал мудрому иудею еще один вопрос, который казался ему самому дерзким, но неизбежным. Он спросил:
  • Где же ваша Земля, текущая молоком и мёдом, которую даровал вам Всевышний? Я был в Святом городе, посетил в Иудее многие города и селения. Везде видел такую же бедную и трудную жизнь, как и у меня дома. Как и у меня дома, здесь немало грабителей и разбойничьих шаек.
  • Есть и различие, - ответил коэн, - мы были рабами на чужой земле, у фараонов египетских, теперь же мы свободные люди! Однако и то правда, что нам приходиться немало терпеть от новых угнетателей, но теперь уже на