Теме, в которой глобализация и фрагментирование обществ выступают как две стороны сложного процесса, характерного для целого ряда стран в прошедшее десятилетие

Вид материала

Документы

Содержание Несостоявшиеся или развалившиеся государства Транснациональные террористические сети Благоприятствующие условия Укрепление государственных структур Балканы как модель Гуманитарная интервенция Сохранение мира Пакт стабильности Положительное влияние Преждевременный финальный аккорд Одно- или многополярный? Война как продолжение политики Политика превыше военных Риски гражданской войны Будущее войны

Подобный материал:

• Учебно-методический комплекс по дисциплине: «Элементоорганическая химия» для студентов, 602.47kb.
• Реферат на тему: Этика делового общения, 235kb.
• Вопросы к экзамену по синтаксису сложного предложения Сложное предложение как единица, 29.6kb.
• А. В. Ряховский Директор гоу спо «Чашинский государственный аграрно-технологический, 67.83kb.
• 1. организация процесса исследования систем управления, 247.88kb.
• Глобализации стала очень популярной. Однако, несмотря на обилие публикаций, работ, 355.81kb.
• Доклад внастоящее время индустрия туризма является одной из наиболее динамично развивающихся, 88.22kb.
• Модернизация и глобализация, 164.54kb.
• Новое тысячелетие, новый век, новое время, новая история… Что же прошедшее столетие, 171kb.
• Воробьева Валентина Константиновна курс лекций, 476.31kb.

Деградирующие или не справляющиеся со своими функциями государства


К типу деградирующих или не справляющихся со своими функциями государств (failing states) относятся государства, у которых очень сильно нарушена или, соответственно, существует лишь частично монополия на применение силы и налоговая монополия, в то время как при исполнении одной или двух других функций государство сохраняет еще определенную способность к управлению. В качестве примера можно было бы назвать Колумбию, Шри-Ланку, Филиппины, Индонезию, Грузию, Судан или Непал. В этих случаях правительства не в состоянии контролировать всю территорию своей страны, а также ее внешние границы. Они вынуждены конфликтовать с большим числом частных структур, применяющих силу, в особенности с сепаратистскими движениями. Однако другие сферы государственности функционируют еще более или менее исправно.


Несостоявшиеся или развалившиеся государства


У государств, относящихся к типу несостоявшихся или развалившихся (failed states), не имеется в сколь-либо значимой мере ни одной из трех функций, так что можно говорить о полном крахе или коллапсе государственности. Актуальными примерами здесь являются Сомали (с 1992 года), Афганистан, Демократическая Республика Конго, Центральноафриканская Республика, Либерия, Сьерра-Леоне или Ирак (с 2003 года). Некоторое время в эту категорию входили также Ангола, Босния, Таджикистан или Ливан.


Транснациональные террористические сети


Транснациональными террористическими сетями (ТТС) можно назвать те группировки, которые представлены одновременно во многих государствах и действуют, как правило, трансгранично. Своим генезисом они обязаны, вероятно, локальным конфликтам, но, будучи сложившимися транснациональными сетями, они действуют все же “без привязки к местности”. У них нет нужды размещать свой центр или командный пункт в государстве Х или осуществлять теракты в государстве Y. В принципе все функции можно перенести, а террористические акты можно проводить повсеместно – в зависимости от политической или экономической целесообразности и “наличия предложений”.


Для ТТС характерны международные целевые установки, транснациональная идеология, международный состав членов, децентрализованные сетевые структуры, глобальные действия и готовность к массивным разрушениям. Во всех этих измерениях они отличаются от “обычных террористов”, которые, как правило, ведут национальную “борьбу” против определенного правительства, в состав которых входят главным образом люди одной и той же национальности, а активность ограничена локальными или региональными рамками. При этом у них скорее иерархическая организация, а применение ими насилия подлежит известным ограничениям. “Аль-Каида” Усамы бен Ладена явно представляет собой парадигматический случай транснациональной террористической сети и служит, таким образом, калькой для остальных. Но и такие воинственные группы, как “Джемаа Исламия” из Юго-Восточной Азии, некоторые пакистанские или кашмирские группы или ливанский “Хисболла” обнаруживают, по крайней мере частично, признаки транснационального терроризма (5).


Благоприятствующие условия


Транснациональные террористические сети извлекают выгоду из трех процессов, которые способствуют эрозии государственности в обширных регионах мира или даже не позволяют ей зародиться. Эти процессы можно обрисовать здесь лишь в общих чертах.

• Локальные конфликты и формы применения силы частными структурами: для многих государств характерны вооруженные конфликты на грани всеохватывающей гражданской войны. Речь идет, как правило, о незатухающих долговременных конфликтах на относительно низком, в сравнении с межгосударственными войнами, уровне насилия с возможными эскалациями (например, конфликты в Афганистане, Грузии, Судане, Анголе, Сьерра-Леоне, Либерии, Колумбии, Филиппинах или Индонезии). В этих конфликтах доминируют этнонациональные сепаратисты, боевики, ополченцы, бывшие солдаты, мародеры, наемники, солдаты детского возраста, “псы войны” или уголовники. Множественные негосударственные структуры, прибегающие к силе, посягают на государственную монополию на применение силы и подрывают ее. Они контролируют отдельные места или целые регионы, они беспрепятственно действуют за пределами границ, используют в своих целях полезные ископаемые и эксплуатируют гражданское население (6).
  
• Неудавшиеся процессы модернизации: целый ряд государств отмечены печатью провалившихся или заблокированных процессов социально-экономической модернизации. Они функционируют главным образом по традиционным правилам и опираются на феодальные, семейные или клановые структуры. Кроме того, зачастую речь идет о так называемых “рентных экономиках” (в основе которых лежит, например, экспорт сырья). Выгоду из него извлекают в первую очередь элиты. Процессы поступательного социального развития или сдерживаются, или полностью срываются, что нередко ведет к фрустрации и агрессии среди определенных групп населения, прежде всего тех средних слоев, которые чувствуют себя социально и экономически обделенными, оттесненными на обочину жизни или вообще отвергнутыми. Эта ситуация, типичная для большинства арабских государств, вполне может создать питательную почву для религиозного фундаментализма и политического радикализма, отвергающего “западную модель” и требующего возврата к “исламским ценностям”.
  
• Коррумпированные элиты и формы “плохого управления”: другими признаками неустойчивых государств являются коррупция, пропихивание всегда и всюду своих людей, неэффективная бюрократия, а также систематическое несоблюдение законов и конституций. Легитимность подобных политических систем начинает расшатываться тем больше, чем сильнее политизируется общество и различные группы требуют расширения возможностей для участия в принятии политических решений. Коррумпированные режимы нередко отвечают на эту мобилизацию репрессиями, что может привести к эскалации вплоть до насилия воинственных групп. Кроме того, нередко - справедливо или несправедливо – в качестве пособника этих режимов рассматривается “Запад”, вследствие чего гнев обращается не только против собственного правительства, но и против “Запада”. Эти вполне популярные настроения соответствующим образом стимулируются экстремистами и идеологами и используются ими в собственных целях.
  

Предпосылки


Чтобы сохранить свои структуры и оперативные способности, террористические сети нуждаются в надежном выполнении ряда условий – а это функции, которые в значительной мере обслуживают неустойчивые государства.

• Вербовка: ТТС вербуют членов и помощников в принципе во всех частях мира. Единственное условие заключается в том, чтобы завербованные были приверженцами общей идеологии и оценивались вербовщиками как лояльные и заслуживающие доверия. Тем не менее, существуют ключевые регионы: для “Аль-Каиды” главную роль при вербовке явно играет арабский и исламский регион в целом – от Северной Африки через район Персидского залива до Центральной и Юго-Восточной Азии. Резерв формируется при этом за счет исламских боевиков из региональных конфликтов (например, в Кашмире, Боснии, Чечне, Минданао, Молуккских островах) или опытных террористов из локальных групп (например, из Египта, Йемена, Алжира, Филиппин, Узбекистана, Индонезии). Важную роль в вербовке играют также исламские школы и организации, в которых молодые мужчины знакомятся с идеологией джихада (например, в Саудовской Аравии, Йемене, Пакистане, Индонезии, Египте).
  
• Районы для тренировок и планирования операций: транснациональные террористические сети нуждаются в местах для тренировочных и учебных лагерей, равно как и в местах для подготовки террористических актов. Для этой цели идеально подходят отдаленные регионы, которые не поддаются или неохотно поддаются государственному контролю (no go areas). Поэтому привлекательны области, контролируемые локальными полевыми командирами, криминальными бандами или племенами (например, в Афганистане, Пакистане, Грузии, Йемене, Сомали, Алжире), или места, используемые уже местными террористами для собственных тренировочных лагерей (например, Пакистан, Ливан, Филиппины). Сюда же относятся определенные кварталы в крупных городах, прежде всего трущобы и окраины (например, в Маниле, Карачи, Касабланке, Каире).
  
• Места для отступления: ТТС должны иметь возможности укрыться, сбежать от преследования, переформироваться и при необходимости тайно реорганизоваться. При этом они заинтересованы в местах, где в известной мере их руководящий состав и важнейшие исполнители могут быть гарантированы от предательства, обнаружения и преследования в первую очередь, не будучи в то же время лишенными возможности любых действий. В этом плане привлекательны прежде всего слабые или деградирующие государства, власти которых или не в состоянии, или не хотят (например, по причине коррумпированности или активной поддержки террористов) отыскать их убежища. В расчет принимаются прежде всего недоступные пограничные регионы (например, Пакистан/Афганистан), труднодоступные острова или неконтролируемые крупные города.
  
• Маршруты транзита и снабжения: транснациональные террористические сети должны обеспечить своим членам возможность сравнительно легко и беспрепятственно передвигаться по всей планете. При этом они, с одной стороны, используют фальшивые документы и коррумпированность властей, с другой стороны, границы, которые практически или вообще невозможно контролировать (например, горные или пустынные регионы). Нередко ТСС пользуются существующими тропами или маршрутами контрабандистов, по которым доставляются из одной страны в другую традиционные рабочие-мигранты (например, в Персидском заливе или Юго-Восточной Азии).
  
• Пути и средства коммуникации: у ТТС должна быть возможность положиться на определенную инфраструктуру и логистику, чтобы они могли передавать послания своим членам, их пособникам или международной общественности. В этих целях применяются как современные технологии (например, Интернет, мобильные телефоны, СD-ромы, видеокассеты), так и традиционные виды коммуникации (например, посылка связных, шифрованные письма, устные сообщения, использование символов). Для этих функций идеально подходят государства, которые, с одной стороны, располагают определенной инфраструктурой, с другой стороны, не могут перекрыть пути коммуникации. Первыми кандидатами на это являются опять же слабые или деградирующие государства.
  
• Доступ к ресурсам: для того, чтобы ТТС могли проводить и финансировать свои акции, им необходим доступ к ресурсам. При этом используются как легальные, так и нелегальные источники: сбор пожертвований через исламские благотворительные организации, доход от деятельности промышленных предприятий, торговля наркотиками и оружием и эксплуатация полезных ископаемых (например, алмазов или минералов). С одной стороны, несостоявшиеся государства (например, в Западной Африке) открывают здесь ряд возможностей для торговли, отмывания денег и контрабанды (например, западная Африка), с другой стороны, для такой деятельности, как сбор пожертвований, необходима опять же более или менее надежная среда (например, регион Персидского залива).
  
• Пути финансирования: транснациональные террористические сети не только зависят от источников финансирования, но и должны иметь возможности переводить деньги. Это можно осуществить различными путями: контрабандная доставка наличных денег, использование налоговых оазисов и оффшорных зон, импортно-экспортных фирм или липовых фирм и почтовых ящиков, а также пересылка денег через исламские учреждения. Помимо этого, центральную роль играют неформальные системы перевода денег (система “Хавала” в исламском мире или система “Хунди” в Южной Азии). Поэтому ТСС особо привлекают государства со слабо институционализованным или в значительной мере нерегулируемым финансовым сектором.
  
• Частные спонсоры: ТТС сильно зависят от частных спонсоров, тем более, что государственная поддержка терроризма с начала 90-х годов идет на убыль. Сети нуждаются как в материальной, так и в идеологической поддержке со стороны других негосударственных субъектов. К ним относятся, с одной стороны, религиозные лидеры, религиозные школы, богатые частные лица, члены семей или исламские неправительственные организации, а с другой стороны, преступники, “псы войны” или локальные террористические группы. Что касается первых, то тут интерес представляют прежде всего слабые или деградирующие государства, в которых можно идеологически мобилизовать сторонников и одновременно позаботиться о материальной поддержке (прежде всего регион Персидского залива, Пакистан). В случае с последними транснациональные террористические сети сосредоточивают свое внимание на несостоявшихся государствах и охваченных войной областях.
  

Укрепление государственных структур


Из сказанного ясно: транснациональным террористическим группам интересны прежде всего те государства, государственность в которых висит на волоске, которые ослаблены или находятся в стадии далеко зашедшей деградации. В отличие от этого, несостоявшиеся или развалившиеся государства полезны ТТС лишь в ограниченной мере - это касается, в первую очередь, вербовки боевиков, транзитных маршрутов, доступа к ресурсам и поддержки воинствующими местными группами. Доказательством этого служит тот факт, что Афганистан как место для планирования операций и отступления стал привлекательным для “Аль-Каиды” лишь тогда, когда “Талибан” установил свой контроль над большей частью страны.


Поэтому в борьбе с “Аль-Каидой” или подобными ей сетями не столь важны самые тяжелые случаи государственного распада, сколько такие государства, как Пакистан, Индонезия, Филиппины, Саудовская Аравия или Йемен, которые выполняют, хотя и с различной интенсивностью, практически все названные функции для дальнейшего существования исламских ТСС. С определенными ограничениями это относится также и к Афганистану, в особенности в том случае, если там провалятся усилия международного сообщества по созданию государства. Другими важными регионами являются Центральная Азия, Кавказ, а также Африканский Рог (как побережье напротив Йемена), которые в настоящее время хотя и не находятся в эпицентре террористических акций, но, возможно, имеются в виду как места для укрытия международных террористов.


Задача международного сообщества, а таким образом также Европейского Союза и именно его, заключается в том, чтобы укрепить государственные структуры в этих странах. Однако это означает в большинстве случаев трудные процессы реформ в чувствительных для правящих классов областях. В большинстве случаев речь идет не столько о большом заделе для образования государств, сколько о целенаправленной стабилизации государств, которая не должна укреплять в итоге авторитарные, феодальные или вассальные структуры Это предприятие, сопряженное со многими опасностями, не так-то просто осуществить, в особенности в силу того, что многочисленные режимы используют борьбу с терроризмом, чтобы оклеветать и подавить своих нелюбимых противников или вновь ужесточить уже либерализированные правила (например, свобода печати и мнений).


Конфликты целей очевидны: с одной стороны, зачастую крайне необходимы реформы в секторе безопасности, с другой - этим нельзя злоупотреблять для политических репрессий; с одной стороны, необходима экономическая и финансовая помощь извне, с другой - это не должно усиливать коррупцию или укреплять рентные экономики; с одной стороны, желательны меры по демократизации, с другой - они могут привести к краткосрочной дестабилизации страны и т.д.


Наряду с этим каждое вмешательство извне вызывает неизбежные побочные эффекты: оно оказывает влияние на локальное соотношение сил, что при определенных обстоятельствах может способствовать обострению конфликтных ситуаций в обществе. Одновременно проводящие интервенцию силы сами попадают на мушку. Их присутствие – как раз в арабском и исламском мире – не в последнюю очередь позволяет транснациональным террористическим сетям наметить вожделенные цели для терактов и захвата заложников. Однако, несмотря на эти дилеммы, альтернатива – держаться подальше от кризисных регионов и по возможности плотно отгородиться от них – не является ни желательной, ни сулящей успех.


Примечания

1 Ср. U.S. National Security Strategy (September 2002), S.; немецкая версия опубликована в IP 12/2002, с. 113.

2 Проект Европейской стратегии безопасности, представленный 20 июня 2003 года в Салониках Высоким представителем по общей внешней политике и политике безопасности Хавьером Соланой Совету ЕС. В: IP 9/2003, с. 107 и сл.

3 Эта концепция была подготовлена рабочей группой “States at Risk” Фонда “Наука и политика”.

4 Для похожей типологии ср.: R. Rotberg, State Failure and State Weakness in a Time of Terror, Washington 2003, S. 2-10; J.Milliken/K.Krause, State Failure, State Collapse and State Reconstruction: Concepts, Lessons and Strategies, in: Development and Change, 5/2002, S.753-774; G.Erdmann, Apokalyptische Staatlichkeit: Staatsversagen, Staatsverfall und Stattszerfall in Afrika, in: P.Bendel/A.Croissant/F.Rueb (Hrsg.), Demokratie und Staatlichkeit. Systemwechsel zwischen Staatsreform und Staatskollaps, Opladen 2003, S. 267-292. [Г.Эрдманн. Апокалиптическая государственность: несостоятельность государства, упадок государства и распад государства в Африке. В: П.Бендель/А. Круассон/Ф.Рюб (изд). Демократия и государственность. Смена системы между реформой и коллапсом государства. Опладен, 2003, с. 267-292]

5 Ср. более подробно: U.Schneckener, Netzwerke des Terrors. Charakter und Strukturen des transatlantischen Terrorismus, SWP-Studie (Berlin), S. 42, Dezember 2002 [У.Шнеккенер. Сети террора. Характер и структуры транснационального терроризма. Исследование Фонда “Наука и политика” (Берлин), с. 42, декабрь 2002 г.]

6 Ср.: S.Mair, Die Globalisierung privater Gewalt, Berlin:SWP-Studie S. 10, April 2002 [Ш.Майр. Глобализация частной силы. Берлин: Исследование Фонда “Наука и политика” (Берлин), с. 10, апр. 2002 г.]


Проф. Карл Кайзер,

Научно-исследовательский институт Германского общества внешней политики,

в настоящее время преподает в Гарвардском университете.


Балканы как модель


Балканы оказались в большей степени, чем другие регионы мира, зоной радикальных перемен и безудержного насилия. В то же время они представляют собой зону, где при урегулировании конфликтов применяются инновативные подходы. Регион, в котором прежде господствовали железная дисциплина коммунистической внутренней политики и межгосударственная стабильность, обусловленная конфронтацией между Востоком и Западом, пережил в 90-е годы кровопролитный распад мультиэтнического (точнее: многоконфессионального) государства, трагедию войн, геноцида и “этнических чисток”. Все это происходило в регионе, где Европейский Союз пересмотрел свою роль гаранта безопасности и через принятие Пакта стабильности конструктивно применил свой собственный опыт, чтобы обеспечить дальновидное решение проблемы в этом измученном конфликтами регионе. Именно здесь с особой остротой и драматизмом встал вопрос о легитимности применения силы ради прекращения насильственных конфликтов.


Балканы остаются регионом, в котором особенно отчетливо проявляются многие центральные проблемы миропорядка XXI века – такие, как границы самоопределения народов, линия поведения в отношении этнических конфликтов, необходимость кризисного менеджмента и новых подходов к сохранению мира или легитимность гуманитарных интервенций. Хотя на события в регионе оказывают влияние уникальные, специфические факторы, полученные там уроки и опыт имеют универсальное значение и применимы также для других частей мира.


На Балканах с особым драматизмом произошло крушение международного консенсуса, который на всем протяжении “холодной войны” преобладал в решающем вопросе о границах самоопределения народов. Деколонизация после второй мировой войны проходила с целью и в результате самоопределения народов. Независимость предоставлялась политическим общностям, созданным колониальными державами.


Всеобщее признание получил принцип, согласно которому самоопределение завершалось предоставлением независимости бывшим колониям, но эта независимость не распространялась на отдельные части мультиэтнических стран. На Индийском субконтиненте (полное) применение этого принципа было сорвано с помощью вооруженной силы, но он был достаточно последовательно осуществлен в Африке с ее этнической пестротой и искусственными колониальными границами – например, при попытке отделения Биафры от Нигерии. Дальнейшее распространение принципа самоопределения привело бы к возникновению множества нежизнеспособных государств, просто к хаосу.


Конец коммунизма и “холодной войны” ослабил дисциплину и властную систему, которые обеспечивали целостность мультиэтнических и многоконфессиональных государств. Распад Югославии сопровождался огромным выбросом насилия, в Советском Союзе в ходе аналогичного процесса объем насилия был сравнительно небольшим, а Чехословакия обошлась даже совсем без насилия. Однако тот факт, что отдельные части многонациональных государств стали претендовать на получение независимости, снова поставил на повестку дня вопрос о границах самоопределения народов.


На начальном этапе югославского конфликта западные демократии, в первую очередь Соединенные Штаты, высказывались против расчленения Югославии, - из опасений, что такой распад оказал бы влияние на Советский Союз и весь остальной мир (Президент Джордж Буш-старший публично заявил об этом во время своего визита в СССР). Однако вскоре западные демократии отказались от этой политики, когда стало ясно, сколько страданий и нарушений основных прав человека несет с собой ее последовательное применение.


Как показывают события в Чечне, Шри-Ланке или Африке, вопрос о границах самоопределения по-прежнему стоит в повестке дня мировой политики. Поскольку в мире существует более трех тысяч различных народов, то в конфликтном потенциале недостатка нет (1).


Можно ли из югославского опыта сделать выводы в плане превентивной стратегии? Если бы в Югославии господствовала не коммунистическая система, а настоящая демократия, в рамках которой этнические сообщества в течение определенного времени реально участвовали бы в осуществлении власти, и если бы крушение коммунизма в Югославии не привело к возникновению системы, в которой диктатор сталинского типа растоптал ростки демократического движения и возродил сербский национализм (параллельно с аналогичными тенденциями в Хорватии), то тогда у Югославии, возможно, был бы шанс на мирную трансформацию (2).


На Западе существовала тенденция рассматривать Балканы как самый отсталый регион Европы, как некую “черную дыру” ненависти и насилия. Поэтому в 90-е годы многие наблюдатели относились к творящимся там геноциду, этническим чисткам и войнам как к причинно обусловленному, практически неизбежному результату истории конфликтов на Балканах. Хотя невозможно обсудить все “за” и “против” другого конечного расклада, необходимо все же напомнить о том, что влияние диктатора Слободана Милошевича и его властных структур сыграло решающую роль в том, что вместо мирного варианта – например, в направлении создания конфедерации – возникла цепная реакция кровавого насилия, которого вполне можно было бы избежать. Милошевич дал волю сербскому национализму (как диктатор Франьо Туджман - хорватскому) с затяжными последствиями в виде взаимной мести.


Несмотря на все меры, принятые на Балканах другими державами, решающее значение имело понуждение правящих элит к уважительному и тактичному отношению к этническим меньшинствам. Это касалось выполнения как Дейтонского соглашения 1995 года (3), так и соглашений, достигнутых после Косовской войны, Пакта стабильности, конституционной реформы в Македонии или посредничества между Черногорией и Сербией. Созыв Международного трибунала по бывшей Югославии и оказание давления - отчасти успешного - с целью выдачи Милошевича и других военных преступников суду в Гааге, были направлены не только на то, чтобы вынести приговор по преступлениям, совершенным в прошлом. Эти меры должны были дать лидерам региона устрашающий, обращенный в будущее сигнал: любой отход от принятых норм межэтнических отношений будет в конце концов наказан.


Но потенциальный эффект “пряника” был не менее значителен. Болгария, скверно обращавшаяся со своим турецким меньшинством, полностью пересмотрела свою политику – вне всякого сомнения, потому, что руководству страны стало ясно: без такого изменения политики Болгария не будет иметь шансов на вступление в ЕС и НАТО. Перспектива членства в Европейском Союзе до сих пор остается на Балканах одним из мощнейших стимулов, побуждающих политические элиты к корректному обращению со своими меньшинствами. В июне 2003 года лидеры ЕС в ходе саммита с участием представителей государств Западных Балкан вновь пообещали им эту перспективу.

Гуманитарная интервенция


Балканы не были первым регионом, где проводилась гуманитарная интервенция, но именно здесь с особой остротой высветились дилеммы такой политики, предпосылки ее эффективности и проблема легитимности. В первые годы конфликта на территории бывшей Югославии большинство мировых держав не были готовы к тому, чтобы выделить средства на такую интервенцию. Некоторые из них даже высказывались против любого вмешательства, рассматривая эти конфликты как “внутреннее дело” Югославии. Усилия ООН по “разводу” воюющих сторон не привели к успеху. Мандаты были нечеткими, институциональные меры недостаточными, а военные инструменты совершенно неудовлетворительными.


Международная комиссия по урегулированию на Балканах в своем отчете, подготовленном в 1996 году для Фонда им. Карнеги, констатировала: “Главной причиной неудачи переговоров по Боснии-Герцеговине до лета 1995 года стал отказ ведущих мировых держав ради достижения договоренности намного раньше убедительно пригрозить применением силы” (4). Авторы отчета справедливо указывают на значительный разрыв между риторикой и реальной готовностью крупных держав перейти от слов к делу, что имело “ужасные и постыдные последствия”.


Дейтонское соглашение по Боснии-Герцеговине, заключенное осенью 1995 года, опоздало, и это опоздание стоило жизни многим тысячам человек. Его можно было бы заключить намного раньше, если бы крупные державы уже тогда были готовы осуществить интервенцию. Желаемого эффекта тогда, очевидно, можно было бы добиться гораздо меньшей военной силой. Вмешательство стран НАТО и обход эмбарго на поставки вооружений Соединенными Штатами, которые оказали поддержку хорватам и боснийцам в их противостоянии сербским вооруженным силам, обладавшим большим военным преимуществом, привели, наконец, воюющие стороны за стол переговоров, но того же самого эффекта можно было бы добиться намного раньше, прояви Запад тогда больше решительности.


Уже первая фаза балканских войн показала, что сегодня классическое определение государственного суверенитета и запрет на вмешательство извне во внутренние дела не могут скрыть от международной общественности плохое обращение правительства со своими собственными народами и страдания людей в ходе войн и этнических чисток. Дейтонское соглашение не было результатом дипломатии ООН, оно стало результатом проведенного под руководством Соединенных Штатов переговорного марафона, опиравшегося на предварительную работу контактной группы, в которую входили США, Россия, Германия, Франция, Великобритания и Италия.

Косово


К несчастью, в соглашении не была учтена проблема Косово, которая уже в 1995 году достигла опасного накала, поскольку систематические притеснения албанцев со стороны сербов начались еще шестью годами раньше. Многолетнее дипломатическое давление, международные конференции и угрозы не помешали Милошевичу проводить политику, приведшую, в конечном счете, к систематическим этническим чисткам – вплоть до геноцида. Несмотря на то, что Совет Безопасности ООН принял очень четкие указания относительно того, что сербы должны делать в регионе, и сформулировал соответствующие критерии, это никак не подействовало на сербское правительство, которое полагало, что угроза военного вмешательства со стороны НАТО останется чистой риторикой, положившись при этом на обязательство российского правительства ничего не предпринимать против воли Белграда.


Когда этнические чистки стали еще более жесткими и потоки беженцев создали угрозу стабильности других государств региона, НАТО, наконец, решилась на военные действия без формального мандата Совета Безопасности, против которого проголосовали Россия и Китай. Тем не менее, Атлантический альянс осуществил вмешательство, исходя из других норм действующего международного права, выполнять которые Югославия обязалась, вступив в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и подписав Конвенцию о недопущении геноцида.

Действия НАТО стали решающим моментом, вынудившим Милошевича пойти на уступки, хотя другие факторы – особенно то, что он лишился поддержки России, – также, несомненно, способствовали этому. Вопрос легитимности оставался, однако, спорным. Косовская война не только положила конец этническим чисткам, но и привела к “смене режима”. Демократическая революция свергла сербского диктатора, который, в конце концов, предстал перед Гаагским трибуналом. Хотя интервенция НАТО привела к результату, который в соответствии с критериями любой культуры и универсальными нормами прав человека следует оценивать положительно, ей не хватало легитимности по правилам ООН. В международном сообществе растет убеждение, что классический принцип невмешательства во внутренние дела должен быть пересмотрен, что необходимо разрешить международное вмешательство, если речь идет о грубых нарушениях прав человека. Тем самым встает задача совместными усилиями воплотить это убеждение в новые нормы.


Если же целью станет “смена режима”, и этой целью можно будет оправдывать военные акции одного государства против другого, то это приведет, вероятнее всего, к глобальной анархии, поскольку при возникновении любых конфликтов интересов этой целью можно будет легко обосновать военное вмешательство. Раз уж гуманитарная интервенция должна стать легитимным инструментом политики, то для этого мировому сообществу сначала необходимо изменить соответствующие правила и критерии, чтобы этот инструмент применялся в результате процедуры, с помощью которой ООН легитимировала бы интервенцию.


Сохранение мира


Когда на Балканах вспыхнул межэтнический конфликт, его масштаб и степень ожесточения были усилены исторически сложившимся “лоскутным” расселением различных этнических групп. Лишь несколько крупных регионов были здесь этнически гомогенными. Дейтонское соглашение было довольно противоречивым, поскольку оно, с одной стороны, признавало статус-кво территориальных границ, возникших в результате предыдущих войн, а с другой - сохраняло принцип восстановления и защиты многоэтнического характера Боснии-Герцеговины. После того как войны обострили взаимную ненависть, вражду и стремление к мести, многонациональный характер различных районов Балкан обусловил необходимость длительного военного присутствия, призванного сдержать насилие, разоружить конфликтующие стороны, развести их и предотвратить новые вспышки насилия.


Без присутствия миротворческих вооруженных сил не было бы никакой надежды на решение сложной задачи восстановления гражданского общества и демократических структур снизу вверх (а также сверху вниз). Ситуация по сей день такова, что вывод этих вооруженных сил привел бы к самым негативным последствиям, и новая вспышка насилия была бы практически неизбежна.


Поэтому мировое сообщество, в авангарде которого в данном случае идут НАТО и ЕС, взяло на себя обязательство обеспечить длительное военное присутствие, под защитой которого могла бы развиваться не только демократия, но и система мирного сотрудничества между политическими образованиями региона. Период, о котором здесь идет речь, охватывает, очевидно, не несколько лет, а целое поколение, то есть лет 20-30. Влияние этого присутствия выходит далеко за рамки места дислокации миротворцев, поскольку в случае дестабилизации одной части региона страдать будет весь регион. При этом дестабилизация будет оказывать воздействие даже на те государства-члены НАТО и Европейского Союза, которые расположены в регионе или в непосредственной близости от него.


Вооруженные силы будут играть в XXI веке новую важную роль, обеспечивая необходимый фон для прекращения межэтнических конфликтов и восстановления гражданского общества, демократии и мирного сосуществования различных сообществ. Иногда утверждают, что вооруженные силы не должны брать на себя полицейских функций. Отчасти это верно. Функции настоящей полиции лучше всего выполняют люди, получившие соответствующую подготовку. Поэтому на Балканах уже действует большое международное подразделение полиции.


Но лишь присутствие вооруженных миротворческих сил дает возможность восстановить порядок. Эти военные силы создают, так сказать, “крышу” стабильности, под которой полиция может способствовать восстановлению нормальной системы правопорядка.


Кроме того, учитывая склонность населения к насилию и наличие у различных групп населения значительного количества спрятанного и нелегального оружия, надо признать, что лишь специально обученные военные могут эффективно сдерживать и гасить вспышки насилия. Только по достижении достаточного прогресса на пути к восстановлению демократии и мирного сотрудничества между сообществами задачи в сфере поддержания порядка могут быть полностью возложены на местные органы полиции.

Пакт стабильности


По окончании “холодной войны” обострились различия между странами Центральной и Восточной Европы, с одной стороны, и Балканами, с другой. В то время как страны Центральной и Восточной Европы энергично и достаточно успешно осуществляли переход к демократии и рыночной экономике, имея перед глазами перспективу вступления в Европейский Союз и НАТО, игравшую роль дополнительного катализатора и награды, Балканы в 90-е годы увязли в трясине нескончаемого насилия и разрухи. Этническая чистка Косово, приведшая в конечном итоге к военной интервенции НАТО, явилась следующей ступенью эскалации насилия.


Когда кризис достиг своей кульминации, германское Федеральное министерство иностранных дел разработало план выхода из порочного круга насилия, предложив его ряду стран и международных организаций. В июне 1999-го года он был принят в Кельне под названием “Пакт стабильности для Юго-Восточной Европы”. Министр иностранных дел Германии Йошка Фишер так определил главную цель Пакта на встрече со своими коллегами: “Прежняя политика сообщества государств по отношению к бывшей Югославии имела два очень серьезных недостатка: она занималась следствиями, а не причинами конфликтов, и она пыталась решать проблемы региона по отдельности и отдельно от проблем остальной Европы” (5).


Этот план был принят и поддержан 38 странами, в том числе Европейским Союзом, Соединенными Штатами, Россией, Японией и государствами региона, а также 15 международными организациями, включая Всемирный банк, Международный валютный фонд, НАТО и ОБСЕ. Основу плана составляли “Региональный стол Юго-Восточной Европы” и три “рабочих стола”, призванных координировать и поддерживать реализацию проектов:

- рабочий стол по вопросам демократизации и правам человека, в круг задач которого входят, в частности, проекты по восстановлению взаимного уважения и сотрудничества между этническими общностями, по подготовке госслужащих и политиков, по оказанию поддержки в деле разработки законодательства, развития неправительственных организаций и по сотрудничеству с парламентами других стран;

- рабочий стол по вопросам восстановления экономики, развития и сотрудничества, включая проекты по стимулированию приватизации, предпринимательства, инвестиционной деятельности и экономического сотрудничества между странами региона, либерализации торговли, а также проекты по развитию региональной инфраструктуры;

- рабочий стол по вопросам безопасности, включая правоохранительную систему и систему министерства внутренних дел (полиция, борьба с коррупцией, международной преступностью и т.д.), и вопросам обороны и военного строительства (таким, например, как демократический контроль над вооруженными силами, разоружение и контроль над вооружениями, а также меры по предупреждению конфликтов).


ЕС, назначающий по согласованию с другими партнерами координатора, и все другие партнеры по Пакту курируют проекты, осуществляемые в рамках плана, причем некоторые из них имеют довольно большой объем. Один лишь Европейский Союз выделяет для региона более миллиарда евро в год. Кроме того, он реализует обширную программу разнообразных двусторонних связей со странами региона с целью их более тесного ассоциирования с Союзом, которое мождет осуществляться самыми различными способами. Хотя имеется немало проблем бюрократического характера, есть недостатки в плане координации между разными программами и готовности к сотрудничеству со стороны местных и региональных администраций, новые подходы оказывают большое влияние на ситуацию, причем по разным причинам.


Положительное влияние


Во-первых, Пакт стабильности затрагивает источники этнического конфликта на уровне общества, откуда они вытекают, и создает структуры сотрудничества гражданского общества.


Во-вторых, подходы Пакта являются в значительной мере общерегиональными, или они стимулируют трансграничную деятельность и тем самым зачастую - межэтническое сотрудничество.


В-третьих, Пакт вводит строгую систему условий, в которой любая помощь зависит от соблюдения критериев и соответствующего отношения к меньшинствам.


В-четвертых, ориентация на вступление в Европейский Союз стимулирует проведение реформ. Первый Координатор Пакта Бодо Хомбах сказал: “Надо, чтобы этот маяк постоянно горел” (6). Словения вступит в Евросоюз в 2004 году, Болгария и Румыния являются кандидатами следующей волны. На саммите ЕС в июне 2003 года в Фессалониках другим государствам Западных Балкан вновь была предложена “перспектива будущего членства”, хотя и без указания точных сроков. Кроме того, членство в НАТО, предложенное разным государствам региона на саммите НАТО в Праге в 2002 году, оказало аналогичное положительное воздействие на внутренние процессы в этих странах. И Европейский Союз, и Атлантический альянс являют собой модели взаимоотношений между государствами, которые в прошлом воевали друг с другом, но, сумев преодолеть это прошлое, построили теперь прочную и надежную систему мирных взаимоотношений.


В-пятых, ряд стран и международных организаций, особенно ЕС и его члены, готовы предоставить значительные финансовые и административные ресурсы для поддержки процесса реформ.


Наконец, многие страны, прежде всего члены НАТО и Европейского Союза, готовы в течение длительного периода посылать свои вооруженные силы в регион, что позволяет крепить процесс трансформации и защищать его от разрушительного влияния этнических конфликтов.


Несмотря на особые обстоятельства Балкан, их опыт позволяет извлечь несколько уроков, которые могут быть важными для разрешения этнических конфликтов в других частях мира:

• Во-первых, мировое сообщество должно убедительно демонстрировать свою военную мощь уже на ранней стадии любого конфликта, чтобы сдержать этническое насилие или же остановить его посредством интервенции, прежде чем начнется кровавый порочный круг насилия и взаимной мести.
  
• Во-вторых, стратегия пресечения этнических конфликтов должна иметь две параллельных линии: снизу вверх, начиная с корней, когда создаются структуры сотрудничества гражданского общества; и сверху вниз, когда внешние силы оказывают воздействие на политическое руководство, поощряя его за сотрудничество при выполнении определенных строгих критериев.
  
• В-третьих, в течение всего процесса в регионе должны присутствовать внушающие уважение международные вооруженные силы, способные и готовые к действиям. Срок их присутствия должен быть достаточно длительным, чтобы они могли пресекать новые вспышки насилия и способствовать построению местных структур, способных надежно обеспечить прочный мир.
  

Данная статья получила спонсорскую поддержку от Фонда им.Фрица Тиссена.


Примечания:

1 Ср. D.Hamburg, Ethnische Konflikte. Ursachen, Eskalation und präventive Vermittlung [Д.Хамбург. Этнические конфликты. Причины, эскалация и превентивное посредничество], in: Europa-Archiv, 4/1993, с. 117.

2 О предыстории и возникновении конфликта ср. A.Volle, W.Wagner (Hrsg.), Der Krieg auf dem Balkan. Die Hilflosigkeit der Staatenwelt. Beiträge und Dokumente aus dem Europa-Archiv [А.Фолле, В.Вагнер (изд.). Война на Балканах. Беспомощность мирового сообщества государств. Статьи и документы из Европейского архива], Bonn 1994.

3 Ср. выдержки из: A.Volle, W.Weidenfeld (Hrsg.), Der Balkan zwischen Krise und Stabilitдt. Beiträge und Dokumente aus Internationaler Politik [А.Фолле, В. Вайденфельд (изд.). Балканы между кризисом и стабильностью.], Bielefeld 2002; здесь – с. 98.

4 Ср. Unfinished Reace. Report of the International Commission on the Balkans, Aspen Institute Berlin, Carnegie Endowment for International Peace, p. 74.

5 Ср. Речь Министра иностранных дел Германии Йошки Фишера 10 июня 1999 года о Пакте стабильности для Юго-Восточной Европы на Конференции министров иностранных дел стран ЕС в Кельне, IP 8/1999, с. 130, здесь – с. 131.

6 Бодо Хомбах, 26 октября 2001 года, .


Дитер Рулофф,

профессор международных отношений Цюрихского университета,

Михаэль Цемерин,

ассистент Института политологии Цюрихского университета


Преждевременный финальный аккорд

Межгосударственные войны не отжили свое


Каждая новая война дает ученым основание обратиться к книгам. В связи с актуальным поводом вновь напрашивается вопрос о том, как оценивать войну в Персидском заливе с точки зрения исследования причин военных конфликтов? Сначала - предварительное замечание, которое после всех военных репортажей последних месяцев кажется почти что дерзким: войны, к счастью, являются относительно редким событием. Ученые выяснили, что две трети всех нетрадиционных межгосударственных взаимодействий имеют характер кооперации и лишь одна треть – конфликтов. Последние попадают в средства массовой информации (“bad news is good news”).


Опять же лишь малая толика конфликтов перерастает в серьезные кризисы, из коих, в свою очередь, лишь около 10% заканчиваются войнами. Человечество, по всей видимости, научилось улаживать подавляющую часть своих конфликтов мирным путем. Если, тем не менее, дело доходит до войны, то, видимо, были допущены некоторые ошибки. Мотивы участвующих в конфликте сторон в большинстве случаев устанавливаются быстро: в последнем случае - война в Персидском заливе - это была упреждающая акция Соединенных Штатов Америки в духе нацеленной на предотвращение угроз политики безопасности. Но была ли для этого необходима война? При поисках причин и оснований ссылка на мотивы в целом мало что проясняет. Необходимо копать глубже.


Этим с давних пор занимается наука. Широкомасштабные, количественно-сравнительные исследования, скажем проект Correlates-of-War (COW) в Мичиганском университете в Энн Эрборе (1), проводятся с 60-х годов. Надежды на то, что с помощью тщательной корреляции соответствующих переменных величин удастся быстро просеять из данных признаки, которые предрасполагают государства к войне, не оправдались. Диктатуры, подобные той, что создал Саддам Хусейн, видимо, сами по себе не воинственны; демократии, такие как США, сами по себе не миролюбивы. Лишь один вывод кажется относительно стабильным и даже подобием социологического “закона”: демократии не воюют с другими демократиями.


Словом, те в Европе, кто, возможно, испытывает страх перед американской военной мощью, могут успокоиться: в обхождении со своими союзниками США и в будущем будут использовать лишь те мягкие формы убеждения, которые Джозеф С. Най, гарвардский политолог и заместитель Министра обороны в первом правительстве Билла Клинтона назвал “мягкой силой”(2). Однако тезис о мире между демократиями обязан тем, что сохраняет законную силу, не симпатиям демократических стран по отношению к друг другу – накануне войны в Ираке они подверглись жесткой проверке на прочность – а тесному переплетению экономик, общему долговременному членству в международных организациях и верности военным союзам.


Одно- или многополярный?


Фактическое превосходство “одинокой сверхдержавы” (С.Хантингтон) в силах и ее склонность к односторонним действиям (3) вызвала, как известно, в канун иракской войны яростную дискуссию в международной политике о том, должен ли миропорядок быть односторонним или многосторонним, как будто это можно так запросто решить. Франция, Германия и Россия решительно выступают за многополярный миропорядок как противовес американскому превосходству в силах.


Политики, такие как Премьер-министр Великобритании Тони Блэр, считают этот путь неверным. В речи перед американским Конгрессом 17 июня 2003 года (4) он подчеркнул, что “в международной политике нет более опасной теории, чем теория о том, что силу Соединенных Штатов Америки необходимо сбалансировать с другими конкурирующими силами; другими полюсами, вокруг которых группируются государства”. Фактически, хотим мы того или нет, мир является сегодня однополярным. И американское правительство верит в мощь “однополярного порыва” (Ч.Краутхаммер), который даровал ему окончание “холодной войны”.


Но какой миропорядок более мирный? Наука показала, что это не так уж сильно зависит от полярной структуры, т.е. количества группировок государств, сколько от распределения силы в международной системе. Многополярные системы с децентрализованным распределением силы (как в канун второй мировой войны) в высшей степени предрасположены к ее применению; биполярные системы с большой концентрацией силы, напротив, стабильны. Примером тому является “долгий мир” (Дж.Льюис Гаддис) в условиях биполярного мироустройства времен “холодной войны”. Однако никто не желает возврата тягостного равновесия страха, даже если пророки, подобные Джону Й. Мерсхаймеру (5), полагают, что нужно утверждать противоположное. Однополярные системы с большой концентрацией силы (“power preponderance”) демонстрируют, согласно результатам исследований, наименьшую вероятность войны, поскольку военные конфликты господствующей державы с потенциальными “задиралами” обошлись бы слишком дорого, поэтому их избегают.


Соединенные Штаты приложили много усилий к тому, чтобы убедить Саддама Хусейна именно в этой логике. Безуспешно. Если мы хотим объяснить войну в Ираке, которая, согласно теории “power preponderance”, не должна была случиться, необходимо опуститься до уровня, на котором принимаются решения. Здесь есть всего два направления. В рамках первого анализируется логика решений взяться за оружие. На самом деле США и Ирак зашли в войне нервов в начале года в дипломатический тупик, который практически исключал отступление, позволявшее сохранить лицо. Доминантной стратегией стала бескомпромиссность.


В рамках второго концентрируются на недостатках в процессах принятия решений. Здесь имеется множество доказательств того, что качество страдает как раз при принятии решений во время кризисов. Причина кроется в психологических групповых процессах (“groupthink”), следствием которых являются недостаток информации, скатывание к стереотипам, образам врага, навязчивым идеям и многому другому, что, в конечном счете, приводит к плохим решениям (6). Признаки “groupthink” есть у обеих сторон: у Президента Джорджа Буша в группе неоконсервативных горячих голов, требовавших с 1991 года сменить режим в Ираке; у Хусейна – в клике придворных, которые рассказывали внушавшему им страх шефу именно то, что он хотел услышать.


Война как продолжение политики


Военная стратегия в Ираке даст военным историкам материал для дискуссии на многие годы вперед. Те, кто считают, что превосходство в воздухе (“air power”) является важным, но не решающим исход войны условием, усматривают в ней подтверждение своей правоты. Объявленная “шоковая терапия” (“shock and awe”), то есть использование силы и насилия самым жестким образом, как пропагандируют создатели этой доктрины (7), к счастью, во избежание неприемлемого побочного ущерба не претворялась в жизнь; с этим никогда бы не согласилась также общественность. Примененные “умные” высокоточные боеприпасы по большей части оправдали связанные с ними ожидания, но они могли быть, конечно, эффективными настолько, насколько это позволяла ситуация с разведданными, использованными для их программирования (а эти разведданные были отчасти весьма скудными). Поначалу больше всего в точность американского оружия верило, пожалуй, иракское население. Даже при сильной бомбардировке оно продолжало заниматься повседневными делами, полагая, что на мушке американцев находится только иракский режим, и только он и будет поражен – ложное предположение, как вскоре выяснилось.


Войны без жертв не бывает, но их можно занизить или умолчать о них. Вторая война в Персидском заливе (Ирак-Кувейт) была представлена изумленной публике в записи на видео как применение с ходу высокоточного оружия с дистанционным управлением, при котором не было героев и не было (видимых) жертв - первый случай постгероического ведения войны, которого в середине 90-х годов требовал среди прочих Эдвард Луттвак (8) “Minimal casualties, partial results, and patience. Every war need not be a heroic national crusade”.


Война в Ираке была иного рода и должна была быть таковой, поскольку, памятуя о событиях 11 сентября 2001 года, она, как часть борьбы против терроризма, уже на уровне эмоций относилась к другой категории. (Американский президент и его правительство совершенно простодушно вели речь о “крестовом походе”, пока им не стало ясно, что в мусульманской части мира это понятие имеет совершенно другое значение). Были жертвы, в том числе и среди американцев, хотя количество жертв войны со всех сторон в сравнении с другими войнами и с учетом задействованного потенциала разрушения кажется сравнительно небольшим (что ни в коем случае не является стремлением приуменьшить каким-либо образом личные страдания каждой отдельно взятой жертвы войны и ее семьи). Были герои-мужчины и героические женщины, как солдат Джессика Линч, освобождение которой также вовсю расписывалось американской прессой как подвиг, пока не выяснилось обратное. Гражданскую инфраструктуру Ирака большей частью пощадили, и в общем и целом она продолжала действовать (если действовала до войны), чтобы потом оказаться разрушенной в результате грабежей.


Исход войны решили относительно немногочисленные, но быстро наступавшие мобильные соединения - концепция, которая полностью противоречила так называемой “доктрине Пауэлла” о подавляющем и диспропорциональном применении силы, и будучи уроком второй войны в Персидском заливе, находилась в сущности в фаворе у военного руководства США. Вместо применения этой доктрины Министр обороны Дональд Рамсфельд преодолел сопротивление своих генералов и сомнения бывшего начальника Генерального штаба Колина Пауэлла и двинул в наступление на Багдад примерно половину сил от того количества, которое использовалось во второй войне в Персидском заливе. Успех подтвердил поначалу его правоту, однако победа в значительной мере зависела от фортуны, если принять во внимание растянутые коммуникации, которые и при слабом иракском сопротивлении привели к временной приостановке войны.


Но потом стал реальностью тот самый сценарий “катастрофического успеха”, которого, собственно говоря, и хотели избежать: вместо капитуляции противника в обычном порядке, как во время второй войны в Персидском заливе, произошел неконтролируемый развал иракского государства, и в финале наступил тотальный хаос. Использование небольших по численности соединений оказалось впоследствии капитальной ошибкой. На это очень ясно жалуются в своих докладных записках американские военные, но “добро” от верхушки Министерства обороны на их публикацию еще не получено, что затрагивает уже другой аспект этой последней на сегодняшний день войны Соединенных Штатов, а именно доминирование политического руководства.


Политика превыше военных


Уже во время войны в Косово в 1999 году военную стратегию, вплоть до тактических решений, диктовала политика. Еще хорошо памятны жалобы тогдашнего главнокомандующего Уэсли Кларка на то, что он сражается одной рукой “with one hand tied behind my back” (ввиду отказа тогдашнего Президента Билла Клинтона позволить генералу действительно распорядиться привлеченными в качестве угрозы боевыми вертолетами “Апач”). Война – это последний довод и “не что иное, как продолжение политики другими средствами”, подчеркивал еще Карл фон Клаузевиц (9).


Итак, по меньшей мере в этом отношении политическая философия может быть довольна войной в Ираке: решение о ней было принято политиками, и они уже управляли ей вплоть до тактических вопросов. Обе войны – в Косово в 1999 году и в Ираке в 2003 году – также ясно показывают проблемы, возникающие тогда, когда политика интенсивно вмешивается в детали ведения войны, - тема, к которой обращается Кларк на примере Боснии и Косово в своей последней книге (10). Вести войну с политическим руководством, обладающим более длинным рычагом, трудно, с 19-ю правительствами, как в НАТО, - это вовсе акробатический трюк. Тем не менее, учитывая косовский опыт, Кларк высказывается за взаимодействие с союзниками. И логично то, что генерал обратил между тем метафору о войне одной рукой против правительства Буша: “Because the Bush administration has thus far refused to engage our allies through NATO, we are fighting the war on terrorism with one hand tied behind our back” (11).


Риски гражданской войны


Предварительный вывод заключается, видимо, в следующем: США продемонстрировали, что они могут быстро проводить и выигрывать большие войны, по убеждению нынешнего Министра обороны, даже две войны одновременно. Важнейший вопрос, однако, в том, во скольких “протекторатах” одновременно Соединенные Штаты могут проводить замирение и восстановление, на какие затраты они согласны, и какие уступки они готовы были бы сделать союзникам, чтобы взять последних в свою лодку. Даже если поиски Усамы бен Ладена продолжаются, Афганистан, похоже, не является больше для США приоритетом. Известно, что в начале 2003 года в проекте бюджета “забыли” статью об оказании гуманитарной помощи; американский Конгресс был вынужден наскрести 300 миллионов долларов по другим статьям. В Ираке же США как бы обречены на присутствие. Даже если бы им удалось шаг за шагом передавать умиротворенные области под контроль союзных войск, как в Южном Ираке польским соединениям, за ними останутся полицейские задачи в тех трудных и опасных областях, где ежедневно происходят опасные инциденты.


Бремя оккупации и умиротворения побежденного в войне Ирака было явно сильно недооценено, хотя об этом можно было бы знать и получше. Весь опыт говорил о том, что Ирак следовало относить к государствам, наиболее подверженным сценариям гражданской войны. Причина этого заключается не в постоянно и охотно подчеркиваемых межэтнических противоречиях между суннитами, шиитами и курдами, а в экономических факторах. В государствах, экономика которых находится в упадке и которые сильно зависят от экспорта полезных ископаемых (это все критерии, которые действительны по отношению к Ираку), обнаруживается тревожный риск гражданской войны (12). При этом, с точки зрения статистики, бóльшую роль играет, пожалуй, жадность, чем нужда (13).

Риск гражданской войны усиливается, если в недавнем прошлом дело доходило до столкновений, что, как известно, имело место в Ираке после второй войны в Персидском заливе. Между тем американское правительство, похоже, извлекло свои уроки. То есть, несмотря на всю риторику, оно отнюдь не ощущает склонности к открытию новых театров боевых действий в “войне против терроризма”, как все еще называют операцию, даже если критики, такие как эксперт правительства Рональда Рейгана по Африке Честер А. Крокер, требуют активизации усилий США в так называемых “несостоявшихся государствах” (14). В этой связи сразу приходят на ум те три правила интервенций во время гражданских войн, которые установил английский историк сэр Майкл Ховард: “First, do not. Second, if you do, pick a side. Third, pick the side that will win and make sure that it does”. Как показывает очень осторожная тактика в случае с Либерией, США придерживаются в настоящее время прежде всего правила №1.


Будущее войны


Важнейшим научным вопросом является, пожалуй, вопрос о будущем войны. В этом плане война в Ираке огорошила ту часть ученых, которые считают межгосударственные войны отжившими свое и фокусируют внимание на так называемых “новых” (внутригосударственных) войнах. Уже в начале 90-х годов израильский военный историк Мартин ван Крефельд(15) предсказывал миру новую форму войны. Эта новая война называется Сомали, Ангола, Курдистан, Ливан, Шри-Ланка, а также Рио-де-Жанейро. Обычная межгосударственная война выходит из употребления. Вторая война в Персидском заливе в 1991 году еще объявлялась анахронизмом.


Потом был распад Югославии с эскалацией гражданской войны в подлинную оргию насилия - наполовину старая, наполовину новая война: в многолетней борьбе между Сербией и Хорватией друг против друга выступали еще большие вооруженные армии, которые вели в Восточной Славонии ожесточенную позиционную войну. В этнически гетерогенной Боснии и Герцеговине многие годы свирепствовала гражданская война с самыми ужасными злодеяниями, развязанная путем вмешательства Сербии и Хорватии после того, как УНПРОФОР показала свою несостоятельность (а именно в защитной зоне в Сребренице). Покончить с ней удалось только путем использования военно-воздушных сил НАТО. В 1999 году НАТО впервые в своей истории вела большую обычную войну, а именно против остаточной Югославии Слободана Милошевича. Эта война тут же была объявлена, “новой” войной и моделью гуманитарной интервенции - несколько поспешный вывод, как мы сейчас знаем. Эти войны, и прежде всего последующие войны в Афганистане и Ираке, показывают по меньшей мере одно: межгосударственные войны не отжили свое.


Внутригосударственные войны происходят чаще, но так было также и в XIX столетии. Распад государства – одна из причин актуальных войн на Балканах, на Кавказе и в Африке – также не является новым феноменом. Тем не менее войны между государствами происходили в XX столетии в целом реже. Это связано со структурными изменениями в международной политике. Для обоснования лучше всего подходит, пожалуй, аргумент о комплексной взаимозависимости, который уже в 70-е годы выдвинули и вновь подтвердили (16) американские политологи Роберт О. Кеохане и Джозеф С. Най: сообщество государств сегодня так переплетено, что это делает войну бессмысленным выстрелом в собственную ногу.


Переплетенность не предотвращает конфликты, но созданные институты действуют как ограждения при мирном урегулировании этих конфликтов. Это предвидел без малого двести лет тому назад Иммануил Кант в своем трактате “К вечному миру”: “Дух торговли, который рано или поздно овладевает каждым народом, - вот что не может существовать рядом с войной. Так как из всех сил (средств), подчиненных государственной власти, сила денег является, пожалуй, наиболее надежной, государства вынуждены (конечно, не по моральным побуждениям) содействовать благородному миру, и где бы в мире не возникала угроза войны, отвращать ее путем посредничества” (17).


Однако достаточно серьезным изъяном этого нового мира является тот факт, что сдерживающий войну глобальный рынок хотя и охватывает всю планету, но не распределяется повсюду равномерно. Он включает в свою орбиту всего лишь около 20% человечества, конкретно промышленно развитые страны, которые сидят за одним столом в ОЭСР. В остальной части мира политика следует в значительное мере правилам политического реализма в том виде, в котором описал их добрых 50 лет тому назад Ханс Моргентау (18), а именно как борьбу за власть внутри и между государствами. Это кое-что говорит о состоянии этой части мира.


Это позволяет также сделать прогноз: в некоторых случаях борьба за власть как внутри государств, так и между государствами будет эскалироваться в открытую войну. Более того, ввиду кончины географии, последовавшей из-за превращения мира в одну глобальную деревню, цивилизованный мир вряд ли может себе больше позволить просто наблюдать за этим.


Примечания

1 Daniel S. Geller and J. David Singer, Nations at War. A Scientific Study of International Conflict, Cambridge 1998.

2 Joseph S. Nye. Das dreidimensionale Schachbrett. Über amerikanische Macht im Zeitalter der Informationsrevolution, in: Neue Zürcher Zeitung (NZZ), 10.3.2003, S. 25. [Дж.Най. Шахматная доска с тремя измерениями. Об американской силе в эпоху информационной революции. В: “Нойе цюрхер цайтунг”, 10.3.2003, стр. 25]

3 Dieter Ruloff, Die Neigung der USA zum Alleingang. Spielräume und Grenzen des amerikanischen Unilateralismus, in: NZZ, 9./10.3.2002, S. 87. [Д.Рулофф. Склонность США к односторонним действиям. Пространства для маневра и границы американской односторонности. В: НЦЦ, 9/10.3.2002, стр.87]

4 Ср. веб-сайт Посольства Великобритании в Берлине: