Из истории петербургского–ленинградского университетского литературоведения

Вид материала

Документы

Содержание Историко-критическое объяснение Л. В. Щемелёвой.

Подобный материал:

• При этом мнения исследователей относительно того, откуда начинать отсчет этой истории,, 83.38kb.
• Пояснительная записка Кафедра русского языка и истории литературы предлагает ввести, 329.88kb.
• Положение о Региональном конкурсе Челябинского университетского образовательного округа, 64.5kb.
• Положение о проведении II международного фестиваля-конкурса детского и юношеского , 29.43kb.
• Ритмическая организация произведений В. Т. Чисталева, 789.98kb.
• A. M. Горького Кафедра истории России Программа курса, 154.93kb.
• По искусственному интеллекту с международным участием (кии-2010) (выступление с докладом),, 15.96kb.
• И. Е. Барыкина, аспирантка. Проблема предмета и метода в исторической науке и философии, 118.65kb.
• Темы рефератов по истории и философии науки (история литературоведения), 156.61kb.
• Профессор Прокопьев Андрей Юрьевич, кафедра Истории Средних веков Исторического факультета, 56.06kb.

Из истории петербургского–ленинградского университетского литературоведения


А. А. Карпов

(Санкт-Петербург)

Кафедра истории русской литературы Санкт-Петербургского государственного университета: эпохи и имена (1819–1919)

8 (20) февраля 1819 года петербургский Главный педагогический институт, по сути уже представлявший собой прообраз университета, принял его «вид и действие». Так «завершился растянувшийся почти на сто лет период <…> первоначального развития» Петербургского университета¹. Его структура вначале сохранила «прежнее разделение Главного педагогического института на отделения: I. Наук юридических и философских. II. Наук исторических и словесных. III. Наук математических и физических»². В составе историко-филологического факультета была воссоздана и кафедра российской словесности, возникшая в Институте в 1816 году³. Ее первыми профессорами стали: ординарным Я. В. Толмачев⁴, а экстраординарным — Н. И. Бутырский, ранее преподававшие в этом качестве в Педагогическом институте. Так в 1819 году началась история кафедры русской литературы Петербургского университета — старейшей кафедры филологического факультета, в разные периоды менявшей названия, содержание деятельности, но сохранявшей непрерывность и преемственность своего развития.

Научная деятельность кафедры в лице ее наиболее видных представителей уже рассматривалась в очерках Н. К. Пиксанова⁵, Г. П. Макогоненко⁶, А. Б. Муратова⁷. В данном же случае речь пойдет в основном о судьбе кафедры русской литературы как особого научного и педагогического коллектива — о хронологии и формах ее существования, о ее составе, характере преподавания. Как обнаруживается, на сегодняшний день эти вопросы освещены все еще и неполно, и неточно.

В очерках истории университетской русистики сложилась традиция критически, а то и негативно отзываться о деятельности преподавателей кафедры вплоть до середины ХIХ века. Поэтому на начальном, наименее изученном тридцатилетии ее существования необходимо остановиться сравнительно подробно.

При основании университета был составлен его своего рода учебный план — «Полное расписание всего трехгодичного курса наук и преподающих для вольнослушающих студентов Санкт-Петербургского университета». Согласно ему за кафедрой российской словесности закреплялось две дисциплины: предполагалось, что на первом и втором курсах будет преподаваться русский язык, а на третьем — «Российская словесность»⁸. Из этого следует, что кафедра изначально мыслилась как общефилологическая⁹. Однако в реальности изучение теории и истории литературы на протяжении многих десятилетий абсолютно преобладало над преподаванием языкознания. Лекционным с самого начала являлся только курс российской словесности¹⁰ как науки об «изящных» произведениях. Занятия же русским языком, по существу, сводились к разборам сочинений самих студентов¹¹ или ограничивались краткими лингвистическими фрагментами курсов по теории словесности и истории русской литературы. Знаменательно в этом смысле следующее рассуждение Бутырского в его вводной лекции «О словесных науках вообще»: «К словесным наукам в обширном значении относятся все те, которые посредственно или непосредственно руководствуют к выражению мыслей членообразными звуками или словами. Все они могут быть разделены на языкоучение и на собственные словесные науки. <…> Курс словесности обыкновенно ограничивают тремя, а в самом строгом смысле даже двумя <…> науками, ибо он не что иное, как систематическое изложение правил, по которым составляются и рассматриваются изящные произведения слова. <…> три только науки заслуживают название собственно словесных, именно Риторика, Оратория и Пиитика. Все прочие, как то: Лексикография, Синонимика, Грамматика, Логика, Психология, Эстетика суть только вспомогательные»¹². Показательно также, что долгое время занимавший кафедру российской словесности П. А. Плетнев называл ее «кафедрой русской литературы»¹³.

В первые годы существования кафедры все представленные на ней дисциплины оказались сосредоточены в руках Бутырского, занимавший же кафедру в качестве ординарного профессора Толмачев не принимал участия в преподавании языка и литературы, с 1819 года читая «Философию и историю оной» на Философско-юридическом факультете¹⁴. Это положение изменилось лишь с 1824 года, когда Толмачев начал читать курсы словесности наряду с Бутырским¹⁵.

Выпускник Главного педагогического института Н. И. Бутырский (1783–1848) завершил свое образование в Германии. По возвращении в 1812 году он был произведен в адъюнкт-профессоры эстетики и российской словесности института, а в 1817 году, после создания кафедры российской словесности, стал ее экстраординарным профессором¹⁶. В университете он вначале читал курс российской словесности, преобразованный затем в «Риторику и пиитику» (с 1826 года переименован в «Красноречие и стихотворство»)¹⁷. Избранный им принцип изложения Бутырский характеризовал как «теоретико-исторический», имея в виду, что в этом случае «сперва предлагаются правила систематическим образом, потом оцениваются ораторские сочинения и стихотворения, каждое под своим родом или классом. Преимущество теоретико-исторического способа перед историческим очевидно. Здесь ничто не опущено, и все находится на своем месте. За теориею следует критическая история ораторов и поэтов». «Рассмотрение ораторов и поэтов по родам и видам, к коим относятся их произведения, конечно, не составит полной истории словесности. Для избежания сего неудобства можно будет под конец бросить краткий взгляд на все пройденное поле словесности»¹⁸. Если по первоначальному университетскому плану лекции Бутырского предназначались студентам 3-го курса, то с течением времени его преподавание стало двухгодичным¹⁹.

«В его теории словесности много истин», — отмечал ученик Бутырского А. В. Никитенко²⁰. «У него тонкий, быстрый ум, верное эстетическое чувство и дар слова. <…> В преподавании словесности он держится середины между строгим классицизмом и новыми требованиями века»²¹. По словам Никитенко, «привлекательное красноречие», «тонкий и верный вкус», «философский дух» рассуждений снискали Бутырскому «репутацию первого из современных в России профессоров словесности»²².

После разгрома университета в 1821 году²³ Бутырский параллельно с российской словесностью начал читать курсы народного и государственного хозяйства, а также «науку о финансах». В 1826 году он занял кафедру политической экономии в качестве ординарного профессора. Однако подобное совмещение занятий не могло не сказаться на его деятельности как профессора-словесника. «Бутырский <…> предпочитал эстетику и критику сухим частным правилам сочинений. Он действовал на развитие вкуса вообще и был полезен слушателям разнообразными своими взглядами на науку, — вспоминал об одном из своих предшественников П. А. Плетнев. — Но его труды по кафедре политической экономии препятствовали ему <…>, что и остановило первоначальное блестящее развитие его на одной и той же степени»²⁴. Став в 1831 году деканом философско-юридического факультета, Бутырский оставил кафедру российской словесности.

Я. В. Толмачев (1779–1873) получил образование в Харьковском коллегиуме и Киевской духовной академии. До своего профессорства в Главном педагогическом институте он преподавал русскую словесность и математику в Петербургской духовной семинарии, служил в Министерстве народного просвещения. В университете Толмачев с 1824 года «излагал» «Критическую историю российской словесности, упражняя в то же время слушателей в российском слоге»²⁵. По словам Плетнева, Толмачев «предпочитал формы и дух так называемого классицизма современным понятиям об изящных искусствах и успехам идеи о народности»²⁶. Его курс представлял собой разборы произведений русских авторов ХVIII века (Ломоносова и писателей екатерининского времени)²⁷ с точки зрения их соответствия эстетической норме. К позднейшей литературе он относился скептически: «В новейшей словесности утеряны красоты все, которые происходили от расположения, устроения и сочинения слов, от звукотечения и лада периодов»²⁸. Впрочем, подобный характер преподавания был не только в духе времени, но и предписывался, по существу, официально. Так, в «Инструкции директору Казанского университета, Высочайше утвержденной 17 января 1820 года», говорилось: «Профессор российской словесности <…> обязан <…> научать упражнением красоте языка славянского и критический разбор священных писателей должен быть главным его занятием. Величайшие образцы всех благороднейших родов истинного красноречия покажет он в Библии и докажет сравнением с нею лучших авторов древних ее над всеми ими превосходство <…> Он разберет образцовые творения Ломоносова, Державина, Богдановича и Хемницера и укажет превосходство их над прочими в подражании древнему вкусу, покажет также и легкий род современных стихотворцев, превосходных выработкою языка, но не сравнившихся еще с первыми в выборе предметов и изяществе вкуса. Он предостережет особенно своих слушателей от увлечения в новизны модного слога, и потому все то, что введено в язык произволом и смелостию, отвергнет как неклассическое и недостойное подражания»²⁹.

Из теоретических дисциплин Толмачев читал, прежде всего, «Теорию слога и разных родов прозаических сочинений». О содержании этого курса дают представление его «Правила словесности, руководствующие от первых начал до высших совершенств красноречия» (Ч. 1–4. СПб., 1815–1822)³⁰. Они основаны на античных риториках и теориях ХVIII века. Предельно широко понимая словесность как науку обо всем, «что <…> человек старается изобразить помощию слова»³¹, Толмачев пытается разработать ее единую теорию, «руководствующую человека к такому высокому совершенству, какова способность говорить красно и прилично»³². Первая часть «Правил…» включала две главы, посвященные грамматике (характеристика частей речи и типов предложений), обширный раздел, посвященный способам «распространения речи», правила построения рассуждений (хрий). Вторая и третья части содержали учение о слоге, четвертая была посвящена собственно изящной словесности и основывалась на «Начальных правилах словесности» французского классициста Ш. Баттё³³.

Несмотря на архаичность содержания, лекции Толмачева вместе с курсом Бутырского сложились в стройную и полную систему, заметно отличающуюся от первоначально намеченной в момент создания университета. «Красноречие и стихотворство» продолжала общая теория словесности, образование довершала «Критическая история русской словесности», задуманная как опыт оценки литературных произведений с учетом полученных теоретических знаний³⁴.

Помимо названных, Толмачев читал и теоретический курс «Об изящном», который с 1830 года, очевидно, пытаясь компенсировать отсутствие собственно лингвистических дисциплин, заменил изложением «Науки языковедения». Слушателям эти лекции запомнились как набор произвольных и нелепых этимологических догадок преподавателя³⁵.

Эпоха 1820-х годов — время резкой смены литературных вкусов, полемик между классиками и романтиками. Преподавание Толмачева, как и его дерптского коллеги В. М. Перевощикова или московского — А. Ф. Мерзлякова, перестало удовлетворять студентов. В 1832 году распоряжением товарища министра просвещения С. С. Уварова он был уволен из университета в числе других «отсталых» профессоров.

Новая эпоха в жизни кафедры российской словесности начинается в 1832 году, когда к преподаванию на ней приступают — в качестве ординарного профессора П. А. Плетнев (1791–1865), будущий ректор университета (1840–1861)³⁶, и, пока в качестве его адъюнкта, А. В. Никитенко (1804–1877)³⁷. Люди разных поколений, оба они разделяют настроения романтической эпохи с ее идеями историзма и народности, непосредственно связаны с текущим литературным процессом³⁸. В годы их работы характер преподавания заметно меняется, его содержание отвечает самому высокому научному уровню эпохи.

Питомец Педагогического института Плетнев к моменту своего прихода в университет уже был известным литературным критиком и журналистом, имел опыт преподавания словесности в Екатерининском институте и женском Патриотическом институте³⁹. В университете Плетнев читал рассчитанные на два года лекции по «Истории русской литературы — 1. Рассматривая в хронологическом порядке все произведения, ее составляющие, до половины ХVIII века — в III курсе; 2. Излагая достоинство замечательнейших произведений отечественной словесности с половины ХVIII века до нашего времени — в IV курсе (по собственным запискам)»⁴⁰. Это был первый в России опыт подробного и систематического изложения данной дисциплины с ХI века до современности⁴¹.

О конкретном содержании лекций Плетнева позволяют судить сохранившиеся рукописи «Программы курса истории русской литературы и материалов к первой лекции в Петербургском университете <1832>», «Подробной программы курса истории русской литературы», а также литографированные конспекты его «Лекций о русской литературе <1835>» в восстановленном в 1828 году Главном педагогическом институте, где Плетнев с 1832 года также состоял ординарным профессором российской словесности⁴². Они заставляют по-новому взглянуть на место Плетнева в истории университетского преподавания, иначе, чем прежде, оценить его научный кругозор⁴³.

30–40-е годы ХIХ века — время формирования русского литературоведения, начало его подлинной истории. Ведущее положение в ту пору занимает так называемое историческое направление, важнейшей особенностью которого является романтический интерес к специфическому, «народному» в национальной культуре. Воспринятая как своеобразная, русская словесность становится предметом самостоятельного изучения. Вырабатываются особые приемы и критерии литературоведческого исследования — внимание к местным условиям развития литературы и к условиям историческим, объяснение творчества писателя обстоятельствами и духом современной ему эпохи. Предпринимаются попытки целостного осмысления литературного процесса как проявления национального самопознания и одновременно — его периодизации.

Характеризуя новое, пронизанное идеей историзма направление русского литературоведения, Ю. В. Манн связывает его становление, главным образом, с появлением трудов московского профессора С. П. Шевырева «История поэзии» (1835) и «Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов» (1836)⁴⁴. Между тем основные идеи и принципы направления были реализованы уже в первом лекционном курсе Плетнева, прочитанном в 1832–1833 учебном году. В дальнейшем они постепенно уточнялись, применялись ко все более широкому материалу.

Определяя свой метод изучения и преподавания литературы, Плетнев писал: « Историко-критическое объяснение произведений отечественной словесности он принял за основание своих лекций и соединил в них взгляд на успехи умственных сил вообще с характеристикою самого искусства, в переменах которого он показывает развитие духовной жизни нации»⁴⁵. Важнейшие принципы плетневского курса — утверждение исторического взгляда на литературу, выявление ее отношения к духовному складу народа, рассмотрение произведений в контексте исторических и культурных событий. Во вводной части курса Плетнев обращает внимание на факторы, обусловливающие специфику и характер развития любой литературы. К ним он, в первую очередь, относит «действие внешней природы», «влияние религии, которая служит основанием всей нравственной системы человека», «важнейшие в истории народа происшествия, изменившие характер его»⁴⁶. Затем эти положения конкретизируются уже применительно к собственно русской литературе⁴⁷. По ходу лекций также вводятся специальные разделы, посвященные политическому устройству, уровню просвещения в стране и т. д. — «О важнейших заведениях для народного образования, возникших между 1725 и 1762 годами», «О законодательстве»…⁴⁸

Рассматривая развитие русской литературы как единый и в то же время имеющий стадиальный характер процесс, Плетнев предлагает оригинальную и на тот момент наиболее детальную периодизацию ее истории, сопровождающуюся характеристикой каждого из этапов («Определение эпох и периодов»):

1. ХI–ХIII век — «Начало русской литературы».

2. ХIV–ХV век — «Безжизненность литературы», связанная, главным образом, с политическим подчинением русских монгольскому игу.

3. ХVI–ХVII век — «Схоластическая ученость» («стремление к мелочным литературным занятиям»). Вместе с тем в это время «явились и начатки народной нашей литературы».

4. ХVIII век — «Литература, явившаяся от преобразования России». Ее характер, по Плетневу, определяет «поспешное и безотчетное заимствование». В то же время это столетие «поставило нас в соприкосновение со всеми идеями литературы всемирной».

5. Конец ХVIII — XIX век — «Нынешнее состояние русской литературы», преемственно связанной с концом предыдущего периода. Обретение самобытности и оригинальности, усвоение духа, а не форм иностранных литератур⁴⁹.

Как видим, Плетневу удалось выстроить цельный всеобъемлющий курс, охватывающий огромный исторический материал, включая, говоря языком сегодняшнего дня, и новейшую литературу⁵⁰. Именно ему принадлежит приоритет исследования в ходе университетских лекций древних памятников, освещения древнего периода как цельного и в то же время неоднородного. В этом он опередил и киевского профессора М. А. Максимовича с его «Историей древней русской словесности» (1839), и С. П. Шевырева с его «Историей русской словесности, преимущественно древней» (частично опубликовано в 1846)⁵¹. Определенное внимание Плетнев уделял и фольклору, рассматривая его как ранний этап литературного развития: «Литература <…> народа содержит все памятники умственной его деятельности. До начала письменности самые изустные предания и другие памятники жизни народного ума заступают место литературы»⁵².

Обнаружившийся в деятельности Плетнева поворот отвечал общим тенденциям эпохи: в соответствии с новым «Общим уставом Императорских российских университетов», утвержденным в июле 1835 года (начал действовать с 1836 года), наша кафедра получает новое официальное название — кафедра российской словесности и истории русской литературы. Прежний, преимущественно теоретический, подход к предмету изучения теперь дополняется историко-литературным.

Если Плетнев на протяжении всех лет своего преподавания вел исторические курсы, то за Никитенко с самого начала были закреплены теоретические дисциплины. Выпускник философско-юридического факультета (1828), он с 1830 до 1832 года читал в университете политическую экономию и одновременно начал преподавать русскую словесность в Екатерининском и Смольном институте⁵³. На кафедру российской словесности, более отвечавшую его интересам, Никитенко перешел в августе 1832 года. Его основными курсами стали «Теория прозаической словесности» (иначе «Система развития главных родов прозы»), преподававшаяся студентам первого года обучения, а также следовавшая за ней «Философия изящного⁵⁴ и теория поэтической словесности» (название также варьировалось)⁵⁵. Помимо общетеоретических положений и исторических экскурсов оба курса включали «филологический и эстетический анализ отечественных писателей» — произведений Державина, Крылова, Жуковского, Батюшкова, Пушкина. Установка на единое теоретико-историческое изложение предмета, унаследованная, по всей видимости, от Бутырского, была исключительно важна для Никитенко. Судя по всему, она проявилась и в лекциях по «Основаниям философского языкоучения в приложении к отечественному языку, с критическим изложением развития и усовершенствования сего последнего», дважды прочитанных Никитенко в 1836/37 и 1839/40 учебном году.

Сверх того, в его обязанности входили упражнения со студентами «в сочинениях на русском языке», а в течение некоторого времени и «практические упражнения в русском языке для инородцев и иностранцев»⁵⁶.

Интересовали Никитенко и проблемы собственно истории русской литературы, изучение которой он также пытался поставить на твердое теоретическое основание. Предостерегая против крайностей односторонне эмпирического изучения, Никитенко выступает как сторонник соединения истории и теории словесности, которая, основываясь на глубоком изучении человеческой природы, «с высоты общих идей <…> сходит в область различных условий места, времени и национальных потребностей»⁵⁷. Близкий к историческому направлению, Никитенко пытается соединить его принципы с идеями другого ведущего течения русской литературоведческой мысли той поры — философской эстетики. Если Плетнев называет свой метод изучения истории русской литературы историко-критическим, то Никитенко характеризует собственный как прагматико-философский. В «Опыте истории русской литературы. Книга первая. Введение» (СПб., 1845), представляющем собой методологическое введение в предмет, он выделяет три типа изучения: фактическую историю литературы, ее критико-эстетическую историю, опирающуюся на теорию словесности, и