Чеховский вестник №20 Москва, 2006 г

Вид материала

Документы

Содержание А.П. Чехов. Вишневый сад Чехов и камасутра О пользе изобретения велосипедов Биография чехова: итоги и перспективы Лия Бушканец

Подобный материал:

• Чеховский вестник №18, 5096.72kb.
• Чеховский вестник №23, 5977.9kb.
• Российская Академия Театрального Искусства (гитис). диплом, 54.2kb.
• «Чеховский дар» продолжает свой путь, 15.79kb.
• Всероссийская книжная премия «Чеховский дар» (2011 г.) Номинация «Необыкновенный рассказчик», 23.54kb.
• Приказ, 1613.99kb.
• Статьи и доклады, опубликованные сотрудниками ивис дво ран в 2006, 622.14kb.
• Перечень статей в журнале «архитектурный вестник» за 2002-2006, 422.23kb.
• Библиотечный вестник Карелии. Вып. 22 (29). Библиотеки Карелии в 2006 году / Нац б-ка, 6202.38kb.
• Сессия Американского Акустического Общества, г. Провиденс, 2006, международный, 1000,, 65.95kb.

ШАРЛОТТА ЕЛА ОГУРЕЦ…

А.П. Чехов. Вишневый сад

Учебный театр Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства.

Мастерская профессора Ю.М.Красовского.

Режиссер Ю.М.Красовский. Режиссер – педагог Г.И.Филимонова

Художник С.К.Смирнов. Хореография – Ю.Х.Васильков.


Этот «Вишневый сад» – дипломный спектакль. Планка для студентов и режиссера задана высочайшая – экзамен на мастерство, на зрелость, пусть еще очень молодых актеров. Однако, однозначно подойти к такому именно выбору невозможно. С одной стороны, Чехов – классик, с другой – не будем закрывать на это глаза – он еще и в большой моде. Не будем ожидать ничего необыкновенного от учебного спектакля, у него свои цели и задачи, некоторые их них в этом спектакле достигнуты и решены. Надо отметить, что освоить пространство сцены, на которой играли этот спектакль, было нелегко. Нет подиума, зрительские ряды поднимаются амфитеатром. Но все же это не просто сценическая площадка, это зал Тенишевского училища, где в 1914 г. В.Мейерхольд со своими студентами в оформлении Ю.Бонди ставил «Балаганчик» Блока, а в 1922 г. здесь открылся под руководством А.А.Брянцева первый ТЮЗ. Так что, как говорится, место намоленное.

Спектакль начинается поэтично. Под звуки вальса почти в темноте проносятся пары. Кто они? Бывшие и нынешние владельцы сада, «прекраснее которого нет на свете»? Танцевальная увертюра создает атмосферу, вызывая аналогию с опавшими листьями, уносимыми ветром в Бог весть каком направлении. Наконец, сцена освещается. Оформление С.Смирнова очень лаконично, он пользуется средствами так называемого бедного театра, если воспользоваться терминологией Ежи Гротовского. Белый тюль, несколько белых низких прямоугольных станков и детские игрушки. Белизна и игрушки навевают воспоминание о спектакле Д.Стрелера 1973 года, но это не заимствование, а скрытая цитата, которую нужно прочесть. Просыпается Лопахин. Как известно, он зол на себя за то, что проспал и не встретил Раневскую, как собирался. Но в этом спектакле, пробудившись ото сна, он почему-то или зачем-то читает «Отче наш», разрушая летучесть сценического времени, а его набожность отнюдь не мешает ему тут же заигрывать с Дуняшей. Магия первых минут спектакля разрушена раз и навсегда. Прибывает Раневская со свитой, и начинается вялый обмен знакомыми репликами. Характеры лишены объема, и некоторые из них легко взаимозаменяемы. Едва Яша перестает кривляться, его трудно отличить от Пети Трофимова. Аня отличается от Дуняши только костюмом.

Не приходится спорить, что студентам, едва перешагнувшим двадцатилетие, трудно играть Раневскую, Лопахина, Гаева, не говоря уже о Фирсе. Но приближение к этим характерам необходимо. И здесь нельзя не обратить внимание на Евгению Сафонову – Раневскую. Она обладает счастливой наружностью, грацией, изяществом и, что особенно важно, интеллигентностью. Глаза в пол-лица, замечательная пластика, умение носить костюм, но отсутствие общего режиссерского решения спектакля позволяет говорить лишь о внешнем соответствии с чеховской героиней.

Выделяется и студентка из Италии Моника Санторо – Шарлотта. Она эксцентрична, но эта эксцентричность очень однообразна и носит чисто внешний характер. Недаром зал так оживляется, когда она ест огурец. Подчеркнуто клоунский костюм не делает ее клоунессой. А между тем это характер глубокий, а ее монолог о своей жизни драматичен, и в ХХI веке стоит помнить, что персонажи театра абсурда, в первую очередь, персонажи Беккета, вобрали черты чеховских образов.

Однообразное, тягучее действие нарушается сценой бала, в котором персонажи в масках несутся в танце, как во втором круге Дантова «Ада», в котором «адский ветер отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной тьмы». Решение этой сцены и да еще с танцующей лезгинку Варей воспринимается как вставной эпизод.

Монолог Гаева, обращенный к шкафу, перенесен в финал и адресован дому, который пойдет на снос. Снова звучит вальс, мелькают танцующие пары, нам уже известные. В вальсе проносятся брат и сестра Гаевы, Варя и Лопахин, Петя и Аня, Дуняша и Епиходов. Но и Шарлотта не остается в одиночестве, нежно склонив головку на плечо Симеонова-Пищика. Неужели же глубокую, во многом загадочную пьесу Чехова можно воспринимать наравне с песнями Битлз, в которых поется, что нам ничего не нужно, кроме любви?

Чехов сегодня востребован. Несть числа интерпретациям его пьес и героев. Опытные актеры привыкли к любым решениям, многие смирились, принимая любого Чехова. А вот птенцы, выпархивающие из гнезда, должны были бы почувствовать, скольким Чехову обязана современная мировая драматургия и режиссура. А иначе – чему ж они научились в своей альма-матер?

Американец Джон Фридман несколько лет назад задал вопрос – может, «довольно Чехова»? (см. «Чеховский вестник». 2002, номер 11) Не хочется с ним соглашаться, но когда он заявляет, что ему надоело наблюдать вновь и вновь за тем, как дядя Ваня стреляет и промахивается, то невольно приходит на ум еретическая мысль, что устаешь следить и за торгами вишневого сада. Но ведь Чехов-то тут не при чем.

Галина Коваленко


ЧЕХОВ И КАМАСУТРА

«Ведьма».

Хохмодрама по мотивам произведений А.Чехова.

Театральное агентство «Арт-партнер XXI», Москва.


Популярный актер и его отец разбавили рассказы Антона Павловича крутой эротикой. Меньше всего оренбургские зрители, которые пришли нарядными на фестивальный показ московского спектакля «Ведьма» с Сергеем Безруковым, ожидали увидеть то, что увидели. Ведь как все на афишах фестиваля «Шалом-2006» выглядело пристойно, чинно и духовно! Пьесу по мотивам чеховских рассказов написал уважаемый автор Виталий Безруков (отец актера). Сын его, Сергей, заявлен как исполнитель роли священнослужителя (в аннотации было написано, что дьячок Емельян – его играет Сергей Безруков – человек светлый и чистый и что его земное предназначение: замаливать чужие грехи, наставлять заблудшие души на путь истинный, сеять в них светлые и добрые помыслы...). Ну а жанр спектакля, обозначенный как «хохмодрама», обещал добрую порцию веселого смеха. В первых рядах важно уселась элита города...

...Хохмодрама вышла с показом порядочная. Вообще спектакль этот – «попурри» из трех чеховских рассказов: «Хирургия», «Ведьма» и «Канитель». В первой половине действа все шло очень достойно. Дьячок Емельян – С.Безруков исполнял тихие песни и размышлял о трудности избранного пути.

А потом дьячку, на беду оренбургской театральной общественности, приснился сон, что женится он на деревенской красотке.

Во сне увидел себя дьячок с голым торсом, в набедренной повязке из звериных шкур, с распущенными мокрыми волосами.

В общем, мачо, хоть зови в «Девять с половиной недель» на главную роль.

Впрочем, Микки Рурка хватил бы кондратий. От зависти. Такой крутой Камасутры оренбургские подмостки не видели никогда!

Безруков хватал партнершу за ноги и подтягивал их к своим широким плечам (зал делал тревожный вдох), потом толкал бедняжку резко вниз (зал от ужаса не дышал вообще), крутил, вертел, в экстазе сажал на себя (тут следовал коллективный выдох)... Дьячок так распалился, что изрядно утомил партнершу. Она попыталась было уползти, но супруг ее изловил за волнующие части и заставил завершить начатое.

На излете эротической сцены зрители увидели обнаженную грудь актрисы и совсем было обмерли. Но тут сон как раз и кончился.

Чиновники, сидевшие в первых рядах, притихли: им же по долгу службы надо после спектакля говорить московским артистам благодарственные слова со сцены.

– Фестиваль, м-м, всегда нас радует чем-то... новым и интересным, – осторожно начал председатель местного областного Заксобрания Дмитрий Кулагин. Но потом подумал и добавил неуверенно. – С другой стороны, будет чем похвастаться перед знакомыми...

Надо сказать, Антон Палыч Чехов тут ни при чем. Просто Безруковы вступили на путь театральных новаций и не смогли вовремя остановиться.

– Надо бы Чехова в школе внимательнее читать, – вздыхали одни изумленные зрители.

– Да уж, – кивали головой другие. – Хорошо хоть не «Каштанку» играли...

Кстати, Сергей Безруков уже совершал экскурсы в эротику в спектакле Андрея Житинкина «Признания авантюриста Феликса Круля», где представал перед публикой обнаженным. Не баловал аудиторию избытком одежды и Виктор Раков в ленкомовской постановке «Мудрец». В том же «Ленкоме» Амалия Гольданская в «Женитьбе Фигаро» демонстрировала голую грудь, а в Театре имени Моссовета постановка «Милого друга» изобиловала сценами, в которых Александр Домогаров и Маргарита Терехова достаточно убедительно имитировали интимные телодвижения.

И все же главным спецом по погружению театральных масс в эротические пучины справедливо считаются Кирилл Ганин и его спектакли, по сравнению с которыми представление Безрукова в Оренбурге – утренник в детском саду.

Сергей Шермецинский

(«Комсомольская правда», 7 ноября 2006 года)


О ПОЛЬЗЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ ВЕЛОСИПЕДОВ

«Иванов».

Режиссер – Олег Трусов.

Сценография – Иван Миляев.

Куклы и костюмы – Анна Ефимова.

Театр кукол, Тула.


Тульский театр кукол, показавший в столице спектакль "Иванов" по А.П.Чехову, первопроходцем не назовешь. Кукольные интерпретации классических пьес для драматического театра случались и раньше. Правда, к Чехову на этой территории обращаются редко. Вероятно, играть то, как люди ходят, пьют чай, разговаривают и носят свои пиджаки, в условном театре трудно. И за метафоры особо не спрячешься, и человеческую рефлексию передать сложновато. Но все же недавно на одном из фестивалей показали кукольную "Чайку", а ныне главный режиссер тульского театра Олег Трусов поставил "Иванова" и привез его на один вечер в Москву. Спектакль сыграли в бывшем здании Школы драматического искусства на Поварской в рамках проекта "Открытая сцена", и его присутствие в этих стенах смотрелось вполне логично. В пространстве васильевских экспериментов со словом и с формой этот "Иванов" тоже мог бы прозвучать, пусть слегка наивным, но несомненно обаятельным аккордом. У тульского сюжета есть две предыстории. Труппа два года назад была заново набрана, и составляющие ее артисты, в основном выпускники старейших театральных вузов российской провинции, обладают серьезным профессиональным потенциалом. Идея же поставить с ними чеховскую пьесу привела режиссера в Школу-студию МХАТа, на постановочный факультет. Здесь туляки обратились к Олегу Шейнцису с просьбой порекомендовать им художников для осуществления дерзкой затеи. Шейнцис загорелся сразу, предчувствуя неординарные возможности и неожиданные решения. Он успел благословить предприятие, но результата, увы, уже не увидел. Сценографию же к спектаклю придумал его художник, педагог Школы-студии Иван Миляев, а кукол и костюмы сочинила Анна Ефимова.

Спектакль играется в миниатюрной "коробочке", обрамленной плетеными белыми то ли ветвями, то ли арматурами. Создается впечатление старых чеховских дач с флигелями и беседками, черты которых и до сей поры проступают то тут, то там сквозь великолепие новостроя. Скромная ширма деликатно скрывает одних персонажей и обнаруживает новых, намекая одновременно и на тот тип театра, в который мы попали, и на тщетные попытки героев отгородиться от пристального внимания соседей. Временами на центральном полотне этой ширмы возникает допотопная кинопроекция хроники, и эта хроника сообщает нам о том, как неустанно движется человечество в освоении природы и средств агрессии, но как ничто при этом не меняется в душе отдельно взятого человека. Прием, памятный по знаменитой картине Никиты Михалкова "Раба любви", усиливается еще и музыкой из этого фильма. Невыносимо романтический воздух действия находится в постоянном конфликте с самими персонажами, с их осязаемым кукольным обличьем, и это дает неожиданный эффект. Кукла, какой бы она ни была искусно сделанной, все же – тип, не характер. И внезапно проступает в ранней пьесе Чехова ее корневое родство с драматургией великих предшественников: Островского, Тургенева и даже Гоголя. Наша привычка видеть то, как Чехов поломал все каноны классической драмы, разбивается об очевидные приметы этой самой драмы. Общество, окружающее Иванова и Сарру, все эти Боркины, Зюзюшки, графы Шабельские, свахи, Лебедевы сбиваются в живописные стайки, судачат, подначивают друг друга, создавая невыносимый для героя фон жизни у всех на виду. Картину довершает... дятел, птица в натуральную величину, усердно долбящая дерево именно в те минуты, когда невозможно честный доктор Львов тюкает Иванова своими сентенциями. Такое вот возможно только в театре кукол – тут уже даже не метафора тупой назойливости, а ее вполне материальное воплощение. Между тем куклы Анны Ефимовой, выполненные в полный человеческий рост, необычайно выразительны, притом совсем не карикатурны. Продумано все: от впалых щек графа и нарумяненных щечек Зюзюшки до продолговатой добродушно-интеллигентной физиономии Лебедева и аскетически бледного лика доктора Львова. Так типы, а скорее даже типажи, становятся полноправными участниками драмы одиночества главного героя. Остроумно придумана и пластика – актеры вывозят персонажей на самых разнообразных колесных средствах передвижения. Тут и допотопные велосипеды, и подобия первых автомобилей, и грубые драндулеты, напоминающие деревянный самокат. Распределено все это точнейшим образом, в зависимости от социального статуса и характера персонажа, а мизансцены построены так, что "колеса" в иные моменты способны даже оттенить характер взаимоотношений и особенность конкретных ситуаций. И лишь трое главных действующих лиц: Иванов – Ринад Кондаев, Сарра – Наталья Смирнова и Саша – Ирина Атлашкина – не имеют кукольных обличий. К чести артистов театра недраматического, они со своими ролями справляются на вполне драматическом уровне. А само сочетание кукол с людьми, разумеется, не требует особых пояснений и не является театральным открытием. Однако маленькое открытие в тульском спектакле все же происходит. Его создатели обнаруживают в чеховской пьесе те свойства, о которых давно позабыли на большинстве академических сцен. Острая типажность, сочные языковые характеристики, рудименты классических "единств" – все это, как ни удивительно, выплыло наружу именно в кукольном варианте. "Среда заела" – такой диагноз ставит Иванову участливый Лебедев. Вот эта-то "среда" и сыграна туляками с замечательной убедительностью.

Наталия Каминская

(«Культура», №10, 15-21 марта 2007 г.)


Конференции

БИОГРАФИЯ ЧЕХОВА: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ


На открытии конференции, о которой пойдет речь, И.Н. Сухих предложил отмечать флажками на карте мира те места, где оказалась «бродячая труппа чеховедов». На этот раз она оказалась в Новгороде Великом, хотя сам Чехов там никогда не бывал и Новгород – это новое место для конференций о Чехове. Тем не менее 7-9 декабря 2006 года в Новгородском государственном университете им. Ярослава Мудрого, при поддержке РГНФ, состоялась международная научная конференция «Биография Чехова: итоги и перспективы». Импульсом к идее подобной тематической конференции стали рецензии на новые биографические работы о Чехове (и в связи с ними, споры вокруг них), которые печатались на страницах «Чеховского вестника». Кроме того, не раз и не два возникали разговоры и о «новых формах» наших конференций: они должны стать проблемными, а для этого и более узкими и конкретными по своей тематике, только в таком случае разговор будет носить, что называется, предметный характер.

Обращение к биографии Чехова как теме специальной конференции, с одной стороны, было интересным и своевременным. Б.Ф. Егоров подчеркнул, что в современной культуре растет интерес к документальности, а потому и к биографии. На открытии конференции Н.Ф. Иванова зачитала письмо А.П. Чудакова о Новосибирской летней школе по проблемам комментирования, который поддержал идею конференции. Как отметил в своем докладе В.Б. Катаев, жизнь Чехова не богата внешними событиями, но – парадокс – именно она становится материалом для множества книг, подчас скандальных, и ситуация нуждается в осмыслении. Параллельно происходит и противоположный процесс: Н.Ф. Иванова прочитала смешные ответы студентов на анкету о Чехове, свидетельствующие о том, что биография Чехова, Чехов как человек практически неизвестны современному молодому читателю, хотя без этого контекста понимание Чехова как писателя сегодня невозможно. Вал биографических сочинений о Чехове – и почти полное незнание биографии как широким читателем, так и профессионалами... Вот та реальность, с которой мы столкнулись в последние годы. Потому организаторы конференции поставили своей задачей изменить отношение к биографии, поднять значимость «биографического контекста» в чеховских исследованиях. Строгий отбор докладов в соответствии с темой конференции определил ее высокий уровень. Небольшой круг участников позволил ведущим секций не торопить докладчиков, после каждого выступления было много вопросов и продолжалась дискуссия (Б.Ф.Егоров назвал В.Б.Катаева и И.Н.Сухих «нашими главными вопросителями»).

В то же время было и «но». Специалистов именно по биографии Чехова у нас чрезвычайно мало, и для большинства участников конференции отдельные размышления над вопросами биографии в их исследованиях о Чехове являются все же второстепенными. Кроме того, не всегда четко осознавалась выступающими разница между исследованием проблем биографии как биографической литературы о Чехове (т.е. жизнеописания – текста о Чехове) и биографии как реальности фактов жизни писателя. Вследствие этого доклады конференции распались на две группы.

Несколько докладов было посвящено общим проблемам биографии как жанра. В целом представления всех докладчиков о биографии как субъективном истолковании пути писателя оказались близки друг другу. Как сказал Б.Ф.Егоров, «эта идея крайне симпатична аудитории» – потому, несмотря на кажущуюся крамольность, и не вызвала бурной дискуссии.

В.А.Кошелев и Б.Ф.Егоров – не только теоретики, но и практики жанра, потому их позиция представляла особый интерес.

В.А.Кошелев (Новгород Великий) в докладе «Биография как легенда», обратившись к биографиям Пушкина и других русских писателей, говорил о том, что уже писатель создает автолегенду своей жизни, на основе той или иной легенды, созданной им или его современниками, происходит мифологизация образа писателя, которая закрепляется биографом. Легенда создается в любого вида источниках – письмах, мемуарах, официальных донесениях, на ее создание влияет фактор времени (как времени действия, так и времени создания). Все это усиливает и фактор психологический, например, феномен ненужного знания: герой биографии не знает своего будущего, а потому не в курсе, что вступил в «последний период творчества», а биограф знает, и потому подводит поиски писателя под категорию «итоговых». И тем не менее жанр законен и интересен: легенда иногда больше помогает понять в личности, чем факты, а субъективность биографии неизбежна и естественна. Мысль докладчика позволяет вспомнить, кстати, эссе Г.К.Честертона о том, что легенда правдивее факта. Однако на вопрос о жанре написанной им биографии Батюшкова, В.А.Кошелев ответил: «Монтаж, в нем нет ни одной версии», вообще, по его мнению, летопись, хотя и тоже версия, все же является наиболее объективным вариантом из всех возможных, потому что уйти от биографической канвы невозможно. Впрочем, развивая мысль самого же исследователя, отбор фактов в монтаже уже подчинен легенде. Вопрос же о том, какие в таком случае биографии «давать детям», в рамках возникшей дискуссии не был решен.

Б.Ф.Егоров (С.-Петербург) в докладе «О жанрах научной и научно-популярной биографии писателя» сразу «вынес за скобки» все художественные биографии и разделил все оставшиеся биографии на чистые (энциклопедии, летописи) и универсальные, в которых дан историко-социальный фон, литературные параллели и пр. Он также подчеркнул, что любая биография субъективна, даже летопись и автобиография, но необходимо все же бороться с распоясанностью. Докладчик привел примеры чрезмерного субъективизма в некоторых биографиях (сексопатологический крен в книгах М.Золотоносова, религиознопатологический крен в книге А.Чадаевой), который опасен, поскольку «это могут читать дети», и такие книги, если попадутся им в руки, могут оказать губительное влияние на формирование представлений о литературе. В аудитории возник вопрос о том, что может противопоставить наука на запрос снизу именно на такую литературу. Б.Ф.Егоров дал ответ в просветительских традициях: интеллигенция – это островки в людском море, но все равно надо «делать намывы». И.Н.Сухих проявил себя как человек постпросветительского времени: реагировать на такие работы – значит поддаваться провокации, потому единственный выход – это здоровый смех. А еще нужны серьезные биографии, поскольку противопоставить этим «патологиям» практически нечего.

В.Б.Катаев уже на заключительном заседании выразил надежду, что среди участников конференции может оказаться смельчак, который сможет написать серьезную и современную биографию Чехова – в этом «перспективы» конференции, и такому человеку конференция будет более всего полезна. Именно на такого адресата были рассчитаны доклады И.Н.Сухих «Чехов: биография как проблема» и В.Б.Катаева «Жизнь после смерти: о критериях написания биографии».

И.Н.Сухих (С.Петербург) дал два полюса биографического повествования – летопись как полюс научности и роман как полюс полной свободы. А между ними биография, которую можно определить как «роман без вранья». Биография – одновременно и неизбежно роман и вымысел, но вымысел в особом смысле, поскольку биография – не легенда, а версия. Версия, которая отвечает потребностям своего времени (докладчик, как всегда, блестяще продемонстрировал умение владеть вниманием аудитории, предложив ей угадать, кому и какому времени принадлежат фрагменты нескольких биографий Чехова). Потому И.Н.Сухих предложил идею биографии Чехова 21-го века: надо показать за внешне беспроблемной жизнью единство личности Чехова и внутреннюю трагедию, и нет более подходящего героя, чем Чехов, для повествования о человеке, который активно и сознательно строил свою жизнь.

В.Б.Катаев (Москва) также оттолкнулся от мысли о том, что жизнь Чехова небогата внешними событиями и показал, как вследствие этого биографы были вынуждены искать «подпорки» для повествования (А.П.Чудаков мастерски выдвинул Таганрог, превратив его из захолустья в живой и яркий город, Е.Толстая противопоставила талантливого раннего Чехова менее талантливому позднему, Ю.Бычков и Д.Рейфилд выстроили биографию на взаимоотношениях писателя с женщинами и т.п.). Биография Чехова должна стать биографией писателя, а не бытового человека, не нужно искать «подпорок» извне. Лучшей книгой, по мнению В.Б.Катаева, будет та, которая раскроет смысл его творчества через отражение автора в его произведениях, но отражение в истинной полноте и сложности.

Эта мысль была поддержана и в докладе А.В. Кубасова (Екатеринбург), который говорил о том, что биографический анализ находится на пороге Ренессанса, но «это будет новый виток спирали», он выявит за счет системности те грани личности, ту информацию, которую невозможно получить из других источников. Сам он предложил конкретный пример выявления сложной связи между произведением и эмпирическими впечатлениями, тем более что эта связь усложняется у Чехова за счет третьего элемента системы – диалога с чужим текстом. Докладчик показал, что чеховский текст полиадресатен, одним из адресатов, например, стала сестра, Мария Павловна, на примере которой Чехов изучал психологию и жизнь молодой девушки. В ряде рассказов он словно досрочно проигрывал с героиней то, что могло было бы случиться с Машей. К сожалению, смысл того, что хотел сказать Чехов Маше, сейчас безнадежно утрачен нами. В связи с докладом возникли размышления о том, что подобные интерпретации могут быть натянутыми, да и нужно ли нам вообще знать о том, что текст сообщал какому-то конкретному адресату. И все же, несмотря на неприятие идеи доклада частью аудитории, подобная практика была характерна для молодого Чехова не только в диалоге с сестрой, но и с другими членами семьи – в частности, братьями Александром и Николаем, и, несмотря на опасности, такое прочтение может представлять интерес для биографов.

И.В.Малых (Таганрог), не декларируя этот принцип теоретически, в сущности, показала то же на примере «Безотцовщины». В пьесе шел диалог с Александром, а также отразились многие таганрогские впечатления Чехова (доклад поражал обилием фактов) – настолько, что докладчица назвала пьесу энциклопедией таганрогской жизни чеховской семьи. При таком подходе, по мнению аудитории, необходимо более четкое разграничение понятий «прототип» и «прототипические черты», которые участвуют в создании образа.

Н.В.Капустин (Иваново) предложил обратиться к иной методологии, и его доклад назывался «О семиотическом подходе к изучению биографии А.П.Чехова». Докладчик рассматривал поведение как явление знаковое, оно становится аналогом художественного текста. Эпоха конца 19 века ввела моду на театральное, игровое, аффектированное поведение, и в этом контексте важно определить особенности поведения Чехова. В связи с этим Н.В.Капустин рассмотрел знаковость первой поездки писателя в Европу – это была новая для Чехова ситуационная роль, которую можно определить как «русский писатель первый раз за границей», роль, которая обладает повышенной степенью семиотичности. Он проанализировал необычность чеховского поведения (кажущееся равнодушие к красотам Европы), вызвавшую обостренную реакцию З.Гиппиус, Д.Мережковского и А.Суворина, и ее причины. При таком подходе, по мнению докладчика, выявляется главное: анализируя необычность выбранного типа поведения, мы понимаем, что на самом деле значила для Чехова поездка. После Сахалина Венеция и Вена были для него ответом на вопрос о том, нужно ли искусство.

Доклад вызвал множество вопросов и размышлений. Так, было отмечено, что русские путешественники пресытились Европой уже до Чехова – аналогичное поведение можно обнаружить у А.Фета. В.Б.Катаев и В.В.Гульченко подсказали и другие источники, позволяющие восстановить впечатления Чехова от первой заграничной поездки, помимо писем – пьесы и рассказ «Рассказ неизвестного человека». И.Н.Сухих поставил под сомнение термин «естественное поведение» – любое поведение неизбежно выливается в ту или иную форму культуры, и тогда уместнее говорить о «культурных формах» поведения. Б.Ф.Егоров сделал дополнение «от лица раннего семиотика»: он предложил больше внимания обратить в связи с Чеховым на особенные, нетипичные формы поведения, в которых проявляется его индивидуальность. Так, для Чехова очень важна физиологическая сторона человеческого поведения (например, он обладал повышенной метеозависимостью и пр.), что проявляется в антисемиотичности поведения его персонажей (в гастрономии, сексе и пр.) и его самого.

Семиотический подход был талантливо применен И.Паперно соотношению к Н.Г.Чернышевскому. В какой мере возможно его применение по отношению к Чехову – эти размышления необходимо продолжить.

В докладе Л.Е.Бушканец (Казань) с длинным названием «"Послушайте, батенька...", или Как говорил Чехов. К проблеме передачи прямой речи писателя в биографиях и мемуарах» шла речь о невозможности, с точки зрения современной лингвистики и психолингвистики, достоверно воспроизвести устную речь в письменном тексте, потому неизбежно прямая речь в мемуарах и в современных биографиях «сочинена». Однако по мемуарам все же можно выявить некоторые особенности чеховской манеры говорить, его любимые темы для общения и пр., благодаря чему мы обнаруживаем фальшь современных романистов и драматургов, придумывающих фразы Чехова в меру собственного разумения, общей и языковой культуры. Здесь важен талант мемуариста или биографа: М.Горький придумал или додумал высказывания Чехова в своих мемуарах, но сделал это настолько талантливо, что понял в Чехове много больше тех, кто пытался быть добросовестными протоколистами встреч с писателем. В сущности, значение биографии определяется талантом и мудростью биографа в большей мере, чем выбранным подходом.

К сожалению, не состоялся доклад Н.Ю.Грякаловой (С.-Петербург) «Биография писателя и "антропологический поворот" в современных гуманитарных науках», а Нобуюки Накамото (Япония) ограничился лишь интересными пожеланиями российским чеховедам, практически не коснувшись заявленной проблемы «Рай или ад? Размышления о восстановлении истинного облика А.П.Чехова». Название их докладов позволяет предположить, что они также продолжили бы обсуждение возможностей биографического подхода в традициях психологической школы.

Вообще, нужно подумать о том, что разные приемы и методологии биографического повествования могут быть более или менее продуктивными по отношению к разным писателям. Как подойти к загадке личности Чехова, какие возможности открываются в связи с применением тех или иных подходов именно в связи с этим писателем? Все эти вопросы остались пока вне внимания докладчиков.

В разговоре о биографии-легенде, биографии-версии не был затронут и вопрос о том, что любая биография строится по законам нарративного повествования, проводящего смысловую линию через множество фактов и выстраивающего их в сюжет жизни писателя. Этот сюжет подчиняется не только идеологии своего времени, но и принципам построения художественного текста своего времени, а биография может быть близка к различным жанровым разновидностям романа (роман воспитания, роман испытания, роман-странствие и пр.). Биография вообще оказывается на перекрестке литературных, идеологических, литературоведческих, психологических поисков.

Обсуждение общих проблем биографии было естественно продолжено рядом докладов, анализирующих конкретные биографические работы о Чехове. Двумя героями конференции стали Ю.Бычков и Д.Рейфилд, с которым многие, как создателем антимифа о Чехове, спорили в своих докладах (В.Б.Катаев, Е.Н.Петухова и др.). Г.А.Пучкова (Арзамас) включила биографию Рейфилда в традицию англоязычных биографий, которая складывалась начиная с периода романтизма. Она показала, что в рамках этой традиции биографы не боятся дать публике бестселлер с налетом скандальности, что нимало не умаляет героя книги, которому авторы дают право на свободу, на поведение, эпатирующее обывателя как условие на пути к успеху и пр. В противовес уже сложившейся традиции докладчица призывала оценить и достижения англоязычных биографов.

Г.В.Коваленко (С.-Петербург) обратилась к чрезвычайно интересному варианту биографии – к американским драмам, героем которых является Чехов. Она включила их в традицию осмысления Чехова в Америке. В частности, американизация Чехова происходила через подчеркивание в нем социальных мотивов, упрощение личности, как, например, в пьесе Нила Саймона «Добрый доктор». Напротив, пьеса Д.Драйвера и Дж.Хеддоу «Чехов в Ялте» свидетельствует об огромном уважении к Чехову, внимательном изучении его писем и записных книжек, умении понять и воплотить драматизм происходящего, и в то же время о таланте и творческой свободе авторов. Эта пьеса была названа докладчицей лучшим произведением о Чехове в мировом театре. Во время дискуссии анализируемая пьеса была противопоставлена докладчицей пьесе Т.Уильямса «Записная книжка Тригорина». «Скорбно, что он такое сотворил», – отметила она.

С.И.Кормилов (Москва) сопоставил две работы А.П.Чудакова – «Поэтика Чехова» и его биографию Чехова. Он отметил, что «Поэтике Чехова» многое связывает ее автора с традициями формальной школы, а потому Чудаков уходил от биографии, от мемуаров, а идея об адогматичности Чехова дана, может быть, даже слишком назойливо. Биография же стала обращением к Чехову (здесь есть творческая история, широкий социокультурный фон, хотя несколько выпячен Таганрог), и в целом книга превосходит обычный характер книг для школьников, ориентирована на более образованного читателя. В то же время докладчик проанализировал и некоторые недостатки, которые есть в обеих работах. Доклад вызвал неоднозначное восприятие аудитории. Одни (М.О.Горячева) говорили о том, что неэтично подвергать сомнению то, что было сделано А.П.Чудаковым, что биография была только первым этапом осмысления личности Чехова и ее автор собирал материал для большой биографии. Другие (И.Н.Сухих) отметили, что в докладе поставлена актуальнейшая задача: осмысление литературоведением своей собственной истории, а полемика есть как раз проявление уважения, и нам ее очень не хватает внутри нашего цеха. И хотя отдельные положения доклада не исключают спора, это не делает «Поэтику Чехова» менее замечательным исследованием. Докладчик, отвечая оппонентам, подчеркнул, что не ставил своей задачей «обличение» работ Чудакова, которого он любил и уважал как человека и как ученого, или анализ эволюции его представлений о Чехове, но что аналитический подход необходим по отношению к любому явлению.

Н.Ф.Иванова (Новгород Великий) в докладе «Первый биограф» Чехова и его биографические очерки» обратилась к вступительным очеркам Михаила Павловича Чехова в шеститомнике чеховских писем, издававшемся М.П.Чеховой. С помощью многочисленных архивных документов докладчица показала, как складывались целевые установки биографа (необходимость держать под контролем представления о Чехове, желание заработка, попытка не допустить в печать ненужную информацию о семье, желание славы и пр.), далекие от желания действительно понять биографию брата. Михаил создал в итоге идиллическую картину жизни семьи в Таганроге, беллетризировал изложение. Впрочем, в его очерках нет прямой лжи, а есть по-своему расставленные акценты, незнание и непонимание Чехова, а отбор материала с вышеназванных позиций сам по себе вел к фальсификации. «Не первый и не биограф», – вот вывод докладчицы.

Однако нам кажется, что докладчиком заявлены слишком высокие требования к «первой биографии», объективно неосуществимые хотя бы потому, что не было еще необходимой полноты материала, еще были живы современники и приходилось излагать информацию чрезвычайно осторожно, а главное, – автором был близкий писателю человек (естественно, со своими амбициями, достоинствами и недостатками, непорядочностью, ограниченностью и пр.), но субъективность в этом случае неизбежна. Перед нами типичная ситуация, когда член семьи пишет не просто мемуары, но пытается подняться до уровня биографии, а естественная при этом субъективность восприятия перехлестывает через край (как в воспоминаниях А.Г.Достоевской или А.Я.Панаевой). Потому в данном случае перспектива для исследователя – не просто констатация цинизма, литературной зависти и ревности Михаила, но анализ того, что именно сделал Михаил, что именно он «вычеркнул» из биографии Чехова такого, что было ему известно, как созданные им мифы жили все ХХ столетие и что они породили.

В.В. Гульченко (Москва) в докладе «Звезда Чехова, или Ich sterbe nicht» обратился к пародийному сочинению Б.Штерна, использовавшему материал биографии Чехова. В этом сочинении Чехов не умер 2 июля 1904 года, жизнь его «продолжена» до 1940-х годов. Книгу Б.Штерна докладчик воспринял как причудливый сплав литературоведческой фантастики и стеба, хотя точнее было бы сказать, что это типичная постмодернистская игра. Отношение к книге было выражено не совсем четко, но, видимо, докладчик все же склонялся к негативной реакции. Думается, это не совсем оправдано: у Штерна есть потрясающе тонкая ирония по поводу мемуаров, политическая сатира – тем более что объектом пародии стал не сам Чехов, а мир вокруг Чехова. На создание же собственно биографии Чехова автор и не претендовал.

К сожалению, были осмыслены или хотя бы даже упомянуты далеко не все существующие биографии Чехова. К тому же, судя по реакции аудитории на игру, предложенную И.Н.Сухих, не все присутствующие просто даже знакомы с самыми известными биографическими исследованиями разных лет. Глубокое и серьезное обсуждение достоинств и недостатков всех существующих биографий, их сопоставительный анализ необходимы современному чеховедению.

Ряд выступлений был посвящен выявлению нового круга источников для создания биографии писателя.

М.О.Горячева (Москва) в докладе «Прижизненная критика Чехова как источник биографических сведений о писателе» ввела прижизненную критику в круг источников изучения не только творчества, но и биографии Чехова. Докладчица выявила основные группы публикаций, поставила проблему их достоверности. В полном объеме комплекс этих материалов не изучен, просматривая периодическую печать тех лет (а А.П. Чудаков, работавший над библиографией прижизненной критики о Чехове, наметил к просмотру 2 тыс. газет), можно еще многое обнаружить. И хотя общая картина вхождения Чехова в культурную жизнь эпохи уже ясна, можно внести еще дополнительные и важные штрихи. С этим выводом нельзя не согласиться, единственное сомнение вызывает то, что материалы, о которых идет речь, названы «прижизненной критикой». Сообщения о присутствии Чехова на том или ином спектакле или заседании, информация о работе над пьесой и т.п. – это, скорее, материалы прижизненной периодики.

А.А. Щербакова (Мелихово) в докладе «Житие святого Антония» (воспоминания крестьян села Мелихова о Чехове)» филологически тонко и глубоко проанализировала воспоминания крестьян, их детей и внуков в записи Е. Лейтнеккера и других чеховедов, музейщиков и пр. Она показала, как жизнь Чехова «переводится» на привычный крестьянам язык жития – Чехов врач, а не писатель, «мужицкий» барин, который разговаривал с ними на равных, исцелял больных. В нем есть черты блаженного – будучи сам бедным, бескорыстно дарил подарки, угощал крыжовником, смиренно принимал то, что крестьяне воруют в его имении.

Вторая большая группа докладов была посвящена конкретным фактам или «сюжетам» чеховской биографии.

И.А. Едошина (Кострома) анализировала «Философему чахотки в контексте биографии Чехова». Болезнь Чехова была рассмотрена ею через европейскую культурную традицию, в которой чахотка была болезнью знаковой. Она позволяла представителям новых течений чувствовать свою «инаковость». Докладчица связала чеховскую безнадежность, скептическую усмешку над человеческими надеждами с его собственным опытом человека, обреченного чахоткой на смерть.

А.Г. Головачёва (Ялта) показала роль Михаила Грибановского в биографии и творчестве Чехова (прототип «Архиерея»), а также уточнила ряд фактов истории знакомства Чехова и его ялтинского знакомого С. Щукина. Интересным было упоминание о новом для чеховедения источнике – переписке М.П. Чеховой со своими корреспондентами, обыкновенными рядовыми людьми. Переплетенная в несколько томов, она сохранилась случайно и была прочитана лишь недавно. Ценность ее в том, что эти «обычные» письма часто более открыты и правдивы, чем воспоминания.

Е.Ю. Нымм (Эстония) в докладе «А.Чехов и И.Ясинский: история знакомства» на основе обширного круга источников реконструировала историю взаимоотношений с позиций каждого из её участников. Если для Чехова Ясинский был литературным коллегой, то для Ясинского Чехов был конкурентом, который воспользовался его, Ясинского, открытиями в литературе. Этим он оправдывал свое непорядочное поведение по отношению к Чехову, а его мемуарные свидетельства отличаются сознательной установкой на мифотворчество и носят сомнительный характер. Хорошо известно, что Ясинский был крайне непорядочным человеком, однако интересно было бы показать, что его поведение не было исключительным явлением в окружении Чехова, оно оказалось не просто следствием его индивидуальных особенностей, но было фактом литературного быта, и литературно-критической жизни вообще. Не случайно в «приземлении Чехова» Ясинский нашел для себя союзников в «Новом времени». Субъективность же мемуариста неизбежна (а впрочем, вряд ли кто мог бы похвастаться в подобной ситуации, что был бы свободен от зависти), но – важнее определить ее исток.

Н.З. Коковина (Курск) также на обширном материале обратилась к эпизоду взаимоотношений Чехова и Я.Полонского, который выдвинул молодого Чехова на соискание Пушкинской премии, хлопотал, очевидно, как и Григорович, рассчитывал на благодарность, посвятил Чехову некоторые произведения, зазывал на свои «пятницы»... Интересны психологические и бытовые причины неэтикетности поведения Чехова в этих отношениях, которые в силу этих причин оказались для него неважными.

Е.Н. Петухова (С.-Петербург) в докладе «Мысль семейная» в биографии и творчестве Чехова» поставила целью показать, что во многих конкретных случаях (в жизни своих героев или в семейной жизни братьев) он видел прежде всего отступление от высокого идеала семьи, но ни тексты Чехова, ни его биография не дают оснований говорить об отрицании им семейных ценностей. Высокое понимание смысла семейной жизни и жизни в семье сформировалось у Чехова в результате самовоспитания, зачастую вопреки тому, что он видел вокруг себя. И объективная картина, по мнению докладчицы, складывается именно при обращении к произведениям писателя одновременно с обращением к биографическим материалам.

Е.О. Крылова продолжила размышления Н.В.Капустина и снова обратилась к «Римскому элементу» в биографическом мифе Чехова». В.В. Шадурский. тонко проанализировал чеховский фрагмент в «Аде» В. Набокова, связанный с искажением чеховской фамилии: Набоков следил за чеховедческими работами, его интересовали мельчайшие факты биографии Чехова, и докладчик показал, как факт был «романизирован» Набоковым.

Конференция в Новгороде – первая специальная конференции по биографии Чехова за последние годы. Она заставила чеховедов задуматься над проблемами, зачастую казавшимися менее актуальными, чем вопросы поэтики, и обратиться к новому материалу. Но это еще только самое начало пути, многие заявленные на конференции вопросы требуют конкретного изучения.

Нужно поблагодарить за очень хорошую организацию конференции заведующую кафедрой Новгородского университета Н.Ф. Иванову, проф. В.А. Кошелева и всех сотрудников кафедры.

Лия Бушканец (Казань)