Дор-Баглир ап Аменго. Звучное имя но что в нем толку для изгнанника? Тем более для ссыльного в совершенно чужой мир. Мир, из которого невозможно вернуться
| Вид материала | Документы |
- Чтение как труд и творчество вся литература для ребенка преждевременна, ибо вся говорит, 73.17kb.
- Сегодняшний мир мир динамики и скорости. Чтобы в нем выжить, необходимо постоянно меняться, 178.24kb.
- Сегодняшний мир мир динамики и скорости. Чтобы в нем выжить, необходимо постоянно меняться, 600.13kb.
- Загрязнение биосферы, 1150.22kb.
- Тест заключение список использованной литературы введение, 283.98kb.
- Тертуллиан к мученикам, 89.73kb.
- Маркс: идеи сделать мир мирным и ликвидировать классовую борьбу как абсолютно абстрактную, 79.97kb.
- Гарри поттер и волшебный камень джоанна роулинг, 2893.33kb.
- Московский Педагогический Государственный Университет реферат, 365.36kb.
- Тем, кто когда-то слушал «Арию» и «Мастера», 4302.23kb.
Изморосным летним утром украинское войско встало против конфедеративного. Блестящий под украдкой выглянувшим солнцем дождь, осечки отсыревших кремней. Эту битву должно было решить благородное белое оружие - сабля.
Конфедератов собралось довольно много - тысяч до восьмидесяти. Но большинство из них годились лишь для петушиной войны - жрать и драть глотку. Едва не самыми боеспособными были отряды своих, польских, хлопов - им сказали, что война идет за веру и ойчизну, а по такому случаю на битву пойдет любой поляк. Слова эти, поначалу бывшие насмешкой, понемногу сбывались - ведь за спиной казаков уже лежала, без малого клочка, вся Украина, и малопольские земли они могли рассматривать безо всяких оптических труб.
Мирович, отчаявшись придумать что-то путное - а еще у Тембенчинского в адъютантах ходил - препоручил ведение боя казацкой старшине, решив - что было хорошо для Хмельницкого, сгодится и для него. Забыл - хоть и ляхи не те, что при Вишневецком, да и казаки переменились. И не то, чтобы люди стали хуже. Просто теперь в Сечи куренями жили разве самые желторотые, остальные расселились вокруг хуторами. А известно - запорожец с женкой и ребятишками - запорожец наполовину. За родину они снялись с насиженной жирной земли, с наслаждением грабили богатые местечки - но теперь, глядя на вполчетвера большее польское войско, каждый из них мечтал не о славе, а о жизни. И потому не стоил в сече пятерых крылатых гусар, как прадед.
Так что и у него едва не самой крепкой силой оказались недавние гречкосеи, незаможные халупники, вооруженные лишь пиками из кос. Поляки таких на своей стороне звучно называли, на французский манер, "косинерами".
Сначала - стали напротив, стреляли бестолково. Осечки, дым. Наконец, самые нетерпеливые с обоих сторон рванули сабли из ножен - и пошло. За ними рванули, боясь прослыть трусами, или, что хуже, плохими товарищами, остальные. Напрасно гетман махал палашом и матерился - его собственная бригада, назначенная в резерв, с места пошла в галоп. Только тяжело плескалось в дождевых каплях старое казацкое знамя - красный крест на белом полотнище.
Вместо правильной битвы получилась беспорядочная, сумасшедшая свалка - и тут обе стороны показали себя совсем неплохо, и в пестрой свалке не разобрать было, чья берет. Под вечер гарнизон Тернополя не устоял - и хлынул на помощь своим.
Рубились на закате, рубились в сумерках. К ночи кремни высохли - и началась стрельба по теням, по вспышкам чужих выстрелов. Мирович, бившийся весь день простым бойцом и оказавшийся вдруг один, узнал по звуку тульские драгунки, маскированные под саксонские, и бросился к своим.
В него выстрелили - раз, другой.
- Не стреляйте, братья, я - Мирович! - крикнул он. Утром, как стало светать, его поздравили, рассмотрев порванную пулей штанину шаровар и след от более меткого выстрела на панцире. Тогда же один из его есаулов заметил - стрельба катится прочь, к западу.
Утром Мирович был вынужден удивляться - победу купила не сечевая лихость, а хуторская осмотрительность. Не видя своих и чужих, рассудительные казаки затаивались. А ляхи продолжали стрелять, и, растрепанные в дневной схватке, все чаще попадали по своим. Те думали на казаков и отвечали от души, сколько хватало пуль и пороха. Но заряды кончались, а перестрелка все разгоралась. Стали отходить, натыкаясь друг на друга. Отход же - большое мастерство, для него нужен куда больший порядок, чем для атаки. Так что отступление выросло в бегство, и конфедераты сами бежали и сами себя преследовали.
- Дела... - простонародно почесал затылок гетман, уяснив картину своей победы, и просиял молодой глуповатой улыбкой, - Так куда дальше двинемся, атаманы: на Львов или уж на Варшаву?
А князь Тембенчинский, сидючи в Гродно, рассылал по городам декларацию. В которой отмечалось - в силу прав, полученных Россией по Андрусовскому договору, Империя обязана защитить православное население Украины и Белоруссии. Что, в свете последних законов, принятых сеймом, может означать только отторжение этих областей из недружественного владения. Под декларацией стояли подписи обоих государей.
Фридриху же Второму декларации были не нужны. Он просто ввел тридцать тысяч штыков в Померанию. И начались превращения на картах, и спешно меняли указатели на дорогах: Гданьск - на Данциг, Торунь на Торн.
Вот уж чего Баглир никак не ожидал - так это того, что генерал-аншеф Захар Чернышев будет ходить за ним по пятам, прося ценного совета. А это произошло. Конфедератов в Литве никак не удавалось вывести - от русских войск они банально удирали, предпочитая отыгрываться на беззащитных. А генерала засыпал возмущенными посланиями император Иоанн, невесть каким способом узнававший о каждом устроенном бесчинстве. В конце концов, начал присылать возмущенные рескрипты и князь-кесарь: мол, велика ли честь бить этих партизан? И достойно ли с ними два месяца возиться?
Тем более, что под налеты попадали не только деревеньки и монастыри, но и воинские обозы.
- Все еще очень хорошо, - утешал Чернышева Баглир, - характер их действий определяется естественными склонностями, а не является продуманной стратегией, чего я поначалу боялся. Налеты на обозы - эка невидаль! А вот если бы они, к примеру, еще и мосты жгли, колодцы травили, устраивали завалы на дорогах - мы бы с вами совсем взвыли.
Но дни шли, многие отряды одержали над конфедератами победы - но тех только прибавлялось. Захар Григорьевич комкал победные реляции - главари всегда уходили живыми, и всем своим видом показывали: трепка от русских - пустяки, минутный страх. Сытая же и веселая жизнь "крестоносца" манила многих. Эскадроны конфедератов росли.
Надо было наступать на Варшаву - а как, если тыл не обеспечен? Пусть города сами собрали гарнизоны, но призрак голода уже бродил неподалеку. А русские легкие отряды, мотаясь за супостатами налегке, питались за счет местного населения, и иной раз именно они, а не доморощенные поляки забирали у белорусского крестьянина последнее. Платили - не всегда. Злоупотребления выявлялись, и иной раз офицера, а то и генерала, расстреливали - для науки - собственные роты.
Чернышев, ругаясь так, что бумага краснела, требовал из Петербурга легкую кавалерию. Бывший камер-юнкером при государе Петре Федоровиче все годы его прозябания в великих князьях, ровесник, участник всех шалостей и серьезных интриг, он в своих рапортах легко применял такие казарменные перлы, что у грядущих историков могли возникнуть сложности с переводом этих творений обратно на русский язык.
А кавалерия была нужна в другом месте. Отношения с Османской Империей вдруг стали натянуты. Австрийское золото сделало свое дело, и высокая Порта ждала только повода для нападения. Турция не желала ни усиления России, ни наведения порядка в Речи Посполитой. Сильная Польша была кошмаром турок со времен Яна Собесского, отбросившего их от Вены в конце семнадцатого столетия. С тех пор так далеко в Европу турки уже и не захаживали ни разу, а Австрия обзавелась полезным дополнением в виде королевства Венгерского. Россию же они боялись не сильно - неудачные крымские походы Голицына и прутский позор великого Петра опровергали взятие Азова и походы Миниха. И пусть Миних рассказывает, что от Дуная до Киева его армия убегала от чумы, а не от неприятеля - вы попробуйте это туркам доказать! Тем более что в ту войну они сумели отнять у Австрии кое-что из ранее потерянного, и не малость какую - Белград. Первая половина восемнадцатого века вообще сложилась для Османской Империи неплохо - пусть и не раздалась, как в предыдущие столетия, но и не потеряла ничего. Потому слабости султан за собой не чувствовал, а к старому врагу - Австрии относился покровительственно. И деньги принимал охотно, понимая их не как взятку или субсидию. В конце концов, еще сто лет назад Австрия платила ему ежегодную дань. Отчего бы ей и не оплатить защиту общих интересов в Польше деньгами, если уж впала в немочь? Вот и собиралась русская кавалерия напротив подчиненного туркам Крыма - отбивать возможный набег.
А генерал Чернышев - сиди, ломай голову над тем, как прищучить шляхетскую кавалерию пехотой. Или хотя бы тяжелой конницей. Велел устраивать засады. Не помогло! Потери конфедератов выросли, и только. Оторваться от подстерегшей их пехоты конфедераты могли легко.
Тогда за дело взялся Баглир - и скоро была готова инструкция. Дела было - немного порыться в голове, вспоминая лаинские трактаты и тимматские уставы.
"Если вас втрое больше - травите врагов, как волков!" - писал Баглир, - "для чего надо их окружить." При этом на главных направлениях возможного отхода советовал расположить резервы. После этого кольцо медленно сжимать - со всех сторон сразу, или только с одной. В последнем случае рекомендовал организовать окружение четырьмя отрядами - один неподвижный, один - атакующий, два, прикрывающие фланги, понемногу уплотняются и помогают в атаке. Очень полезно, если в отряде есть пушки, оснастить ими позицию неподвижной стороны.
"При двукратном - бейте, как комара - хлопком!" - продолжал он, советуя вывести небольшой отряд, завязать не слишком успешную стычку, приманить всех неприятелей - а потом зажать резервами с флангов, окружить на пятачке и уничтожить.
"При равных силах - колотить, как молотом по наковальне," прижав к реке или обрыву. Или - двумя отрядами - один с фронта, один с тыла.
"При меньших силах - искать союза с небом", нападать ночью, нападать в дождь, в туман. Нападать среди болот и лесов. Любая, даже лучшая кавалерия при внезапном нападении обращается в беспорядок, к которому так склонны конфедераты. А уж ночью - тем более.
Но нельзя и повторяться, действовать по выделенной бумажке. Баглир жалел, что вместо личного разговора командиры русских команд получат дурно отпечатанные и наспех сшитые листки, и не смогут задать действительно волнующие их вопросы. Поэтому Баглир пытался охватить все. И больше всего советовал использовать силы местных повстанцев, брать их под управление, оставлять в отрядах военных специалистов - а лучше ставить своих командиров. Обеспечивать их оружием и патронами - а пропитание пусть добывают сами. Результат действия считать по пленным и по трофейному оружию. Не навязывать повстанцам ведение правильного боя по уставам, наоборот - смотреть, как действуют и перенимать все, приводящее к успеху.
В малой войне уже появлялись свои герои. Команда полковника Суворова, только из-за отца-мятежника не получившего генеральский чин в датскую компанию за взятие крепости Фредерисия, контролировала одна целое воеводство. Сам Александр Васильевич для смычки с народом нарочито просто одетый, обзаведшийся лопаткой бороды и напоминающий скорее разбойного казацкого атамана, чем офицера европейской армии, вызывал у остальных русских начальников подспудное раздражение - и своим внешним видом, и разнообразными выходками, порой действительно обидными. Вот его бы Баглир взял в соавторы! Его он ставил в пример едва не в каждой строке. И собирался было уже слетать к бивакам Александра Васильевича, как обстановка переменилась и пришлось лететь совсем в другую сторону.
Началось все с того, что у дверей дома, служившего временной квартирой для русского посольства в Речи Посполитой, стало очень шумно. Кто-то отчаянно рвался к послам, презрев сопротивление охраны, которой было велено отвечать, что у их превосходительств неладно со здоровьем: у старого подагра, у молодого линька. Обычно такой ответ вызывал тихое недоумение и долгую беседу о сущности князя Тембенчинского. Но не в этот раз! Посетитель обрадовался и потребовал немедля отвести его к линючему. А когда снова не пропустили, достал из-за бескрайних казацких шаровар кулаки.
Баглир заинтересовался шумом и высунулся в окно. И убедился - кулаки бывают не только пудовые. Но и куда больше.
- Монстра в перьях, одет ляхом, - задумчиво оценил Баглира казак, - это ты, что ли, Тембенчинский будешь?
- Я, - ответил Баглир.
- Тогда у меня к тебе грамота от гетмана. Ее в окно забросить или в дом пустишь?
Баглир велел - пропустить. А заодно собрать на стол. Однако прежде - протянул руку за посланием. Казак немедля уселся на пол, скинул сапоги.
- Тут ведь какое дело, - сообщил он, состроив виноватую рожу, в глазах же и уголках губ сквозило озорное, - ляхи по дорогам пошаливают. Ну как бы меня скрутили? Бумажку, конечно, можно при нужде и проглотить - так и живот же можно распороть. А вот онучи панове трогать побрезгуют. Ей-ей, старался, чтобы остались посуше. Но уж как вышло.
После чего размотал портянки и протянул их Баглиру. На материи, действительно, виднелись буквы.
- Твои портянки, ты и читай, - предложил ему тот.
- А я неписьменный.
Ну и что прикажете делать? А отдавать простой приказ - закорючки скопировать на бумагу один в один, и потом уже принести пред светлы очи князя Тембенчинского.
Львов и Перемышль. Какое-то проклятие поджидает русские войска у этих городов. Не отданные, как остальная Украина, Польше в шестнадцатом веке ослабевшим княжеством Литовским по Люблинской унии, но честно завоеванные еще у галицких князей и с тех пор пребывавшие под пятой - вечно они приманивали к себе дружины и полки, отвлекая от более важных целей или не давая вовремя спастись. Вот и воинство Мировича вместо совершенно беззащитной Варшавы почему-то повернуло на Львов. Хотя Баглир еще там, в Ютландии, упрашивал - как только будет возможность, войти на великопольские земли. Тогда у России появится возможность торговаться, предлагая полякам взамен белорусских и украинских земель защиту от кровожадных казацких орд.
Однако остатки конфедератов нашли себе друзей. После неудачного сражения, когда казаки, попрятавшись, выиграли битву, генеральный маршал конфедерации Браницкий, оставив попытки собрать разбрызгавшееся на маленькие осторожные отрядики войско, ушел на запад - за австрийскую границу. И удивительно быстро оказался в Вене, где просил взять беззащитное перед казаками-людоедами единоверное население под надежную охрану истинно католической державы. Просил - письменно, как генеральный маршал конфедерации. Австрийцы были уже готовы урвать свой кусок и так - но коль уж появилось столь благовидное прикрытие, не воспользоваться им было бы просто глупо.
Они шли по западной Украине - россыпь пандур, стройные ряды фузилеров. Шли, везя с собой на телегах пограничные столбы. На время стоянки эти столбы даже прикапывали. И мгновенно извлекался настоящий австрийский полосатый шлагбаум, а в палатке под двухголовым родичем русского орла помещалась передвижная таможня. В обозе ехали и паны конфедераты. И, прикрываясь широкими плечами армии великой державы, делали то, что более всего хотели - и что получалось у них лучше всего. Убивали беззащитных. Убивали за недостаточно земной поклон, за косой взгляд. Убивали от скуки. И уж конечно - за крест, положенный не в ту сторону. Замучить человека каким-то одним способом им казалось мало. Пытки и казни составлялись в этакую галицийскую икебану, и иные любители всерьез спорили - с чем лучше сочетается посадка на кол: со снятием кожи или все-таки со старым добрым повешением. Австрийские офицеры смотрели на эти изыски свысока, практично предпочитая не понравившихся обывателей просто вешать. Методика разработанная, дешевая - чего еще желать. Сюда же затесались ищущие свежих впечатлений авантюристы из Франции. Некоторые из них писали о пробуждении польского национального духа. Другие - о неискоренимости славянского беспорядка и пьянства.
Третьим эшелоном шли сборщики налогов. Брали все - а вдруг удержать не удастся? - оставляя тех, кто пережил первый и второй, голыми на голой земле. Теперь им и Речь Посполитая начинала казаться раем. Особенный же ужас вызывало то, что австрийцы явно устраивались надолго.
Армия Украины с вечера насчитывала шесть тысяч комонных рож, всяко вооруженных - саблями, пиками. Сколько их останется к утру? Татарские шевеления привели к тому, что запорожцы снимались целыми полками и мчались на юг - прикрыть родные хутора. Оно и неудивительно - на Украину уже заходили даже и не татары - сами турки. Грабежа у них, впрочем, не получилось. Поблизости случилась казацкая сотня, легко разогнавшая этих любителей. Сотник был человек решительный и перенес действия на вражескую землю. И провел короткую, но очень убедительную кампанию, после которой хотинский паша Колчак отписал к султану, умоляя того не ссориться с русскими.
Весы войны и мира колебались в голове султана. На одной чаше было мнение редкой чести человека и друга, на другой - обещанные Австрией двадцать миллионов флоринов военной субсидии. К чести турок, султан колебался.
Баглир, миновав охранение украинского лагеря под Бродами влет, осторожно взмахивая крыльями и очень стараясь не хлопнуть бьющим из-под них воздухом, приземлился прямо возле гетманского шатра. Часовых Мирович, оказывается, предупредил - на всякий случай.
Поэтому в шатер Баглир проник тихо.
Внутри Мирович, классически подперев подбородок кулаком, бдел над картой. На просветлевшем лице - новые линии на лбу и у крыльев носа. Но сказать, что его бывший адъютант постарел, Баглир не мог. Мирович просто заматерел. Даром что - гетман. Но что-то мальчишеское в нем оставалось. Особенно подчеркивала незрелые черты щенячья радость по поводу появления старшего товарища, который все знает и умеет.
- Скоро вы, эччеленца, - то ли дела, то ли ждал, - летели?
- Именно летел. А потому - ты мои повадки знаешь. Сперва покорми, а там я тебе и присоветую что-нибудь умное...
- Извиняйте, Михаил Петрович - рыбы нет. Есть поросенок, печеный на вертеле. А кавуны вы не едите?
- Ем. Но после перелета мне этой сладкой водички недостаточно. А вот поросенок подойдет. И что печеный - хорошо, сырых я уже пробовал...
- В Сибири?
- Угу... - князь Тембенчинский уже жевал.
Впервые Мирович видел, как сравнительно небольшой человечек, умяв двух поросят, остался голодным.
- Хотя бы мышцы не разложатся, и ладно, - недовольно буркнул Баглир, - знаешь, если мой организм после серьезной нагрузки не подкормить, он начинает заниматься самоедством. Ткани сокращаются. И восстанавливаться потом - долго. Ну, рассказывай, в чем проблема?
- Австрияки взяли Львов. Точнее будет сказать - заняли, никто не сопротивлялся. Хохлы мои разбегаются. Пытаюсь мобилизовывать местных жителей. Толку...
- Знаю, ты писал. Русские войска я уже повернул сюда от Варшавы. Встанут кордоном и не пустят австрийцев дальше. Воевать они не станут - устали уже от войн.
- А Львов? А Галич?
- А мы тоже устали от войн. И заметь - это не только мое мнение. Это оба императора и кесарь Румянцев, моими устами как посла. Так что пусть Мария-Терезия подавится Галицией.
Мирович так стукнул кулаком о колено, что тут же стал потирать ушиб.
- Ты говоришь, как немец. Или как офицер очистки, - процедил он сквозь зубы.
Баглир выпустил когти.
- Ты ничего не знаешь про очистку. Ты ничего не знаешь про мировые войны. Которые начинают такие вот ослиные упрямцы, вроде тебя. Поэтому ты и жив еще, - прошипел он, поднося оружную лапу к носу гетмана, - а немцы умный народ. Я сужу по Фридриху. Он понимает - не всегда можно взять все, что хочешь. И очень часто приходится, ввязываясь в операцию, платить неизвестную цену. Сейчас Галиция - это цена за Подолию и Волынь. Да, Украина остается разделенной. Где-то станет лучше, где-то - хуже. Пока выигрываем мы больше, чем теряем. Но! Турки уже шевелятся. Прикажешь вести войну на два фронта? По твоему, будет хорошо, если, цепляясь за Галицию, мы потеряем всю Украину? Не исключаю, что и Киев... Такова препаршивая работа государственного мужа - при надобности, уступать интересы части народа ради другой его части. Важно только не путать шкурное и державное.
Баглира себя немного отпустил, выдавил даже кислую улыбку:
- Вот так, гетман. Но я и сам виноват - думал, ты уже понимаешь, что правитель - уже не человек. А воплощенный дух нации. Божество. И если он позволяет себе оставаться человеком в государственной жизни - он божество негодное. И подлежит уничтожению. А посол, как голос его, человек наполовину. Так что мне легче. Я иногда могу сказать что-нибудь неофициально, как свое мнение. А у царей и гетманов своего мнения нет. А есть мнение России, Украины или все той же Австрии. "Государство - это я!" Это ведь не глупая гордость. Это заявление великого государя. Вот только прежде чем что-то сделать всей силой державы, надо себе напомнить, что ты - не человечек имярек, Людовик там де Бурбон или Василий Яковлевич Мирович, но - и государство. И поступить соответственно. Петр это, кстати, теперь понимает. А Иван представляет не государство, а православную веру. И он тоже смирится, потому что мы вытащим из под ярма больше епархий, чем отдадим обратно под гнет. А поэтому русские войска будут только стоять кордоном.
- И пусть! - горячо заговорил Мирович, - Прикройте нам фланги, а уж мы погуляем...
- И втравите нас в те же самые неприятности, - Баглир гадко улыбался, видели бы в Петербурге этот кривой оскал, подергивающиеся от брезгливой горечи кончики губ, - если мы хоть немного будем держать вашу сторону. Впрочем, это необязательно. Если вдруг гетману ударит в голову воевать за Галич или в другой форме возглашать вильну Украину вне власти царя московского - русские уйдут в Литву. Или, - Баглир замялся, но договорил шепотом, - договорятся с Австрией о совместных действиях. И последнее куда более вероятно. Потому что тогда мы спасем хоть что-то.
Мирович уронил голову на руки.
Потом достал из-за пояса гетманскую булаву.