Принципы культурогенеза в режимных сообществах. Социально-антропологический анализ российской армии второй половины XX века
| Вид материала | Автореферат |
СодержаниеОсновные проблемы, рассмотренные в диссертации, нашли отражение в следующих работах автора |
- Автору программы или учителю. Таким образом построены разделы «Проза второй половины, 126.74kb.
- Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
- Идея демократии в российской либеральной правовой мысли второй половины XIX первой, 684.09kb.
- Художественное пространство второй половины ХХ века: философско-культурологический, 442.32kb.
- Смутное время в россии: конфликт или диалог культур? Конференция посвящается 600-летию, 36.29kb.
- Программа вступительного испытания по литературе вступительный экзамен литературе проводится, 14.96kb.
- Урок Русская литературно-критическая и философская мысль второй половины 19 века Расцвет, 303.38kb.
- Философия немецкого и русского анархизма второй половины XIX века (Сравнительный анализ, 266.59kb.
- Проверочная работа по литературе XX века (11 класс) Назовите писателя второй половины, 34.03kb.
- Творчество американских писателей второй половины ХХ века в контексте южной литературной, 736.71kb.
Военная история всегда оставалась областью мобилизации общественного сознания в России. Мифологема славы русского оружия на протяжении XX-го века остается одним из факторов мобилизации исторической памяти народа, обеспечивая связь советского народа с русским-досоветским и русским-постсоветским.
После Великой Отечественной войны сложился алгоритм этнической идентичности - «русские - это те, кто побеждают в справедливых войнах», который выкристаллизовался в предельно краткую формулу: «Народ-победитель». Армия становится одним из главных институтов мобилизации этнического и национального самосознания.
Этот мощный идеологический потенциал оставался неисчерпаемым на протяжении всех последующих десятилетий вплоть до распада Советского Союза. И, более того, образ победоносной Советской Армии остается одним из немногих безусловно консолидирующих общественное сознание факторов и сегодня. Тем не менее, в исторических и социальных науках представлены не все аспекты влияния идеологического культивирования военных ценностей на общество мирного времени, тогда как очевидно, что социум в мирное время требует иных интеграционных механизмов, чем в военное. Военизированная идеология в миром социуме нагнетает повышенное психологическое давление и производит избыток энергии, которая ищет и находит выход в деструктивном и самодеструктивном поведении бывших военных, не сумевших адаптироваться к гражданской жизни. О том, что эта проблема является не просто социальной или государственной, но является проблемой российской культуры второй половины XX века, умалчивают труды историков и социологов, но красноречиво свидетельствует тот факт, что проблема десоциализации и ресоциализации военного поколения нашла отражение в национальной поэзии51.
Тот мощный социокультурный мобилизирующий потенциал, который имела Советская армия во второй половине XX века, обеспечивал общий исторический фон для трансляции принципов внутриармейских отношений в гражданское общество. Этот потенциал продолжал действовать и тогда, когда вооруженные конфликты постсоветского периода потребовали их легитимации в общественном сознании, и реализовались через каналы общественно актуального смыслообразования52. Теми же каналами, и с той же санкцией осуществляется ретрансляция экстремальных принципов культурогенеза режимных сообществ в гражданское общество.
Во 2-м разделе «Фактор этничности в режимных сообществах советского и постсоветского периода» рассматривается восприятие иноэтничности в армии. В §1 «Бытовая ксенофобия» рассматривается факты проявления бытовой межэтнической розни в армейских сообществах позднего советского периода, на уровне как этнических стереотипов, так и реальных спонтанных конфликтов на почве межнациональной розни. В §2 «Землячества» рассматриваются альтернативные дедовщине, и, в то же время, являющиеся ее разновидностью, системные доминантные отношения, организованные по национальному признаку. В §3 «Конструирование иллюзий и упадок «идеологической работы» рассматриваются причины недееспособности советской идеологии в армейских подразделениях. В заключение раздела делается вывод о том, что бытовая ксенофобия в поздней советской армии была своего рода как индикатором общих процессов советской дезинтеграции.
3-й раздел «Каналы трансляции принципов экстремального культурогенеза режимных сообществ в гражданское общество» рассматривает аспекты влияния культуры режимных сообществ и их культурогенные принципы на гражданское общество от его рядовых слоев до элиты.
В §1 «Кастовая изоляция и десоциализация элит» рассматривается проявление принципов семиотической трансформации смыслового поля культуры в условиях социальной изоляции на примере деятельности элит, формирующих социально-политические смыслы. Некоторые символические принципы самоорганизации социума в условиях режимной кастовой изоляции, свидетельствующие о семиотической редукции коммуникаций, прослеживаются на разных уровнях, вплоть до высших чиновников. Десемиотизация социальных интеракций на уровне элит также прослеживается в ряде случаев до первичного уровня моносемантики, и проявляется в социальной, и более того, политической актуализации физиологического таксона. Депутат Парламента, реагирующий на внешнеполитические проблемы продюссированием порнофильма, или высоранговый чиновник общающийся с оппонентами на языке физиологических образов, или вещающий на том же языке авторитетный журналист - все это примеры семиотической редукции политического поля культуры, проявляющийся в символических инверсиях информационного и физиологического таксонов. Причина тому - десоциализация элит, наступающая вследствие их кастовой самоизоляции, утраты обратной связи с обществом, - в целом, синхронизации культурно-значимой информации в рамках одной социальной страты, с культурно-антропологическими последствиями, аналогичными тем, который мы наблюдаем в режимных экстремальных группах. В результате десоциализации элит гражданское общество, после периода своей открытости, переходит на новый виток режимности, с характерными принципами негативной мобилизации53, реализующимися посредством всевозможных фобий, и нуждающимися в компенсации посредством нового героического мифотворчества. Современные телекоммуникации обеспечивают беспрецедентный уровень синхронной трансляции данного вида культурно-значимой информации.
В §2 «Образ армии в социальной мобилизации общества» рассматриваются социальные, гендерные, возрастные и профессиональные факторы восприятия армии гражданским обществом. Рассматриваются пути перенесения доминантных принципов иерархических режимных сообществ в различные социальные и профессиональные страты гражданского общества, характерные для различных исторических периодов - советского и постсоветского.
Принципы дедовщины успешно распространяются, посредством своего мощного адаптивного аппарата, в гражданском обществе не только в пространстве, но и во времени, охватывая систему социализации подростков. Шлюз этого канала открывают многие гражданские институты, специально ориентированные на молодых людей, отслуживших в армии. Так, например, в 1980-е годы это были педагогические вузы, при поступлении в которые те пользовались льготами внеконкурсного зачисления, и где в результате на определенных факультетах установились порядки дедовщины: будущие учителя труда и физкультуры воссоздавали привычную иерархию. Другой пример - милиция, в ряды которой набор кадров осуществляется преимущественно из лиц, прошедших армию. В результате, мы видим как традиционная для российской культуры инверсия силы закона в закон силы находит конкретное социальное воплощение. В постсоветский период легитимизация насилия в массовом сознании приобрела законченный и злокачественный характер, когда «закон силы» уравнял в едином образе восприятия и правоохранительные органы, и криминальные структуры, и подразделения спецслужб. В процессе трансформации тоталитарных принципов правопорядка в экстремально-демократические, насилие перестает быть прерогативой государства, но остается социально-значимым фактором, и поэтому лица, имеющие армейский опыт насилия, остаются востребованными в специфических нишах гражданского общества.
Система легитимизации принципов организации режимных сообществ в гражданской системе культурных смыслов отражена в романтизации армии с точки зрения экзистенциального опыта личности. Романтизация армии - один из механизмов преодоления психологических травм в результате приобретенного опыта объекта и субъекта системно организованного насилия. Но, в то же время, апология данного опыта в качестве экзистенциального приводит к его дальнейшей репродукции на разных уровнях социальной жизни бывших военнослужащих в гражданском обществе - от реализации доминантной модели в собственной семье, до принятия репрессивных факторов социально-политического управления в качестве естественных и безальтернативных.
В Заключении подводятся итоги и резюмируются общие для диссертационого исследования выводы.
Кризис и трансформация культуры в армейском социуме является выражением распада информационного поля, то есть проблема системно организованного насилия есть проблема семиотическая.
Лиминальное состояние человеческой массы, хаотично набранной из индивидов, социализированных и сформировавшихся в разных культурных, социальных, этнических, религиозных, образовательных и прочих традициях, приводит к эффекту «культурного вакуума» - состоянию, при котором ни одна из информационно-коммуникативных и ценностных систем не является общественно значимой. В состоянии культурного вакуума общечеловеческие ценности также не имеют никакого значения для группы в целом.
Культурные, мировоззренческие модели и поведенческие программы, которыми люди до армии руководствовались в своей культурной среде, перестают работать, то есть становятся непонятными и предельно упрощаются.
Снятие или переадресация ответственности и тотальная автоматизация деятельности54 переводит моральные эмоции и интеллектуальные качества личности в разряд неосновных факторов социальной адаптации. А поскольку именно моральные эмоции и интеллект являются принципами саморегуляции социума, постольку их блокада приводит к самоорганизации сообщества на других, экстремальных принципах. Социообразующая роль блокированных институтов нормативной культуры - права, закона, традиций, морали, и т.п. в социуме культурного вакуума переходит к базисным когнитивным структурам, в результате, самоорганизация режимных сообществ осуществляется благодаря реактуализации архетипических алгоритмов культуры, на основе которых выстраивается система иерархии и доминантных отношений. Она проявляются в комплексе статусных символов и поведенческих стереотипах. Архаизация общественного сознания непосредственно связана с процессами десоциализации и ресоциализации личности. Лиминальность55 представляется следствием десоциализации56.
Десоциализирующие факторы полностью соответствуют признакам, характеризующим положение человека в армии:
- изоляция от внешнего мира;
- постоянное общение с одними и теми же людьми, с которыми индивид работает, отдыхает, спит;
- утрата прежней идентификации, которая происходит через ритуал переодевания в спецформу;
- переименование, дополнение имени номером и получение статуса в режимном сообществе;
- замена прежней индивидуальной обстановки на новую, обезличенную;
- отвыкание от прежних индивидуальных привычек, ценностей, обычаев и привыкание к новым общим;
- утрата свободы действий.
То воспитание и тот культурный опыт, которые человек получал с детства, определяется противоположными факторами социализации: отсутствие изоляции от внешнего мира, общение с разными людьми, укрепление прежней индентификации, широкая свобода действий, - не могли подготовить его к социализации в подобных условиях.
Межличностные отношения в лиминальных и десоциализированных сообществах протекают за пределами как общечеловеческих, так и присущих основному гражданскому (нережимному) обществу этических и нравственных понятий, так как здесь, в процессе ресоциализации, формируется своя альтернативная этика и нравственность, кодифицированная альтернативными системами статусных символов.
Процессы десоциализации и семиотической деградации соотносятся с архетипической стереотипизацией общественного сознания в режимных сообществах, отличающихся предельной степенью синхронизации потоков культурно-значимой информации. В ходе десоциализации/десемиотизации происходит переход от полисемантике к моносемантике: возврат социо- и культурообразующих механизмов к первичному уровню знаковых систем, на котором происходит знаковое переосмысление и переоформление не только элементов системы жизнеобеспечения, но самого тела и физиологии.
На основе анализа системообразующих функций фундаментальных когнитивных структур делаются следующие выводы относительно нелинейного развития культуры и обратимости принципов культурогенеза:
- редукция символического коммуникативного поля в режимных сообществах говорит об обратимости процессов культурного развития, возвращающей человека к «нулевой» семиотической фазе его специфически человеческой, внебиологической информационной эволюции;
- за социально-статусным кодированием тела и физиологии в режимных сообществах прослеживается тенденция десемиотизации социальных отношений, в которой бессознательные когнитивные структуры актуализируются в системообразующем культурогенном качестве, принимая на себя функции блокированных институтов нормативно-правовой культуры.
Важно то, что в этом алгоритме архетипических реактуализаций открываются не только и не столько культурная деградация, сколько фундаментальный принцип культурогенеза, он же - принцип самосохранения культуры. Архетипы коллективного бессознательного (в их числе нормативно-символическая реактуализация физиологии) предстают в своем фундаментальном качестве – в качестве ключевого и стартового фактора системной организации человеческой и, как показывают достижения современной этологии, дочеловеческой информационной активности.
Сравнительный кросс-культурный материал по реактуализации архетипических черт культуры в периоды социально-исторических кризисов, наблюдаемый у многих народов мира в период стремительной модернизации, убеждает в том, что структуры коллективного бессознательного актуализируется тогда, когда обширный социальный кризис не оставляет обществу оснований для конструктивной консолидации и позитивной идентичности.
Фундаментальные когнитивные структуры оказываются последней системообразующей инстанцией, способной на основе базисных алгоритмов системообразования, (в которых, собственно, и состоит феноменология когнитивных структур), остановить процессы дезинтеграции социального сознания, предотвращая тем самым его окончательный распад.
Факты актуализации физиологических актов в качестве социально-нормативных, показывают что человеческие сообщества в векторе упрощения систем взаимодействия способны в своей адаптивности переходить на семиотические интерактивные стадии, характерные для высших животных.
В то же время и на тех же примерах, мы наблюдаем, как в своей культурогенной функции срабатывают архетипические структуры человеческого сознания. Как стремительно, и с какого уровня происходит «перезагрузка» социальных отношений и культурных норм. Как стремительно на этой основе формируются формы высокой культуры – поэзия, музыка, изобразительное искусство.
Итак, человеческое сознание от крайних и необратимых фаз деградации в условиях жесткой и последовательной десоциализации и культурного вакуума спасают его внутренние алгоритмы самосохранения, выступающие в качестве механизмов самосохранения культуры, под важнейшим из которых понимаются и такие фундаментальные принципы когнитивной активности как принцип системного порядка, обеспечивающий саму возможность познания, и принцип информационной асимметрии, реализующийся в феноменологии символа, - такого состояния информационного поля, благодаря которому возможна концентрация многоуровневых информационных объемов. То есть символ - это возможность преобразования информации о вещи в бесконечной проекции ее смысловых значений. Асимметрия предполагает неравенство предмета и его значения, чем обусловлена феноменология таких категорий, как смысл и системность, а также и феноменология самой информации, которая заключается в асимметричном состоянии реальностей и самой познавательной деятельности.
На выявленной архетипической основе в армии начинается регенерация культурных норм, которая, тем не менее, не может принять совершенный вид потому, что армейские традиции остаются культурным субстратом: образуя среду, в которой происходит десоциализация и ресоциализация индивидов, они не являются средой первичной социализации личностей. В формировании неуставного права представлена не столько реставрация традиционных правовых систем, сколько кристаллизация новых, однако на основе базовых принципов когнитивной активности, обеспечивающих саму возможность генерирования новых смыслов.
Видимо, в силу своего семиотического постоянства, а также коммуникативного и системообразующего потенциала, элементарные когнитивные процессы сохраняют резерв возможностей для регенерации культурных связей, даже в ситуации распада культурной традиции. И мы видим результаты этого процесса, протекающего параллельно с процессами ресоциализации. В «дедовщине» мы видим системно организованное насилие и ритуально канализированную агрессию. Но, мы также видим рождение новых правил, новых традиций, новых обычаев, нового фольклора, изобразительных канонов. И мы видим, как в этих новых формах мировосприятия проявляются черты, хорошо знакомые этнографам по материалам архаических и традиционных культур - те, которые в процессах модернизации представлены в рудиментарных формах. Полевой материал данного исследования позволяет поставить вопрос о роли культурных и социальных рудиментов. В экстремальные, кризисные моменты социокультурных трансформаций второстепенные элементы культуры могут принимать на себя стабилизирующие функции первостепенных, и это обстоятельство делает востребованным в исторических науках новые социально-антропологические подходы.
Основные проблемы, рассмотренные в диссертации, нашли отражение в следующих работах автора:
Монографии, брошюры
1. Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии. М.: ИЭА РАН, 2002. C.400
2. The Anthropology of Outlying Groups. Moscow: IEA RAS, 2000. C.62
3. Антропология экстремальных групп. Программа курса для специальности “социальная антропология”. М.:РГГУ, 2000. C.24
Статьи в журналах по списку ВАК
4. «Потому что абсурдно…» Семиотика насилия в метаморфозах социогенеза // Одиссей, 2005. C.261-278
5. Антропология экстремальных групп. Доминатные отношения среди военослужащих срочной службы Российской Армии // Этнографическое обозрение. 2001, №1. C.112-141
6. Армия глазами антрополога. К исследованию экстремальных групп // Мир России. 2000, №4. С.125-134
7. Международный конгресс «История Арктики и субарктических регионов» (В соавторстве с Н.А.Месштыб) // Этнографическое обозрение. 1999, №1. C.145-147
8. VIII Международный конгресс «Общества охотников и собирателей» CHAGS-8. (В соавторстве с Н.А.Месштыб) // Этнографическое обозрение. 1998, №6. C.130-134
9. Представления о жизненной силе в традиционных японских верованиях // Этнографическое обозрение. 1997, №3. C.86-94
10. Наука и шаманство: диалог мировоззрений // Восток. 1997, №5. С.72-80
Публикации в других изданиях
11. Cэкай кюсэй-кё; Фусо-кё // Народы и религии мира. (Главный редактор В.А.Тишков) М.: БРЭ, 1998. С.836-837, 848
12. Some Ideas on the Principles of Sacral Shaped Areas of the Mohe: Tpward the Reconstruction of Cosmography in Ethnological Methodology // Human-Nature Relations and the Historical Backgrounds of Hunter-Gatherer Cultures in Northeast Asian Forests. (Ed.by Shiro Sasaki). Senri Ethnological Studies. Issue 72. Osaka: National Museum of Ethnology, 2009. С.153-160
13. Социальная фотосессия. Как фотографировать людей, если ты не фотограф, а исследователь? // Социальная реальность. 2008, №10. С.10-25
14. Спиритуальные представления чабанов плато Укок // Социальная реальность. 2008, №5. С.22-35
15. Традиционная культура в эпоху глобальных трансформаций // Расы и народы. 2007, вып.33. М.: Наука. С.90-110
16. Стойкие солдатики с оловянными глазами. Механизмы культуры в механическом социуме // Социальная реальность. 2006, №7-8. С.24-37
17. Regimented Communities in a Civil Society // “Dedovschina” in the Post-Soviet Military. Hazing of Russian Army Conscripts in a Comparative Perspective. (Ed. By F. Dauce and E. Sieca-Kozlowski). Stuttgart: Ibidem-Verlag, 2006. С.29-46
18. Люди плато Укок. Из Полевого дневника этнографической экспедиции 2004-2006 гг. // Полевые исследования института этнологии и антропологии. 2005 год. (Ответственный редактор З.П.Соколова) М.: Наука, 2007. С.278-292
19. Зачем кочевнику недвижимость? Пространственное восприятие номадов в ситуациях перехода к оседлости // Полевые исследования института этнологии и антропологии. 2004 год. (Ответственный редактор З.П.Соколова) М.: Наука, 2006. С.3-13
20. Жизнь в эпицентре. Социокультурный резонанс сейсмических процессов Горного Алтая 2003-2004 гг. // Полевые исследования института этнологии и антропологии. 2003 год. (Ответственный редактор З.П.Соколова) М.: Наука, 2005. С.13-20.
21. Формат казармы. Метаморфозы культуры в режимных сообществах // Отечественные записки. 2005, №5 (26). С.228-243
22. Режимный социум. Антропология деструктивности // Археолог: детектив и мыслитель. (Сборник статей, посвященный 77-летию Л.С.Клейна. Отв.ред. Вишняцкий Л.Б., Ковалев А.А., Щеглова О.А.). СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2004. С.490-499