М. В. Ломоносова факультет государственного управления Кафедра политического анализа Калистратов Артем Сергеевич диплом

Вид материала

Диплом

Содержание §3.2. Терроризм и СМИ в информационной эпохе. §3.3. Кибервойна: в обороне и в наступлении. Войны будущего. 20 в настоящее время Членами Организации Объединенных Наций являются 192 государства

Подобный материал:

• М. В. Ломоносова Факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 924.24kb.
• М. В. Ломоносова Факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 1894.08kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления кафедра политического анализа, 1583.88kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления кафедра политического анализа, 1546.97kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления кафедра политического анализа, 1855.25kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления кафедра политического анализа, 755.43kb.
• М. В. Ломоносова Факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 1965.61kb.
• М. В. Ломоносова Факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 2461.19kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления кафедра иностранных языков диплом, 896.44kb.
• М. В. Ломоносова Факультет государственного управления Кафедра Политологии диплом, 1114.49kb.

• Исключительно политическим в своих целях и мотивах
  
• Насильственным или, что не менее важно, угрожающим насилием
  
• Предназначенным для оказания длительного психологического влияния, а не только уничтожения конкретной жертвы
  
• Проводимым организацией с распознаваемой цепью управления или конспиративной ячеечной структурой, чьи представители не носят униформу или знаки отличия
  
• Учиняемым внутринациональной группой или негосударственным образованием.
  

Другой американский аналитик Боян Ковачич из Департамента политической науки Университета Джорджа Вашингтона в своём исследовании «Освещение темы терроризма в СМИ: сравнение США и Великобритании» выделяет шестой критерий отнесения политического протеста к терроризму – избрание нонкомбатантов в качестве мишени террористической атаки.

Таким образом, терроризм можно определить как организованную преступную деятельность негосударственных акторов, нацеленную на достижение политических целей путем давления на официальную политическую власть посредством применения, либо угрозы применения насилия в отношении мирного населения как орудия формирования атмосферы страха и подрыва авторитета действующего правительства.

Данное определение обобщает сформулированные Б. Хоффманом и Б. Ковачичем критерии выявления терроризма. Однако практическое применение данного теоретического концепта при объяснении феномена терроризма приводит к выводу о неуниверсальности предложенной системы контртеррористического аудита.

Сам Б. Хоффман в своей книге «Терроризм: взгляд изнутри» признает неспособность аналитиков сформулировать в теории однозначное определение термина «терроризм». Это объясняется тем, что феномен терроризма крайне тяжело отделить от иных явлений.

По этой причине, нередко разными СМИ одни и те же события трактуются по-разному. Более того, в рамках одной и той же статьи терроризм и террористы получают различные наименования. Нередко терроризм приравнивается к национально-освободительной борьбе, сектантству, религиозному культу. В качестве синонимов слова «террористы» нередко используются такие понятия, как: «бойцы», «борцы за свободу», «боевики», «революционеры», «фундаменталисты», «экстремисты», «сепаратисты», а сами террористические акты называются «операциями».

Особого внимания заслуживает факт использования термина «солдаты» и военной терминологии в принципе при описании террористических действий.

В одних случаях смешение образов и понятий может быть истолковано как некомпетентность лица, их употребляющего. В иных – речь может идти о наличии политического подтекста и применении двойных стандартов.

Тем не менее, существует третья разновидность причин смешения терроризма с иными явлениями и присвоения террористам статуса борцов за свободу, революционеров и патриотов. В данном случае, речь не идет о некомпетентности производителя инфопродукта. Также нельзя рассматривать неосторожное употребление понятий как следствие намеренного использования социализирующей функции СМИ, продиктованного политической ангажированностью производителя информации.

Третьей причиной является перенасыщенность политического дискурса, связанная с наличием большого количества разнонаправленных инфопотоков, не поддающегося корректной систематизации. Поскольку формирование информационно-коммуникационной системы требует упорядоченности инфопотоков, неизбежно возникают перекосы в пользу той, или иной точки зрения, что нередко приводит к смешению взглядов и смещению позиций.

Объективным фактом является сложность отделения терроризма от иных видов деятельности, содержащих сходные признаки. В данном случае речь идёт об интерпретации значений таких параметров, как: ассиметричность боевых действий; государственная принадлежность боевиков и наличие правового статуса комбатантов; выбор средств поражения целей, тактик, мишеней; целевая обусловленность действий.

Существуют ситуации, в которых крайне затруднительно отличить террористический акт от диверсии, а терроризм от разведывательно-диверсионной деятельности. Исторически неоднозначным является вопрос о проведении различий между терроризмом и партизанской войной. Террористические организации склонны позиционировать себя как народно-освободительные движения, осуществляющие справедливую борьбу и законное сопротивление против гнёта оккупантов.

Нередко террористы оценивают собственную деятельность как ведение боевых действий и рассматривают себя в качестве комбатантов. В рамках данной логики, будучи пойманными органами безопасности, террористы не признают применения к ним уголовно-процессуальных норм и настаивают на статусе военнопленных.

Аргументация сторонников криминального подхода к пониманию терроризма основывается на анализе террористических актов, часто приводящем к однозначному выводу о нарушении норм международного военного права со стороны террористических групп, что не позволяет считать их участников военнослужащими, т.е. комбатантами, к которым могли бы быть применены положения соответствующих международных конвенций. Устойчивость выдвинутого тезиса подвергается сомнению, так как осложняется существованием категории «воинское преступление».

Отдельной проблемой является логическое обособление партизанской войны и движения национального сопротивления. С точки зрения международного военного права, партизаны, состоящие в национально-освободительном движении, являются комбатантами. Партизанское движение должно состоять из лиц, открыто носящих оружие, иметь единое руководство, отвечающее за действия партизанского отряда. Ношение военной формы одежды и наличие знаков различия Вооруженных сил лицами, непосредственно ведущими боевые действия, превращают представителей воюющей стороны в комбатантов.

Тем не менее, следует обратить внимание на то, что терроризм в целом является сетевой структурой, но отдельная ячейка террористической организации имеет своего руководителя, способного нести ответственность за действия террористов. Примечателен тот факт, что в период первой Чеченской кампании 1994-1996 г.г. военнослужащим федеральных сил противостояли отряды боевиков, обладавших четкой структурой управления, открыто носивших оружие и имевших систему воинских званий и знаков различия.

В данном случае возможно выдвижение иного аргумента, связанного с субнациональным характером террористических структур. Исходя из данного тезиса, можно выдвинуть предположение о том, что государственная принадлежность является основанием для признания членов боевых групп подпадающими под действие международного военного права, обладающими статусом комбатантов и в случае захвата властями, либо добровольного сложения оружия являющимися военнопленными.

Современный этап эволюции терроризма не позволяет считать государственную принадлежность боевой организации основанием для отказа от признания её террористической. Это обусловлено набором обстоятельств. Эффективность террористических методов, связанная с их малозатратностью в соотношении с возникающим публичным резонансом спровоцировало ряд государств на поддержку терроризма. В 1996 г. Государственный Департамент США обнародовал список стран, спонсирующих терроризм. К ним были отнесены: Куба, Иран, Ирак, Ливия, Северная Корея, Судан, Сирия.

На сегодняшний день понятие «государственный терроризм» обрело новое содержание – наймы боевиков правительствами стран-изгоев для оказания насильственного политического давления на более сильных в военно-экономическом отношении государственных акторов. Привлекательность данного метода внешней политики заключается в его скрытности, так как выбор цели для ответного удара государства, подвергшегося террористической атаке, неочевиден. Государственный терроризм позволяет с минимальными затратами добиваться политических целей, давая при этом заказчику шанс оставаться неустановленным. Благодаря сложившейся ситуации терроризм перестал быть идеологией примитивно вооруженных уличных бойцов. Современные террористы оснащены высококлассным оборудованием и вооружением. Террористы, совершающие незаконные операции по всему миру, проходят тренировку и обучаются лучшими инструкторами разведки заказчика.

Примером подобной кооперации можно назвать сотрудничество Японской Красной Армии с лидером Ливии Муамаром Каддафи, совершавшей нападения на военные объекты США в Западной Европе под видом Антиимпериалистических красных бригад.

Приведенный пример требует особого внимания, так как позволяет расширить представление о характеристике терроризма по параметру выбора мишени. Как отмечал американский аналитик Боян Ковачич, мишенью террористов являются нонкомбатанты, т.е. мирное население и обслуживающий персонал оборонных структур. Строевой состав воинских подразделений является комбатантами в военное время, т.е. необходим факт объявления войны. Объявив войну Великобритании, Ирландская республиканская армия, традиционно склоняющаяся к выбору в качестве мишеней сотрудников структур безопасности (армии, полиции, разведки) всё меньше подходит под сложившееся определение терроризма.

Парадоксальность заключается в существовании ситуаций, характеризующихся утратой признаков терроризма субнациональными акторами на фоне всё большего приобретения свойств терроризма национальными правительствами стран, спонсирующих терроризм; более того, террористические акты планируются и осуществляются при тесном сотрудничестве структур безопасности и боевых террористических групп. Так в 2008 г. в результате аналитической обработки информации о терактах в индийском городе Мумбаи многие эксперты сошлись во мнении о причастности группировки-исполнителя Декан Моджахеддин к спецслужбам Пакистана.

Тем не менее, СМИ и мировая общественность однозначно признали случившееся актом террора и осудили действия боевиков. В публикации на официальном сайте Би-би-си от 28 ноября 2008 г. события названы террористической атакой. The Guardian опубликовала статью "Terrorists run amok in Mumbai", а британская Independent охарактеризовала трагические события в индийском мегаполисе как резню, кровавую бойню (‘massacre’).

Также сложно определить отличие терроризма от народно-освободительной борьбы партизанских движений. В годы Второй Мировой войны французское сопротивление было лишено государственной принадлежности, ввиду установления режима Виши. Официальные власти Третьего Рейха однозначно квалифицировали народно-освободительную борьбу населения оккупированных территорий как терроризм.

В наши дни незаконная деятельность исламских боевиков на территории Ирака против сил коалиции НАТО определяется как терроризм. Безусловно, действия иракского сопротивления являются террористическими, так как подпадают под определение терроризма, т.е. представляют собой ведение ассиметричной войны субнациональными акторами, стремящимися к реализации политических целей путем насилия, устрашения и дезорганизации работы аппарата управления. Более того, в своём заявлении, сделанном во время визита в Багдад 2 марта 2008 г., президент Ирана Махмуд Ахмадинежад, выступая с критикой в адрес США, назвал действия иракских боевиков терроризмом.

Однако сравнение иракских боевиков и борцов народного сопротивления Франции в годы Второй мировой войны является некорректным, несмотря на сходство действий по формальным критериям.

Итак, последним возможным критерием контртеррористического аудита может выступать моральная оценка действий, предполагаемых как террористические. В этой связи важно отметить, что любой идейный террорист настроен альтруистически и искренне верит в благой характер своих деяний. Более того, нередко действия нетеррористических структур являются более разрушительными, чем атаки террористов в ряде случаев обходящиеся без жертв, либо приводящими к гибели одного человека. На этом фоне сложно квалифицировать реакцию США на предполагаемую причастность Ливии к терактам против американских солдат в Западной Германии в 1986 г.: ВВС США нанесли бомбовые удары по гражданским целям в Триполи и Бенгази, что привело к массовым жертвам среди мирного населения страны.

Таким образом, терроризм является бесформенным феноменом, не поддающимся четкому определению. Попытки выработки безупречного определения терроризма оказываются несостоятельными, ввиду многообразия террористических тактик и запутанности сетевой структуры международного терроризма.

В итоге, терроризмом называют действия как государственных, так и негосударственных структур, осуществляемых как в мирное, так и в военное время, в пределах национальных границ и за рубежом, против комбатантов и нонкомбатантов. Тем не менее, неотъемлемой характеристикой терроризма является политическая мотивированность силовых акций, сопровождающихся атмосферой всеобщего страха и ужаса.

Главным катализатором общественного страха и главным средством доставки страха как психологического оружия являются СМИ.

Таким образом, публичность – важнейшее свойство терроризма. Именно о публичности и роли СМИ пойдёт речь в следующей главе.

§3.2. Терроризм и СМИ в информационной эпохе.

Современный этап истории развития человеческой цивилизации можно охарактеризовать как период высокого уровня роли информационных потоков в жизни общества. Повышение технических характеристик средств производства, хранения и передачи информации и всенарастающее ускорение и удешевление процесса управления инфопотоками превратили информацию в беспрецедентно мощный инструмент достижения политических интересов.

Особым образом упорядоченные вокруг политических акторов инфопотоки образуют информационно-коммуникационную систему, включенным в которую человек обретает конституирующие черты и свойства типичного представителя современного информационного общества – «общества общения».

В наши дни система массовой политической коммуникации, отражающая характер взаимодействия элитарных, неэлитарных и медийных слоев политической системы, представляет собой сложную структуру.

В структуре массовой информационно-коммуникационной системы важнейшую роль занимают СМИ. СМИ осуществляют экспертизу политической значимости проблемы и, взаимодействуя с социальными агентами, определяют её место в структуре инфопотока.

Особо стоит отметить, что СМИ, находясь между официальными властными институтами и общественностью в широком смысле, являются мощнейшим средством контроля поведения как вторых, так и первых. Сами же СМИ, одновременно входят в разные, нередко противоречащие друг другу, системы социума. Производной от данного состояния является ситуация, при которой функции СМИ столь же неоднородны, как и их структура.

Основываясь на вышеизложенной логической посылке, теоретики информационного общества приходят к выводу об абсурдности тотального контроля информационных потоков: содержание официального заявления политика, информация о событии, проходя через звенья коммуникационной системы не может попадать к конечному реципиенту информационного продукта без искажений.

Частичное, но достаточное несоответствие фактоида реальному политическому факту создает пространство маневра, превращая СМИ в «четвертую власть», впервые упомянутую Оноре де Бальзаком в 1840 г.

Не бесспорной, но убедительной является позиция, состоящая в провозглашении СМИ ключевым инструментом формирования общественного мнения. Политические проблемы, постоянно входя в политический дискурс и покидая его, способствуют размытости его контура. Управляемый характер инфопотоков позволяет задать требуемые характеристики политического дискурса и сформировать необходимое отношение общественности к содержанию повестки дня.

Место и постоянство пребывания события в различных позициях структуры инфопотока определяются его реальной политической значимостью, заинтересованностью политических акторов, зрелищностью, масштабностью и психологической привлекательностью.

Новость, сохраняющая свою привлекательность в течение длительного периода времени становится темой, не сходящей с компьютерных мониторов, телевизионных экранов и первых полос газет. В случае, когда событие сохраняет свою значимость в течение многих лет и становится основанием для множества публикаций, репортажей и телепередач смежного тематического содержания, тема перерастает в супертему, обладающую колоссальным потенциалом вытеснения достаточно масштабных событий с политической повестки дня.

Ярким примером супертемы являются события 11 сентября 2001 г. На протяжении последних 7 лет с момента осуществления воздушной атаки на объекты, являющиеся символом могущества США и стабильности миропорядка, каждая годовщина исторического нападения Аль-Каиды на США приводит к тому, что тема терактов 9/11 занимает ключевые позиции в СМИ. Повышенным интересом СМИ к событиям 9/11 отмечен и 2008 год.²⁶

Регулярное ежегодное напоминание о трагедии каждый раз приковывает внимание общественности к проблемам глобальной безопасности. Подчеркнутая слабость правительства США перед лицом современных угроз формирует, поддерживает и укрепляет в сознании массовой аудитории новый образ терроризма – вездесущего, но неотслеживаемого, непобедимого, не знающего недоступных целей и невыполнимых задач.

Нагнетание драматизма путем публичной демонстрации катастрофических разрушений и неизменное включение темы 9/11 в политический дискурс способствуют привлечению внимания к исламскому фундаментализму, позволяя радикально настроенным религиозным экстремистам актуализировать значимость своей идеологии в глазах западного общества, вызвать шок и закрепить интерес реципиента инфопродукта к глобальным угрозам, исламистской идеологии и несовершенству США.

Таким образом, включая проблему терроризма в политическую повестку дня, СМИ играют на руку террористам, обеспечивая медийное освещение их деятельности и выдвигая их политические требования на повестку дня.

В канун седьмой годовщины трагедии 9/11 на официальном сайте Би-Би-Си были опубликованы интервью с полевыми командирами и активистами движения талибан.

В то же время, не только СМИ выгодны террористам, но и существование терроризма, ввиду характера коммуникационной системы и структуры спроса на информационном рынке, чрезвычайно выгодно для СМИ. Репортеры дают террористам известность, а террористы взамен предоставляют сенсацию.

Тем не менее, неразумно делать поспешные выводы о целесообразности официального запрета освещения терроризма в СМИ. Роль СМИ в освещении темы терроризма двояка, поскольку массовая информационно-коммуникационная система является важным инструментом взаимодействия публичной власти и социума. В рамках данной парадигмы СМИ могут выступать в качестве инструмента управления и средства легитимации государственной политики в области обороны и безопасности.

Стимулирование эсхатологических реакций реципиента является наиболее эффективным средством привлечения внимания к информации. Сообщения об актах терроризма вызывают наиболее активные коннотации и способствуют формированию наиболее ярких и устойчивых образов в сознании потребителя инфопродукта.

Следует отметить, что вызванный интерес необходимо поддерживать, так как при отсутствии поддерживающей коммуникации внимание аудитории угасает по мере привыкания к свершившемуся факту. Это вызывает необходимость постоянной накачки сформированного дискурса дополнительной, не менее яркой информацией, что приводит к неоправданным преувеличениям значимости события и перегрузкой дискурса по причине обилия сопровождающих инфопотоков.

Подобная ситуация сложилась в 1985 г. при освещении захвата рейса 847 американской компании «Трансуорлд Эр Лайнз» ливанскими террористами, намеревавшимися обменять 39 заложников граждан США на 700 шиитских террористов, заключенных в тюрьмы Израиля. Необходимость удержания интереса аудитории привела к смещению акцентов к проблеме личных переживаний: было передано неоправданно большое количество эмоционально насыщенных интервью с друзьями и родственниками заложников.

В 2008, стремясь удержать внимание аудитории, Би-Би-Си приурочила к 11 сентября серию аудио- и фоторепортажей, посвященных пребыванию войск США в Афганистане. Репортажи содержат критику решения Правительства США о вторжении в Ирак и Афганистан, повествуют о гуманитарной катастрофе и кровавом насилии, царящим на захваченных территориях.

Спрос на рынке информационных услуг формирует предложение: терроризм откликнулся на информационные предпочтения потребителя и органично вписался в структуру инфотейнмента. По мере своей эволюции террорист всё больше обретал черты шоу-мена, а террористические акты превращались в искусную театральную постановку. Итогом данного тренда стала абсурдизация образа терроризма, которая, тем не менее, не была замечена потребителем инфопродукта.

Так в 1975 г. во время захвата штаб-квартиры ОПЕК в Вене известный леворадикальный террорист Карлос Шакал, получив живое прикрытие и обеспечив себе пути отхода, буквально отказывался покидать место преступления до приезда журналистов.

Присутствие СМИ однозначно способствует реализации политических интересов террористов. Ещё в эпоху господства печатных СМИ под ударами народно-освободительных движений жертвой журналистов пала Британская Империя. Объективные геополитические тенденции, связанные с послевоенным переустройством мира являлись предпосылками утраты колониальных владений. Мощнейшим катализатором послужило обострение проблемы терроризма, всесторонне освещенного печатной прессой, привлекшего внимание мировой общественности и попавшего на площадку публичных дискуссий в Генеральной Ассамблее ООН.

Террористический акт, совершенный палестинскими террористами в Мюнхене в 1972 г., перед объективами телекамер ведущих мировых СМИ в разгар Олимпиады, не вызвал сочувствия мировой общественности к террористам, а публично усилил позор их провала. Тем не менее, терроризм был признан в качестве реальной политической силы, а Организация освобождения Палестины получила статус особого наблюдателя ООН.

Сами террористы нередко заявляли о том, что малое количество убитых, получившее публичную огласку, более выгодно, чем массовые жертвы, информация о которых не попала в прайм-тайм.

Брюс Хоффман выделяет два основных универсальных негативных аспекта деятельности мировых СМИ при освещении терроризма. Во-первых, повышенное давление СМИ на органы государственной власти и стремление к скорейшему удовлетворению ожиданий общественности услышать официальное заявление властей приводит к сокращению времени на принятие решения, результатом чего является принятие невзвешенного, поспешного, необдуманного решения. Во-вторых, отмечен реальный статистически подтвержденный рост боязни угрозы терроризма при том, что вероятность погибнуть от нападения бездомного пса или попасть в автокатастрофу в тысячи раз выше, чем риск стать жертвой теракта зарубежом.

Таким образом, механизм взаимодействия СМИ и терроризма можно охарактеризовать как симбиотическую функциональную взаимосвязь. Однако не следует рассматривать мировые СМИ как рупор терроризма, поскольку статистические исследования свидетельствуют о том, что отношение общественности к терроризму ухудшается по мере роста осведомленности.

§3.3. Кибервойна: в обороне и в наступлении. Войны будущего.

Переход западного мира от индустриальной к постиндустриальной стадии развития отмечен господством информационных технологий в жизни современного человека. Данное состояние открывает широкие возможности для развития новых форм социального взаимодействия во всех сферах жизни общества.

Переход к электронным транзакциям и виртуальной экономике, распространенность киберплатежей, усиление роли инфопотоков и повышение технических характеристик средств связи, развитие идей кибердемократии, - одним словом, всепроникающий характер информационно-коммуникационных технологий делают личность крайне зависимой от инфраструктуры информационного общества.

Увеличение пропускной способности каналов и скорости передачи данных позволяют выстраивать новые гибкие системы, основанные на молниеносном информационном обмене и оптимизированных методах создания, обработки и хранения информации. Это способствует ускорению научно-технического прогресса, сокращению экономических издержек и получению иных преимуществ как в гражданском, так и в оборонном секторе.

Основанная на достижениях вычислительной техники информационная эра создает новое измерение жизни общества – киберпространство, обладающее свойствами, существенно преобразующими параметры традиционной социальной среды.

Широкие возможности информационных технологий могут быть применены как в конструктивных, так и в деструктивных целях. Более того, внутренняя неупорядоченность системы может быть причиной её саморазрушения.

Уязвимость общества постиндустриальной стадии, вызванная его зависимостью от информационной инфраструктуры, ставит перед человечеством новую проблему – проблему кибервойн, включающих два аспекта:

• Психологический
  
• Информационно-технологический
  

Информационные войны принято воспринимать как противостояние в СМИ.

Информационная война представляет собой широкое понятие, включающее как средства психологического воздействия на общественное мнение и технологии манипулирования массовым сознанием, так и проблемы информационного обеспечения войск, развитие автоматизированных систем управления и способов выведения информационной инфраструктуры из строя.

Понимание того, что успешная атака хакеров способна причинить ущерб, соразмерный масштабам разрушений, причиняемых прорвавшимся через заслоны ПВО бомбардировщиком, заставляет США выделять средства на исследование проблем ведения информационной войны.

Возникает необходимость разработки концепции информационной войны, предусматривающей выполнение как наступательных, так и оборонительных операций кибервойны.

При координирующей роли Комитета общественной дипломатии, включающего представителей Совета Национальной безопасности, Государственного департамента, Информационного агентства США, Министерства обороны, Объединенного штаба ВС США и ЦРУ, для каждого региона разрабатывается Информационная стратегия театра военных действий.

В контексте информационного наступления разрабатываются планы применения современной высокотехнологичной армии в условиях ослепления, устрашения и полной дезорганизации органов военного и государственного управления противника. Данная цель достигается посредством инфопроникновения в систему управления войсками противника с комбинированным применением

• технического воздействия на машины (электронное оборудование, средства связи, радиолокационные системы)
  
• психологического воздействия на личный состав.
  

Концепция кибервойны не является фантастическим планом Пентагона, устремленным в далёкое будущее. ВС США и НАТО обладают многолетним опытом проведения реальных наступательных операций, соответствующих вышеприведенному описанию.²⁷

Исторически первой информационной войной является проведенная в 1991 г. операция «Буря в пустыне».

Корреспондент журнала «Экономист» (Morton, 1995), описывая события войны в Персидском заливе, отмечал: «Ключевую роль [в победе союзников] сыграло превосходство в системах связи, которая связывала спутники, самолеты радио, локационного наблюдения, штабистов, командиров на поле боя танки, бомбардировщики, корабли ВМС и многое другое. Она позволяла союзникам все время опережать противника в том, что касалось наблюдения, ориентации, принятия решений и боевых действий. Все это было увязано в единое целое и позволяло союзникам действовать с поразительной скоростью и как бы постоянно обходить противника с фланга. Был использован совершенно новый подход к организации вылетов авиации: одновременно ставились тысячи полетных заданий, предусматривавших нанесение ударов по сотням целей, причем список целей обновлялся каждые 72 часа, и в него могли быть внесены изменения даже тогда, когда самолет был уже в воздухе. Иракские радары были ослеплены, а система радиосвязи выведена из строя.»²⁸

Сформулируем основные принципы информационно-наступательной операции, понимаемой как военная операция, проводимая мобильными силами в условиях развитого информационного обеспечения:

• Глобальная автоматизация управления войсками
  
• Информационная подготовка и оцифровка поля боя
  
• Высокотехнологичность
  
• Скоротечность
  
• Отказ от массовой мобилизации
  
• Малочисленность воюющей группировки
  
• Информационное обеспечение боевых действий
  
• Военная цензура: позитивное восприятие войны в СМИ
  

Тем не менее, подход примененный в ходе операции «Буря в пустыне» отнюдь не передовой. Это лишь первичный опыт боёв с использованием «информации в погонах». В те времена на высшем политическом уровне не существовало концептуального видения нового облика ВС США. Операцию «Буря в пустыне» стоит рассматривать как не раз имевшую место в военной истории опору на технологическое преимущество над устаревшим вооружением армии противника.

Сравнивая «Бурю в пустыне» с возможностями американской армии во время операции «Шок и трепет» вице-президент США Ричард Чейни раскрыл ряд принципиальных различий. В начале 1990-х планировщики сражений тратили до двоих суток на то, чтобы получить фотоснимок цели, уточнить её координаты, спланировать миссию и поставить задачу бомбардировочной авиации. Командиры на уровне дивизии, бригады, батальона отслеживали передвижение войск, пользуясь топокартой, карандашом и полевой радиостанцией.

В 2003 г. расположение вверенных подразделений, частей и соединений отображалось на командирских дисплеях, что сделало возможным постановку и корректировку боевых задач в режиме реального времени.

Комплексное метатеоретическое видение боевых возможностей IT возникло в 1996 г. и изложено в опубликованном Институтом исследования проблем национальной безопасности докладе адмирала Уильяма Оуэнса, сформулировавшего концепцию «системы систем». В том же году Объединенный комитет начальников штабов разработал Перспективы развития Вооруженных сил до 2010 г. (Joint Vision 2010) – документ, в котором изложена идея «всестороннего подавления» (full-spectrum dominance), основанного на завоевании информационного превосходства над противником.

Концепция сетецентрической войны увидела свет в 1998 г., когда Институт военно-морских исследований США опубликовал совместную статью вице-адмирала Артура К. Чебровски и Джона Гартска.

Минобороны США являются пионером в изобретении новых сетецентрических приемов ведения войны (network-centric warfare – NCW), также известных как доктрина сетецентрических операций (network-centric operations – NCO).

Основная суть концепции заключается в применении широких возможностей современной радиоэлектроники (средств разведки, связи и высокоточного оружия) для превращения разрозненных воинских подразделений в единую боевую информационную сеть. Создание сетей в сочетании с изменениями в технологиях, организации, процессах и психологии людей позволяет реализовать новые формы организационного поведения.

NCW основана на следующих базовых теоретических постулатах:

• Представление воюющей группировки в виде единой сети повышает интенсивность обмена информацией
  
• Обмен информацией повышает её качество и совершенствует знание боевой обстановки
  
• Знание боевой обстановки создаёт возможности взаимодействия и самосинхронизации, повышая скорость постановки задач и качество принимаемых решений
  
• В целом, всё это поднимает боевую эффективность на невиданную доселе высоту²⁹
  

Сегодня идея сетецентрической войны как основы революции в военном деле является краеугольным камнем современного этапа реформирования ВС США, инициированного Министром обороны Дональдом Рамсфельдом. Данная концепция является одной из пяти приоритетных целей работы Управления военной реформы Аппарата Министра обороны США.

Во время вторжения в Ирак в 2003 году США впервые применили на практике концепцию «сетецентрической войны» (network-centric war), получив полное информационное превосходство над противником, который лишился возможности вести осмысленные и скоординированные боевые действия и впал в полный шок...Впервые была успешно применена система TBMCS (Theater Battle Management Core System), координировавшая вылеты самолётов, относящихся к разным видам ВС (ВВС и палубной авиации ВМС). В тактическом и оперативном звеньях был применён комплекс боевого управления FBCB (Force XXI Battle Command Brigade or Below), который представляет собой систему графического отображения информации на тактическом уровне вплоть до отдельного военнослужащего…Всего в зоне конфликта было использовано более 4 тыс. бортовых компьютеров и 100 серверов.³⁰

Недостатками концепции сетецентрических операций являются: дороговизна системы, сложность практического воплощения инженерных решений, кодирование информации и разграничение каналов информации разной степени секретности при сохранении единства системы, существование мертвых зон и зон затенения, не входящих в зону покрытия GPS.

Также, несмотря на развитие аналогичных проектов для армий Запада (Network Enabled Capability в Великобритании, Network Based Defence в Швеции) идея встречает сопротивление в экспертных кругах стран НАТО.

В частности, в Австралии считают, что внедрение NCW будет способствовать боевой совместимости армии, авиации и флота Австралии с ВС США в большей мере, чем друг с другом.³¹

В ряде электронных СМИ встречается утверждение о том, что в России подобных систем не существует.

В действительности, идея автоматизации управления боем не является американским ноу-хау, хотя и положена в основу NCW, т.е. доктриной, на авторство которой США действительно вправе обоснованно претендовать.

Первая автоматизированная система управления войсками (АСУВ) «Маневр» была принята на вооружение еще в 1983 году и внедрена в войска Варшавского договора. Но в Советскую армию не попала якобы из-за ненадежности элементной базы. Сконструирована она была в одном из московских НИИ, принимавшем участие, в частности, в разработке «ядерного чемоданчика». После распада соцлагеря «Маневр» попал в руки американцев, был ими испытан в командно-штабной игре и привел в шок. Только благодаря автоматизации управления условная армия Варшавского договора разгромила НАТО за три дня без применения ядерного оружия. Алгоритм «Маневра» был положен в основу аналогичной системы, созданной затем для Минобороны США.³²

В наши дни последним словом в развитии концепции кибервойны является, единая система автоматизированного управления войсками ЕСУВ «Акация». По предварительным оценкам стоимость создаваемой концерном «Созвездие» ЕСУВ составит порядка 1 трлн.рублей.

«Акация» призвана управлять потоками информации – разведывательной, командной, геопространственной (навигационной), целеуказывающей и т.п.³³

По данным Независимого военного обозрения ЕСУВ «Акация» находится на стадии разработки. Сам процесс сопряжен с рядом трудностей, преодолеть которые в настоящее время, по-видимому, проблематично.

Однако вопрос оснащения войск передовыми средствами связи, разведки и управлени является одним из приоритетов оборонной политики государства, о чем свидетельствует визит Председателя Правительства РФ В.В.Путина на головное предприятие «Созвездия» - НИИ связи, совершенный 18 января 2010 г.

Довольно часто противники перспектив оцифровки поля боя выдвигают аргумент о росте уязвимости войск, связанной с возможностями злонамеренного вывода из строя средств автоматизированного управления.

В связи с этим перейдём к рассмотрению оборонительной информационной концепции.

Ведение оборонительной информационной войны лежит не только в сфере оперативно-стратегического планирования, являющегося компетенцией военного ведомства.

Оборонительный подход к кибервойне соответствует понятию информационной безопасности и выполняет задачи обеспечения состояния защищенности национальных интересов в информационной сфере, определяющихся совокупностью сбалансированных интересов личности, общества и государства. Речь идёт о предотвращении хакерских атак, защите сведений.

Очевидно, что данная цель не может быть достигнута путем проведения войсковых операций. Информационная безопасность сталкивается с теми же дилеммами, что и противодействие терроризму: ассиметричный характер угрозы, отсутствие линии фронта, анонимность нападения, неясность направления ответного удара.

Так же, как и в борьбе с терроризмом, защита от кибер-нападения требует тщательного прогнозирования возможных направлений удара и предполагаемых целей атаки. Необходимость правильного выбора конкретных объектов защиты связана со следующим обстоятельством: стремясь защитить всё, субъект защиты не сможет защитить ничего.

Обеспечение информационной безопасности требует выполнения задач нормативно-правового регулирования информационной сферы, развитие научно-технического потенциала и действующей инфраструктуры, информационного обеспечения деятельности государства, совершенствования информационных технологий.

Таким образом, вооруженные силы государства при выполнении боевых задач являются активными пользователями информационных технологий. В то же время, вся система государственного управления, в том числе управления структурой военной организации, является объектом информационной безопасности и нуждается в защите от кибер-угроз.

Тем не менее, современные достижения в области радиоэлектроники и вычислительной техники открывают новые возможности применения Вооруженных сил в сфере миротворческой деятельности. АСУВ нового поколения позволят минимизировать риски неоправданных потерь малочисленных контингентов мирного времени в случае внезапной военно-политической дестабилизации.

Малые мобильные мотострелковые группы, завязанные в единую человеко-машинную сеть, смогут оперативно реагировать на обострение вооруженных конфликтов, принимать молниеносные, рационально просчитанные решения. Взаимодействуя как друг с другом, так и со средствами спутниковой разведки при поддержке авиации и флота, КМС по штату мирного времени смогут не только защищать себя, но и моментально пресекать любые попытки возобновления локальных конфликтов, не дожидаясь подхода основных сил. Контингенты мирного времени будут обретать полноценную боевую мощь, достаточную для разнимания сторон конфликта, не за счет привлечения дополнительного личного состава и приданных средств. Роль средств усиления будет играть информация: принятие решений на опережение и расширенные возможности координации с любыми силами, способными к немедленному началу ведения боевых действий в зоне вооруженного конфликта.

Более того, возможности комплексного управления информацией смогут свести к минимуму использование пехоты (в традиционном понимании), так как позволят лишить враждебно настроенные силы способности к агрессивным действиям. Это достигается путем деморализации личного состава, дезинформирования о планах КМС через утечки заведомо ложной информации в СМИ, дезорганизации управления войсками сторон конфликта за счет вывода из строя средств связи посредством методов радиоэлектронной борьбы.

Заключение.

Безопасность представляет собой сложное понятие, обладающее как территориальным (вертикальным), так и функциональным (горизонтальным) измерением.

Безопасность подразделяется на локальную, региональную, глобальную. Безопасность осуществляется в различных сферах. Национальная безопасность включает направления обеспечения видов безопасности: военная, информационная, антитеррористическая, экологическая, экономическая и т.д.

Характер современных угроз включает как традиционные (военные) угрозы, так и новые ассиметричные вызовы с неясным направлением ответного удара, в том числе международный терроризм и хакерство.

По-прежнему фактор военной силы остаётся важным политическим ресурсом. Однако само применение военной силы вскрывает свою неэффективность с точки зрения обострения социально-политических проблем и неспособности противостоять нетрадиционным угрозам.

Наиболее эффективными с точки зрения соотношения затраты/выгоды являются политико-дипломатические механизмы, в том числе совместные разведывательные усилия. Применение военной силы является мощным аргументом, который, тем не менее, должен занимать последние позиции в списке путей разрешения политических конфликтов.

НАТО в настоящий момент не в полной мере отвечает современным угрозам. На официальном уровне осознана необходимость реформирования.

Развитие политического диалога в формате НАТО и, наконец, полный реальный отказ от стереотипов «холодной войны» обеспечивают перспективное развитие Альянса.

НАТО обладает потенциальными возможностями занятия места ООН в глобальной архитектуре безопасности. Участие России в Северо-Атлантическом Договоре является взаимовыгодным и позитивным моментом с точки зрения сохранения мира и безопасности человечества.

НАТО смещаясь от идеи совместной обороны к идее коллективной безопасности обладает всеми возможностями не только для сохранения смысла своего существования, но и для выполнения новой глобальной миссии.

Наиболее перспективным направлением эволюции НАТО является осуществление миротворческой деятельности. Россия имеет успешный опыт взаимодействия со структурами НАТО под эгидой ООН в проведении МТО в Югославии в период с 1992 по 1999 г.

Объединение системы совместной обороны Организации Северо-Атлантического договора и ОДКБ в той или иной форме позволило бы создать первую глобальную систему коллективной безопасности на геополитическом пространстве, простирающемся от Северной Америки до Евразии.

В настоящее время в НАТО отказываются от принятия на себя функций разрешения внутренних конфликтов. С точки зрения общей рационализации данная позиция является взвешенной, так как состав участников Северо-Атлантического договора вряд ли позволяет прогнозировать возникновение вооруженных конфликтов между государствами-членами НАТО. В то же время отказ от идеи направления удара внутрь системы, изложенной в параграфе 1.1. данной работы, означает подчеркивание статуса организации совместной обороны, а не коллективной безопасности.

В то же время, официальная позиция на функциональное расширение НАТО, как альтернатива территориальному расширению, ставит на повестку дня выполнение ранее не свойственных задач, лишь косвенно затрагивающих проблему военной безопасности и в большей мере требующих развития международного диалога по более мирным направлениям.

Подобное увлечение военно-политической футурологией, на первый взгляд, выглядит излишне фантастично. Главным препятствием реализации возможных планов членства России, а затем и её действующих союзников, в НАТО, по мнению постоянного представителя России при НАТО Д.Рогозина, является монополия США. Однако в том же интервью агентству «Интерфакс» Д.Рогозин признал, что у НАТО есть шанс пройти через эволюцию и превратиться в действенную систему, обеспечивающую безопасность в Европе и мире.³⁴

Заявление генерального секретаря НАТО Андерса Фог Расмуссена о намерении «создать единую систему противоракетной обороны от Ванкувера до Владивостока»³⁵, сделанное на саммите в Брюсселе 27 марта 2010 г. является свидетельством готовности системы к развитию совместных программ с Россией. Предположительно подобные шаги возможно рассматривать как следствие осознания общности интересов и, вероятно, стремления Европы «размыть» монополию США на принятие решений в НАТО.

Безусловно, структура нуждается в существенном реформировании, а политические элиты – в отказе от стереотипов времен «холодной войны» и эволюции мышления, необходимой для выработки нового видения перспектив глобального управления и глобальной безопасности как его составной части.

Стратегические интересы России заключаются в создании эффективной системы национальной безопасности, встроенной в дальнесрочные международные проекты. Это позволит минимизировать издержки за счет синергии с другими участниками перспективной системы глобальной безопасности и обеспечит снижение военно-политической напряженности, связанной с интеграцией государств постсоветского пространства в НАТО в обход интересов России.

Источники

1. Золотарев В.А. Военная безопасность Государства Российского. М.: Кучково поле, 2001
   
2. Никитин А.И., Конфликты, терроризм, миротворчество. М.: Навона, 2009
   
3. «Теоретические основы международных режимов безопасности» // В. Е. Петровский. ((Азиатско-тихоокеанские режимы безопасности после «холодной войны»: эволюция, перспективы российского участия». М., «Памятники исторической мысли», 1998
   
4. Бжезинский Зб. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство/Пер. с англ. – М.: Междунар. Отношения, 2007
   
5. Политология: Лексикон / Под редакцией А.И. Соловьева. – М. : РОССПЭН, 2007
   
6. Терроризм – взгляд изнутри = Inside terrorism/ Брюс Хоффман; [Пер. с англ. Е. Сажина]. – М.: Ультра.Культура, 2003
   
7. Уэбстер Ф. Теории информационного' общества.- М.: Аспект Пресс, 2004
   
8. Военно-техническое сотрудничество Российской Федерации с иностранными государствами. Справочник. – М.: ФСВТС, Издательский дом «Граница», 2006
   
9. Политические коммуникации: Учеб. пособие для студентов вузов/ [Петрунин Ю.Ю. и др.]; под ред. А.И. Соловьева. – М.: Аспект Пресс, 2004
   
10. Соловьев А.И., Принятие государственных решений: учебное пособие/ А.И.Соловьев – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: КНОРУС, 2009
    
11. Юрченко И.В., Вызовы и угрозы национальной и региональной безопасности Российской Федерации в политико-информационном пространстве. – Краснодар: изд-во КубГУ, 2009
    
12. Media Coverage of Terrorism: A Comparison of the United States and England Boyan Kovacic, Department of Political Science, George Washington University,14 December 2007 1
    
13. Department of Defense. "The Implementation of Network-Centric Warfare", Washington, D.C., 2005
    
14. Private Military Company: A Legitimate International Entity Within Modern Conflict By MAJOR S. GODDARD,MAJ, RA INF, AUSTRALIA B.A., University of New South Wales, Fort Leavenworth, Kansas.2001
    
15. Устав ООН, главы VI,VII,VIII.
    
16. Лебедева М.М., Мирный и вооруженный пути развития современных конфликтов: сравнительный анализ, М., МГИМО, ЦМИ, выпуск 3, 1999
    
17. Федеральный закон «Об обороне»
    
18. Закон РФ «О безопасности»
    
19. Концепция национальной безопасности РФ
    
20. Военная доктрина РФ
    
21. Доктрина информационной безопасности
    
22. Стратегия национальной безопасности РФ до 2020 г.
    
23. А. Гольц, «Цусима в четвертом измерении» ссылка скрыта
    
24. ссылка скрыта
    
25. ссылка скрыта
    
26. ссылка скрыта
    
27. А.Н.Бородавкин, «Многомерная архитектура для полицентричного Азиатско-Тихоокеанского региона» ссылка скрыта
    
28. ссылка скрыта
    
29. См. The Istanbul Declaration. Our security in a new era ссылка скрыта
    
30. Раздел «What is NATO?» Интернет-сайта НАТО ссылка скрыта
    
31. Белозёров В.К., Концептуальные подходы к обеспечению безопасности и обороны современной Германии ссылка скрыта
    
32. см. Раздел «Документы/Договор о коллективной безопасности» сайта ссылка скрыта
    
33. См. Никитин А.И., Конфликты, терроризм, миротворчество. М.: Навона, 2009, с.220
    
34. Department of Defense. "The Implementation of Network-Centric Warfare", Washington, D.C., 2005, p. 7.
    
35. А.Храмчихин, «Смертельная сеть: концепция сетецентрической войны» ссылка скрыта
    
36. Max Blenkin, [eam.com/library/doc1.asp?docid=1P1:80371656 AAP General News] (Australia), 9/17/2003
    
37. В.Мясников «Путин нацеливает армию на Интернет» ссылка скрыта
    
38. Русская служба новостей, «При нынешнем формате НАТО вхождение России в альянс невозможно» ссылка скрыта
    
39. Информационно-аналитический портал «Евразия», «Расмуссен потребовал систему ПРО от Ванкувера до Владивостока» ссылка скрыта