53. Реформа печати и цензуры в контексте реформ 1860-х годов

Вид материала

Документы

Содержание 83. Дискуссии о свободе печати, организаторской роли прессы, состояние и характер журналистики. Развитие рабочей печати в дореволюционный период. Сатирические издания этой поры

Подобный материал:

• Программа экономических реформ на 2010 2014 год Комитет по экономическим реформам при, 1297.56kb.
• «Реформы 1860-1870-х годов» §43-44, с. 316-322, 23.49kb.
• Вологодский государственный педагогический университет, 218.49kb.
• Собой журнальный вариант главы из подготавливаемой к печати монографии автора Экономическая, 922.38kb.
• Проблема ценностей в русской исторической и философской мысли (середина 1860-х годов, 427.89kb.
• Конституционная реформа в россии (1989-1993г.), 396.76kb.
• Зміст Програми відображає найбільш чуттєві питання порядку денного реформи: Реформа, 926.08kb.
• Содержание: I введение, 407.1kb.
• Тема: Либеральные реформы 60-70-х годов, 68.57kb.
• Вагома складова реформ, спрямованих на модернізацію держави сучасний стан адміністративної, 311.67kb.

83. Дискуссии о свободе печати, организаторской роли прессы, состояние и характер журналистики.


В ходе революции и гражданской войны шло осознание того, что, несмотря на социалистические идеалы о свободе слова и печати, цензура нужна – и не только временно. В этот период шел поиск приемлемых форм цензуры, а на практике господствовал цензурный субъективизм. Существование цензуры в военных условиях оправдывалось как красными, так и белыми. Экономическая разруха, всесторонний и глубокий кризис заставили большевиков перейти к новой экономической политике, вызвавшей оживление в политической, социальной и культурной жизни, появилось множество новых частных издательств, газет и журналов, вошел в обиход термин «неп» – независимая печать. В журналистике, университетах активизировалось инакомыслие. В то же время партийно-советская пресса оказалась в «тягчайшем кризисе», как несколько позже весной 1922 г. констатировал XI съезд РКП(б).

Большевики ощущали, что сложившаяся ситуация может на нет свести их завоевания. Они испытывали растерянность перед реалиями нэпа. Кронштадтский мятеж 1921 г., повсеместные восстания крестьян, появившийся мираж оппозиционной крестьянской партии, популяризация лозунга «За Советы без большевиков» и др. – все это ставило большевиков перед выбором. И они не смогли найти достаточно оптимальный вариант выхода из социального кризиса. XII Всероссийская партийная конференция РКП(б) (август 1922 г.) принимает резолюцию «Об антисоветских партиях и течениях», призывавшую к партийно-политической бдительности. В резолюции подчеркивалась «громадная роль в деле борьбы» журналистики.

В сложной атмосфере власть большевиков предпринимает ряд мер, ужесточавших политический курс и цензурный режим в обществе. В самой РКП(б) они были встречены неоднозначно, что нашло наиболее полное отражение в известных письмах Г.И. Мясникова, предложившего свою программу демократизации социальной жизни. Ее основные положения сводились к «восстановлению Советов рабочих депутатов на предприятиях» как органа управления, «созданию Крестьянского союза», который должен «иметь права Рабкрина, как и союзы рабочих», «свободе слова и печати» – «свободе печати от монархистов до анархистов включительно». Г.И. Мясников считал, что надо рабочий класс «не в страхе держать, а идейно влиять на него и вести за собой, а потому не принуждение, а убеждение – вот линия, вот закон». Он предлагал «одну из самых больших ежедневных газет» «сделать дискуссионной для всех оттенков общественной мысли».

В.И. Ленин сразу же отреагировал на развиваемые Г.И. Мясниковым идеи, рассматривая их как «литературные и политические документы». Он прямо писал: «Свобода печати в РСФСР, окруженной врагами всего мира, есть свобода политической организации буржуазии и ее вернейших слуг – меньшевиков и эсеров. Это факт неопровержимый. Буржуазия (во всем мире) еще сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит облегчать дело врагу, помогать классовому врагу. Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем».

Именно в это время В.И. Ленин проявил себя и как цензор, не видя в этом противоречия основным социалистическим постулатам. Так, понимая силу воздействия на широкую аудиторию новейшего тогда средства массовой коммуникации – кино, он называет его важнейшим из искусств. Эти ленинские слова, взятые из воспоминаний А.В. Луначарского о беседе с В.И. Лениным, широко известны. Но другие слова вождя из той же беседы при этом умалчивались: «Конечно, цензура все-таки нужна. Ленты контрреволюционные и безнравственные не должны иметь место».

Существует мощная Лениниана, все наследие В.И. Ленина дотошно изучено, но интересная тема «В.И. Ленин – цензор» была совсем обойдена, отчасти трансформирована в проблему взаимоотношений учителя и учеников, помощи вождя товарищам по партии и т.п. Без сомнения, В.И. Ленин был достаточно жестким цензором. Вот как резко он воспринял переиздание Госиздатом книги С. Маслова «Крестьянское хозяйство»: «Насквозь буржуазная, пакостная книжонка, одурманивающая мужичка показной буржуазной «ученой» ложью. Почти 400 страниц и ничего о советском строе и его политике – о наших законах и мерах перехода к социализму и т.д.» (из письма 7 августа 1921 г. в Госиздат и Наркомзем).

В.И. Ленин столь же резко выступил против журнала «Экономист» (Русское техническое общество, 1922, № 1), назвав его «органом современных крепостников, прикрывающихся, конечно, мантией научности, демократизма и т.п.». Он требует регулярной цензуры «литературной деятельности профессоров и писателей». Ее должны были осуществлять руководители партии, «литераторы-коммунисты (Ю.М. Стеклов, М.С. Ольминский, И.И. Скворцов, Н. Бухарин и т.д.)». В.И. Ленин писал Ф.Э. Дзержинскому в мае 1922 г.: «Обязать членов Политбюро уделять 2–3 часа в неделю на просмотр ряда изданий, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылки в Москву без проволочки всех коммунистических изданий».

Наконец, В.И. Ленин санкционирует беспрецедентный акт – депортацию из республики большой группы философов-идеалистов, литераторов, профессоров, которые не хотели думать в унисон со стоявшими у власти деятелями. 31 августа 1922 г. «Правда» в статье «Первое предостережение» оповестила о высылке из страны 160 «наиболее активных буржуазных идеологов», «идеологических врангелевцев и колчаковцев», к которым отнесли профессуру: ректоров Московского и Петроградского университетов М.М. Новикова (зоолог), Л.П. Карсавина (философ), математиков во главе с деканом математического факультета Московского университета В.В. Стратоновым, экономиста Б.Д. Бруцкуса, историков А.А. Кизеветтера, В.А. Мякотина, правоведа и проректора Петербургского университета А.А. Боголепова, кооператора А.А. Булатова, философов-идеалистов Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Н.О. Лосского, Ф.А. Степуна, С.Ф. Франка, социолога П.А. Сорокина и др. Н. А. Бердяев в своем «Опыте философской автобиографии» «Самопознание» замечает, что высылали признанных «безнадежными в смысле обращения в коммунистическую веру». Депортация части интеллигенции была использована как хирургическая мера в борьбе с инакомыслием.

Другой мерой такого же характера стало введение официальной цензуры. К этому времени в руководстве страной уже вполне созрело понимание необходимости цензуры в общегосударственном масштабе. Это хорошо отражено в статье А.В. Луначарского «Свобода книги и революция» (1921). Несмотря на некий либерализм нарком просвещения и литератор придерживался достаточно определенной позиции: цензура целесообразна и в новом обществе. В статье он утверждает, что «на самом деле ни одна революция не создает режима свободы и не может его создать». Даже социалистическая революция, «происходящая под знаком окончания всяких войн и отмены всякой государственной власти, как идеалов конечных, на первых порах вынуждена усилить дух своеобразного милитаризма, усилить диктатуру государственной власти и даже, так сказать, полицейский ее характер».

По мнению наркома просвещения, в этих условиях «государство не может допустить свободы печатной пропаганды», так как «слово есть оружие. Луначарский замечает: «Цензура есть не ужасная черта переходного времени, а нечто, присущее упорядоченной социализированной социалистической жизни». Но лишь Держиморда сделает из этого вывод, что «сама критика должна превратиться в своего рода донос, или пригонку художественного произведения на примитивно революционные колодки». Нарком просвещения откровенно писал: «Необходима цензура, приостанавливающая даже великие художественные произведения, если в них таится очевидная контрреволюция; нам нужен выбор, откладывающий до третьей и четвертой очереди несомненно нужные книги по сравнению с книгами величайшей нужды». В этих словах ощущается хорошее знание наркомом опыта государственного издательства по цензурованию книг.

Нарком разоблачает «либеральный трезвон о свободе печати»: «Требуя устранения цензуры, либеральнейшие либералы вместе с тем путем ответственности писателей и редакторов перед судом за преступления, совершаемые путем печати, на самом деле весьма искусно восстанавливали путы для чуждого им и опасного им класса». Луначарский понимает, что и в середине 20-х годов многим «представляется чрезвычайно неясной, непонятной наша политика по отношению к печати, установлению нашей собственной цензуры и т.д. Многие испытывают это как противоречие с теми будто бы абсолютными правилами свободы, которые находили широкое распространение в годы борьбы революции с самодержавием». В 1927 г. в докладе на 2-й сессии ЦИК СССР он высказывает парадоксальную мысль: «Цензура есть величайшее благо, потому что она сохраняет нас от контрреволюционных поползновений, но она есть и неизбежное зло». Такой диалектический подход к цензуре вообще характерен для А.В. Луначарского. Главный цензор страны тех лет был против требования стопроцентной идейной чистоты в литературе и искусстве.

Луначарский стремился улучшить работу подотчетного ему цензурного аппарата, боролся с субъективизмом в деятельности цензоров. Луначарский предлагал вместо нескольких редакторов Совкино, которые действуют «совершенно диктаторским образом», калечат фильмы, «создать коллектив цензоров, которые действовали бы с большей осторожностью». С неодобрением нарком относился к «невероятной строгости реперткомовской цензуры, которая не пропускает огромный процент всех доставляемых сценариев, обескураживает старых и новых сценаристов и все-таки не гарантирует того, чтобы на экранах не появлялась настоящая макулатура». Он объяснял, что при государственном производстве, при полной возможности партии поставить в цензуру «наиболее политически необходимых людей», при том, что «не только цензоры понимают, что такое добро и зло», вопросы цензуры киносценариев «в сущности второстепенное дело». Главное в другом – в тщательной организации руководящих идеологических штабов, широких Советов при них, в которых слышался бы голос рабочей и крестьянской общественности, в повышении культурного уровня цензоров.

В одном из своих докладов (1927) Луначарский признается, что в Наркомпросе «с участием самих художников» неоднократно анализировалась практика советской цензуры и даже тот, кто шел на это заседание «со специальной целью заметить, нет ли каких-нибудь эксцессов», убеждался, «что в общем и целом она функционирует настолько хорошо, насколько сам по себе отвратительный цензурный аппарат может функционировать. Когда я говорю «отвратительный цензурный аппарат», это не значит, что можно обойтись без него или что я его не уважаю».

К 1927 г. происходит оформление Главлита как монопольного аппарата цензуры над всей социальной информацией, циркулирующей в советском обществе. «Если перечни государственных тайн в 1918–1919 гг., – пишет А.Ю. Горчева, – разрабатывались и утверждались приказами РВС, с 1923 г. комиссией ЦК под председательством В.В. Куйбышева и одобрения Оргбюро ЦК РКП(б), с 1926 г. – СНК СССР, то с 1927 г. этим ведал только Главлит и Наркомвоенмор. Все виды другой ведомственной цензуры были ликвидированы». Главлит контролировал все стороны журналистского творческого процесса – от производственной до диапазона информации. Это положение Главлита существенно сказывалось на журналистике.

Еще в начале 20-х годов Л.Д. Троцкий заметил, что в советской журналистике идет процесс оказенивания информации. Во многом это происходило из-за того, что каждую тему требовалось увязывать с социалистическим строительством. В.И. Ленин рассматривал новую печать как орудие экономического воспитания масс. Производственная пропаганда быстро стала доминировать на страницах газет, давить на их содержание. При этом не учитывались многие потребности массовой аудитории. Политика Главлита также внесла значительную лепту в выхолащивание журналистского творческого процесса, сужение его диапазона информации, его бюрократизацию. Циркулярная деятельность цензурного ведомства в этом отношении была унифицирована. В 1925 г. выходит первый «Перечень сведений, составляющих тайну и не подлежащих распространению в целях охранения политико-экономических интересов СССР», гриф «Совершенно секретно» (И в этом была возрождена практика XIX в.).

Главлит продолжал функционировать и в последующие годы как особое цензурное ведомство вплоть до перестройки, 80-х годов, но он полностью был под опекой партийных органов, контролировавших все стороны его деятельности, ведавших назначением его руководства, его рядовых работников, вошедших в номенклатуру партии с обязательным, как правило, членством в ней. Основным вдохновителем этого процесса в 30–40-е годы был генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.В. Сталин.

В начале 30-х годов происходит окончательное превращение государственной (наркомпросовской) цензуры в сугубо партийное дело, так называемое партийное руководство всеми процессами социальной, политической, культурной жизни страны. В этих условиях нужны были цензоры и их наставники другого плана. Довольно скоро находится реальный заместитель в качестве верховного цензора: как повелось в России, им становится фактический руководитель государства – Генеральный секретарь партии большевиков И.В. Сталин, у которого был иной подход к цензуре, партийному контролю и партийному руководству и у которого были иные цели.

84. Развитие рабочей печати в дореволюционный период. Сатирические издания этой поры
    

Развитие капитализма в России началось позднее, чем в других европейских странах. Только в середине XIX в. было устранено главное препятствие на его пути – крепостное право. Крестьянская реформа 1861 г., несмотря на свою ограниченность, создала благоприятные условия для производительных сил страны и, прежде всего, обеспечила промышленности свободную рабочую силу. Вместе с ростом промышленности и городов растет и развивается пролетариат.


Беспощадная эксплуатация и полное политическое бесправие не могли не вызвать протеста со стороны трудящихся масс. С конца 60-х – начала 70-х годов рабочее движение становится весьма ощутимой силой. В 1870 г. в России произошла первая крупная забастовка на Невской бумагопрядильне, и министерство внутренних дел немедленно разослало циркуляр о борьбе со стачками. Особенно большое количество стачек отмечено во второй половине 70-х годов. В это же время возникли и первые рабочие союзы (1875 г. – Южнороссийский союз рабочих, 1878 г. – Северный союз русских рабочих). В создании этих организаций проявилась сравнительно высокая политическая зрелость русских пролетариев.


Однако официальная реакционная пресса вплоть до 1885 г., ознаменованного Морозовской стачкой, старалась убедить русское общество, что рабочего движения в России нет.


Представители господствующих классов, тем не менее, чувствовали опасность, которая грозит им со стороны развивающегося пролетариата, и предпринимали всевозможные меры, вплоть до издания специальных газет и журналов для рабочих (!) с целью нейтрализовать рабочее движение. Так, например, в 1875 г. некая вдова статского советника М.Г. Пейкер с помощью и поддержкой министра внутренних дел получила разрешение выпускать в Петербурге ежемесячный иллюстрированный журнал «Русский рабочий», хотя Главное управление по делам печати считало неудобным и ненужным, «чтобы произведения, предназначаемые для народного чтения, выходили в определенные сроки в форме периодических изданий»[190].


Издание Пейкер только по срокам выхода можно отнести к журналам. Внешне и по манере изложения материала оно выглядело, как газета, форматом чуть больше современной многотиражки. На протяжении двенадцати лет Пейкер и ее наследники старались под видом заботы о культурном развитии рабочих парализовать их классовое самосознание проповедью ханжеского благочестия, смирения, трезвости и благопристойности. Слащавыми рассказами и религиозно-идиллическими картинками издатели хотели отравить читателей ядом религиозности, а господ изображали друзьями и благодетелями рабочих. Но такие попытки были обречены на провал. Развитие передовых рабочих уже нельзя было задержать такими грубыми и примитивными приемами.


В 70-е годы революционные газеты для рабочих пробовали издавать народники. Факты реальной жизни заставили революционных народников прийти к выводу, что городской рабочий значительно восприимчивей к социалистической пропаганде, чем крестьянство. И это нашло отражение в практической деятельности семидесятников. Революционные народники начали искать в рабочих помощников для подготовки крестьянской революции. Лучшие из них все больше внимания уделяли рабочему вопросу. Известно, что Плеханов, тесно связанный с питерским пролетариатом, в 1878 г. выдвигал этот вопрос в качестве важнейшего для своего времени, хотя и решал его еще по-народнически: он признавал рабочих лишь союзниками крестьян в революции. Интерес революционных народников к рабочему вопросу проявился и в издании ими ряда газет для народа, для рабочих – «Работник» (1875), «Рабочая газета» (1880–1881), «Зерно» (1880–1881).


Но народники по известным причинам не могли верно отразить задачи передового общественного класса, идеи научного социализма. Наиболее сознательные рабочие делают самостоятельные серьезные попытки создать свою печать, независимую от народнических организаций.


Первой такой газетой в России была «Рабочая заря», орган «Северного союза русских рабочих».


«Когда в 1875 г., – писал В.И. Ленин, – образовался «Южнорусский рабочий союз» и в 1878 г. «Северно-русский рабочий союз», то эти рабочие организации стояли в стороне от направления русских социалистов; эти рабочие организации требовали политических прав народу, хотели вести борьбу за эти права, а русские социалисты ошибочно считали тогда политическую борьбу отступлением от социализма»[191].


Самостоятельный характер рабочей организации в Петербурге беспокоил революционно-народнических интеллигентов. В четвертом номере нелегального журнала «Земля и воля» рабочих пытались «подправить», но им, как отметил Плеханов, «перестали казаться убедительными» доводы народников. Халтурин, например, в свою очередь, критически отнесся к журналу «Земля и воля» и, как вспоминал позднее Плеханов, говорил, что это издание было не для рабочих. «Под влиянием Халтурина, – писал Плеханов, – и его ближайших товарищей рабочее движение Петербурга в течение некоторого времени стало совершенно самостоятельным делом самих рабочих»[192].


Твердо, убежденно защищая необходимость завоевания политической свободы для рабочих и всего народа, члены «Союза» писали в ответе редакции «Земли и воли», опубликованном в пятом номере этого журнала: «Нас можно было бы еще упрекать, если бы мы составляли свою программу где-нибудь в Подлипной, обитатели которой дальше своей деревни да назойливого попа соседнего селения ничего не ведают. В этом случае наша программа, кроме усмешки, конечно, ничего бы не вызывала, так как представление о Сысойке, умеющем хорошо лущить древесную кору для своего желудка, и о политической свободе как-то не вяжется. Но в том-то и сила, что мы уже вышли из условий этой жизни, начинаем сознавать происходящее вокруг нас... Мы знаем..., что политическая свобода может гарантировать нас и нашу организацию от произвола властей, дозволит нам правильнее развить свое мировоззрение и успешнее вести дело пропаганды...».


«Союз», возникший накануне второй революционной ситуации, в обстановке усиления стачечного движения в Петербурге, стремился стать руководящей организацией революционных рабочих во всей России. Это с неизбежностью потребовало выпуска периодического издания. Не ограничиваясь листовками, руководители «Союза» приступили к организации своей газеты. Печатное слово, газета для рабочих признаны были участниками «Союза» «самым важным рычагом» агитационной деятельности.


Несмотря на арест Обнорского, доставившего шрифт для типографии, подготовка к изданию «Рабочей зари» шла полным ходом уже весной 1879 г., но отпечатать газету удалось лишь позднее.


Непосредственным организатором выпуска газеты и редактором ее был столяр Степан Халтурин, революционер, любимец питерских рабочих.


Первый номер «Рабочей зари» удалось отпечатать в нелегальной типографии «Союза» 15 февраля 1880 г. Этот единственный номер газеты представлял собой небольшой листок с обращением к рабочему читателю. В нем защищалась сама идея свободного слова, говорилось о невыносимом положении рабочих, о необходимости борьбы за свои права, за землю, фабрики и заводы, ибо «ни от правительства, ни от хозяев не ждать нам помощи». Газета призывала рабочих соединяться в союзы для борьбы с угнетателями, утверждая, что «будущее в наших руках, оно нам принадлежит...»[193].


Тираж издания почти целиком был конфискован полицией при аресте типографии «Союза» в марте 1880 г., но несколько экземпляров уцелели и получили распространение среди рабочих.


В.И. Ленин в своей книге «Что делать?» высоко оценил деятельность Халтурина и политические задачи, которые он ставил перед рабочими. Однако вскоре Халтурин был вовлечен народовольцами в террористическую деятельность, которая привела его в 1882 г. к трагической гибели.


В 1885 г. была сделана новая попытка выпустить рабочую газету в России, «создать с.-д. рабочую печать», как говорил В.И. Ленин[194].


Попытка эта была сделана одним из революционных кружков – группой Благоева, именовавшей себя партией русских социал-демократов.


Группа Благоева возникла осенью 1883 г. одновременно с организацией группы «Освобождение труда». Основной костяк благоевского кружка составили рабочие и студенты высших учебных заведений Петербурга, бывшие чернопередельцы, как, например, Латышев, и лица, сочувствовавшие революционным народникам, Благоев, Харитонов. К середине 1882 г. сильно пошатнулась вера народников в общину, померкли основы «русского социализма», рассеялось постепенно и обаяние трудов народников о судьбах капитализма в России. Тем не менее, благоевская группа испытала известные влияния мелкобуржуазной идеологии (народничества, лассальянства), но под воздействием «Освобождения труда» эти влияния скоро были преодолены.


Благоевцы вели активную пропаганду среди петербургских рабочих. Нужды революционного дела заставили их в 1884 г. подумать о создании нелегальной типографии. Такая типография была организована в квартире Харитонова, а в январе 1885 г. был отпечатан первый номер «Рабочего», газеты «партии русских социал-демократов», как значилось в заголовке.


Номер открывался статьей Благоева «Чего недостает рабочему народу?». В ней были сформулированы задачи нового органа.


Считая одним из наиболее важных мероприятий своей группы революционное просвещение рабочих, Благоев пишет: «Цель настоящей газеты состоит именно в том, чтобы распространить самое необходимое знание на рабочий народ», на «лучшую часть рабочего народа», чтобы она могла стать вождем в борьбе с неправдой. Эта задача названа «насущной целью газеты», и по существу здесь ставится вопрос о том, чтобы внести сознание в рабочее движение, вооружить рабочих пониманием своих классовых целей. В качестве основных ближайших задач выдвигалась борьба за политические свободы, в чем заключается «самый насущный шаг к счастью рабочего народа» (1885, №1).


Требование это сильно отличает благоевцев от народников, многие из которых в 80-е годы отрицали необходимость борьбы за политические права. Далее в статье указывается на особую роль рабочего класса в России. «В нашем государстве нет другой общественной силы», которая могла бы взять на себя необходимые преобразования, «как только рабочий народ в союзе с лучшей частью нашего образованного общества». Заканчивается статья призывом к рабочим поддержать новую газету.


За первой статьей шла вторая, написанная также Благоевым, – «Чего добиваться рабочему народу?». В ней была разъяснена программа группы, на которой сказались народнические и лассальянские взгляды. Это не должно казаться удивительным – ведь рабочее движение ни в одной стране, как указывал В.И. Ленин, не могло явиться сразу в чистом классовом виде. Удивляться можно тому, что в отсталом государстве, каким была тогда Россия, эта группа так скоро смогла встать на позиции марксизма.


В газете были еще две статьи: «Рабочий народ и правительство» Латышева и «По поводу фабричных волнений», вероятно принадлежащая члену группы Герасимову.


С весны 1885 г. благоевцы налаживают тесные связи с группой Плеханова «Освобождение труда», ведутся переговоры о выработке общей программы. Под влиянием критики Плехановым народнических и лассальянских ошибок группа Благоева принимает программу «Освобождения труда», а Плеханов и Аксельрод пишут статьи для второго номера газеты «Рабочий».


Этот номер вышел в июле 1885 г. Выпуск его приурочивался к началу студенческих каникул, и студенты-революционеры, разъезжаясь на каникулы, должны были распространить газету по всей стране. В номере опубликована статья Плеханова «Современные задачи русских рабочих. Письмо к петербургским рабочим кружкам». Чрезвычайно просто и логично, в форме задушевной беседы с рабочим читателем Плеханов доказывает необходимость тесного сплочения пролетариата и самостоятельности борьбы не только за экономические, но и за политические права, которые должны облегчить рабочим окончательную победу над угнетателями; подчеркивается задача создания «рабочей социал-демократической партии» и необходимость рабочего руководства всем революционным движением в стране.


Большое внимание уделяется в статье развитию классового самосознания пролетариата как одной из первоочередных задач русских социал-демократов.


Кроме статьи Плеханова, во втором номере «Рабочего» были помещены: статья Аксельрода «Выборы в германский рейхстаг и социально-демократическая партия», статья Латышева «Знание и критика» и «Внутреннее обозрение», написанное Харитоновым.


В газете также напечатано извещение о том, что программа группы «будет изменена» и опубликована в следующем номере: речь идет о выработке программы вместе с группой «Освобождение труда». Заканчивается второй номер новым призывом к рабочим поддержать газету.


Однако «Рабочий» больше не выходил. Внешним поводом к этому явилось то, что еще в 1885 г. Благоев был выслан из Петербурга, Латышев уехал, а в январе 1886 г. полиция арестовала Харитонова и раскрыла типографию.


Главной же причиной прекращения газеты явилось отсутствие массового революционного рабочего движения в стране. Не было еще необходимых связей с рабочими, не создана была еще рабочая социал-демократическая партия. Создание такой партии и пролетарской печати связано с именем В.И. Ленина и относится к третьему, пролетарскому, периоду освободительного движения в России.