Государственного Образовательного Стандарта основного общего образования по иностранным языкам пояснительная записка
| Вид материала | Пояснительная записка |
- Морозовой Светланы Николаевны пояснительная записка, 461.25kb.
- Примерная программа основного общего образования по изобразительному искусству пояснительная, 151.68kb.
- Примерные программы по иностранным языкам Испанский язык, 329.51kb.
- Примерные программы по иностранным языкам Немецкий язык, 313.91kb.
- Пояснительная записка к рабочей программе по курсу «Английский язык» для 3 класса, 82.11kb.
- Основного общего образования по химии пояснительная записка, 134.62kb.
- Пояснительная записка, 348.71kb.
- Пояснительная записка к развёрнутому тематическому плану, 1321.6kb.
- Пояснительная записка Статус документа, 221kb.
- Примерная программа основного общего образования по музыкальному искусству пояснительная, 157.53kb.
Камедина Л.В. Изучение поэмы М. Вишнякова «Золото короны» в школе
«Можно вместе с Понтием Пилатом всю жизнь вопрошать:»Что есть истина?» Но бесполезно ждать ответа от внутреннего «Я», умывшего руки. За все ответит сказанное нами русское слово».
М. Вишняков.
Творчество забайкальского поэта Михаила Евсеевича Вишнякова, автора более десятка книг, далеко не исчерпано для осмысления и исследования. Он давно стал признанным мэтром, к чьему мнению прислушиваются, чьи произведения печатаются не только в Чите и Иркутске, но и в Москве, Петербурге, Новосибирске, Екатеринбурге, Владивостоке, в Поволжье, Казахстане, Молдавии, в Австралии, Китае, Монголии. В его творческом наследии огромное количество стихотворений, поэм, а также поэтическое переложение «Слова о полку Игореве». И везде мы встречаем обращение автора к русским традициям, к русским истокам, к Русской Земле.
Десять лет, с 1988 по 1998 гг., поэт работал над поэмой «Золото короны». Это текст о судьбе Забайкалья, о трагической истории нашего края в ХХ веке. Мы предлагаем художественный анализ текста поэмы с позиции знаковой системы русской культуры для использования в работе в процессе изучения произведений литературы Забайкалья.
Главная проблема произведения - проблема Русского Исхода. Специфика этого масштабного явления заключалась в том, что все русские должны вернуться в Русскую Землю. Сюжет поэмы топический: сыновья покинули свою землю-мать; без защитников она страдает; исчезают мир и покой, появляются раздоры, вражда, ГУЛАГ; земля ждет возвращения русских сыновей домой. Возвращение происходит через память — «лампадку памяти», через внуков, которые русским сердцем «услышали» «шелест сосен в Чите» — это земля позвала.
Русский Исход — это крестный путь. Символическим становится Трехречье, в котором у Михаила Вишнякова решается судьба Белых людей. Налево пойдешь — смерть найдешь, направо пойдешь — коня потеряешь, прямо пойдешь — голоден и холоден будешь, а назад пути нет. Так гласит русская сказка. Вместо дорог у Вишнякова — реки. Река в фольклоре и классической литературе всегда символизировала жизнь человеческую. Трехречье — это крестный путь Русского Исхода. И, как в сказке, куда ни пойдешь — конец один. Вся разница во времени: налево — смерть сразу настигнет, прямо — через страдания и лишения смерть наступит попозже, даст еще помучиться, а правый путь — это и есть само время, которое исчезнет, когда человека не будет.
«Жизнь зовет, а смерть в глаза глядит…», — писал Иван Бунин, тоже оказавшийся персонажем Русского Исхода.
Левый путь — путь чужебесия. И не библейский огненный столп ведет и освещает дорогу, а метель впереди заметает:
Путь исхода вслед за метелью
Бронепоезд накрыл шрапнелью…
«Вьюга родом из России», — напишет Михаил Вишняков. «Кащеевы внуки» давно и до сих пор свистят над Россией: «пугачевская свобода», «Стеньки Разина челны», «алый венчик вольтерьянства», «ржавые оспины масонства» — несть им числа. Ф. Достоевский точно и коротко называл их — бесы! Поэт М. Вишняков заключит прошлое и настоящее России в одну строчку:
В осатаневшей от смуты стране…
Николай Гумилев в 1921 году написал: «Царь змеи раздавить не сумел». Вот эта самая змея расползлась по всему миру и превратилась в растекшееся мировое зло, от которого уже не спасает ни копье Георгия Победоносца, ни осиновый кол. Поэт задается вопросом — что это:
Дар Провиденья иль Божья гроза?
И что делать? Нести свой крест до Светлого дня или уже готовиться ко дню Судному? Ответа в поэме нет, как нет его и в душе русской. Но поэт оставляет за русскими эмигрантами веру в Царя и Отечество:
Тем, кто пропал на дорогах,
Смерть не зачтется виной.
Для постижения Бога
нужен владыка земной…
… Встаньте, идите и верьте:
есть Государь у нас. Есть!
Вера в Царя, которую пронесли сквозь дым эмиграции люди Белой идеи, противопоставляется ясной, осознанной, реальной цели «русского» чужебесия, которая была воплощена в революцию. Однако русская жизнь оказалась сильнее «оккультных сетей». Дым рассеялся, сети «рок порезал», а расползшееся зло огнем попалится:
Так горит под ногами Россия…
Ключи от мирового братства «заброшены, потеряны». М. Вишняков воссоздает архетипическую ситуацию. Русскому читателю данный мотив «ключей от обещанного счастья» знаком. В литературе его обыгрывает поэт Н. Некрасов в финале поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Эти ключи могли бы темницы растворить и выпустить «рабов-невольников»:
Великие сподвижники
И по сей день стараются —
На дно морей спускаются,
Под небо поднимаются, —
Все нет и нет ключей!
Да вряд ли они сыщутся…
Импровизировал на этот мотив и великий Пушкин, отправляя послание в Сибирь своим бывшим друзьям, многие из которых предлагали русскому народу ключи к мировому счастью. Вероятно, эти ключи замкнули и их в забайкальское пространство.
Однако «мировое братство» и никогда не успокоится соседством славянского народа, который живет иным менталитетом, иным Словом, и больше Словом, чем Вещью. Столкновение двух миров Михаил Вишняков предполагает так:
Соберется закатный народ
посмеяться над тайной славянства.
Вставят ключ в мировое пространство,
тут вторая защита рванет.
Ад восстанет, как черный венец,
чтобы ведали сукины дети,
что не все им подвластно на свете…
Трудно подобрать ключ к славянской душе. Иная она. И Слово нами еще не сказано. Русский народ еще в пути… Так интерпретирует мотив ключей поэт Михаил Вишняков.
Теперь пора вернуться вновь на перекресток забайкальского Трехречья и вспомнить правый путь. Направо пойдешь — коня потеряешь. Конь в мировой топике символизирует время. Правая дорога привела в Харбин. Русское время было остановлено, а многими утеряно навсегда. В поэму вплетается еще один знакомый топический мотив — поиск потерянного рая. Русские люди потеряли русскую землю и пытались все время найти ее «с дождями и солнцем, с родниковой водой, с вечным хлебом и солью, с путеводной звездой…, где ни горя, ни боли не встречается». По сути вся жизнь русской эмиграции — это поиск потерянного русского пространства и времени, которые остались только «раем мысленным».
Земля же чужая предстала в образе желтого Харбина, «эмигрантской свалки», опия, горечи.. Не случайно появляется в поэме традиционный для подобной ситуации образ штабс-капитана.
Вишняковский штабс-капитан — положительный герой Русского Исхода. Он принесен в жертву. «Воин белой России» умер от ран в 26 лет. Число поэта, выходящее из его сознания и входящее в семиосферу поэмы, уже перестает быть случайным. В 26 лет Христос стал проповедовать, князь Мышкин Ф. Достоевского въезжает в Россию для исполнения духовной миссии. 26 — это время начало Исхода. Русский штабс-капитан Петр Думнов умер на взлете. «Русский ищет Россию», а Россия ждет своего сына-защитника, который умирает от ран в чужой земле. А земля русская «засеяна трын-травой».
М. Вишняков мыслит категориями древнерусского книжника — любая печаль должна иметь светлый конец. Вера в Возрождение России видится в сюжете о штабс-капитане:
Ты оставил меня молодую,
И тобой я живу и дышу.
Знай, мой Петенька, Петенька Думнов,
я ребенка под сердцем ношу…
Русская земля ждет своего Спасителя, он должен родиться, взраститься Землею и поднять «золото короны» над Святою Русью.
Наконец, путь прямой на Трехречье. Чем он закончился для забайкальского казака? Русская сказка предлагает две версии прямого пути: одна связана с испытанием голодом и холодом, имея в виду и физическое, и духовное состояние героя, который вздумает отправиться прямо: другая завлекает женитьбой. Михаил Вишняков предпочел первую, она наиболее близка состоянию Русского Исхода.
Не нашла русская душа покоя в желтом городе Харбине, измучилась, истосковалась и сгорела в аду «черного угара». Балаган русской эмиграции воссоздает М. Вишняков на страницах своей поэмы: ночные кабаки, «соболя на плечах» ряженых женщин, «нитки кораллов» — камень разлуки, желтая акация забросала окна, что символизирует иллюзию счастья, «горький дым» — символ бедствий, вино без конца и надрывное рыдание скрипки. Поэт играет словами «тлен золотой или плен золотой».
По своей сути, архетипически, все три дороги: и правая, и левая, и прямая — ведут человека в одном направлении — к смерти. Как бы ни шел и куда бы ни шел, — каждого ждет одно: «И возвратиться прах в землю, чем он и был: а дух возвратиться к Богу, Который дал его» (Екк. 12:7).
И здесь самое время обратиться к еще не исследованной и наиболее таинственной сущности поэмы — метафизической. Без ее выявления останется неясной и семиосфера текста. Есть в поэме «начальные и конечные вещи», как сказал бы о них Аристотель; есть «первопричины и первоосновы», однако все это остается за «кордоном» в заопытном и сверхчувственном. А когда те или иные стороны жизни человеческой остаются за пределами опыта и доступны только духовному восприятию, тогда на первый план выступают архетипы и мифологемы.
В поэме М. Вишнякова Россия противопоставлена Западу. Контраст не нов. Так было всегда, по крайней мере, в литературе. В реальной жизни Россия и сближалась с Западом, и копировала его, и заимствовала от него, наконец, сама хотела быть Западом. А вот в сфере текста Россия и Запад были врагами. Россия была Святой Русью, а Запад — волком, хищником, который всегда хотел одолеть Святую. Одна из глав поэмы так и названа «Волчья сотня»:
Слышишь, браток: потревожились птицы
и кричат, и на север летят,
там, где бабы в сожженных станицах
нарожали нам красных волчат…
Исказилось лицо Земли Русской. М. Вишняков и здесь не отступает от традиции русской литературы. В 1918 году Сергей Есенин создаст в «Сельском часослове» образ распятой Руси:
Покров моей Родины —
Рвут на части.
На кресте висит
Ее тело,
Голени дорог и холмов
Перебиты…
Волком воет от запада
Ветер…
Западный ветер приносит несчастья Русской Земле. Запад всегда смотрел на Русь глазами голодного хищника. Запад в русской топике — это образ зверя (волка), нависшего над Россией.
«Влъци грозу въсрожатъ по яругамъ», — написал древнерусский книжник. Михаил Вишняков при переводе этого места в своем «Слове о полку Игореве» на поэтический язык выскажется в традиционном для себя ключе:
Сникла степь под смятою травою,
не цвела, не видела дождей,
а уж волки, словно осень, — воют,
и седеют гривы лошадей…
Образы грозы, осени и волка смыкаются в сущности своей. Ключевыми являются эти образы и в поэме «Золото короны». Они выносятся в заголовки небольших глав поэмы: «Волчья сотня», «Гроза начинается». Образы осени и вьюги пройдут лейтмотивом через весь текст, и даже радость возвращения осуществится зимой (а так бы и напрашивалась весна):
Снег пушист, не примят.
… Это ж надо услышать —
сосны в Чите шумят.
Радость весны оказывается скрытой в вечнозеленые, живошумящие забайкальские сосны. Метафизика такого обновления заключается поэтом в образ Покрова.
Вслед уходящим казакам «снег пуржит» и заметает путь от погони. И все годы, десятки лет вьюга кружит над Россией и наметает Белый Покров — «снег пушист, не примят».
Богородичная икона в поэме «Золото короны» является центральным образом. Она проносится забайкальскими казаками по всему многотрудному пути:
…сохранить не себя — икону,
Божью Матерь русских сынов
внес в Хайлар казак Иванов.
Богородица спасает и защищает своим Покровом Русскую Землю. Так русский поэт Михаил Вишняков чувствует многомерность этого Образа. Богородичное начало заложено и в сестру милосердия Марию, она врачует и спасает защитников земли российской. Она — вдова, оплакивающая погибшего мужа. Она носит в себе сына, который родится, когда время наступит. Наконец, образ Марии появится в финале поэмы как знак будущего Возрождения — русская Мария «в синих снах Забайкалья».
Желания поэта совпадают с древним богословским преданием о том, что духовное Воскресение, связанное со вторым пришествием Христа, явится именно на Востоке России. Божья Матерь сохранит землю и людей для обновленной жизни.
Преображению России будут способствовать непрестанные молитвы святых угодников:
… чтобы сам Златоуст да Никола
отнесли нашу боль ко Христу.
Златоуст — это знак Православия. Никола же на Руси порой почитался в деревнях за русского Бога. Он — покровитель странствующих, путешествующих. Русский путь еще не пройден. Еще нужны молитвы к Николе о спасении «странствующей России». Русский ищет Россию…
Поможет и Небесное воинство — Архангел Михаил, борец со злом, победит бесовские страсти:
Как вестовой из штаба,
Архангел на коне.
Библейского масштаба
события в стране.
Так определяется метафизика Русского Исхода у забайкальского поэта. Он прозревает духовную сущность русской жизни не только в ее национально-историческом значении, но и всемирном.
В названии поэмы тоже скрыт некий метафизический смысл. Корона — это то, что венчает. Золото — цвет Божественный. Однако в русской литературе, и особенно это любили романтики, слова венец и венок всегда различалось по смыслу и употреблялось в значении либо «смерти» — венец, либо «любви» — венок. Можно вспомнить Рылеева, Жуковского, Пушкина, Лермонтова. Вот, в частности, Лермонтов в известном стихотворении ставит оба слова рядом, и сразу выявляется их сущностная разница:
И прежний сняв венок —
они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него…
Просматривается и эмоциональное отношение к употребляемым названиям: «венец масонства», «венчик вольтерьянства» (тоже в значении венец), «венчик красен и коричнев лег на русское чело». Невольно вспоминается блоковский странный Христос «в белом венчике из роз». Мысль об умирании всего и вся под венчиком на метафизическом уровне перерастает в конечную победу венчальной короны, которая вновь перейдет теперь уже с головы Божьей Матери на голову русского Государя:
Так повенчались с бессмертьем
избранность, жертвенность, честь.
Встаньте, идите и верьте:
есть Государь у нас. Есть!
Само название поэмы уже содержит это утверждение — «золото короны», где Корона и Золото символизируют венчанного на царство Помазанника Божьего. Так это представляется в мировой топической культуре.
Хотелось бы остановиться и на таких знаковых категориях текста, как пространство и время. Они также являются кодами семиосферы. Забайкальский поэт ставит «лампадку памяти» для тех, кто незаслуженно забыт, а также для припоминания того главного, фундаментального, основного, чем жила Россия столетия и что было вытравлено из русской памяти. Знак «Церковь-Государь-народ» для современного читателя уже не является троичным. Все мыслится раздельно, если вообще промысливается. Через художественное пространство поэтом восстанавливается русский менталитет. Этот менталитет был сохранен в большей мере в среде казачества, которое по сути своей призвано было к служению Царю и Отечеству, то есть Земле Русской и русскому народу.
Художественное пространство поэмы — Забайкалье, Трехречье, кордон и Харбин. Пространство знаковое. Движение в поэме совершается из Русской Земли к трем дорогам русского распутья в землю «незнаему». Граница, кордон, как правило, в классических текстах обозначает тот овраг (о-враг), за который бегать не разрешалось, потому что там чужое и страшное для русского человека. Ему там нечего делать. Наконец, «желтый Харбин» — это и есть та самая чужая земля, где «рая земного» не сыскать. Да и эпитет «желтый» подчеркивает иллюзорность поисков и желаний, обманутость в надеждах.
Поэтический сюжет связан и с переживанием времени. Поэт сам себя вписывает во время Русского Исхода. Художественное время поэмы замыкается в круг. Память поэта «движется» из Забайкалья в Забайкалье через богородичный символ Марии, через слышимый на сотни километров шум читинских сосен, а также через зимний лейтмотив.
Семиотическое пространство было бы неполным, если бы в него не был вписан сам Михаил Вишняков. Он сам ставит «лампадку памяти для всех», он сам выступает с покаянием и художественной исповедью перед читателем Он направляет мысль читателя в русское русло, «выправляет сознание» и очищает души своих современников, зараженных грехом космополитизма. Появляется он и в финале поэмы удивленным и чутким «сочувственником» персонажа:
… Это ж надо услышать —
сосны в Чите шумят.
Говоря о метафизической сущности поэмы «Золото короны», нельзя не сказать о цветописи Русского Исхода, тем более, что весь текст построен на цветовой гамме. Преобладающим, знаковым цветом является белый. Он символизирует чистоту, праведность и правильность, это цвет Бога. Белый цвет содержит в себе все остальные цвета спектра. Белый цвет поэмы подчеркивает и зимний лейтмотив, о котором уже упоминалось («Забайкалье — белый край», «белый снег», «белый домик»). Идейный смысл поэмы также выражен через белый цвет: «Белая Россия», «Белый народ», «белое ядро», «белая гвардия», «белая кость», «белая отвага», «белый герой», «белый ряд».
Земля всегда отражает Небо. Земное лишь отсвет Небесного. Поэт подчеркивает и это, ибо не будет земля белой, если свет с Небес не прольется. Эта мысль выражена «небесной» символикой: «белая стая ангелов», «белый пророк», «белый свет», «белый конь». Последний знак ознаменовывает «победное время», ибо конь в мировой традиции всегда символ времени, а белый конь — это победа. Архетип восходит к библейскому Белому Коню, явившемуся в Откровении Иоанну Богослову. С тех пор победитель всегда въезжает на белом коне.
Возвышенным синонимом белого в поэме является золото. Золотой цвет в топике также подчеркивает принадлежность к Царю Небесному. В данном случае золотое сопровождает мысль о Помазаннике Божьем: «золото короны», «золотой погон», «золотой фолиант», «золотой сон», «золотая береза». Как раз последний эпитет дается автором в сочетании с белой цветописью:
Снилась береза в поле
белой и золотой…
Образ расшифровывается через цветопись как Святая Русь с колокольным звоном под золотыми куполами церквей и белым снегом на земле-матушке — Покровом богородичным, защищающим Землю Русскую.
Береза — поэтический символ России — чаще всего актуализируется через девичий образ, любящий, ждущий, плачущий и скорбящий. В поэтической традиции береза, как правило, символизирует и одиночество. Это же подчеркивает М. Вишняков. Его березы всплывают либо в памяти — «бело-прохладными», либо во сне — «белыми и золотыми».
Образ России дополняется синью: «синим небом Забайкалья», «синими околицами», «синей вечностью», «синими снами».
В этой цветописи — белом, золотом, синем — традиционный и в то же время неповторимый ни в одной другой поэтической традиции, кроме русской, образ Матушки России, в котором фокусируются и Богородичный Покров, и Дева Мария, повторяющаяся сестрой милосердия и внучкой штабс-капитана, и Золото короны.
Вражья сила в поэме тоже имеет свою цветопись: красно-черно-желтую. Эту цветопись тоже можно раскодировать. Под красно-черным обычно скрывается Воланд — образ топический, выступающий под разными именами и масками. Красный цвет — цвет любви — он забрал у Бога, чтобы обмануть «зазевавшегося» человека, и добавил к нему своего — черного — бездну Пустоты, ничто. Вот как это закодировано в языке поэмы: «багул огнем разливается», «алый венчик вольтерьянства», «венчик красен и коричнев лег на русское чело», «красный круг Луны», «красный эскадрон», «красные волчата», «черный плуг», «черный венец», «черный угар», «черный террор», «черное поколение», «черный конь». Последний эпитет вынесен в конец не случайно. Следует напомнить, что он вновь символизирует Время — время Черного коня, о котором говорится в Апокалипсисе. Черный конь — время скорби:
Белый мой конь — дневной,
а ночной — вороной.
Белый мой скачет сквозь белый май,
а вороной — сквозь собачий лай.
Три апокалипсических коня проносятся по русскому пространству во времени поэмы Михаила Вишнякова. А время четвертого, последнего, наступает сейчас. Думается, не случайно и появление поэмы «Золотая корона» в наши дни. Это попытка обратиться к нашей генетической памяти, мы должны вспомнить, что мы — русские, и соборно вернуться в свое родное культурно-историческое пространство.
В знаке красно-черной цветописи находится и желтый цвет — цвет обмана, иллюзорности, неясности, размытости. Русский Исход окрашен в «желтую грусть». Желтое никогда не осуществляется — «желтый кордон», «желтая сыпь контрразведок», осыпающаяся «желтая акация», «желтый атом» и «желтый город Харбин».
В поэме М. Вишнякова восхищает то, что ни одно цветовое сочетание не повторяется. Это подчеркивает лексико-семантическое многообразие текста и авторское владение богатством русского языка в его знаковой сущности.
В метафизику поэмы закодировано и число. Единица и троица имеют отношение к идейному фону поэмы: одна золотая корона, один Государь, одна Россия, одно Забайкалье. Число три у М. Вишнякова — число очищающего страдания и надежды: три дня уходили от погони, три метра соленой от русских слез земли, Трехречье, три слоя иконы — и именно под третьим «в синем небе сверкающий знак восходящей российской короны».
Число два отнесено за пределы русского пространства: двое суток до Харбина, две березы в Харбине (но в России — одна, она же белая и золотая). Двоица еще в пифагорейской школе означала раздор, вражду и распад. Сохранилось это символическое значение и до наших дней.
Русский крестный путь закодирован в главу «Четверо». Однако эти четверо сходятся в центре креста не для того, чтобы остаться. Сойдясь, они расходятся на все четыре стороны, оставив центр пустым:
Сошлись и обнялись,
составив круг зиянья,
и задушили мысль
во имя пониманья.
Один эмигрировал, другого расстреляли, третий бунтует до сих пор, а четвертый смирился.
Несколько слов о жанре произведения. У М. Вишнякова значится поэма. И это правильно, потому что в классическом смысле это, действительно, поэма. Однако в современной литературе границы жанров так размыты, что порой просто невозможно определить «жанровое естество». Тогда приходится говорить о многомерности произведения, о его полифоничности, о жанровой структуре и жанровых смыслах.
Традиционно М. Вишняков через жанр обращается к памяти читателя. Жанр уже содержит информацию. Однако для передачи той информации, которая заложена в текст, М. Вишнякову потребовалось в структуру поэмы ввести еще несколько жанров для расширения информационного поля.
Так, в поэме встречаем жанр вдовьего плача, известный в русской литературе:
Я сегодня тебя схоронила.
Все прибрала, прощаясь, любя.
Ой ты, гордый, красивый и милый,
Как же плохо теперь без тебя!…
Глава «Золотой погон» написана в фольклорном жанре заклинания. Здесь один повторяющийся мотив о белом и черном коне, повторяющаяся звукопись, состоящая из однородных звуков. Эта звукопись выделяется в общем речевом потоке и привлекает внимание, создавая определенный звукообраз. Звуковая аллитерация выявляет непосредственную связь между звуками слов и их смыслом:
Русь моя — синий взор, р-с-с-р
кровь и красный террор, р-р-р-р
черный террор над белой страной, р-р-н-с
Скачет и скачет конь вороной, с-с-н-р
Глава 13 определена в жанре самим автором — это проповедь. Можно назвать эту часть поэмы идейным центром, в котором раскодируется символ названия поэтического произведения — «Золото короны»:
Для постижения Бога
нужен владыка земной.
Дымкой легенды повиты
Святость короны и крест…
… Встаньте, идите и верьте:
Есть Государь у нас. Есть!
Полярным жанровым знаком является сон — глава 22. Россия спит. Только святые «Златоуст да Никола» без устали молитвенно оберегают «синие околицы». В молитве они собирают русские духовные силы под «светлым знаменем». В страшном сне России видится уставшим конь Георгия Победоносца — это уставшее время уходит. Пора просыпаться и заострять копье для победы над змием проклятым, расползшемся по земле русской. И поэт верит, что кошмарный сон закончится и русский человек «российскую корону поднимет — дайте срок»… И силы небесные придут ему на помощь. Архангел Михаил явится главным героем для грядущего, ибо именно он является духовным борцом со злом. Он и его воинство небесное воюет сейчас над Россией.
Таким образом, поэма М. Вишнякова мыслится многожанровой. Обилие жанров необходимо поэту для большей информативности для читателя и углубленности через символический знак в сущность произведения. И поскольку сам автор заявляет в эпиграфе о покаянии:
Я сочинял и сочинил,
Чтоб замолить великий грех…
- то в жанровую структуру свободно входит покаянная молитва или покаянная песня. Жанр вполне оправдывающий себя на Исходе второго тысячелетия.
В заключение хотелось бы вписать Михаила Вишнякова в традицию русской литературы. Такой оборот принято называть ассоциативным слоем в тексте произведения. Без учета его нельзя до конца представить семиосферу текста, поэтому пройдемся по «цитатному слою» поэмы. Он достаточно разнообразен и интересен.
Первое, что всплывает в памяти — это «Слово о полку Игореве», к которому поэт Вишняков имеет непосредственное отношение. Ему принадлежит поэтическое переложение древнерусского памятника. «Слово» в нем живет и актуализируется в творчестве.
Намеки на «Слово» делаются через цитату, сравним:
«Что звенит, что гудит в этом поле?»
…
«Что ми шумить, что ми звенить — далече рано предъ зорями?»
Намек через число, обращение и сюжетную ситуацию, которая заканчивается просьбой о песне (известной в казачьем фольклоре):
Третий год, уходя от погони,
вперехлест сыромятных ремней,
затянули нас дикие кони,
мы ли сами загнали коней?..
… Спой, браток, на последнем привале,
собери на помин голоса —
как меня на заре расстреляли,
как мне резало солнце глаза…
В «Слове о полку Игореве» три дня билось войско Игоря, «кровавого вина не доставало», пир закончили и сватов напоили, а сами полегли. У древнерусского автора то же обращение — братие, невеселое время настало и «поет» свою грустную поминальную песню.
Просматривается цитата и в жанре вдовьего плача, сна, славы. Традиционно для древнерусской литературы изображены в поэме враги — это волки и «эмигрантская шваль» (читай «поганые»).
Культурно-историческая память читателя высвечивает и ассоциативный уровень А. Блока, прежде всего, в излюбленном Блоком контрасте цветов: белого и черного («Черный вечер. Белый снег»). Этот цветовой контраст проходит лейтмотивом через всю поэму М. Вишнякова. Примеры уже приводились. Намекает на Блока и пятая глава «Вьюга родом из России». Из блоковской вьюги появляется Христос «в белом венчике из роз» — явный знак смерти или ада, что одно и то же. М. Вишняков также размыкает Троицу (единосущную и нераздельную) и показывает странного Христа в советской России:
Вьюга родом из России.
Перед нею наг и бос,
И растерян, и бессилен
Бог Отец и сын Христос.
Не поймут они друг друга —
Нимбы замкнуты чертой.
Вот и носится над вьюгой
Дух Святой, как звук пустой.
В пустоте может явиться только нечисть. Из-за этой зияющей пустоты над Россией страна и не слышит, и не видит истинного Троичного Бога. Перед взором поэта «распятая Россия»: «гвозди ржавеют в распятом Христе», «Бьется в ГУЛАГе все та же Россия». Ассоциативно это восходит к антиреволюционной поэме С. Есенина «Сельский часослов», в которой также используется библейская символика: «На кресте висит ее тело», «И доскою надкрестною прибита к горе заря», «Где ты… Где моя Родина?»
Уже приводился другой есенинский символ: Запад-волк, который так же кодируется в поэме Вишнякова. Указывался и некрасовский знак «Заброшенных ключей». Вместе с этим у поэта много и фольклорных ассоциаций, из которых, собственно, и вырастает литература.
Конечно, это далеко не детальное исследование художественного текста Михаила Вишнякова. Однако, остальное прочтет любознательный читатель с конкретной индивидуальной культурно-исторической памятью и внесет свое дополнение в семиосферу поэмы.
Русский путь еще не пройден. Исход продолжается. Русский поэт Михаил Вишняков заставляет припомнить забытое, но главное для русской души и для осмысления Русского Пути.