He рассказывайте никому своих снов

Вид материала

Содержание

Выживают только структуры
Перевод стрелки на себя
Бараны совхоза «солнечный»

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

часть неуверенности и сентиментальности. Владимир Па~
лович проникся моим пафосом, а я у него научился невозму-
тимости. Что мне досталось от Математика, я понять пока не
мог. Но что-то ведь досталось?

Однажды я вспомнил, что давно хотел его кое о чем спр
сить, да как-то забывал. Теперь это было совершенно не в,
ным, но требовало словесного завершения.

-- Скажите, - начал я. - Вы помните лысую девушку?

Математик посмотрел на меня выцветшими глазами, и
было видно, что он ничего не помнит.

- Лысую девушку. Её ещё ваш Мирзо обрил, а вы потом
привели на «Технологический институт». В чём фишка-тог
В карте на её голове?

Математик пожевал губами, вспоминая, и я ещё раз убе-
дился, что люди значили для него немногим больше, чем
конкретные фигуры на шахматной доске. То есть что-то зна
чили, но только В рамках отдельной партии.

- Понял, - наконец ответил Математик. - Это глупая ис-
тория. Отец хотел её спасти, поэтому и сделал ей эту татуи-

ровку развязки тоннелей. Он думал, что поэтому её найдут в
случае чего. Будет стимул девочку искать. Её и искали не-
сколько лет, а потом проблема решилась сама собой. Всё по-
менялось, даже тоннели есть другие, а коды поменялись
почти сразу. Я на всякий случай скопировал рисунок, но это
для порядка, на тот случай, если мы её не доставим. Не голо-
ву же ей отрезать в доказательство. Да и насекомые - это не-
гигиенично.

Из-за насекомых и обрили? Никакого тайного ритуала?
В такое объяснение я сразу поверил. Было бы гигиенично,
он кому угодно голову бы отрезал. Не оттого, что ненави-
дел, а из соображений целесообразности ходов своей шах-
матной партии.

- Старик Усыскин - старый друг её отца, ещё с тех пор,
пока отца не забрали в Правительство. А её отец у нас в
Москве был начальником, и всё равно её искал. Он потому и
жил, что у него эта цель была. Только ему дочь под боком не
нужна, ему иллюзия нужна, что она в безопасности и её хо-
рошо кормят. Вот вы, Александр, хотели бы такую дочь?
Нет? И никто не хотел бы. А так меня послали её найти и
пристроить в тёплое место.

Я подумал, что самое время спросить, с какой, собственно,
прибылью он теперь возвращается, но не спросил. Почувст-
вовал я, что время откровенности для него закончилось.

Наконец мы с Владимиром Павловичем собрались и, про-
стившись со всеми, вышли из дома. Математик был всё ещё
слаб и задержался в своей комнате. Мне казалось, что я слы-
шу через стену его тяжёлое прерывистое дыхание. Но вот он
выбрался наружу, щурясь на солнце. Мы уже сделали не-
сколько шагов, как я услышал за спиной лёгкий вскрик.

Математик поскользнулся на крыльце, странно подпрыг-
нув в воздухе, ударил пятками в следующую ступеньку и с

размаху ударился затылком об угол толстой доски. Мы
обернулись, но Математик не вставал.

Тогда я пошёл к нему, сначала медленно, а затем быстрее.
Математик лежал на ступенях и смотрел в небо. Веки его
медленно поползли вниз, и, наконец, глаза закрылись. Так
закрывает глаза старый петух. Даже со стороны было видно,
как неестественно вывернута в сторону его голова. Да, Мате-
матик был мёртв.

Я никак не мог прийти в себя от этой нелепости. Матема-
тик мог несколько раз погибнуть, его мог схватить Кондук-
тор или съесть псевдоповар. Его могли застрелить в бесчис-
ленных разборках внутри питерского метрополитена и на
поверхности, но вот чтобы так... Чтобы умный и злой чело-
век за секунду, будучи вдали от врагов и настоящих опасно-
стей, превратился в мёртвое тело с разбитым затылком
этого я как-то не ожидал.

Это напоминало издевательство и унижение, причём со
стороны высших сил природы. То есть в этом его превраще-
нии в мёртвое тело чувствовалось не поражение или неуда-
ча, а наказание.

Мы закопали Математика на пригорке и не оставили на
могиле ничего, даже камушка. Всё это было ни к чему, не-
кому было знать, где он лежит, и никто нас про него не
спросит.

Владимир Павлович на похоронах, пользуясь случаем,
опять напился, поэтому мы отправились в путь только ещё
через два дня. Мы прошли к ограде, а потом затрусили по до-
роге, ведущей к нашему поезду. Вокруг нас была весна - та-
ял снег, дорога представляла собой два ручья, и поэтому мы
решили идти прямо по полю, но вдоль дороги.

А вокруг сияла весна! Я вспомнил, что никогда не видел
весны в своей новой жизни. Только в привычку теперь во-

шло, что перед тем, как снять респиратор и набрать пьяня-
щего воздуха в лёгкие, я сверялся с показаниями дозиметра.

Стояли прозрачные, будто стеклянные дни. Земля была
мокра, а воздух сух. И в вышине медленно плыли облака.
Они плыли как живые, одни удалялись или исчезали, но на
смену им приходили новые, и я думал, что вот, прошли годы,
а ничего не изменилось. Только мир этот был почти без лю-
дей, да и птиц осталось в нём как-то немного.

Как будто в ответ на мои мысли в небе перед нами прошла
стая каких-то неизвестных птиц - высоко-высоко. И только
спустя несколько секунд я услышал отзвук их странного
гортанного крика.

Земля оттаяла и пахла невыносимо прекрасно и тревож-
но, будто вернулся запах детства и счастья. И я подумал, что
вот умирать под таким небом можно легко.

Было бы за что умирать.

XII

ВЫЖИВАЮТ ТОЛЬКО СТРУКТУРЫ

Если из высказывания Р следует Q и Q приятно, то Р истинно.

Сб. Колмогоров в воспоминаниях.
М.: Физматлит, 1993, стр. 377

1

Дорога оказалась неожиданно длинной, и мы, заблудив-
шись, вышли к железной дороге совсем в другом, незнако-
мом месте. Это точно был не пригород Клина, что обнадё-
живало.

Вдоль дороги расположился неизвестный посёлок, впро-
чем, никакого посёлка уже не было. ?1ечему было распола-
гаться. Часть посёлка выгорела, а по второй, чувствовалось,

лупили когда-то из пушек. Понимая, что придётся идти ещё
долго, мы решили закусить, чем эльфы послали, и приня-
лись искать место.

Внезапно что-то белое сверкнуло в выбитом окне бро-
шенного дома. У дома не было крыши и одной стены, но по-
среди большого замусоренного пространства стоял белый
пластиковый стол и стулья, точь-в-точь как в открытых ка-
фе моего детства. Мы прошли внутрь, выложили консерв-
ные банки на стол и сели друг против друга.

В провал стены был виден остов «жигулей», превращен-
ных буквально в решето. Казалось, что ржавый корпус сшит
из коричневого шершавого кружева. Тут явно когда-то шел
бой, и бой жаркий. И уже положив первый кусок в рот, я
увидел ещё одну деталь пейзажа.

У полуразрушенной стены лежал скелет человека, уро-
нившего череп на коробку ручного пулемёта. Пол был бе-
тонный, и трава через него не проросла. А поскольку травы
здесь не было, то нам были хорошо видны сотни, если не ты-
сячи позеленевших гильз. Было понятно, что человек отст-
реливался изо всех окон, перетаскивая пулемёт. А потом его
ранили, и он остался у одного окна, там гильз было больше
всего, и, судя по всему, истёк кровью.

Но, всмотревшись в остатки прорезиненного плаща, я
увидел, что рядом со скелетом неизвестного человека, ук-
рытый им в последний момент, лежит крохотный скелет
ребёнка, подтянувшего ноги к груди, свернувшегося
в клубок.

Может быть, стрелок был женщиной? Я не сумел бы это-
го определить. Что я, врач, чтобы отличать такие вещи?

Что здесь было, мы никогда не сумели бы понять. Судя по
траве на дорожке и мочале, обвившей капот «жигулей», тут
стреляли сразу после Катаклизма. Но что защищал этот оди-
ночка, с кем он дрался, этого не узнает уже никто.

Мы задумались. Владимир Павлович немедленно отпил из
большой эльфийской фляжки. Он даже снял свою железнодо-
рожную фуражку, и ветер шевелил его редкие волосы. Я про-
вёл по своей голове, давно уже гладкой, как бильярдный шар.
Волос мне не было жалко, но голова всё же без них мёрзла.

Нас, как всегда в таких случаях, потянуло на высокую фи-
лософию.

- Мы все выросли на идее героизма, - сказал Владимир
Павлович. - Я точно вырос, да и ты тоже, потому что у кни-
жек учился.

Он пустился в рассуждения о том, что герой - это такой че-
ловек, который одним махом семерых побивахом. Человек, ко-
торый, скажем, без единой царапины может пройти от «Соко-
ла» до «Выхино», причём за один день. Ну, там ещё по дороге
девки пригожие ему под ноги должны падать. Только ведь всё
это враньё, выживают только структуры, выживают группы
людей, сплочённые одной задачей и общностью интересов.

В реальности героя убивают через пару часов после того,
как он начинает претворять в жизнь свои благоглупости. Это
никому не надо, и лучше пусть его убыот, иначе он будет пря-
таться где-нибудь в технических тоннелях и убивать одино-
ких путников как настоящий маньяк. Герои - они такие.

Причём если он убьёт кого-то, пока ещё не сошёл с ума, то
остановится в недоумении, что делать дальше. Вот он отвое-
вал королевство, но теперь-то что делать? Королевством на-
до управлять, как править, никто не знает. Он уж, во всяком
случае, точно. И лучше всего, если ему не удалось добить
всех приспешников убитого им властителя. Их узурпатор
сделает своими министрами, запьёт на троне, а история удо-
вольствуется малой кровью. А вот если приспешников он за-
чистил, а утопическая идея в нем крепка, вот тут жди беды.
Погибнет вся станция. Собственно, по легенде такое было у
нас на «Тимирязевской» перед её разрушением.

- Так это или нет, сказать я не берусь, но на жизнь очень
похоже. Вот гляди, - говорил мне Владимир Павлович, - мы
можем привести этих людей с поверхности к нам или вывес-
ти наших сюда. И что? Все передохнут через месяц поодиноч-
ке. Выживает структура: банда, шайка, государство или семья.

Цинично улыбаясь, мы вскрыли консервные банки со
свининой. Можно было бы куда-нибудь уйти, но снаружи
был ветер и весенняя слякоть. А тут было на чём сидеть, а
ещё в комнате находится пластиковый стол, не подвержен-
ный гниению. Пластик, как я убедился, выживал лучше же-
леза и дерева в любых катаклизмах.

Мы запустили ложки в банку, и Владимир Павлович про-
должил:

Тут такая хитрая штука, кто-то, кажется, наша баба То-
ма, говорила, что нет бесстрашных людей, а есть люди с не-
достатком воображения.
А ты таким людям веришь? Я так всегда сомневаюсь.
Даже если вижу, что они сами себе верят в этот момент.
Я всегда просчитываю на два хода вперед. Я читал, что
шахматисты-профессионалы просчитывают партию на три
хода вперёд, не больше, но и не меньше. То есть видно, когда
человек рискует и чем рискует. И если он обещает тебе Лу-
ну с неба в награду - это одно. А иногда видно, что ему вы-
годнее сдержать обещание не потому, что тебя так любит, а
потому, что ему так выгоднее, и ты поймал судьбу на крючок
долгосрочного сотрудничества.

Ветер переменился, из холодного утреннего он превра-
тился в тёплый дневной. Небо как-то повеселело, и стало
пригревать солнышко.

Мы несём людям знания, что они не одиноки, - возра-
зил я. - Мы должны объединиться с питерцами.
Мы? Что мы можем нести? - Владимир Павлович горь-
ко улыбнулся. - Вот нас здесь уже двое, и мы несём это зна-

ние, и что? Как древние герои, хотим творить добро активно.
И что же можем? Да, конечно, мы можем пойти к народам
подземки как герои какой-то повести, которую я читал ещё
до Катаклизма. И, будучи этакими парламентёрами от име-
ни и во имя разума, попросить их не воевать, объединить
усилия в создании нового общества, которому предстоит об-
живать поверхность. Первым делом нас бросят в биореакто-
ры, чтобы мы послужили этому населению не словом, а де-
лом... Вернее, телом. Ну ладно.

Владимир Павлович помолчал, но видно было, что наболе-
ло у него на душе, и эта боль теперь выплескивалась наружу.

- Можно напялить белые хламиды, - прервап он наконец
затянувшуюся паузу, - и нести проповедь постепенно, мед-
ленно вживляя её мысли в народ. Начать, значит, с детей.
Ты, Александр Николаевич, будешь у нас отроком-Христом.
Нашего замечательного начальника станции мы назначим
апостолом Петром, и он тут же придумает какую-нибудь но-
вую церковь в нашем Третьем, все ещё подземном, Риме. Ну
а я, естественно, буду Фомой с грязными и отдавленными
пальцами. И мы станем проповедовать бессребреничество
на Кольцевой линии, анархизм - на «Войковской», социа-
лизм - где-нибудь на «Кропоткинской», толерантность и ра-
совую терпимость - на «Пушкинской». Натурально, как и
обещали нам в той книге, что я когда-то читал, новые фари-
сеи посадят нас на кол, а жители Метрополитена, которых
мы хотели спасти и вывести на поверхность, будут с весёлы-
ми криками кидаться в нас дерьмом... - Владимир Павлович
поднялся со стула и прошёлся по цементному полу. - Прав-
да, мы можем быть пророками новой веры, которую быстро
выдумаем на ходу. Есть ещё технология гипноза и прогнози-
руемых дельта-мутаций, которые помогут наводнить тоннели
монстрами, благодаря чему мы захватим власть. А ведь это
мы и везём с собой из Питера, да? Захватим какую-нибудь

симпатичную станцию, перебьём дружинников, и тогда
станции фарисеев превратятся в головешки, а нас расстре-
ляют или, скорее всего, зарежут из-за угла. Повсюду в Мос-
ковском метрополитене воцарится хаос, из которого выныр-
нут какие-нибудь саддукеи. Вот и всё. И это написано во
всех книгах, что ещё незадолго до Катаклизма продавались у
нас миллионными тиражами. Всё, понимаешь? - Владимир
Павлович нервно прошёлся по комнате и встал у меня за
спиной.

И что, что ты взбеленился? - искренне удивился я. - В чём
проблема?
А в том! Ты же сам говорил о контакте с другими людь-
ми, что находятся вне нашего метро! А помнишь, ты расска-
зывал о повешенных на «Нарвской»?! А помнишь, как рас-
сказывал про бандитские войны? Сам, сам рассказывал! Это
с ними ты хочешь договариваться? - закричал он мне в спи-
ну. - Это их ты хочешь привести к нам? Этих бессмыслен-
ных питерских отморозков?
Кроме отморозков, там были ещё врачи и инженеры, ты
что, забыл? - попытался я спорить.

Врачи и инженеры, конечно, были. Были и ботаники, и
китаец, который начальствовал над Кунсткамерой, но в од-
ном Владимир Павлович был совершенно прав. Отморозки
всегда выживают, и чем больше их давить, тем больше веро-
ятности, что они выживут.

Так вот, что нам мешает сказать, что никакого Петер-
бурга нет? А? А?! - вскричал Владимир Павлович
То есть как?
А вот так. И мы сделаем это, даже не очень покривив ду-
шой, потому что ты видел, как вода заливалась в их метропо-
литен. Быть сему месту пусту, ты помнишь? Ничего нет, Пи-
тера нет, альтернативного мира нет, пришельцы не прилетят,
нас не спасут, и выбирайтесь, мол, рассчитывая на свои силы.

Что-то в этом предложении Владимира Павловича было...
Я молчал и смотрел, как тёплый ветер гонит какой-то мусор
через разрушенный дом и шевелит тряпки на лежащем пе-
ред нами убитом.

Или это всё-таки была женщина?

Kill

ПЕРЕВОД СТРЕЛКИ НА СЕБЯ

К сожалению, я не могу тебе об этом рассказать. Это закрытый
материал, а ты все-таки, Перчик, внештатный сотрудник. Так что
не сердись.

Братья Стругацкие. Улитка на склоне

Мы добрались до нашего поезда и увидели, что снег ста-
ял. Состав был грязен, но все двери по-прежнему заперты.
Вокруг на рельсах было полно следов, но и следы были дав-
ние, они образовались ещё в то время, когда лежал снег. Ну
и у крайнего вагона была куча помёта. Я по/думал, что надо
бы проверить, что у нас осталось в вагонах, взять, да и отце-
пить ненужные. С другой стороны, запас карман не тянет, а

вагону, пусть даже пустому, можно найти массу применений.
Так что я поленился проверить, что там и как внутри, и, как
оказалось потом, напрасно.

Владимир Павлович целый день сосредоточенно копался
в механизмах тепловоза, выгнав меня в соседний вагон.

Я спал, просыпался и снова спал. Потеряв счёт времени, я
ворочался на полу машинного отделения и надеялся уви-
деть какой-нибудь вещий сон. Ничего мне не снилось, види-
мо, сновидения не приходят по заказу. Наконец, стряхнув
сонное обаяние, я обнаружил, что Владимир Павлович дав-
но сидит рядом и читает гроссбух Математика. Был Влади-
мир Павлович хмур лицом, и видно было также по нему, что
чтение его раздражает.

Я спросил, что такого он обнаружил в чужих записях.

То и обнаружил. Смотри, нашему Математику никакого
контакта с питерскими не было нужно. Ни к чему были ему пи-
терские и вообще люди, живунще вне нашего метро. Ему нуж-
на была технология восстановления старого топлива! Именно
за ней он отправился в путь. Это такие добавки в горючее, как
бы для его омоложения. Он хотел получить эти чудо-присадки
для топлива, а там и чёрт с ними, с людьми, хоть трава не рас-
ти. Мы с тобой занимались высокой философией да рефлекси-
ровали, а он был скучен и прост. Нормальный жулик.
Почему жулик?
Ну так, если не жулик, то обычный купец. Удивительно
только, как это он проиграл эту свою войну? Глупо ведь погиб,
на пустом, так сказать, месте. А мы думали, самому чёрту про-
дали душу, отправились в путешествие с великой целью. Это
не он нас провёл, это мы купились. Мы купились не на его сло-
ва, а на собственный миф о предпочтениях. И что теперь?
В том смысле, что сказать об этом дома? Как ты предла-
гал, можем соврать. Мы как два раба, у которых умер хозя-
ин, а они вдруг оказались владельцами всего его имущества.

Почему соврать? Мы можем честно сказать, мол, мы ви-
дели, что все погибли. Но тогда мы лишим их надежды, по-
тому что питерское метро - это как Альфа Центавра.
Причём тут Альфа Центавра?
При том, что это ближайшее к нам место во Вселенной, где
могут жить люди. Так и питерское метро - это то место, что
ближе всего к Москве, где после Катаклизма могут жить люди.
Да не просто люди, где может существовать цивилизация. И ес-
ли её нет, то значит, никакое новое объединение людей невоз-
можно. Мы одиноки в этой постъядерной Вселенной.
Так что, ты предлагаешь соврать? Сказать, что всё пре-
красно, что город жив и у нас есть жаждущие нашей любви
братья?

Сам того не замечая, я стал выражаться каким-то возвы-
шенным языком.

Я, Саша, не знаю. С одной стороны, с другой стороны...
Не знаю. Проверить нас невозможно - это ведь ситуация
философская, проблема непознаваемости мира. Даже если
бы мы принесли весть о цветущем мире подземного Санкт-
Петербурга, то где бы была гарантия, что он не погибнет че-
рез неделю после нашего возвращения? Или, по-другому, от-
чего бы людям не жить с этой верой в то, что они не одино-
ки? Они, может, не предпримут ничего, чтобы приблизить
встречу с питерскими, но умонастроение у них будет иное,
более светлое, что ли.
А не учат ли нас книги, мне больше не по чему было
учиться, что всякая ложь во спасение - это начало большой
трагедии? И не окажемся ли мы в какой-нибудь большой
заднице? - Последнее я добавил, чтобы сбить нарождаю-
щийся пафос.
Книги ничему не учат. Книги только рассказывают ис-
тории, похожие на те, что происходят вокруг нас. Хочешь ты
этого или нет, но мы сейчас те два человека, что реально тво-

рят историю. Только мы думали, что станем первыми гонца-
ми, весть какую-то принесём нашему подземному миру и всё
такое. А мы теперь можем только прийти к своим и сказать:
«А от вас скрывали, что связь между городами есть, дурная,
нерегулярная, но есть. Вы все, дорогие москвичи, жертвы за-
говора». Ну и будем ждать, пока нас не найдут в один пре-
красный день без рук, без ног, без головы. Так ведь всегда
бывает с разоблачителями...

Он был прав, но никакой радости от этого я не чувство-
вал. Мы были похожи на остатки команды Колумба, вдруг
выяснившей, что никакие они не первооткрыватели, что ис-
панская королева давно списалась с американскими индей-
цами, только все они держат переписку в тайне. Вопрос был
в том, что есть тайна? Она не в том заключается, конечно,
что кто-то выжил ещё, об этом догадывались и в это верили
многие, а в том, что сообщение между городами есть.

Мы разве что могли оказаться первыми людьми, вернув-
шимися из путешествия не за двадцать лет, а за какое-то не-
давнее время. И вместо радостных путешественников, что
приносят своему народу сведения о другом мире, мы можем
оказаться ненужными свидетелями. И Владимир Павлович
своими словами меня не очень испугал, вернее, ничего ново-
го он не сказал. Что могут сделать с распорядителями и вла-
дельцами чужой тайны из соображений практической целе-
сообразности, я, в общем, догадывался.

Но вот дальше на дороге нас ждала неожиданность. Мы
встали близ станции Поварово - там оказалось множество
путей, всё-таки крупный железнодорожный узел. Пути бы-
ли забиты, и мы даже приняли на буфера локомотива забы-
тый на путях вагон-платформу и стали двигать его перед со-
бой. Но протолкали мы недолго - дальше путей не было.
Собственно, и дороги не было. Я начал думать, что там начи-

нается зона поражения после взрыва, но это было что-то
другое. Дороги не было, а прямо перед нами лежала огром-
ная воронка. Она курилась чем-то розовым, и синим, и сочи-
лась сиреневым туманом.

При этом уровень радиации был тут совершенно нор-
мальный. Нормальный, конечно, в терминах, которые упо-
требляли после Катаклизма. В то, что место после ядерного
взрыва может двадцать лет подряд так выглядеть, поверить
было невозможно. Тут даже версий никаких не было. Не
лезть же в эту воронку, от излишнего любопытства жизнь
меня лечила-лечила, лечила-лечила и практически вылечи-
ла. Особенно за последний год.

Нет уж, в другой жизни. Но что делать дальше, было не-
понятно.

Владимир Павлович сдал назад и остановился.

Он достал гроссбух Математика и долго глядел в нарисо-
ванные и напечатанные карты. Рисованные были помечены
как свежие, а напечатанные, более красивые и точные, были
произведены на свет ещё до Катаклизма.

Сличая их, Владимир Павлович что-то бормотал и нако-
нец принял решение:

Я придумал, как мы поступим. Мы сейчас двинемся по
стрелке направо, потом уйдём до сортировочной станции в
Манихино по рокадной дороге, а потом снова на Москву. То
есть мы уйдём от путей Октябрьской дороги к Рижскому на-
правлению дороги Московской. Теперь, храни нас бог, хоте-
лось бы, чтобы это у нас получилось.

«Прямо Суворов какой-то», - подумал я.

И правда, товарищ мой стал похож на генералиссимуса
Суворова, каким его изображали в книгах. С хохолком на го-
лове, сухонький и сосредоточенный. И хохолок у него был
седой! Как я на это не обращал внимания? Укатали Сивку
крутые горки! Поседел Владимир Павлович окончательно.

Вот как выходит! Я облысел, он поседел, хотели мы най-
ти аленький цветочек, да повидали только чудищ без всякой
компенсации за моральный ущерб. Но скажешь - чёрт, чёрт,
чёрт, и вот он.

Чудовища не заставили долго ждать - это были не насто-
ящие чудовища, а нечто вызывающее жуткий, пульсирую-
щий страх. Из котловины начал вылезать сиреневый туман,
похожий на тесто, даже на расстоянии казавшийся плотным
и вязким.

Я давно почувствовал, что самая страшная, парализую-
щая опасность не похожа на людей и зверей. Когда тебя но-
ровит убить неодушевлённая природа, чувствуешь себя уни-
женным. Время у нас потекло стремительно, и Владимир
Павлович повёл тепловоз назад, к месту, где уходила ветка
направо.

Туман шёл за нами, как большая вода Ленинграда, как на-
воднение. Будто варенье из банки, вытекал он на землю, но
проверять его на сладкие свойства совершенно не хотелось.

Стрелка была перед нами, но я увидел, что не всё так про-
сто. Путей было много, но направо шли три из них. Крайний
левый путь упирался в оплетённую мочалой стену, то есть в
тупик. Другой, крайний правый, - обрывался откосом, там
явно прошёл оползень, часть полотна рухнула вниз, и гну-
тые рельсы торчали во все стороны, как арматура в разбитом
бетонном блоке. Нужный путь - на Манихино и Кубинку -
был средним.

Но тут поразился даже видевший много разных железно-
дорожных механизмов Владимир Павлович. Так же он пора-
зился, когда принял буддистов за ремонтников на железной
дороге. Как потом выяснилось, на путях бывали и люди в
оранжевом, бывали и какие-то невиданные ремонтники, и
всему были какие-то объяснения. Но тут перед нами было
чистое чудо.

Перед нами горел светофор, то и дело меняя цвет сигнала.
Это была автоматическая стрелка, оказавшаяся живой. Ря-
дом с ней на высоком столбе стояла солнечная батарея, и
стрелка то и дело щёлкала, переводя рельсы в крайние поло-
жения. Так, наверное, она и щёлкала все двадцать лет, посте-
пенно сходя с ума. Но мы имели дело с ней сейчас, без вся-
кой надежды подгадать нужное положение.

Сиреневый туман напирал с одной стороны, а стрелка по-
прежнему суетливо щёлкала своими переключателями. Мы
медленно, но неумолимо приближались к ней. И тут Владимир
Павлович аккуратно снял фуражку и китель и просто сказал:

- Я подержу, а ты езжай. Не смей останавливаться,
слышишь?

Я не успел и глазом моргнуть, как он подхватил автомат и
спрыгнул на землю. Я высунул голову в окошко и увидел,
как Владимир Павлович с размаху заехал прикладом по сол-
нечным батареям, а затем и по шкафчику на стойке. Ничего
у него не выходило - стрелка жила своей жизнью. Тогда он
попытался заклинить механизм стволом, но бездушная ма-
шина сжевала творение оружейника Калашникова, как
мышь макаронину.

Владимир Павлович обесточил стрелку и, упираясь сапо-
гами в шпалы, перекинул штангу в нужное положение.

Тепловоз проплыл мимо него, и я смотрел, как он машет
мне рукой, проезжай, мол, я догоню.

«Он сейчас догонит», - подумал я и повторил вслух, что-
бы убедить себя в этом:

- Догонит-догонит.

Да как тут убедить, когда последний вагон уже миновал
стрелку, а Владимир Павлович всё оставался там, где стоял.
Что-то там у него случилось, нога, что ли, застряла? Но это
всё равно было не смешно. Как ни крути, товарищ мой терял
драгоценное время.

Насыпь изгибалась, и наш состав изгибался вместе с ней.
Скоро последний вагон закрыл от меня маленькую фигурку,
а когда я снова увидел это место, то там уже клубился сире-
невый туман. Возвращаться не имело смысла.

Пропал Владимир Павлович, пропал, как пропадает кус-
тик в тумане.

Кроме боли расставания, я чувствовал обиду. Как же не
вовремя он покинул меня навсегда! Теперь я сам должен
был принимать решения. Я с тоской смотрел на гроссбух по-
койного Математика и на примотанную к нему коробочку с
карточками и жёсткими дисками.

XIV

БАРАНЫ СОВХОЗА «СОЛНЕЧНЫЙ»

Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит.
Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы
этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его
этак по шерсти гладить, - говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то
вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша»...

Иван Тургенев. Бежин луг

Теперь я ехал один. И для пущей уверенности надел ки-
тель Владимира Павловича и даже нацепил его фуражку.
И мне всегда казалось, если надел форму, то жизнь твоя из-
менилась. Ничего просто так в жизни надеть нельзя. Вот мне
рассказывали про человека, что нашёл форму почтальона,

стал носить, и его заставили разносить письма. Или вот по-
лучил шубу с барского плеча, и привет. Ты уже среди слуг и,
дрожа от ужаса, боишься опалы. А уж если на тебе фуражка
со звездой, то от судьбы тебе не отвертеться, поведёт тебя
этот головной убор по жизни как миленького. Но в фуражке
было жарко, и я сразу кинул её на правое кресло, где я обыч-
но сидел, когда состав вёл мой товарищ.

Теперь я ехал, руководствуясь лишь путевыми знаками:
где мог - подтормаживал, благоразумно минуя стрелки на
малом ходу, и внимательно смотрел вдаль, не маячит ли на
моём пути мёртвый встречный поезд. Смотреть в карты, ос-
тавшиеся от Математика, мне было лень.

Вокруг меня бушевала весна - я такого не видел с детст-
ва. Вся эта зелень, цветы и запахи сводили меня с ума, и я от-
крыл окно в кабине, только изредка скашивая глаза на узкий
экранчик дозиметра. Дозиметр вёл себя тихо, изредка попи-
скивал, но только изредка.

Однажды я остановился у речки Истры и, померив уро-
вень радиации (он оказался фоновым), зашёл в воду. Это
было совершенно удивительное ощущение, тёплая вода на
мелководье, обтекающая тело.

Внутренний паникёр говорил мне, что, не ровен час, ко
мне приплывёт какая-нибудь змея, но тут уже мне было всё
равно. Я потерял всех и был один. Предсказание, кажется,
сбылось, и если на меня нападёт сейчас какая-нибудь лягуш-
ка с дельта-мутацией, то это будет закономерно и совершен-
но не удивительно.

Вернувшись к составу, я вдруг услышал странное шебур-
шание в крайнем вагоне. Сдёрнув с плеча автомат, я осто-
рожно отворил дверь. Вот так штука, здесь сидели трое ма-
леньких буддистов, судя по всему, питавшиеся всё это время
одними таблетками с лотосом. Они жили тут в спальных
мешках и пережили зиму. Удивительно, как они не перемёр-

ли. Но, заглянув внутрь вагона, я понял, в чём дело. Втроём
они уничтожили почти весь спрятанный внутри запас про-
довольствия, рассчитанный на экипаж поезда. Хорошенькое
дело, каково было бы моё удивление, если бы я на него рас-
считывал. То есть я на него и рассчитывал, но пока ещё не
наступила жуткая нужда.

Можно было искать утешения в том, что уж лучше непри-
ятность случится теперь, чтобы потом не быть последней
каплей в море, как говорил начальник станции «Сокол», ког-
да у нас началась эпидемия и передохли почти все свиньи.

Я выгнал их вон и, немного поколебавшись, не пощадил
райского места на речном берегу, заявив своим подопечным:

- Вот что, мои оранжевые друзья, пока вы не отмоетесь и
не постираетесь, вы никуда не поедете.

Оранжевые друзья не возражали. Они смотали с себя
свои пелёнки и полезли в реку. Про лягушек-мутантов, судя
по всему, никто из них не думал. Когда они вылезли, я вдруг
растрогался. Все трое были почти дети, они годились мне в
сыновья - маленькие, щуплые, с серой питерской кожей. Го-
лые они казались ещё моложе.

«Вот можно поступить так, как говорил Владимир Павло-
вич, - подумал я. - Можно основать свою секту: я буду про-
рок, у меня будут три апостола. Этого маловато, но лучше,
чем ничего. Потом мы разживёмся мадоннами и поставим
дом у реки. Будем выращивать что-нибудь и есть лягушек...»

Но тут же я отогнал эту мысль. Какой из меня гуру? Да и
что я могу дать этим таблеточникам? Ради чего они вылезут
из своих лотосовых джунглей? А вылезут, так будут совер-
шенно недееспособны.

Одно хорошо, я был теперь не один. Через день, продви-
нувшись совсем немного, я увидел рядом с путями, как раз
напротив знака о подаче свистка, свежий колёсный след.
Кто-то проехал здесь на тракторе, и проехал недавно, после

дождей. Я вооружил буддистов автоматами, хотя понимал,
что толку от них мало, но пусть они просто держат оружие,
и отправился с ними на разведку.

Мы миновали лесозащитную полосу, которая за это время
разрослась и стала напоминать просто лес, и тут же уткну-
лись в ржавый, но крепкий забор и ворота в нём. На воротах
была вывеска «Совхоз "Солнечный"».

Над названием было прикреплено жестяное солнце, кото-
рое выглядело довольно страшновато. Примерно так же, как
должен выглядеть ёжик-мутант. Или цветок кактуса Царица
ночи, про который я почти забыл.

Я внимательно осмотрел ворота: ни замка, ни запора на
них не было, только короткая проволочка держала их поло-
винки, чтобы они зря не распахивались.

Но именно туда вели две колеи. Мы зашли в ворота и ос-
торожно и воровато продвинулись вперёд по гигантскому
полю. Ни одной постройки не было видно до горизонта, и
мы уже притомились идти, как вдруг поле оборвалось зарос-
шей густым орешником балкой. Тут тоже журчал ручей, и
тоже фон был в норме.

Мы сделали ещё несколько радиальных выходов, ничего
достойного поблизости не обнаружилось: только старый
трактор без стёкол, ушедший в пашню по самую кабину, и
какая-то сельскохозяйственная постройка без крыши, похо-
жая на бывший амбар.

А вот на дальнем пригорке стояла высокая церковь с ша-
тровой колокольней и сияла на солнце золотым полушари-
ем купола. Если купол был золотым и не облетел за эти го-
ды, то значит, там живут люди. И более того, если они забо-
тятся о храме, то это не просто место жилья, а целая струк-
тура, хозяйство.

Структура... И я вспомнил наш спор с Владимиром Пав-
ловичем. Смущало меня только то, что вместо креста и на

церкви, и на колокольне горело все то же солнце с золотыми
редкими лучами, которое мы видели над воротами. Итак, мы
со спокойной совестью устроились у его стены на ночлег,
чтобы завтра изучить вопрос.

Я разжёг костёр, и через час буддисты насовали в золу ди-
кую картошку величиной с грецкий орех, горькую, но всё же
сытную.

После еды я начал понемногу проваливаться в сон.

И в этом сне я стоял на краю точно такого же поля,
только вместо трактора в пашню воткнулся самолёт. Это
не был самолёт отца или тот, на котором я вылетел в Пи-
тер чуть меньше года назад. Это была большая, хищная
машина — реактивный штурмовик, и я ещё удивился,
что он вошёл в землю только носом.

Я стоял посреди поля и увидел вдали неясную фигуру.
Кто-то наискосок через поле шёл ко мне, поднимая сухую
пыль ногами. Облачка этой пыли вокруг ботинок идуще-
го напоминали крылышки.

Я понимал, что это идёт ко мне отец, и хотел как-то
подготовиться к его приходу. И тут я понял, что на мне —
парашютная система. Я скинул лямки и расстегнул мол-
нию на комбинезоне. Сомнений не было, в этом сне я
был лётчиком и наверняка — сбитым лётчиком. Только
откуда на мне парашют, если я свалился с неба в этом ре-
активном монстре? Но тут мне уже было не уследить за
логикой. Отец подошёл и, обняв за плечи, сказал, что те-
перь-то самое время смотреть на звёзды.

Blog

He рассказывайте никому своих снов

Содержание