Теме, в которой глобализация и фрагментирование обществ выступают как две стороны сложного процесса, характерного для целого ряда стран в прошедшее десятилетие
| Вид материала | Документы |
- Учебно-методический комплекс по дисциплине: «Элементоорганическая химия» для студентов, 602.47kb.
- Реферат на тему: Этика делового общения, 235kb.
- Вопросы к экзамену по синтаксису сложного предложения Сложное предложение как единица, 29.6kb.
- А. В. Ряховский Директор гоу спо «Чашинский государственный аграрно-технологический, 67.83kb.
- 1. организация процесса исследования систем управления, 247.88kb.
- Глобализации стала очень популярной. Однако, несмотря на обилие публикаций, работ, 355.81kb.
- Доклад внастоящее время индустрия туризма является одной из наиболее динамично развивающихся, 88.22kb.
- Модернизация и глобализация, 164.54kb.
- Новое тысячелетие, новый век, новое время, новая история… Что же прошедшее столетие, 171kb.
- Воробьева Валентина Константиновна курс лекций, 476.31kb.
de/en/news/items/030718.htm>. 5 John J. Mearsheimer, Why We Will Soon Miss the Cold War, in: The Atlantic Monthly, 1990, №2, P. 35-50. 6 Ср. Irving L. Janis, Groupthink. Psychological Studies of Policy Decisions and Fiascoes, Boston 1982 (второе издание). 7 Harlan Ullmann and James P. Wade, Shock and Awe. Achieving Rapid Dominance, Washington 1996. 8 Edward N. Luttwak, Toward Post-Heroic Warfare, in: Foreign Affairs (FA), Jg. 74, 1995, № 3, P. 109-122 (цитата из краткого изложения на стр. 11). 9 Carl von Clausewitz, Vom Kriege, Bonn 1966 [Карл фон Клаузевиц. О войне. Бонн, 1966 (первое издание Берлин 1832-34, стр. 888] 10 Wesley K. Clark, Waging Modern War. Bosnia, Kosovo, and the Future of Combat, New York 2001. 11 Ср. тот же автор An Army of One? In the war on terrorism, alliances are not an obstacle to victory. They’re the key to it, in: Washington Monthly, September 2002 12 Paul Collier, et.al., Breaking the Conflict Trap. Civil War and Development Policy, Washington, Oxford and New York 2003. 13 Mats Berdal and David Malone (изд.), Greed&Grievance. Economic Agendas in Civil Wars, Boulder and London 2000; Paul Collier and Nicholas Sambanis, Understanding Civil War: A New Agenda, in: The Journal of Conflict Resolution, Jg. 46, 2002, Nr. 1, P. 3-12. 14 Chester A. Crocker, Engaging Failing States, in: FA, Jg. 82, 2003, Nr. 5, P. 32-44. 15 Martin L. van Crefeld, The Transformation of War, New York 1991. 16 Ср. Joseph S. Nye, Power and Interdependence in the Information Age, in: FA, Jg. 77. 1998 №5, P. 81-94. 17 Ср. Immanuel Kant, Zum Ewigen Frieden, SV-Schriftenreihe zur Förderung der Wissenschaft, Basel 1958/4, S. 29. [Иммануил Кант. О вечном мире. Подборка трудов Швейцарского союза содействия науке, Базель, 1958/4, стр. 29] 18 Hans J. Morgenthau, Politics Among Nations. The Struggle for Power and Peace, New York 1958 (5-ое изд., 1978). Александр Рар, Руководитель Рабочей секции им. Кербера по России и СНГ Научно-исследовательского института Германского общества внешней политики, Берлин Борьба за власть в России Владимир Путин вышел победителем из аферы с “ЮКОСом”. Удар, нанесенный ведущему олигарху России Михаилу Ходорковскому, позволил российскому Президенту набрать внутриполитических очков. За рубежом его теперь воспринимают как человека дела. Кроме Ходорковского Путин избавился также от руководителя своей Администрации Александра Волошина, до сих пор игравшего роль связующего звена между старым режимом Ельцина и командой Путина. Уход Волошина символизирует окончание эры Ельцина. Второй выборный срок Путина может пойти по двум сценариям. В том, что Путин будет переизбран в марте 2004 года, сомнений нет. Возможно, отстранение от власти олигархов, несущих основную ответственность за коррупцию, преступность, отсутствие среднего класса и неоднократно препятствовавших зарубежным инвестициям в России, придаст новую динамику реформам и в среднесрочном плане укрепит законность. Именно это хотел продемонстрировать Путин арестом Ходорковского, которого Кремль теперь представляет как главного мафиози. В своих комментариях Путин дал понять, что Кремль в будущем намерен соблюдать социальную справедливость: небольшие нарушения, допущенные в ходе приватизации, преследоваться не будут, крупные же преступления, включая убийства, будут сурово наказаны. Или же Путин водит Запад за нос, выстраивая на самом деле с помощью секретных служб новую авторитарную систему, в которой сохранится рыночная экономика, но будет ликвидирована демократия? При этом в качестве доказательства указывают на избирательность мер правоохранительных органов против “хорошего” олигарха Ходорковского, который не выводил свои деньги за границу, но, пройдя процесс “очищения”, стал превращаться в образцового крупного предпринимателя. Как соотносится арест Ходорковского с намерением России вступить в ВТО и открыть рынок для западных инвесторов? Какова реальная позиция Путина по этому вопросу? В начале текущего года он предложил государственному нефтяному концерну Китая участвовать в приватизации российской фирмы “Славнефть”. Но его продажа снова была проведена как сделка среди “своих” олигархов, без иностранного участия. Затем Путин поддержал идею создания российско-украинско-германского газового консорциума. И снова сделка развалилась – из-за страха олигархов перед зарубежными конкурентами. Незадолго до ареста Ходорковского Путин лично поддержал приобретение нефтяной фирмы “ТНК” концерном “Бритиш Петролеум”, подтвердив в беседе с представителями американских нефтяных транснациональных концернов свое принципиальное согласие на слияние “ЭкссонМобил” с “ЮКОСом”. После ареста Ходорковского Путин сразу же встретился с западными бизнесменами, чтобы убедить их в необратимости своего курса реформ. Новый глава Администрации Президента пожурил прокуратуру за применение грубых методов в отношении “ЮКОСа”. Контролирует ли Путин ситуацию в России или же в Кремле правят другие силы? В случае с Ходорковским оценки высказываются разные. Критики видят в кремлевской атаке политическую подоплеку. Ходорковский, мол, попал в немилость Кремля, потому что публично критиковал авторитарную систему Путина, начал финансировать либеральные партии, размышлял вслух о послепутинской эре, стал расшатывать государственную монополию на нефтепроводы. В кругах, близких к Кремлю, говорили о том, что Ходорковский и другие лица незадолго до этого признались, что хотели продать зарубежным концернам свои фирмы, практически подаренные им в 90-е годы государством, не намереваясь при этом делиться с государством огромной выручкой. Ходорковский заявил, что головной офис “ЮКОСа” может быть переведен в Техас. Кремль, очевидно, не хотел, чтобы сибирские источники нефти перешли под контроль западных мультинациональных концернов. Как же должен себя вести Запад? В ходе Римского саммита ЕС-Россия обе стороны постарались ограничить ущерб. Германский бизнес, который в своей российской стратегии уже в течение нескольких десятилетий с успехом делает ставку на российские власти, не только воздержался от негативных комментариев, но и, кажется, даже проявил некую скрытую солидарность с атакой на одного из самых видных олигархов. Иначе повел себя англосаксонский бизнес. Он прокладывает себе пути на российский рынок не столько через Кремль, сколько через олигархов. Не случайно крупные российские капиталисты вроде Б.Березовского, Р. Абрамовича или М. Фридмана перевели штаб-квартиры своих фирм в Лондон. Дать однозначную оценку путинской России трудно. Лишь парламентские выборы 7 декабря определят, какое правительство получит Россия – правое или либеральное. Франк Умбах, с 1996 года научный сотрудник Научно-исследовательского института Германского общества внешней политики, Берлин Северная Корея как ядерная держава – что делать? С тех пор как Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР) признала в начале октября 2002 года во время переговоров с Соединенными Штатами, что она осуществляет секретную программу по созданию ядерного оружия на базе урана, ситуация на Корейском полуострове обострилась. Пока мир гадал, обладает ли Северная Корея уже на самом деле ядерным оружием или нет (США, Китай, Япония и МАГАТЭ исходят из наличия у нее от двух до шести боеголовок), Пхеньян от слов перешел к делу. В январе 2003 года Северная Корея, единственная изо всех стран мира, вышла из Договора о нераспространении ядерного оружия, отправила домой инспекторов Международного агентства по атомной энергии и демонтировала все электронные и прочие технические средства слежения на своих известных атомных объектах. В июле и затем в начале октября 2003 года Пхеньян заявил, что уже давно переработал 8 000 ядерных топливных стержней. Таким образом, Корея могла получить достаточно плутония для изготовления нескольких боеголовок. Стратегия ядерного шантажа со стороны Северной Кореи, однако, не нова, в этот атомный покер она играет уже девять лет. За отказ от своих ядерных амбиций руководство Северной Кореи требует установления дипломатических отношений с Вашингтоном, заключения с США пакта о взаимном ненападении и обширной экономической помощи. В распоряжении США и мирового сообщества, которые уже однажды поощрили ядерный шантаж Пхеньяна экономически и – косвенно – политически, ослабив применением разных стандартов глобальный режим контроля над вооружениями, теперь имеется несколько возможностей: нанесение целенаправленных военных ударов, применение экономических санкций или ведение переговоров. Хотя многие наблюдатели после войны в Ираке поспешно ожидали схожих военных акций США против Северной Кореи, вероятность этого невелика, поскольку военный риск слишком высок, и Вашингтону не обойтись при этом без политической поддержки своих партнеров, в частности, Китая. Так, Северная Корея могла бы с помощью своих обычных вооружений, химического и, возможно, биологического оружия в течение нескольких часов или дней уничтожить удаленную не более чем на 40 километров столицу Южной Кореи Сеул, где живет более двенадцати миллионов человек. Секретные службы многих государств полагают также, что у Северной Кореи есть вторая установка по переработке ядерных материалов, расположенная в подземном бункере, местонахождение которого неизвестно США и который нельзя обнаружить с помощью спутников-шпионов. Новые экономические санкции также проблематичны в связи с тяжелыми жизненными условиями в Северной Корее, поскольку они при определенных обстоятельствах могли бы привести к быстрому крушению режима с непредсказуемыми последствиями (неконтролируемые потоки беженцев и т.п.). Так что остается лишь вести переговоры. При этом Соединенные Штаты настаивают на многосторонних переговорах, в то время как Северная Корея до последнего времени требовала исключительно двустороннего диалога с США. Но после начала переговоров “шестерки” (кроме Северной Кореи ее участниками являются Южная Корея, США, Япония, Россия и Китай) Соединенные Штаты по-прежнему настаивают на “полном, поддающемся проверке и бесповоротном” прекращении всей деятельности Северной Кореи в сфере создания ядерного оружия, прежде чем можно будет вести переговоры об экономической и прочей помощи этой стране. В последнее время Государственный департамент США проявляет, правда, больше гибкости в плане устранения недоразумений (в качестве примера можно привести план из десяти пунктов депутата Керта Уэлдона), но эти попытки все еще наталкиваются на сопротивление сторонников жесткой позиции в Пентагоне, которые все еще надеются на смену режима в Пхеньяне. И все-таки новый кризис был вызван не политикой США, а политикой Северной Кореи. Своими секретными действиями по созданию ядерного оружия она нарушила сразу несколько соглашений: Женевское рамочное соглашение 1994 года, декларацию обоих корейских государств об освобождении Корейского полуострова от ядерного оружия (1992 год), а также соглашение МАГАТЭ 1992 года. Ни одна другая страна не нарушала международные соглашения о контроле над вооружениями столь часто и в столь провокационной форме – вплоть до угроз развязывания ядерной войны. На этом фоне представляется сомнительным, в какой мере двусторонний пакт с США о ненападении мог бы действительно стать эффективной гарантией безопасности от превентивных военных ударов со стороны США. Это противоречило бы не только традиционному пониманию безопасности и созданной Ким Ир Сеном идеологии “чучхе”. Создается впечатление, что Пхеньян рассматривает американскую интервенцию в Ираке как модель для Северной Кореи: сначала разоружение, затем смена режима. Так что шансы на результативные переговоры заведомо невелики. К тому же есть сведения о том, что Ким Чен Ир заявил в июне 2001 во внутреннем военном журнале, что такие соглашения и договоры не могут ни реально предотвратить войну, ни гарантировать мир. Но даже при максимальной гибкости США и самом оптимистичном взгляде на переговоры “шестерки” заключение эффективного соглашения о мерах контроля вряд ли реально. Причину этого следует искать не столько в том, что Северная Корея все же не откажется от ядерного оружия, поскольку Пхеньян и после этого будет обладать эффективным (прежде всего, химическим) оружием возмездия, направленным против Сеула. Дело, скорее, в том, что для такого соглашения о мерах контроля будут действовать такие же условия МАГАТЭ, как и для Ирана или других государств, способных создать ядерное оружие. В отличие от 90-х годов Северная Корея должна была бы допустить инспекторов МАГАТЭ не только на заявленные ею объекты, но и во все подозрительные точки, причем без предварительного предупреждения, как это определено в дополнительном протоколе МАГАТЭ. Это было бы необходимо не только из-за недостатка доверия по отношению к Северной Корее, но и потому, что эти требования являются неотъемлемым элементом всемирного режима верификации МАГАТЭ. Менее строгая проверка означала бы наличие двойных стандартов, что противоречит глобальным усилиям по контролю над вооружениями. Таким образом, на переговорах с Пхеньяном (а также с Тегераном) речь идет о будущем всемирного режима контроля над вооружениями – и не меньше. Но даже самые большие оптимисты не могут себе сейчас представить, что Северная Корея согласилась бы на такой инспекционный режим, поскольку ей тогда пришлось бы пустить инспекторов в более чем 10 тысяч подземных бункеров. Из самой закрытой политической системы в мире Северная Корея превратилась бы тогда вдруг в почти полностью прозрачную страну. Но если такое поддающееся проверке соглашение маловероятно, должно тогда ли мировое сообщество смириться с тем, что Северная Корея будет обладать ядерным оружием, как это произошло с Пакистаном и Индией? В любом случае это имело бы существенные последствия для региональной стабильности и безопасности в Северо-Восточной Азии, которые могли бы привести к еще большему росту количества оружия в регионе и нагнетанию взаимных опасений, что еще больше осложнило бы урегулирование кризиса на Корейском полуострове. Кроме того, переговоры в рамках “шестерки” должны сначала касаться прекращения всех видов экспорта технологий для производства ядерного оружия и баллистических ракет и лишь затем ядерной программы Пхеньяна. Проиграют от этого, прежде всего, глобальный режим контроля над вооружениями и многосторонние усилия по разоружению, которые фактически окажутся на грани срыва. Политика по наведению порядка в глобальном масштабе должна либо искать совершенно новые инструменты, либо вернуться к старым категориям ядерно-стратегического мышления. Но нет никаких гарантий, что новые ядерные державы будут тогда исходить из традиционной философии ядерного сдерживания. Проф. Петер Глотц, С 2000 года является директором Института средств массовой информации и коммуникационного менеджмента при Санкт-Галленском университете (Швейцария) Кто проиграл от создания единой сети? От индустриального к информационному обществу В этом месяце в Женеве начался первый этап Всемирной встречи на высшем уровне по вопросам общества знаний и информации, организованной ООН. Второй этап должен состояться два года спустя в Тунисе. Удастся ли на этой демонстративной, государственной по своему характеру конференции правильно осмыслить светское развитие от индустриального к информационному обществу, которое еще далеко не завершилось, и оказать на него влияние? Или подобно тому, как это было уже на сравнимых Всемирных встречах, три важных группы игроков - государства, экономические круги и организации гражданского общества - увязнут в патетических, изнурительных и бесплодных спорах? Предметов для спора было бы достаточно. Развивающиеся страны требуют создания “Digital Solidarity Fund”, в то время как крупные промышленно развитые государства отдают предпочтение двусторонним проектам. Многие неправительственные организации хотят расширить закрепленные в статье 19 Всеобщей декларации прав человека ООН права на информацию за счет права на коммуникацию. Многие правительства чуят в этом возможности для вмешательства “Запада” в государственный суверенитет более слабых государств. Как регулировать “безопасность в киберпространстве”, когда интересы экономики и претензии граждан на защиту данных идут вразрез друг с другом? Еще один предмет конфликта привнесли русские, обратившие внимание на военное и террористическое измерение безопасности в киберпространстве. И наконец, речь идет о давно знакомой теме управления Интернетом. Многие страны с более слабой экономикой хотят подчинить ключевые ресурсы Интернета какой-либо межгосударственной организации. Это решительно отвергает мировая держава США (в данном случае ее поддерживает Европейский Союз). США хотят сохранить ICANN (Internet Corporation for Assigned Names and Numbers) – рыхлую суперструктуру, в которой господствуют американцы. Тем не менее в повестке дня Всемирной встречи на высшем уровне по вопросам информационного общества стояли также права на интеллектуальную собственность, вокруг которых ведутся яростные споры во Всемирной торговой организации (ВТО) и Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС). Все эти темы содержат в себе острейшие предметы конфликтов, которые нельзя было реально устранить на гигантской, рассчитанной на два дня Всемирной встрече на высшем уровне. Главной темой этой встречи был, несомненно, “Digital Divide” - разрыв в цифровых технологиях, интерпретируемый как диспаритет между промышленно развитыми и развивающимися странами. Этот диспаритет иллюстрируют символические истории, например, рассказанная Рандаллом Билики из Хониары – столицы Соломоновых островов в юго-восточной части Тихого океана. Он нашел письмо в бутылке, отправленное одной бельгийской супружеской парой, и в итоге оказался в состоянии установить с помощью компьютера в школе своей деревни контакт со своими бельгийскими партнерами. Компьютер, работающий от солнечной установки мощностью один киловатт через коротковолновый радиоприемник, стал “отделением электронной почты”. Он связал юношу с первым и единственным интернет-кафе в столице Хониаре. Через какое-то время за несколько минут была установлена связь с Бельгией. Бутылочная почта, говорит Билики, стала между тем “символом нашей прежней изоляции”. Еще показательнее история Нурджахана Бегума из деревни Буура в Бангладеш, показательней потому, что восходит к целенаправленной деятельности - банку “Грамеен”, Мировому банку и Кредитному институту по восстановлению экономики (КИВЭ) в Германии. Нурджахан является пайщиком банка “Грамеен”, созданного для того, чтобы обеспечить бедным людям доступ к небольшим кредитам. Он купил себе в кредит мобильный телефон. В течение трех лет ему приходилось еженедельно выплачивать в погашение кредита по три евро. Но с помощью этого аппарата, ставшего деревенским телефоном, Нурджахан зарабатывает деньги. Еженедельно по телефону ведется до 200 разговоров, за которые Нурджахан, само собой разумеется, требует плату. Например, розничный торговец получает по мобильнику информацию о ситуации на рынке в городе. Все это стало возможным благодаря норвежской телефонной компании “Теленор”, объединившей свои усилия с банком “Грамеен”. В другом месте Мировой банк строит линии микроволновой связи, Кредитный институт по восстановлению экономики финансирует через локального монополиста расширение телефонной сети. Примером такой деятельности является Лаос. “Хьюлетт-Паккард” также сотрудничает с “Грамеен-Телеком”/банком “Грамеен” и запустил программу под названием “E-Inclusion”, с помощью которой на деревенском уровне должны форсироваться решения проблем бедных людей. Однако заблуждается тот, кто рассматривает тему как проблему классической политики сотрудничества с развивающимися странами: богатый Север эксплуатирует бедный Юг или богатый Север помогает бедному Югу. Цифровая революция меняет форму существования рыночной экономики также и в крупных старых промышленно развитых обществах. Как на Севере, так и на Юге есть выигравшие и проигравшие. На Севере в выигрыше оказались, естественно, Соединенные Штаты Америки и небольшие мобильные промышленно развитые страны, такие как скандинавские государства или Сингапур. На Юге к выигравшим относятся некоторые “пороговые” страны, прежде всего Индия, добившаяся уже в 1998/1999 годах оборота прикладных программ в объеме почти четырех миллиардов долларов и трудоустроившая в этой сфере 180 000 человек. Но к выигравшим относятся также Китай, Малайзия, Бразилия, Коста-Рика и Южная Африка. На Севере в проигрыше могли бы оказаться некоторые медлительные, неповоротливые старые промышленно развитые общества с ригидно зарегулированным рынком труда, на Юге, конечно, Африка южнее Сахары, но также Латинская Америка и некоторые азиатские общества. Эта силовая игра становится сложной. Последствия оцифрования К чему ведут электронизация, оцифрование и создание всемирной сети? Они повышают независимость людей, с умом использующих эти технологии, от места и времени, делают их более сильными, быстрыми, самодостаточными и в большей степени опирающимися на самих себя. Старое общество средств массовой информации имело структуру “из одной точки многим”: один передавал, другие принимали. Логика телематики ведет – хотя и по очень длинному пути – к структуре “из точки в точку”. Это означает бóльшую свободу (кстати, и для жителей Соломоновых островов), однако одновременно и повышенный риск. Попробуем изобразить это на банальном, но хорошо известном примере: появляются почти неограниченные возможности для копирования и реальные трудности с обеспечением защиты интеллектуальной собственности. “Новый человек” не зародится, но будут изменяться чувство пространства и времени, дух современности, терпение, способность приютиться на новом месте и мобильность. Вполне возможно, что разработчик программного обеспечения из Бангалора, интернет-предприниматель из Сингапура и фирма, оказывающая финансовые услуги, из Цюриха, усвоят необходимые новые “добродетели” быстрее, чем машиностроитель из Германии, выпускник Высшей национальной школы управления из Парижа и квалифицированный рабочий из Эмилии-Романьи. Поскольку отнюдь не все люди обратятся к новым средствам массовой информации, новые рынки перераспределятся заново. Все цепочки создания стоимости будут разорваны, что аукнется болезненными последствиями в различных уголках мира. Поэтому величайшее заблуждение - предполагать, что единственная проблема состоит в отсутствии сетевых связей и недостатке компьютеров на Юге. Хотя там многого еще не хватает, однако профессиональная компетенция важнее технической инфраструктуры. Индия готовит примерно столько же говорящих по-английски инженеров, как США, и эти люди зачастую мобильны, готовы эмигрировать и предприимчивы. Такие “пороговые” страны группируют ключевых игроков (таких как центры подготовки, школы, ориентированные на конкуренцию крупные и малые предприятия) в интеллигентные объединения, и вот они уже обслуживают методом международного “Subcontracting” с помощью собственного программного обеспечения и за грошовые - в сравнении с Европой - зарплаты, важные сегменты мирового рынка. Противоположный пример -Латинская Америка. Там во всех высших учебных заведениях защищается меньше кандидатских диссертаций по инженерным и техническим наукам, чем в Испании. Главное узкое место во многих развивающихся обществах - это системы обучения и образования. Они достаточно часто сориентированы лишь на удовлетворение потребности традиционных отраслей экономики в квалифицированных кадрах. Настрой на цифровую революцию – это также и проблема ментальности. Если, например, Международная организация труда (МОТ) докажет, что в страдающей сегодня от безработицы Западной Европе не могут быть рационально заняты почти два миллиона рабочих мест в информационных и коммуникационных технологиях (ИиКТ), то дело здесь не в слишком тонкой сети вузов или недостатке молодых людей с соответствующими дарованиями. Это связано с парадигмами классического индустриального общества, а от случая к случаю также и с парадигмами оппозиции по отношению к классическому промышленно развитому обществу. В учебных программах во многих странах по-прежнему делается упор на социальные и гуманитарные науки; определенную роль играют также жизненные идеалы: планируемый досуг, продолжительный отпуск, замедление темпа жизни. Хомо коннектус – подключенный к сети человек – представляет собой новую фигуру на сцене социальной истории. Абсолютно ясно, что масштабная трансформация, происходящая в результате использования ИиКТ, изменяет затронутых этим людей, и что очень многие люди как раз в богатых странах Севера не хотят меняться. Цифровой капитализм порождает новую комплексность, овладеть которой можно только при увеличении затрат на кооперацию и коммуникацию. Творческое разрушение, которое великий австрийский экономист Йозеф Шумпетер описывал применительно к промышленному капитализму, радикально ускоряющееся в цифровом капитализме, требует “предпринимателей-одиночек”, не боящихся последствий изменений и не спрашивающих постоянно, что будет за следующим углом. Но как велико количество таких людей? Если в Индии, Китае или Бразилии оно окажется намного больше, чем в старой Европе, то через два десятилетия эта Европа будет выглядеть намного старше, чем предположил американский Министр обороны Дональд Рамсфельд во время войны в Ираке, и это не по причине недостаточного мужества на неких полях сражений, определенных Дж. Бушем, а из-за отсутствия настроя на новое, формирующееся под воздействием ИиКТ общество. Кстати, общества могут определиться: все иметь невозможно, “volontee generale” навязывает определенный профиль. Немцы, например, решили (пока), что ни при каких обстоятельствах не будут “стеклянными людьми”. Они относятся к защите данных столь серьезно, что германским предприятиям заказаны многие сделки, которые как само собой разумеющееся совершают американские предприятия, например, в Интернете. Это легитимное решение, но его цена – экономический рост. На Всемирной встрече по вопросам информационного общества у немцев не будет шанса продавить свое видение защиты данных, хотя их позицию упорно представляют некоторые организации гражданского общества. Государство против рынка Возможно, это звучит в духе неолиберализма, но это факт: сильнее всего диффузию новых технологий форсируют стремящиеся к прибыли “глобальные игроки”. Кстати, об этом знали уже в своем “Коммунистическом манифесте” К.Маркс и Ф.Энгельс. А цифровой капитализм колоссально повысил скорость диффузии. Поэтому у распространения компьютеров и мобильных телефонов, расширения телефонных сетей есть очень серьезная подоплека: это цепкое удерживание государственной монополии в области телекоммуникации и логистики или экономический национализм, который считает невыносимым, когда телекоммуникации эксплуатируются иностранными фирмами, или последние участвуют в их эксплуатации. Легитимными являются, само собой разумеется, национальные регулирующие инстанции и законы о телекоммуникации, которые удерживают под влиянием государства определенные области коммуникации. Экономическая открытость какой-либо страны, несомненно, сильнее способствует распространению ИиКТ, сотовых телефонов и расширению доступа к Интернету, чем любой щедро финансируемый “фонд солидарности” государств или какой-либо международной организации. Достаточно проанализировать снижение цен на междугородние и международные звонки в Германии или других европейских странах, проведших дерегулирование. Правда, подобная открытость предполагает приоритеты в стратегии развития. Страны, которые не настраиваются на экономические изменения за счет использования ИиКТ, могут быть вытеснены также с традиционных рынков, поскольку клиенты переводят, разумеется, свои структуры поставок на новейшую технологию. С другой стороны, должно быть ясно: тот, кто, наоборот, видит свое будущее в отгораживании от мировой экономики, на которую самое сильное влияние оказывают сильнейшие игроки, вынужден цепляться за государственную или квазигосударственную монополию в области телекоммуникаций. Цифровой капитализм не только модернизирует, но также и нивелирует. Соответствующие аргументационные доводы можно вычитать из листовок “Аттак”. Сегодня политика отгораживания в области коммуникаций, которая, кстати, и тут и там идет нога в ногу с отключением веб-сайтов и установлением квот на доступ в Интернет, проводится лишь немногими странами этого мира: Китаем, Северной Кореей, Мьянмой и т.д. Однако надежда на то, что благодаря такой технологической и медийной политике можно сохранить отрезанные от мира, обнесенные оградой и своенравные зоны, невелика. Нарастающая неуверенность Новые технологии не ведут автоматически к расширению демократии. Это верно, что с помощью персонального компьютера можно обороняться от диктаторов, как доказали мятежные китайские или сербские студенты. Но то, сколь легко поддается плотному задраиванию также и современная коммуникационная структура, показывает освещение журналистами крупных конфликтов: войн, последовавших после распада Югославии, конфликта между Израилем и Палестиной, войны в Ираке и так далее. Мировое общественное мнение можно организовать. Возьмем, например, вторую войну в Персидском заливе в 1991 году. Наученная опытом репортажей о войне во Вьетнаме, направленных против войны, американская военная цензура протащила систему пуловой журналистики, в соответствии с которой в прифронтовые районы военного конфликта, которые можно пересчитать по пальцам, всегда допускались лишь небольшие группы журналистов, прежде всего американских. Германский ученый, специалист по коммуникации Мартин Леффельхольц пишет: “Освещение войны в прямом эфире породило условия, в которых практически исключалась проверка цензурованных информационных материалов, предоставленных военными и политиками. Многие СМИ сообщали, например, о крупнейшем со времен второй мировой войны танковом сражении (под Басрой). На самом деле этого танкового сражения не было, потому что иракцы не вели ответный огонь. Телевизионные каналы во всем мире показывали в видеозаписи разрывы высокоточных бомб и ракет, внушавших представление о “чистой” войне. На самом деле лишь 10% бомб были оснащены системами наведения на цель. Эта симулированная аутентичность позволяла добиться того, что превращенные в фикцию информационные материалы, которые, по сути, относятся к ведению других систем (например, литературы), становились новостями”(1). Впрочем, то, что направления новостной политики не должны неизбежно диктоваться ведущей мировой державой, как это было во время войн в Персидском заливе, показывают войны, разразившиеся после распада Югославии. Сегодня уже не оспаривается то, что ряд террористических актов, в которых обвиняли сербов, были сознательно совершены мусульманами с целью обмана. Йозеф Боданский, бывший многие годы советником американского правительства и директором “Task Force for Terrorism and Unconventional Warfare” Палаты представителей американского Конгресса высказывался об этой проблеме так: “Начиная с 1992 года, мусульмане совершили целый ряд терактов, их снайперы обстреливали своих людей. Это подтверждают руководящие сотрудники ООН, высокопоставленные военные УНПРОФОР, французские и английские следственные бригады и другие эксперты. Правда, подтверждение террора против своих в Сараево последовало после долгих и тщательных расследований. К тому времени шокирующие картины бойни уже были широко использованы против сербов. Кроме того, последующие выводы вряд ли распространялись западными СМИ, поскольку они считались “старыми новостями” и “политически некорректными”(2). Между тем уже может считаться достаточно надежно доказанным тот факт, что граната, устроившая 5 февраля 1994 перед камерами международной прессы кровавую баню на рыночной площади в Сараево и приведшая к первому вмешательству НАТО в конфликт, также прилетела со стороны мусульман. И хотя в специальных журналах и книгах развернулась дискуссия об этом инциденте, в подаче информации, воздействующей уже как выработанная языковая норма, и комментировании в электронных СМИ, а также в печати, почти ничего не изменилось. Как можно организовать общественное мнение в демократических государствах? У науки есть на это готовые разнообразные ответы. Эдвард С. Херман и Наум Хомский говорят о “Manufacturing of Consent”, Леон Фестингер - о тяге к преодолению когнитивного диссонанса. Петер Вайбель резюмирует: “Если люди сталкиваются с двумя противоречащими друг другу информациями, они делают выбор в пользу той, которая укрепляет их знания. Мы смотрим новости (News) и отвергаем новое (News), выбирая лишь то, что укрепляет наше уже сложившееся мнение. В этой модели координации равновесия у средств массовой информации есть функция согласовывать желания масс с целями элит” (3). Вопрос в том, какие защитные механизмы можно создать против подобных “регулярностей”. Проигравшие есть и в Европе Разрыв в цифровых технологиях? Это серьезная проблема. Но это проблема не только в отношениях между Севером и Югом, Соединенными Штатами и Латинской Америкой, между ЕС и Африкой южнее Сахары. Эта проблема существует и в самой Европе. Европейскому Союзу, например, необходимо сначала сосредоточиться на том, чтобы выровнять в высшей степени различные условия в Западной, Центральной и Восточной Европе. Если он с этим не справится, то шансы на удачный исход европейского объединения (и способную функционировать организацию ЕС) будут относительно невелики. Впрочем, разрыв в цифровых технологиях является также внутренней проблемой общества и как раз в богатых странах. Так называемое “общество знаний” создает меньше доходных рабочих мест, чем старое доброе индустриальное общество. Одновременно глобализовавшаяся экономика избегает вмешательства регулирующего национального государства. В результате возникает то, что я называю в сформулированном в 1983 году понятии “обществом двух третей”: ведущие научные работники, находящиеся на вершине экономик информационного общества, втягивают в них блок из примерно двух третей занятых в народном хозяйстве работников (включая промышленных рабочих, число которых сокращается, и работающих в небольшом аграрном секторе). Этому блоку из двух третей противостоит третья часть, представляющая собой нижний слой, полностью скомпонованный заново. Третья часть состоит из людей, которые не используются в цифровом капитализме, то есть являются безработными, и из людей, которые не могут участвовать в ускорении или не хотят в нем участвовать и “уходят из этой лиги”. Между блоком из двух третей и третьей частью также образуется цифровой разрыв, не в том смысле, что вся третья часть отсечена от современной информационной технологии. Среди ушедших найдется значительная часть людей с отличными знаниями средств массовой информации и компьютеров. Но там также есть проигравшие от создания сети. Опасность конфронтации между блоком двух третей и третьей частью обостряется из-за присущей многим научным работникам тенденции не заботиться об остатке общества. Как сказал Энтони Гидденс, “они рискуют утратить контакт с остальным обществом - отчасти потому, что наверху можно заработать бешеные деньги, и не старые, а новые деньги, и этим занимаются очень молодые люди. Они могут ни с кем не считаться” (4). Кристофер Лаш говорит даже о “восстании элит”. “Международный язык денег заглушит локальные языки” (5). Таким образом, сцепление в автомобиле цифрового капитализма окажется неисправным. Но с оборванным тросом сцепления далеко не уедешь. Можно проехать всего пару метров. Разрыв в цифровых технологиях – всеобъемлющая проблема. Та ее часть, которую можно обсуждать на международных конференциях (или даже решать) – это всего лишь частица неприятностей, с которыми мы наверняка столкнемся. Примечания 1 Ср.: M.Löffelholz (Hrsg.), Krieg als Medienereignis, Opladen 1993, S. 54 [М. Леффельхольц (изд.). Война как медийное событие. Опладен, 1993, стр. 54] 2 Йозеф Боданский цит. по: Burkhard Mьller-Ullrich, Medienmдrchen: Gesinnungstдter im Journalismus, Mьnchen, 1996 [Б.Мюллер-Ульрих. Медийные сказки: идейные преступники в журналистике. Мюнхен, 1996] 3 Peter Weibel, Von der Bürokratie zur Telekratie – Rumänien im Fernsehen. Ein Symposium aus Budapest, Berlin 1990, S. 126 [П.Вайбель. От бюрократии к телекратии. Румыния по телевидению. Симпозиум в Будапеште. Берлин, 1990, стр. 126] 4 Ср. Политика образа жизни. Беседа в “Телеполисе” с Энтони Гидденсом, в: “Телеполис”, |