Теме, в которой глобализация и фрагментирование обществ выступают как две стороны сложного процесса, характерного для целого ряда стран в прошедшее десятилетие

Вид материала

Документы

Содержание Новый глобальный игрок Политики и исследование общественного мнения Кто кого ведет? Шредер и война в Ираке Проект “Европа”

Подобный материал:

• Учебно-методический комплекс по дисциплине: «Элементоорганическая химия» для студентов, 602.47kb.
• Реферат на тему: Этика делового общения, 235kb.
• Вопросы к экзамену по синтаксису сложного предложения Сложное предложение как единица, 29.6kb.
• А. В. Ряховский Директор гоу спо «Чашинский государственный аграрно-технологический, 67.83kb.
• 1. организация процесса исследования систем управления, 247.88kb.
• Глобализации стала очень популярной. Однако, несмотря на обилие публикаций, работ, 355.81kb.
• Доклад внастоящее время индустрия туризма является одной из наиболее динамично развивающихся, 88.22kb.
• Модернизация и глобализация, 164.54kb.
• Новое тысячелетие, новый век, новое время, новая история… Что же прошедшее столетие, 171kb.
• Воробьева Валентина Константиновна курс лекций, 476.31kb.

, 25.11.1997.

5 Christopher Lasch, Die blinde Elite. Macht ohne Verantwortung, Hamburg 1995, S. 42 [К.Лаш. Слепая элита. Власть без ответственности. Гамбург,1995, стр. 42]

6 Что касается Всемирной встречи по вопросам информационного общества, ср. резолюцию 56/183 Генеральной Ассамблеи ООН. Секретариат встречи изложил обсуждавшиеся идеи в 400-страничном докладе. Ср. далее Anja Kaschta, Manuel Fröhlich, Wolfgang Kleinwächter, Zur Verknüpfung der Netze, in: Frankfurter Rundschau (FR) [А.Кашта, М.Фрелих, В.Кляйнвехтер. Об объединении сетей. В:“Франкфуртер рундшау”(ФР)], 26.8.2003 Andrea Stamm, Die digitale Kluft zwischen Nord und Süd [А.Штамм. Разрыв в цифровых технологиях между Севером и Югом]. В: ФР 8.8.2001; J.Mьller-Jung, Netzwerkrevolution in den Armenhдusern [Й.Мюллер-Юнг. Сетевая революция в бедных домах], ФАЦ 31.8.2002, Joachim von Braun, Buschfunk per Laptop und Handy, in: Handelsblatt [Й.ф.Браун. Радио в дремучем лесу через лэптоп и мобильный телефон] В: “Хандельсблатт”, 8.5.2001; Peter Glotz, Die beschleunigte Gesellschaft, Mьnchen 1999 [П.Глотц. Ускорившееся общество, Мюнхен, 1999]


Крэг Кеннеди,

с 1995 года президент Германского фонда Маршалла в США,

Вашингтон;

Натали Ла Бальм,

Парижском бюро Германского фонда Маршалла


Новый глобальный игрок

Сила общественного мнения


Опросы общественного мнения стали важной составной частью политической дискуссии в США и в Европе. Почти каждый день слышишь или читаешь о каком-либо новом исследовании общественных оценок всевозможных насущных внешне- и внутриполитических тем. Результаты этих исследований зачастую провоцирующие, и если они проводились методически точно, то действительно позволяют узнать “настроение общества” в определенный момент времени. Однако как вписывается изучение общественного мнения в политический процесс? Являются ли опросы общественного мнения просто интересными “мгновенными фотографиями” сиюминутных настроений населения, или они стали тем временем прочной составной частью политического волеизъявления?


Такие авторы, как Габриэль Альмонд (1) и Уолтер Липпман (2), описывали порой влияние общественного мнения на политику как незначительное, прежде всего, во внешнеполитической сфере. Сегодня оно, наоборот, изображается как мощная сила, пренебрежение которой означает большой риск для политиков. Это очарование привело к различным точкам зрения на тот счет, как исследование общественного мнения взаимодействует с политическим процессом. В одном случае политиков рассматривают как рабов соответственно последних по времени опросов общественного мнения, которые каждую свою речь и действие должны подстраивать под мнимые желания их главных на данный момент избирателей. Согласно другой точке зрения, политики – циничные манипуляторы, использующие опросы общественного мнения для того, чтобы разрабатывать и улучшать свои пиар-стратегии, дабы побудить таким образом общественность следовать линии их собственных политических интересов.


Реальные отношения между изучением общественного мнения и миром политики явно более комплексные и разнообразные по нюансам, чем внушают эти два популярных клише. Политики дают заказы на проведение исследований общественного мнения для своих собственных целей, но они анализируют также очень внимательно результаты исследований, проведенных средствами массовой информации, политическими институтами и научными учреждениями.


Например, решение Президента Дж. Буша в сентябре 2002 года направить свои стопы в Совет Безопасности ООН, чтобы заручиться его поддержкой акции против Ирака, приписывалось преимущественно “давлению” общественного мнения, что подтверждали результаты опросов, которые показывали, что общественность одобряет применение силы против Ирака, если на то будет мандат ООН. Журналист Э.Альтерманн писал о “вероятности того, что единственная причина, по которой администрация Буша вообще оказалась вблизи Совета Безопасности, прежде чем решила начать вторжение в Ирак, заключалась в результатах опросов общественного мнения, свидетельствовавших о том, что для поддержки вторжения большинством населения был необходим мандат ООН (3).


С другой стороны, мы знаем, что другие политики делают вид, что готовы игнорировать общественное мнение, если считают определенную политическую позицию корректной, прежде всего, если это дело не будет определять поведение избирателей на следующих выборах. Равным образом ясно, что причинность не действует только в одном направлении. Как опросы общественного мнения формируют политические действия, так и риторика, решения и политические успехи наших избранных представителей накладывают свой отпечаток на общественное мнение. Большинство британцев выступали против позиции Тони Блэра по отношению к войне в Ираке. Однако его мощное и бескомпромиссное отстаивание интервенции, несомненно, уменьшило размах этой оппозиции. Пусть общественное мнение и вынудило Буша отправиться в ООН, однако столь же вероятно и то, что риторика Буша за недели до реального вторжения существенно способствовала формированию общественной поддержки интервенции.


Как показывают эти примеры, отношения между общественным мнением и политическим процессом - это сложное явление, при котором наши избранные представители в своего рода комплексных действиях пытаются одновременно реагировать на общественное мнение и формировать его. Фундаментальных исследований по динамике этого процесса очень мало. Хотя некоторые немногочисленные исследования попытались вычленить различные элементы этой связи, но четкого исследования, адекватным образом описывающего причинно-следственные связи между общественным мнением и политической продукцией, не существует.


Итак, хотя детали этой связи в настоящий момент и неизвестны, мы все же может выявить некоторые способы функционирования этого процесса взаимодействия. Основываясь на нашем собственном опыте двух широкомасштабных исследований американского и европейского общественного мнения по вопросам внешней политики, мы рассмотрим три аспекта этой связи и проанализируем, как общественное мнение формирует действия политиков и членов правительства, и в свою очередь, формируется ими. В попытке свести воедино три этих нити, мы закончим наше рассмотрение исследованием роли, которую могло бы сыграть общественное мнение во время недавней политической драмы.


Политики и исследование общественного мнения


В течение минимум четырех десятилетий политики и их советники пытались ознакомиться с общественным мнением посредством опросов, анализа целевых групп и других методов, чтобы оценить реакцию избирателей на политических деятелей и акции. Наиболее интенсивно опросы кандидатов, средств массовой информации и т.д. проводятся во время предвыборной борьбы. С другой стороны, почти все важные политические лидеры в Соединенных Штатах и многие аналогичные им деятели в Европе последовательно используют опросы общественного мнения, помогающие им в навигации среди комплексных проблем правления. Даже в области внешней политики, где определение общественного мнения традиционно было не столь насущным, как во внутренней политике, опросы стали проводиться все чаще, прежде всего в военные времена.


Но зная о том, что наш нынешний и будущий правящий класс регулярно использует материалы опросов, мы знаем намного меньше, как он использует этот инструмент, чтобы “пощупать” пульс общественности. Служит ли оно им просто подспорьем в поисках решения, или оказывает непосредственное воздействие на расстановку политических акцентов? Используют ли политики опросы, чтобы следовать за своими главными избирателями, или эти результаты выявляют области, в которых им необходимо продемонстрировать лидерство и провидение, чтобы убедить общественность в своей политике?


Огромное множество опросов общественного мнения породило широко распространенное представление о том, что политики разрабатывают свои предложения и позиции, чтобы приспособить их к господствующему общественному мнению. Однако Л. Якобс и Р. Шапиро, напротив, выдвигают в своей провокационной книге (4) аргумент о том, что политики, если на пороге не стоят выборы, игнорируют политические пожелания своих избирателей. Согласно этому анализу, вместо того, чтобы адаптировать свои идеи к настроениям общества, политики пытаются скорее воплотить в жизнь свои собственные политические философии и идеологические догмы. Хотя они тратят значительные суммы на изучение общественного мнения, они делают это не с целью политических консультаций, а скорее для того, чтобы изменить общественное мнение или выяснить, как им следует формулировать свои публичные высказывания, чтобы заручиться поддержкой той политики, которой они сами отдают предпочтение.


Исследование, проведенное в 2001 году Фондом семьи Генри Кайзера в сотрудничестве с журналом “Public Perspective”, кажется, подтверждает этот вывод. В этом случае изучалось, как разные политики воспринимают опросы общественного мнения, чтобы выяснить, рассматриваются ли последние как эффективный инструмент, посредством которого население сообщает политическому руководству свою волю. Исследование выявило, что хотя 76% политиков и рассматривали опросы общественного мнения как очень полезные или приносящие определенную пользу инструменты, позволяющие узнать отношение общественности к важным темам, лишь 16% нашли, что опросы и пиар-кампании играли очень большую роль при формировании новой политики. В отличие от этого, 41% полагали, что опросы общественного мнения играют очень большую роль, когда речь идет о том, чтобы разъяснить новую политику в ходе пиар-кампаний. Эти результаты показывают: изучение общественного мнения может помочь сформулировать “язык” политического послания, но не его содержание.


Если понаблюдать за политическими преференциями, то в специфических областях политики можно обнаружить слова, аргументы и символы, которые могут быть чрезвычайно эффективными в случае, когда речь идет о том, чтобы изменить общественное мнение для поддержки политических целей. Майкл Дивер, влиятельный советник Президента Рейгана, сделал такую запись: “При Рейгане опросы общественного мнения не использовались для того, чтобы адаптировать политику к доминирующим настроениям. Вместо этого они были инструментами, позволяющими выяснить, как можно убедить людей в какой-то идее” (5). Аналогичную мысль сформулировал Дик Моррис, социолог Президента Билла Клинтона, который сказал: “Социологи и Белый дом при Клинтоне использовали опросы общественного мнения не для трансформации программы, а для переделки аргументации в пользу этой программы таким образом, чтобы общественность ее поддержала” (6).


Итак, политические деятели могут использовать результаты опросов общественного мнения для того, чтобы выстроить свою политику так, что это обеспечит общественную поддержку их собственным желаниям. Но политики могут извлекать из опросов общественного мнения тройственную пользу:

1. они могут генерировать общественную поддержку идеи;
   
2. они могут апробировать различные политические варианты;
   
3. они могут выявить политическую остроту какого-либо решения.
   

Результаты опросов общественного мнения, еще до того, как их используют для формулирования политического послания, действительно могут быть полезным индикатором для определения того, нужно ли “продавать” какой-то политический вариант публике, или он уже фактически поддерживается. Результаты опросов общественного мнения могут к тому же раскрыть, какой из политических вариантов – если правительство должно сделать выбор из многих – больше всего нравится общественности. В конце концов, политическая усвояемость какого-либо внешнеполитического варианта - за исключением вопросов войны и мира – часто воспринимается как маргинальная, или во всяком случае как менее значимая, чем во внутренней политике. Результаты опросов общественного мнения могут быть полезным индикатором для определения того, какое пространство для маневра имеет политик при формулировании своего внешнеполитического курса.


Однако не было бы неразумным поставить эту мнимую независимость под сомнение. Как показали Якобс и Шапиро, опросы общественного мнения обретают другие формы, когда политик собирается избираться вновь. Это затрагивает интересный вопрос о том, когда действительно начинается предвыборная борьба. В Соединенных Штатах предвыборная кампания президентов начинается за многие месяцы до реальных выборов, а кандидатам в Палату представителей необходимо зачастую вести перманентную предвыборную борьбу, пока им не удастся создать стабильный собственный электорат. Даже в Европе, где предвыборная кампания как таковая намного короче, чем в США, ощущается, что предвыборная борьба некоторых преисполненных надежды и находящихся в настоящее время у власти политиков начинается за месяцы до “официального старта”.


Вероятнее, что некоторые политики используют результаты опросов общественного мнения для того, чтобы оказывать влияние на свой электорат в течение всего срока властных полномочий, поскольку они считают себя политически уязвимыми и не могут позволить себе роскоши игнорировать общественное мнение. В отличие от этого для других политиков функция опросов общественного мнения меняется в течение определенного политического периода по мере приближения выборов.


Кто кого ведет?


Если результаты опросов общественного мнения помогают политикам формулировать свои публичные высказывания и обеспечивать поддержку своей политики, то риторика избранных политиков также может формировать общественное мнение. Война в Ираке пользовалась наибольшей общественной поддержкой в США и Великобритании, то есть в обеих странах, политические лидеры которых наиболее красноречиво выступали за интервенцию. Анализ речей Буша во время этого кризиса действительно показывает корреляцию между общественной поддержкой политики и частотой речей. Во время кризиса Буш сотворил что-то вроде “риторики сплочения”.


Опросы общественного мнения показывают, как Бушу удалось в течение немногих недель с конца января по начало февраля вновь привлечь внимание нации к иракскому кризису и возобновить общественную поддержку военной акции. Поддержка войны с середины января до середины февраля возросла. Она начала усиливаться после речи Буша “State-of-the-Union” и поддерживалась за счет выступлений Госсекретаря Колина Пауэлла в Совете Безопасности ООН. Опрос общественного мнения, проведенный CNN и “USA -Today” в период с 7 по 9 февраля, показал, что 63% американцев выступали за вторжение в Ирак – на 5% больше, чем 31 января/2 февраля, то есть до выступления Пауэлла в ООН. До речи Буша “State-of-the-Union” таковых было даже всего лишь 52%. Опрос, проведенный “Лос анджелес таймс” до речи Пауэлла и после нее, принес те же самые результаты. После речи Буша одобрение его курса в отношении Ирака Саддама Хусейна возросло с 54% до 60%.


Более десяти лет тому назад Президент Франсуа Миттеран использовал эту технологию, чтобы во время первой войны в Персидском заливе мобилизовать французскую общественность на ее поддержку. Осенью 1990 года, когда союзники готовились к операции “Буря в пустыне”, большинство французской общественности уже выступало за участие Франции в многосторонней военной операции. Тем не менее, Миттеран испытывал побуждение еще сильнее мобилизовать общественность. Это объясняет его беспримерные коммуникационные усилия. В период с августа по декабрь он провел в решающие моменты кризиса (например, во время драмы с заложниками и атаки на резиденцию французского посла в Кувейте) шесть пресс-конференций. Таким образом он хотел “провести воспитательную работу” и, как считал бывший Министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин, “подготовить общественность к неизбежным последствиям порожденной Саддамом Хусейном военной логики” (7). Поскольку Миттеран не был уверен в реакции публики, то, стремясь избежать возможного мятежа, он взял руководство на себя.


Оба этих примера не подводят, кажется, к выводу о том, что политики должны постоянно оглядываться на общественную реакцию. Напротив, они также могут стать лидерами и изменить позицию общественности. Высказывания и дела политических элит – а также их отображение и интерпретация средствами массовой информации – вносят свой вклад в управление индивидуальными преференциями и интересами и их изменение. Это влияние политики на общественное мнение не ограничивается одними лишь кратковременными усилиями, направленными на достижение лидерства. Сама общая организация политических институтов и процессов оказывает влияние также на общественное мнение и структурирует индивидуальные симпатии.


Итак, несмотря на комплексность процесса, общественное мнение играет-таки роль при формировании внешней политики. Политики реагируют на население, а опросы общественного мнения служат им полезным инструментом. Но политические элиты могут также настроить общественность на политику, которая вначале не пользовалась значимой общественной поддержкой.


Еще одним измерением отношений между политикой и общественным мнением является применение результатов опросов с целью развязать дискуссию, продемонстрировать политическую точку зрения или даже оказать влияние на политического партнера. В этом отношении примечателен случай с “Worldviews 2002” и “Transatlantic Trends 2003”. Характерной чертой этих исследований является уже огромное количество посвященных им сообщений. Как европейские, так и американские журналисты использовали результаты этих опросов, чтобы обсудить состояние трансатлантических отношений в период чрезвычайно большой напряженности. Данные опросов пробудили интерес СМИ, которые приняли участие в продолжавшейся дискуссии о том, какими видят американцы и европейцы друг друга, мир и, соответственно, свою роль в нем. Они вдохновили также дискуссию о главных ценностях и темах, объединяющих или разделяющих американцев и европейцев.


Словом, данные опросов общественного мнения могут использоваться как политический инструмент при переговорах с национальными и иностранными партнерами. Если, например, общественное мнение слишком сильно устремлено в определенном направлении, дипломаты и переговорщики могут использовать это для аргументирования того, почему они могут или не могут пойти на уступки по тому или иному пункту, на котором настаивает противоположная сторона. Оказали ли исследования “Worldviews 2002” или “Transatlantic Trends 2003” реальное влияние на принятие политических решений, будь то в Европе или США? Мы не можем это надежно подтвердить. Но, во всяком случае, они вызвали серьезную дискуссию в СМИ и трансатлантических политических кругах.


Описываемые здесь три измерения взаимосвязи политики и общественного мнения показывают, как общественное мнение определяет действия политических лидеров и формируется ими. Свести воедино различные нити этой взаимосвязи нам поможет анализ следующего исследования конкретной ситуации - позиции Федерального канцлера Герхарда Шредера во время иракской войны.


Шредер и война в Ираке


Иракский вопрос мог бы не оказать вообще никакого влияния на выборы в Германии в сентябре 2002 года. Германия не является Постоянным членом Совета Безопасности ООН, во время выборов ее представителя не было в Совбезе, и голоса германских граждан вряд ли имели влияние на резолюции ООН и решения американского президента.


Иракский вопрос стал центральной темой предвыборной борьбы по одной причине: таковым его решил сделать Шредер. Потом это оказалось одним из поворотных пунктов предвыборной борьбы в Германии. Шредер с самого начала заявил, что он отвергает превентивную войну в Ираке и полагает, что уничтожение оружия массового поражения может быть достигнуто иным путем, нежели применение силы. Он подчеркивал, что Германия не будет участвовать ни в какой военной акции в Ираке.


Вероятно, он придерживался этой позиции потому, что знал германское общественное мнение по этому вопросу. Опросы в то время показывали, что общественность активно поддерживает его позицию. Рейтинг Шредера вырос с 12 августа по 4 сентября 2002 года с 67% до 71% (8). Его соперник Эдмунд Штойбер придерживался противоположной позиции, пока опросы общественного мнения не показали, что более двух третей немцев считают, что правительство Шредера не должно отказываться от своей позиции несмотря на растущую напряженность в отношениях с США. В середине сентября 58% германской общественности считали, что Шредер представлял свою позицию по поводу германского участия в войне в Ираке лучше, чем Штойбер (27%). Выиграл ли Шредер выборы на основе своей позиции по Ираку? Нет, но она, конечно, способствовала его успеху. К этому времени почти 25% немцев считали, что позиция кандидатов по Ираку оказывает влияние на их поведение на выборах (15% полагали даже, что возможная война в Ираке для их линии на выборах важнее, чем безработица, 8% находили одинаково важными обе темы).


Итак, внешнеполитическая тема, которая за два месяца до выборов не появилась еще ни на одном радаре и во время выборов все еще была скорее гипотетическим вопросом, стала решающей для четверти германских избирателей. Даже если речь при этом шла о внутриполитических соображениях, казалось, что позиция германской общественности оказывает однозначное влияние на курс Шредера не только во время выборов, но и потом, когда разразился кризис. Опросы общественного мнения не только воодушевляли Шредера на то, чтобы поднять этот вопрос; его ясная позиция, по-видимому, способствовала также укреплению германского общественного мнения по поводу войны в Ираке.


Эти примеры высвечивают слегка всю комплексность отношений между общественным мнением и политикой. Восприимчивость политиков к общественному мнению говорит против классификации с крайних позиций: или полная зависимость, или упорная нечувствительность. Взаимосвязь между общественным мнением и политикой является скорее интерактивной и взаимно одномерной. Вызов заключается в том, чтобы разъяснить временные изменения восприимчивости политиков по отношению к общественным пристрастиям.


Следовательно, если состояние выборного процесса является ясной детерминантой общественного влияния – а оно незадолго до выборов или во время проведения последних больше, чем в начале предвыборной борьбы, когда еще есть время вновь предать забвению непопулярное решение, то тогда можно идентифицировать также и другие существенные переменные величины, и это в целом позволит понять, что определяют эти комплексные связи.


Такой переменной величиной является представление политиков об общественном мнении и их чувствительность по отношению к определенным темам. Решающую роль в этой связи играют средства массовой информации, действующие в качестве резонатора. Чем большее внимание СМИ приковывает какая-либо тема, тем вероятнее склонность политиков прислушаться к массам, а особенно острые темы – это, конечно, война и мир. Политики сохраняют властные полномочия принимать политические решения и осуществлять руководство. И если общественное мнение оказывает влияние на внешнюю политику, то это зависит в значительной мере от готовности самого правительства прислушиваться к нему.


Примечания

1 Ср. Gabriel Almond, The American People and Foreign Policy, New York 1950.

2 Ср. Walter Lippmann, Public Opinion, New York 1922.

3 Eric Altermann, Observer – Red, white&blues, in: Australian Financial Review, 22.2.2003.

4 Lawrence Jacobs/Robert Shapiro, Politicians Don’t Pander, Chicago 2000.

5 Цит.по Lawrence Jacobs/Robert Shapiro, Politicians Don’t Pander, Chicago 2000

6 Там же

7 Hubert Vodrine, Les Mondes de Franзois Mitterand, Paris 1996, S. 540.

8 Эти данные основываются на результатах опросов общественного мнения, проведенных “Эмнид” в августе и сентябре 2002 года.


Экхард Любкемайер,

Руководитель группы в 5-м отделе (Европейская политика)

Ведомства Федерального канцлера,

Берлин.

Статья отражает личное мнение автора.


Проект “Европа”

ЕС может и должен стать субъектом глобальной политики


Европейский Союз хочет иметь свою конституцию, но каков его нынешний внутренний и внешний статус? Каково реальное содержание декларируемой в проекте Конституции решимости “народов Европы совместно, во все более тесном единстве определять свою судьбу”?


Один человек может задать этот вопрос, но он не сможет на него ответить, поскольку ответ зависит от народов Европы – именно им придется в будущем дать на него ответ. Исходя из одного только этого соображения, следовало бы избегать окончательных суждений – например, о том, что Европа не сможет стать полноценным субъектом мировой политики. С другой стороны, одного лишь желания, чтобы Европа стала таким субъектом, тоже недостаточно. Чтобы мечта превратилась в реальность, необходимы две вещи: во-первых, нужны свидетельства того, что существует общеевропейская идентичность, и во-вторых, нужно показать, что использование этой общности для формирования Европы как всемирно-политической силы соответствует интересам государств-членов ЕС.


Фридрих Ницше считал имманентным признаком немцев то обстоятельство, что вопрос о том, в чем состоит их немецкая сущность, никогда не умрет. То же самое можно сказать и о Европе: вопрос о сущности европейской идентичности почти столь же древен, как ее история. Но даже если ответы на этот вопрос были разными, даже если они и по сей день не совпадают, верно следующее: если бы Европы не было или же, по крайней мере, не было потребности в европейской общности, этот вопрос не поднимался бы вновь и вновь.


Другая параллель напрашивается при посещении Ведомства Федерального канцлера и других общественных зданий в Германии. Перед ними всегда подняты лишь два флага: германский и европейский. Если Евросоюз был бы такой же международной организацией, как другие, членом которых является Федеративная Республика Германия, это было бы невозможно. Соседство двух флагов символизирует стремление Европы к единству.


Без этого стремления европейская интеграция после второй мировой войны вряд ли была бы столь успешной. Ее цель состояла в том, чтобы окончательно предолеть многовековую череду войн и насилия в Европе, - и не меньше. Это удалось: войны между государствами-членами Евросоюза стали немыслимыми. Решающую роль здесь, конечно, сыграли импульс “война никогда не должна повториться”, вызванный прежде всего ужасами и разрушениями двух мировых войн прошлого века, и прокрустово ложе противостояния между Востоком и Западом; но противостояние прекратилось, а послевоенные поколения составляют теперь большинство населения европейских стран. Тем не менее, возврата к соперничеству, чреватому войнами, опасаться не стоит – в частности потому, что общеевропейское самосознание еще глубже и масштабнее, чем миротворческая сила переплетения национальных интересов.


Основополагающими кирпичиками этой европейской идентичности являются общее наследие и общие достижения. К общеевропейскому наследию относятся, как записано в проекте Конституции, “культурные, религиозные и гуманистические традиции”, обусловившие “центральное положение человека, неприкосновенность и неотъемлемость его прав, а также верховенство права в обществе”.


Это наследие сложилось в результате длительного, полного конфликтов процесса, который привел к достижениям Нового времени: демократии и правовому государству, плюрализму и терпимости, рыночной экономике и социальному государству. При всех различиях экономических и социальных систем стран ЕС существует нечто вроде европейской модели общества: специфически европейское сочетание экономической эффективности и социальной солидарности, а также производства и культуры.


Эти политические, экономические и социокультурные признаки характерны для внутреннего строя европейских государств и обществ. Кроме того, к достижениям Европы относятся является также опыт и результаты самого процесса интеграции: стабильно мирный характер отношений между государствами-членами ЕС благодаря отказу от войн и военных угроз; интеграция народных хозяйств в рамках общего внутреннего рынка и введение единой валюты; единая позиция Европы на международной арене (например, в торговле, в сфере защиты окружающей среды; Международный уголовный суд).


Это указывает на решающий аспект: если унаследованная часть европейского самосознания – это нечто данное, как бы его фундамент, то достижения –нечто иное, их можно укрепить и расширить, сделав прочнее и объемнее европейское здание, стоящее на фундаменте общего наследия.