Федеральное агентство по образованию Российский государственный профессионально-педагогический университет
| Вид материала | Документы |
СодержаниеАксиологические основания научного Проблема статуса научного знания в русской академической философии |
- Федеральное агентство по образованию Российской Федерации Владимирский государственный, 252.71kb.
- Федеральное агентство по образованию федеральное государственное образовательное учреждение, 13.45kb.
- «группы риска», 1693.05kb.
- Федеральное агентство по образованию российский государственный социальный университет, 28kb.
- Федеральное агентство по образованию российский государственный социальный университет, 23.32kb.
- Министерство образования и науки российской федерации федеральное агентство по образованию, 32.48kb.
- Федеральное агентство по образованию российский государственный социальный университет, 31.44kb.
- Федеральное агентство по образованию российский государственный университет нефти, 1007.4kb.
- Российской Федерации Федеральное агентство по образованию обнинский государственный, 84.76kb.
- Российской Федерации Федеральное агентство по образованию обнинский государственный, 77.01kb.
АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ НАУЧНОГО МЫШЛЕНИЯ (НА ПРИМЕРЕ ТВОРЧЕСТВА АРИСТОТЕЛЯ) С.В.Токмянина Натурфилософская программа Аристотеля – крупнейшего мыслителя античной Греции, складывалась на основании его философских идей. Особая роль принадлежит аксиологическим постулатам ученого, которые выразились, в первую очередь, в становлении системы основных категорий. категориальная система Аристотеля означала формирование нового взгляда на мир и новые возможности его познания. Система категорий Аристотеля включает в себя ряд основополагающих понятий, с помощью которых человеческий ум способен наиболее полно охарактеризовать бытие. Наиболее важным здесь выступает понятие сущности. Через него определяются все остальные категории: количество, качество, отношение, место, время, положение, обладание, действие, страдание. Аристотель рассматривает сущность как непосредственное индивидуальное самостоятельное бытие материального мира. «Всякая сущность… означает некоторую данную вещь. … То, что этим путем указывается, есть [нечто] неделимое и единое по числу», – констатирует Стагирит [1. С. 10]. Все остальные категории не способны существовать отдельно, но только в отношении. Они выступают свойствами и характеристиками сущности, высказываясь о ней. Сущность – единственная категория, которая не является сказуемым или свойством – «не сказывается ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем» [1. С. 7]. . Утверждение о равноправии первичных сущностей и их уникальной ценности указывает на аксиологический аспект категории сущности. К сущности неприменимы определения «лучше» и «хуже», «более ценно» и «менее ценно», «большее» и «меньшее». Поэтому «отдельный человек является сущностью нисколько не в большей степени, чем отдельный бык» [1. С. 8]. Учение о сущности – неотъемлемая часть философского теоретического обоснования натурфилософской программы Аристотеля, основоположника физики, биологии, психологии, этики. Он впервые аргументированно обосновал положение, что самоценным бытием обладают именно предметы материального мира, а не только общие понятия. В основе его натурфилософской программы лежало представление о том, что все первичные сущности равноправны, не сводимы к другим и, следовательно, одинаково ценны, будь то человек, животное, насекомое или планета. Следовательно, и научные интересы учёного распространялись на самые разнообразные явления живой и неживой природы и общества. В противоположность Платону Аристотель утверждал, что материальные сущности доступны для познания исследователю, умело оперирующему категориями количества и качества. Подлинно существует только сущность – единичная вещь, индивидуальное бытие – это аристотелевский вариант решения проблемы подлинного бытия. Этого нельзя сказать об общих понятиях – видах, родах, свойствах, которые существуют лишь постольку, поскольку сказываются о чем-то другом. Познаваемость сущностей обуславливается их индивидуальностью, уникальностью, спецификой, наконец, физической ограниченностью. Эти представления подрывали идеи Платона о ненадежности, недостоверности чувственного познания материального мира, не обладающего самостоятельным существованием. Отстаивая в полемике с Платоном правомерность существования физики как науки о движущихся и гибнущих вещах, Аристотель полагает, что цель физического познания – не только сущность вещи, но также цель и ценность её существования. Все то, что происходит в природе, происходит с определенной целью, то есть имеет положительную ценность – «имеется причина «ради чего» в том, что возникает и существует по природе» [2. С. 44]. Ученый должен говорить больше «о причине «ради чего», ибо она является причиной определенной материи, а не материя причиной определенной цели» [2. С. 48]. В этом высказывании Аристотеля о приоритетах, которым должен следовать физик, заключена важная аксиологическая идея – о первостепенном значении цели любого существования, а, следовательно, и его ценности. Современный этап развития науки свидетельствует о том, что ценностные основания научной деятельности не исчезли, несмотря на преобладающее представление о ценностной нейтральности научного познания. Наука должна стремиться к объективности, но творцами науки выступают люди, имеющие разное мировоззрение, исповедующие различные системы ценностей, принимающие ту или иную научную картину мира, разделяющие разные методологические принципы. Следовательно, мотивация и выбор объекта научного исследования диктуется ценностными предпочтениями. Определяющая характеристика человеческой деятельности, в том числе и научной, – целеполагание, не может реализовываться вне представления о том, что является ценным и достойным изучения, а что – нет. Категории ценностного сознания (в первую очередь истина – высшая ценность научной деятельности) придают смысл научной деятельности с любым, положительным или отрицательным результатом. Кроме того, ценностное сознание выступает основой для оценки значимости результатов научных исследований ученого, их восприятия, признания и распространения. Заслуживает обсуждения вопрос о правомерности понимания истины как соответствия знания действительности (Аристотель). По существу, такое определение истины совпадает с объективно верным знанием. Но сама действительность бывает убогой, заслуживающей отрицания. Для социально-гуманитарных наук под истиной следует понимать соответствие знания не только действительности, но и должному, тому, что должно быть. Истинный друг тот, чьи деяния соответствуют идее дружбы. «Критерием в оценке понятийных систем является, – подчеркивает С. З. Гончаров, – не только “соответствие действительности”, но и соответствие свободе» [3. С. 57]. Развивая эту мысль, данный автор отмечает: «Если реальность, сотворенная человеком, соответствует должному, то ее и называют истиной в подлинном смысле этого слова. Понятие “истина” имеет слишком высокий смысл, чтобы определять ее как соответствие знания действительности (Аристотель). Это не истина, а верное знание. Истина обретается страданием и мудростью, а не экспериментом, как верное знание. В Евангельском изречении “Я есть путь, истина и жизнь” заключено именно такое понимание истины» [4. С.99 – 100]. Введение ценностного компонента в понимание истины сообщает мышление не одно только «отражение» реальности, но и мощный импульс проектирования реальности с позиций того, что достойно человека. Литература 1. Аристотель. Категории. М., 1939. С. 10. 2. Аристотель. Физика. М., 2007. 3. Гончаров С. З. Логика мышления и аксиология сердца. Екатеринбург, 2006. 4. Гончаров С. З. Логико-категориальное мышление. Ч.I. Субъективная основа возникновения и развития мысли. Екатеринбург, 2008. ПРОБЛЕМА СТАТУСА НАУЧНОГО ЗНАНИЯ В РУССКОЙ АКАДЕМИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ М.А. Ершова Академическая школа русской религиозной философии последние пять-семь лет стала привлекать внимание отечественных и зарубежных исследователей (С.В. Пишун, В.Ю. Пинчук, и др.). Это, на наш взгляд, закономерно. Ведь согласно авторитетному мнению классика истории русской философии В. В. Зеньковского, именно в стенах духовных академий формировались оригинальные черты русской религиозной философии, прославившейся на весь мир именами Н.А. Бердяева, о. Павла Флоренского, Вл. Соловьева и многих других. Признавали эту преемственность и сами великие русские мыслители. Так Вл. Соловьев называет своим учителем П.Д. Юркевича – профессора Киевской духовной академии, Н.А. Бердяев высоко ценил труды В.И. Несмелова (профессор Казанской академии), а о. Павел Флоренский сам преподавал в Московской академии. Таким образом, обращение к академической философии – это исследование истоков и корней русской религиозной философии вообще. Однако, необходимо заметить, что в духовных академиях формировалась и собственная школа философствования, развитие которой было насильственно прервано арестами, ссылками и расстрелами 20-30 годов ХХ века. Данная статья посвящена творчеству одного из самых выдающихся представителей духовно-академической школы, профессору Московской академии – С. С. Глаголева. Большое внимание Сергей Сергеевич Глаголев уделяет проблемам научного знания. Он хорошо разбирается в физике, астрономии и математике. Глубокие познания в области естественных наук Глаголев сочетает с философской одаренностью и искренней религиозной верой. Именно поэтому ему интересны научные открытия не сами по себе, а в их связи христианским мировоззрением. Неслучайно целый ряд его работ посвящен проблемам происхождения человека, возраста Земли, происхождения жизни. Профессор Глаголев являет собой счастливый пример союза веры и разума, ученого и богослова, философа и литератора. Действительно, его труды, демонстрирующие обширные знания и глубокое понимание сути проблем, читаются легко, слог ясен и изящен, «сюжет» захватывает. Среди многих других вопросов, С.С. Глаголев поднимает и одну из центральных проблем гносеологии – проблему истины. Анализу его понимания данного вопроса и посвящена эта статья. Согласно распространенному мнению, истина – есть то, что ищет наука. При этом, научные представления об истине меняются: расширяются, углубляются, и это естественно, поскольку истина науке не дана, а наука не совершенна. Глаголева, собственно волнует вопрос о взаимоотношении истины и науки. С.С. Глаголев убежден, что знание религиозное обладает той же степенью достоверности, что и математическое, но оно не принудительно как математическое, ибо свобода человека в религиозной сфере не насилуется. Человек верующий может проводить добросовестное исследование вопросов веры. То есть он не будет закрывать глаза на противоречия между верой и научными данными, хотя будет убежден в мнимости этого противоречия – он будет разбирать его. «Оставляя в стороне религиозное значение такого исследования, должно будет признать научную ценность в открытии примиряющего начала» [1. С. 402-403]. С другой стороны, Глаголев прекрасно отдает себе отчет в том, что высшей степенью достоверности для отдельно взятого индивида может обладать и заблуждение, если это заблуждение – основа мировоззрения индивида. Однако Глаголев категорически не согласен с расхожим мнением, о том, что всякое исповедание только вредит делу науки, ученый должен подходить ко всему объективно, или без предвзятого credo, без веры. Здесь, можно сказать, мы и подходим к сути вопроса об истине и науке в постановке Глаголева. Жить без какого-либо исповедания истины, без credo нельзя. Естественно напрашивается вопрос: какое содержание вкладывает Глаголев в понятие истины? «Признавая субъективный характер нашего познания, истину определяют, как такую систему представлений, в которой нет внутренних разногласий и противоречий и по которой наши антиципации будущего совпадают с будущим – наши представления о том, что нам будет казаться, совпадает с тем, что потом нам кажется на самом деле. Мы не знаем того, что происходит в действительности, но для практических целей оказывается достаточно нам знать связь наших представлений и наших действий с последующими чувствами и представлениями» [1. С. 405]. Это понимание можно, по мнению Глаголева, расширить и разуметь под истиной соответствие между бытием и мышлением. Сам же философ считает, что под истиной мы подразумеваем знание принципов сущего. Еще древние мыслители заметили, что мир есть процесс, и мы сталкиваемся с быванием, а не с бытием. Мы не можем любоваться дважды одной картиной, только не совершенство наших органов чувств создают иллюзию тождества. Та же текучесть и непостоянство характеризуют и мир духовный – наш внутренний мир. Однако, мы ищем устоев и постоянства. И за миром вечно меняющихся вещей мы предполагаем неизменную материальную основу, а за изменчивыми движениями души – личность. «За миром бывания мы ищем бытия, за миром феноменальным мы ищем мира реального, а за кажущимся ищем действительного, мы хотим поднять с мира покрывало майи (грезы, обмана) и увидеть истину» [1. С. 407]. Таким образом, относительно истины, по мнению Глаголева, необходимо иметь в виду следующее: каждому необходимо признавать нечто истиной; и никакое исповедание истины не может опираться на данные опыта. А коль скоро наука опирается на данные опыта, то никакое исповедание истины не может апеллировать к выводам из научного знания. Одним словом, на территории экспериментального наблюдения нельзя утвердить всеобъемлющего миросозерцания, как не расширяй эту территорию. Положительное знание вообще не может претендовать на знание принципов сущего, то есть на знание истины, потому что нет такой науки, которая бы занималась сущим – всякая наука имеет дело с феноменами. Всякая наука, состоит в том, что мы постепенно приучаемся не тратить лишних усилий для достижения цели. Для этого, в процессе развития науки происходит обособление одних дисциплин от других. Единый мир распадается под пристальным взором ученых на множество систем. Общей науки нет, есть только сумма наук. Синтез научных знаний невозможен, по мнению Глаголева, по двум причинам. Во-первых, объем научного знания так велик, что нет такого человека, который бы смог овладеть им всем. Во-вторых, как не парадоксально это звучит, но принципиальные положения одной науки могут противоречить принципам другой. Выводы, признаваемые в рамках одной дисциплины обоснованными и доказанными, в рамках другой выглядят нелепыми и абсурдными. При этом речь не идет о противопоставлении наук гуманитарных и естественных, нет, все примеры, приводимые Глаголевым, касаются исключительно наук о природе. Скептически относится мыслитель и к претензии философии на синтез научного знания. Так называемые научные картины мира, по мнению Глаголева, строятся не на основе научных данных, а на основе религиозных или философских принципов. «Эти вопросы решают наперед установив, что в мире действуют только такие-то и такие-то принципы, что не может быть допущено существование таких-то и таких-то высших факторов, о которых говорит религия. Или наоборот, их решают во имя религии, отвергая научные предположения» [1. C. 410]. Таким образом, наука, по сути дела, сама опирается на различные исповедания вер. Действительно, самодостоверность нашего мышления не может быть доказана, но именно на убежденности в этой самодостоверности стоит и наука, и философия. Мы верим, что в мире действуют неизменные законы, что у нас существуют обязанности к другим людям, что психические свойства других людей схожи с нашими… «Таким образом, наука заимствует свои принципы из того, что мы называем истиной, а не истина построяется на данных науки» [1. C. 417]. Все это позволяет Глаголеву предложить оригинальную формулировку вопроса относительно достоверности научных знаний. «Гарантируют ли нам принципы науки несомненность добытых ею теоретических результатов? [1. C. 422]. Основа любой естественной дисциплины – математика. Поскольку для выяснения ценности выводов необходимо исследовать доказательство, поэтому необходимо обратить внимание на доказательство в математике, и на прочность утверждаемых математическими доказательствами положений. Глаголев приводит примеры, демонстрирующие неожиданную ситуацию. Многие доказательства, считающиеся основательными в других дисциплинах, не выдерживают математической критики. В частности, выражение «ноль деленное на ноль» считается в алгебре бессмысленным. Аналитическая геометрия строит на анализе этого алгебраического абсурда теорию касательных. А физика посредством этой геометрической теории решает целый ряд вопросов (падение и отражение света и звука от тех или иных поверхностей). Рассмотреть все примеры, предлагаемые Глаголевым, не позволяет объем статьи. Поэтому обратимся к выводу философа по данному вопросу. Он считает, что все эти «странности» в области научных доказательств дают нам полное право скептически относиться к выводам науки. Причем, научный скептицизм, по мнению Глаголева, полезен как религии, так и самой науке. «Мы лучше будем служить науке, если не будем переоценивать ее значения и, правильно смотря на науку, мы будем крепче держаться за веру» [1. C. 503]. Осторожное отношение к науке Глаголев базирует не только на аргументах от математики, но и на аргументах от культуры. Так, сравнивая жизнь народов цивилизованных и диких, Глаголев обнаруживает следующую картину. Чем более цивилизовано общество, тем утонченнее жестокость. Цивилизованный человек, в отличие от дикаря, менее остро переживает радость и более остро страдание. Цивилизация, опирающаяся, прежде всего, на научные достижения, сделала человека более уязвимым и менее счастливым. Опираясь на научные данные нельзя построить учение о сущем. Но еще менее наука полезна в построении учения о должном. О должном говорит религия. Наукой, по мнению Глаголева, восхищаются те, кто ею не занимаются. Поэтому вывод философа парадоксален и, можно сказать, остроумен: наукой необходимо заниматься. Но для того, чтобы не делать из нее кумира. А значит, если некто станет утверждать, что наукой доказано несостоятельность каких-либо религиозных положений, то этим не стоит смущаться. «Не смущайтесь, наука открывала в своем прошлом и произвольное зарождение, фактов которого нет доселе, наука предсказывала пути планет, оказывавшиеся неверными, наука говорила о двадцатитысячной древности Египта, и все это оказалось вздором» [1. C. 512]. Подводя общий итог рассуждениям С.С. Глаголева необходимо отметить следующее. Истина религиозна по своему существу, потому что знание истины – это знание принципов бытия. Постольку поскольку и мир, и человек в мире есть лишь бывание, бытие и есть подлинная реальность, которая в тоже время, в высшей степени идеальна. Реальное и идеальное, как известно, совпадают в абсолютном. Только абсолютное и есть истинное бытие. Вместе с тем абсолютное является одновременно и высшим идеалом. А значит, человек, стремясь к созданию своего «я», стремится к высшей реальности, к высшему идеалу. «Знание истины есть знание идеальных основ бытия и нашего отношения к этим основам. Такова истина по своему содержанию. Истина сообщается нам по откровению, такова она по своему происхождению» [1. C. 412]. Наука базируется на некотором исповедании веры. Это исповедание может быть собственно религиозным, может являться искажением религии, а может быть отрицанием религии. В любом случае – не наука выступает основой истины, наука не есть истина, ибо наука занимается феноменами, а не бытием. Литература 1. Глаголев С.С. Истина и наука // Богословский вестник. – 1908. Т. 3. № 11 АКСИОЛОГИЯ проектной культуры в АСПЕКТЕ формированиЯ творческого потенциала личности Захарян т. б. При обсуждении творческого потенциала личности в профессиональной и внепрофессиональных сферах жизни мы предлагаем рассмотреть некоторые аспекты теоретической и практической сторон проектной культуры. Понятие «третей культуры – проектной культуры», или «Дизайна с большой буквы» ввели английские теоретики дизайна в восьмидесятых годах прошлого столетия [1. С. 9].Основная задача Дизайна – «концептуализация и воплощение новых форм» [1. С. 9]. Проектная культура выступает как «реальная проектность, как ценность и содержание многих видов деятельности человека и как особый тип его мышления» (курсив наш – Т.З.) [2. С.43]. Обращение к теме проектного мышления сегодня становится актуальным в связи с исследованиями в области осмысления творческого потенциала личности. Глобализация культуры и общества имеет такой отрицательный момент, как моделирование социального опыта, формирование поведения по образцу. Такие процессы губительно сказываются на реализации творческого потенциала индивида. Состояние современного профессионального образования выдвигает фундаментальное требование к специалисту как субъекту культуры, что влечет необходимые изменения в области методологии подготовки. Здесь будет уместным осмысление и анализ некоторого опыта западных коллег. Брюс Арчер утверждает, что наряду с материальной и духовной культурой существует проектная культура, как культура мышления, содержательная сторона деятельности. «Проект, – пишет Б. Арчер, – это – область человеческого опыта, навыков и знаний, которая воплощает способность человека рефлексировать его ценностное и адаптационное отношение к окружающему миру в свете его материальных и духовных потребностей. В частности это касается конфигурации, состава, значения, ценности и цели в искусственных феноменах»[3]. Принятие «третей культуры» последователями концепции основывается на важности поддержки исследования и практики дизайна для настоящего и будущего. Дизайн выступает как «третья область образования», как мета-теория, воплощающаяся в искусстве планирования, изобретения, создания и воплощения [4]. Результатом научно-исследовательской деятельности ученых Королевского колледжа искусств стал национальный проект об общем образовании. В этой разработке дизайну отводится роль посвящения в системы ценностей культуры и трансляции соответствующих методов исследования. Проектная культура выступает как культура мышления. Дизайн – перевод мысли в действие (Archer,1975). В триаде наука, искусство и дизайн, по мнению ученых, дизайн выступает как вершина, обобщающая опыт культуры. Наука является «подмножеством дизайна», то есть дизайн – как тип размышления отличается от науки [5]. Теоретические модели дизайна и технологии влияют на результаты исследований в различных областях жизнедеятельности [6]. Дизайн теперь не только профессия или область архитектуры, проектирования изделий. «Дизайн рассматривается как общее явление, свойственное человеку создающему мир. Или… искусство действий и представлений (‘art of operations and performance’)» [5]. Проектирование выступает как естественная черта нашего сознания, охватывая все сферы бытия, все связи человека с миром. «Предмет дизайна – искусственный мир, который сотворен человеком, в противоположность естественному миру, который дается. Мир дизайна… является, поэтому огромным. Это намного больше, чем автомобили, мобильные телефоны и материальные изделия вообще. Он включает нематериальные предметы типа языков и законов. Это предполагает, что дизайн существовал на протяжении всей истории человечества, с момента, когда был сделан первый топор и произнесено первое слово. Это подразумевает, что не только профессиональные проектировщики вовлечены в проектирование. Дизайн ... культурное явление, которое существовало и развивалось с течением времени…» [7]. Здесь мы видим расширительное определение дизайна как «второй природы», то есть весь искусственный мир и методы его воспроизводства. В этом случае дизайн и есть культура. Такой подход к определению проектной культуры понятен с той точки зрения, когда речь идет о практической реализации продуктивных основ общества потребления. На наш взгляд, здесь видна попытка заменить духовное измерение культуры, которое проявляется через религиозное мироотношение. Наше время выдвигает новые требования, формирует новые парадигмы информационного общества. Одной из опасных тенденций становится сциентисткая трактовка культуры, берущая свое начало в Новое время. В этой ситуации важным становится определение природы дизайна, как вида деятельности, как типа мышления, чтобы избежать механистического подхода в определении природы творчества. Тенденции постмодернизма с доминирующим концептом эклектики, как стиля мышления, на наш взгляд, являются как раз механистической тенденцией «потребления» культуры и «вымывания» сакральных начал культуры. Другими словами – попыткой разместить истоки творчества во «второй природе», в мире «искусственном». Размеры данной публикации, к сожалению, не позволяют в полной мере осветить весь проблемный круг вопросов связанных с выдвижением на первый план в культуре проектного начала. В данном случае можно лишь обозначить дискуссионное поле проблем. Все же попробуем обозначить вектор, в котором нам видится возможное направление развития темы. Исследование природы проектной культуры сопряжено с выявлением соотношения в ней духовного и материального компонентов. Духовный аспект культуры является трансляцией, лучше сказать, эманацией ее сакрального ядра – религии. Именно религия есть связь человека с абсолютной реальностью, с предельными ценностными ориентирами [8]. Духовный аспект культуры проявляется посредством материального воплощения как идеальное смыслообразующее содержание. Идеалы культуры, сакрализованные религией, в символической форме питают тело культуры, одухотворяют ее. Религия сакрализует профанный мир, придает ему «высшее» смысловое и «энергийное» (П. Флоренский) качество через символическую реальность. Символическая реальность является пограничной для связи Я с миром [9]. Об этом писал еще Сковорода: есть мир Космоса, мир Человека, но есть и другой – символический («симболический мир», пишет Сковорода), т.е. мир библейский [10]. Проблема творчества сопряжена с проблемой измерения человека. Если мерой человеческого выступает микрокосм, как отражение всеобъемлющего макрокосма, то в творчестве сохраняется трансляция предельных духовных ценностей. Вопрос о сохранении символической реальности культуры – это вопрос трансляции духовной «укорененности». Каждое поколение по-своему интерпретирует и экзистенциально переживает традиционные символы, раскрывая сокровенные смыслы бытия. Сегодня становится необходимо сохранять саму возможность обращения к истокам, тем самым, определяя истоки социокультурной идентичности. Литература 1. Сидоренко В.Ф. «Третья культура» // Дизайн в общеобразовательной системе. – М.: ВНИИТЭ, 1994.
|