He рассказывайте никому своих снов

Вид материала

Содержание

Ui большая вода ленинграда
Скальпель мёртвых хирургов

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 15

А как вас по отчеству? - спросил вдруг хозяин быстро.
- Да можно и без отчества.
Нет, лучше уж с отчеством. Таковы мои правила.

- Меня Александр Николаевич зовут, - ответил я и, произнося отчество, вспомнил в этот момент об отце.

Это было как лёгкий укол напоминания.

- Скажите, - спросил я, - а что это за повар тут бродит?
- Повар?

Я рассказал ему об участи собак на Дворцовой площади.
Он не сразу догадался, что за псевдоповар ими закусывал,
а потом сказал:

- Позвольте, вы же видели шары. Это шары и есть, у этой
биомассы, её почему-то любят называть псевдоплотью, но
это одно и то же, есть примитивный разум. Эти шары копируют предметы. Я видел, как они образовали подобие адмиралтейского льва. А в вашем случае они повторили форму
какого-то пластмассового повара, что двадцать лет стоит
около мёртвого ресторана и зазывает отсутствующих прохожих. Оттого-то он и был такой неестественный. Ведь этот
рекламный повар, наверное, единственный, кто в этом городе ходит в белой куртке и колпаке.

Потом заговорили о памятниках, которых, кажется, на поверхности было больше, чем людей. Я хотел спросить про
странные дыры в скульптурах, но китаец опередил меня:

- А, дырка в императоре? Это его хотели перенести, да
только хвост оторвали.

После некоторого замешательства выяснилось, что он
имеет в виду памятник Александру III. Именно его китаец
считал настоящим блуждающим памятником, который видели в разных местах города. Не так давно, уже после Катастрофы, его хотели перетащить к Смольному, да к этим людям пришёл Кондуктор, и памятник теперь стоит посредине
Литейного, прямо на платформе тягача. Ну и с дыркой вместо хвоста, это да, правда.

«Нет, - решил я, - пожалуй, не стоит спрашивать его об
остальных изваяниях».

Но, словно угадав эти вопросы, китаец нахмурился:

Знаете, Александр Николаевич, вы, мне кажется, человек странный. Вы - человек недобрый. Нет-нет, я вижу, вы
обиделись, а я вас вовсе обидеть не хотел. Ведь вы человек
непростой, с целью, что говорится. У вас не просто тут корысть, а идея. Идея-я! А в этом городе такому человеку сложно. В этом городе идейного человека корёжит прямо как от
смертельной дозы излучения. Много я тут видел таких идейных людей в поисках чего-нибудь. Да и на Васильевский остров точно не стоило соваться. Тут, знаете, не жить, а умирать
хорошо. К нам тут отовсюду помирать приходят. Вам что,
смерти надо? Или вам нужна встреча с Механобром, что
здесь обитает, на Васильевском? Вы к ней готовы? А вам ведь
ничего такого не надо. Нечего чёрта искать тому, у кого он за
плечами.
В смысле? Какого чёрта? - решил я всё же вмешаться в
его проповедь.
Это так, присказка. А если хотите совет, и совет простой, одним словом, не надо было вам ехать сюда. - Хранитель Кунсткамеры уставился в мои глаза своими - жёлтыми и немигающими.

Он смотрел так, что мне натурально делалось хуже
и хуже.

- Вы спознались с этим городом, как тот ученик, что спознался по неразумению с женой своего учителя. А учитель
это заметил, но не подал виду и молчал. Раз он послал ученика кормить свиней. Но едва тот вошел в хлев, как тут же
превратился в борова. Ну и, как вы понимаете, Александр
Николаевич, этот учитель сейчас же послал за мясником.
Мясник зарезал борова и стал продавать мясо. Никто ни о
чём и не догадался, тем более что учитель всем говорил, что
молодой человек давно уже у него не бывал. Только отец его
искал, впрочем, это совсем другая история. Истории о путешествиях всегда построены на том, что кто-то кого-то ищет.

Вдруг он расхохотался:

Да ладно, бросьте! Не будьте так серьёзны. Вот ко мне,
ещё буддисты приходят. Весёлый народ, ничего не боятся.
Совсем ничего? И даже собак?
Даже собак. И Кондуктора не боятся, потому что Кондуктор как-то параллелен их представлению о жизни и смерти. Когда всё началось, они невозмутимо переместились с
Приморского проспекта на станцию «Старая деревня». Причём никто из них по дороге не погиб. И вот теперь они сидят
себе в сумерках «Старой деревни» и с утра до ночи дудят в
свои длинные трубы. Правда, у этих буддистов из «Старой
деревни» особая, модифицированная вера. Они, например,
запросто едят мясо и ходят с оружием. Я им не судья. У меня
вот тут работает туалет, это ли не удивительно? А буддист,
знающий толк в котлетах, - это совершенно естественно. Вот
придумать, как ножным насосом накачать в сливной бачок
воду, - это наука, а человеческие причуды - это проза жизни.
Мы живём здесь, и это счастливая жизнь в Аду.
Мы все так живём.
Единый план Ада есть уже плод высокого гения.
Что это?
Это Пушкин.

-Да?

Я сказал это просто для того, чтобы заполнить паузу. Найдётся же у людей слово на всякий случай. А мой собеседник,
этот китайский чёрт, он говорил как какой-то индейский
вождь, как если бы заговорила одна из тех масок, что висели
у него за стёклами гигантских шкафов...

Мне снова приснилось лётное поле, над которым повисла
тяжёлая пелена туч. Дождь молотил по домику метеорологов, рядом с которым безвольно обвисла красно-белая «колбаса». В воротах не было часового, и я просто обогнул такой
же красно-белый шлагбаум и пошёл к вышке. Странно, что
во всех этих снах вышка всякий раз выглядит по-другому.
Сейчас это было здание, похожее на летающую тарелку,
точь-в-точь как вестибюль «Горьковской», только поднятый
на высокий постамент.

Я шёл к нему наискосок через поле, хотя это считается
плохой приметой. Отец бы никогда не пошёл так, да и я тоже. Я проклинал себя за это, но всё равно шёл, пока, совершенно мокрый, не достиг дверей.

Двери оказались закрыты. Никого я не встретил в этом
сне, некого мне было спросить, что делать дальше.

И вот, проснувшись и прижимая руки к мокрому лицу, я
понял, что мир ещё больше изменился. Требовательно и
грозно выл за стеной ветер, вызывая желание бросить всё и
бежать, не разбирая дороги, лишь бы выбраться из этого дома, гудевшего как труба.

UI

БОЛЬШАЯ ВОДА ЛЕНИНГРАДА

Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.

Анна Ахматова

Когда я с Владимиром Павловичем, Семецкий со своей лысенькой и Математик с неизменным Мирзо вышли из Кунсткамеры, то меня поразил ветер, какой-то странный
был ветер. Он не утих, а стал не то чтобы сильнее, а как-то
более упругим и твёрдым. Чёрт знает что это был за ветер!
Мало того, что я отвык от ветра за двадцать лет, то есть я видел много сквозняков, но когда ты внутри тоннеля, даже
сильное движение воздуха воспринимается всё равно иначе.

А тут ветер был повсюду.

Что-то грохотало, по улице прокатился какой-то круглый
железный цилиндр, урна не урна, но что-то громкое и жестяное.

Нева была огромна, она не вышла из берегов, не разлилась, но как-то вспучилась. Со стороны Финского залива в
город вливалась большая вода. Медленно и равномерно, как
какой-то прибой-переросток, в город вливались волны с барашками верху.

Меня поразили чёткость и правильная геометрия этих
волн, причём так же удивительно было то, что изменились
цвета зданий на набережных. Всё было в каком-то неестественном жёлтом и розовом цвете.

«Аврора» скрылась под водой.

На Дворцовом мосту, на самой его середине, стоял чёрный пёс и выл. Я сначала решил, что это одна из павловских
собак. Но нет, он был один, и даже отсюда было видно, насколько он крупнее. Мы были не суеверны, но идти в ту сторону никто из нас не то чтобы не решился, а просто мысли
такой у нас не возникло.

Когда мы прилетели в этот город, меня удивила его тишина. Несмотря на то что мы тогда были около той же реки, ни
плеска волны, ни какого другого звука я не слышал. А сейчас это был совершенно другой город. Казалось, всё в нём
пришло в движение. Что-то лязгало, грохотало и перекатывалось.

Лист жести на древней крыше Кунсткамеры пришёл в
движение и отбивал что-то осмысленное, практически азбукой Морзе. Мосты вдавились в Неву, по которой поплыл какой-то мусор. Город, казавшийся нам тогда по-настоящему
Вымершим, теперь ожил. Только жил он сам, а не вылезшие
из подземелий люди, не дельта-мутанты, не какая-нибудь
псевдоплоть, а предметы неодушевлённые. Разросшиеся на улицах деревья качались все вместе, в такт, как физкультурники на утренней зарядке.

Открылось окно, и рама начала ритмично хлопать, будто
кто-то невидимый хотел расколотить стёкла. И нервно дёргал за ручку. Стекло действительно разбилось, и рама, утратив парусность, перестала стучать. По улицам покатилось
всё то, что могло катиться, и было такое впечатление, что десятки предметов ожили и начали движение по городу Петербургу по своим, никому не ведомым делам.

Я вспомнил ту старуху в здешнем метро, что предрекала
гибель городу. Она говорила, что при Пушкине был первый
звонок, на седьмом году Советской власти - второй, а сей-
час, практически через сто лет, - будет третий, и городу от
него уже не оправиться. Зальёт всё вода, и быть сему месту
пусту, и болота вновь покроют его гранит, а ил затянет площади, и рыбы вплывут в дома через окна.

Сейчас я был готов ей поверить.

- Смотри, Саша! - вдруг сказал мне Владимир Павлович.

Он стоял возле канализационного люка и уставился на
его крышку. Я тоже всмотрелся в то, что было под ногами, и
обнаружил, что из дырочек на этой крышке бьют струйки
воды толщиной в палец. Через пять минут вокруг люка была уже большая лужа. Я посмотрел на мостовую дальше -
там повсюду расплывались маленькие озёра. Вода прибывала медленно, но верно.

Математик тупо смотрел на воду. Казалось, он был слеги
удивлён, увидев воду у самых ног. Некоторое время он недоверчиво рассматривал её: вода пришла к нему как неизвестный феномен. В его гроссбухе ничего про эту уличную воду
не значилось, и он смотрел на неё, как профессор из старого
романа смотрел на явившихся к нему рабочих.

Более того, объект изучения вовсе не собирался исчезать.
Это напоминало гостя, про которого все знают, что он гость, и он сам это знает, но всё же достаёт из портфеля зубную
щётку и полотенце, а потом из специального пакетика извлекает домашние тапочки и начинает переодеваться, с каждой минутой располагаясь всё привычнее и удобнее.

Пожав плечами, Математик повернулся к нам, дескать,
нот так штука, даже я удивлён. Что, дескать, вы думаете по
этому поводу?

В этот момент я сообразил, что наш круг чтения может
оказаться диаметрально противоположным. Я читал в брошенной библиотеке всё без разбора, но, пожалуй, довольно
мало книжек с формулами. А он наверняка только их и читал, и то, что мне казалось естественным для этого города,
ему представляется удивительным.

И точно, оказалось, что Математик не имеет никакого
представления о петербургских наводнениях. Однако время
было дорого, и, недолго думая, мы влезли в спортивный магазин через витрину и выкатили из него велосипеды. Семецкому достался самый маленький.

Проехав по каким-то переулкам, мы снова увидели воду.
Однако ещё мы увидели стаю павловских собак.

Владимир Павлович было дёрнул автомат из-за спины, но
мгновенно понял, и понял первым среди нас, что с этими собаками что-то произошло. Они были мокры и печальны.

То ли это было, что называется, «водяным перемирием»,
то ли наоборот, возникшим не из-за жажды, а из-за страха перед водой, то ли что-то произошло с рефлексами у этих животных, но они вовсе не собирались на нас бросаться. Одна Павловская собака, клянусь, даже махала хвостом, точь-в-точь как дружелюбные собаки из детских книг. Стая преградила нам дорогу.

Она стояла в Каверинском переулке и с любопытством
Смотрела на воду. Вода подходила к нам медленно, тихими
шагами, как подходит тот самый гость, что будет жить в нашем доме вечно. Собаки медленно отступали, да и мы попятились, спешившись с наших двухколёсных транспортных средств. Вода наступала, и павловские собаки время от времени поворачивали к нам свои морды, как бы говоря: по сравнению с этим мы ведь одной крови, да?

Тут я сообразил, что откуда-то знаю эту историю. То ли я
вычитал её в заброшенной библиотеке, то ли мне её кто-то рассказал, но суть дела была в том, что собаки с наработанным условным рефлексом в момент наводнения этот рефлекс теряют
от испуга, который возвращает их в прежнее, нормальное собачье состояние. Однако экспериментировать с этой стаей у
меня никакого желания не было. Пока я так размышлял, вода
дошла до того, что называется в Питере поребриком.

Смотреть на это не было никакой радости, и мы снова залезли на велосипеды и поехали к мосту лейтенанта Шмидта.
А слева, над разливом воды, скакал мрачный всадник на коне с дырой в заднице.

На той стороне площадь Труда уже залило, залило и бульвар, вода дошла до окон первых этажей, влилась в магазины;
дома стали меньше, укоротились.

Мы ошиблись направлением и забрали в сторону, переехав Мойку по Поцелуевому мосту. Я мазнул взглядом по
бывшим своим окнам на третьем этаже дома прямо напротив моста: как и в детстве, они казались огромными.

Жаль только, что я никогда не знаю и не узнаю, кто жил
здесь потом. Времени нет, чтобы подняться и поглядеть. Я уж
думал крикнуть своим попутчикам и открыл рот, да крика у
меня не получилось. Но крик всё же ударил по ушам. Это
был крик Математика, он почувствовал сзади новую опасность и заорал как резаный. Со стороны Невы к нам летела
стая квазичаек.

С разворота она спикировали на что-то, что барахталось В
воде, и я увидел, как они выхватили из воды несколько барахтавшихся и воющих собак.

Но поэт наш отстал, и следующий заход пришёлся на не-
го. Одна квазичайка промахнулась, но вторая на скорости
долбанула его клювом в спину и тут же сорвала обмякшее
тело с сиденья велосипеда, да так, что двухколёсный друг
ещё немного проехал, прежде чем упал. Лысая девушка Ле-
на громко вскрикнула и ещё быстрее начала крутить педали,
при этом хохоча, как ребёнок. От этого у меня сразу кисло
стало во рту, будто я зажал зубами слаботочный провод.

Квазичайка уносила бедного Семецкого куда-то в сторо-
ну верфи, но в этой гонке эмоции пока нам были недоступ-
ны. Сожаление придёт потом, а сейчас на нас действовала
анестезия страха.

Стать следующей жертвой никому из нас не хотелось, и
мы, поднимая колесами буруны, въехали в какой-то вести-
бюль. Оказалось, что мы попали в огромный театр. Вода
прибывала, и в зрительном зале уже стояла по колено. Пла-
на л pi скрипки и контрабасы.

В огромную воронку Сенной площади, бурля и булькая,
вливалась вода.

Туда нам нельзя, - сказал Математик как-то неуверен-
но. - Тут все умрут.
Нам вообще никуда нельзя, - ответил Владимир Павло-
вич и, в общем, был прав.

- Но нам надо на «Технологический институт».

- Это вам туда надо, а будет ли существовать эта станция
через несколько часов?

Математик справился с растерянностью и уверенно сказал:

- Будет. Она вообще очень технологична.
Она и оказалась технологична.

Потом мне говорили, что при наступлении воды инжене-
ры «Техноложки» тут же начали перекрывать тоннели. Она
поднималась медленно, но удивительно равномерно, и
именно поэтому подъём этот казался нам бесконечным. Мы

J

были последними, кто попал к ним на станцию в последний
момент.

Мы подоспели как раз тогда, когда сноровистые, крепкие
ребята наполовину закрыли гермоворота. Электропривод
створок работал достаточно громко, но наши крики с несу-
щихся по воде велосипедов перекрыли даже его. А вопили
мы просто «А-а-а-а-а-а!»

Однако же этот долгий звук вместил в себя все мыслимые
слова.

«Технологический институт» гудел как разворошённые
улей. Тут все понимали опасность наводнения, одно слово, тех-
нократы. Паники не было, и только по выражению тревоги на
лицах было понятно, что все знают о приближающейся беде.

На этот раз мы кинули вещи в другом кубрике, который
делился на две части. Во второй уже расположились люди с
тревожных смен, которые эвакуировались на станцию из
тоннелей.

После этого в качестве поддержки пошли вместе с Мате-
матиком на встречу. Лена шла в середине нашей группы,
улыбаясь и приплясывая, как дрессированная обезьянка.

С тоской я глядел на неё, и страшно мне было от этого со-
четания привлекательной внешности и звериных инстинктов.

Встречающие перехватили нас в длинном коридоре, кон-
чавшемся вентиляционной шахтой. Здесь никого не было,
ещё бы, мы уже миновали пост охраны, но тревожные голоса
звучали и тут через приглушенные динамики оповещения.

Из-за стальной двери, ведущей в какие-то лаборатории,
вышел похожий на технолога человек и провел нас в поме-
щение, напоминавшее закрытый узел связи. То есть я не !
давал лишних вопросов, но это была диспетчерская, такг
какой я её представлял.

У пульта колдовали люди в довольно грязных, но всё же
по своей природе белых халатах. На нас они не обратили ре-
шительно никакого внимания. Пульт перед ними был осве-
щен. На нём перемигивались лампочки, да только некото-
рые из них, потухнув, уже больше не загорались. Безжизнен-
но чернел Васильевский остров, не подавала признаков жиз-
ни Петроградская сторона, вспыхнул и затух центр города.

Подавленный этим зрелищем, я посмотрел на Владимира
Павловича, но он только пожал плечами. Чёрт его знает, де-
скать, что это такое. Из противоположной двери вышел ста-
рик в белом халате и стал, щурясь, рассматривать нас. Дверь
за ним осталась незакрытой, и через неё был виден длинный
тоннель, теряющийся в темноте.

Старик этот мне понравился, этакий типичный профес-
сор-чудак. В белом халате и с бородкой.

- Эй, Усыскин, принимайте клиента, - крикнул Матема-
тик и, сдёрнув шапочку с лысой девичьей головы, подтолк-
нул Лену к старику.

Старик сначала всмотрелся в её лицо, а затем, плача, об-
нял. Девушку увели внутрь, старику оттуда передали плас-
тиковый чемоданчик. Математик о чём-то договаривался со
стариком, а я думал о девушке. В дочери она старику явно не
Родилась, очень они были разные. Запоздалая любовь? Кто
она ему, я никогда не узнаю. Всё-таки дочь? Внучка? Зачем
|му эта мука, смотреть на тихо- или веселоиомешанную?
Это для него счастье?

Нет мне ответа.

Математик открыл этот небольшой чемоданчик, громко
щёлкая замками, сунул нос внутрь и кивнул. Значит, вроде
ц< :ё нормально. Но только по весу было понятно, что не же-
1езо там и не какой-нибудь прибор. Математик тем време-
нем пошел к нам. Старик с девушкой уже шагали по коридо-
ру. Он на ходу помахал рукой, и мы ответили тем же.

Мы вышли из помещения и побрели в нашу нору на окра-
ине станции. Я прошёл в кубрик и нечаянно перепутал
дверь. В комнате по соседству на топчане лежал в одиноче-
стве какой-то худощавый парень в шлеме виртуальной ре-
альности. Хоть он и лежал ко мне спиной, по пыхтению я до-
гадался, что он делает.

Владимир Павлович, стоя у меня за спиной, тоже дога-
дался и присвистнул:

- Мы двадцать лет на грузинскую чеканку, где девушка с
кувшином, дрочили, да на портрет Лермонтова. А у этих во-
на что!

Ну уж не знаю, что сказал бы на это начальник станции
«Сокол», но вмешиваться в чужую личную жизнь в этот тре-
вожный час мы не стали.

Вечером Математик выдал нам двойную пайку. Владимир
Павлович тут же сбегал в лабаз на краю подземного города и
прикупил бухла. Всё стремительно раскупалось, как в час
перед концом, и ему удалось урвать совсем немного.

- Теперь остаётся понять, как нам добраться домой, - ска-
зал Математик и злобно посмотрел на меня. - Есть у кого
предложения?

А какие у нас предложения - угнать систему «Смерч» из
какой-нибудь воинской части под городом и ломануть в
Москву по знаменитой трассе Е-95, которая сейчас как-то
по-другому, правда, называется. Да где возьмёшь эту систе-
му, разве что её дислокация и нынешнее состояние описаны
в волшебной книге Математика.

Или...

VII

СКАЛЬПЕЛЬ МЁРТВЫХ ХИРУРГОВ

Мы отправились на верхнюю платформу, пошли к машинисту
и спросили его, не едет ли он в Кингстон. Машинист ответил, что
он, конечно, не может утверждать наверняка, но думает, что едет;
во всяком случае, если он не 11.05 на Кингстон, то он уже, навер-
ное, 9.32 на Виргиния-Уотер, или десятичасовой экспресс на ост-
ров Уайт, или куда-нибудь в этом направлении, и что мы все узна-
ем, когда приедем на место. Мы сунули ему в руку полкроны и по-
просили его сделаться 11.05 на Кингстон.

Ни одна душа на этой линии никогда не узнает, кто вы и ку-
ла вы направляетесь, - сказали мы. - Вы знаете дорогу, так тро-
гайтесь потихоньку и езжайте в Кингстон.
Ну что ж, джентльмены, - ответил этот благородный чело-
пек. - Должен же какой-нибудь поезд идти в Кингстон. Я согла-
сен. Давайте сюда полкроны.

Так мы попали в Кингстон по Лондонской Юго-западной же-
лезной дороге.

Джером К. Джером. Трое в лодке, не считая собаки

Голос Владимира Павловича был негромок:

- Я знаю, что нам делать. Поедем на паровозе, - спокой-
но сказал он.

«Каком таком паровозе?» - пронеслось у меня в голове.

Паровозов уже много лет нет. Сто лет, наверное, не знаю
даже сколько. Но оказалось, что Владимир Павлович выра-
жается в метафорическом, так сказать, смысле.

Математик внимательно посмотрел на него. Так, навер-
ное, учёный смотрел раньше на пробирку, в которую поло-
жил дрожжей, а наутро обнаружил маленького человечка-
гомункулуса.

- На Варшавском вокзале стоит «Скальпель».

Что такое «Скальпель», я, пожалуй, знал. Это был ракет-
ный комплекс, замаскированный под обычный поезд с ваго-
нами-рефрижераторами. Внимательный взгляд распознал бы
в нём кое-что необычное, но до самого распада СССР он был
вещью в себе, мифологическим сюжетом городских легенд.

Blog

He рассказывайте никому своих снов

Содержание