Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции

Вид материала

Документы

Содержание Глава третья. Потенциал самодостаточности постэкономического общества Автономность постэкономического мира Первая группа факторов Вторая группа факторов Третья группа факторов

Подобный материал:

• Глобальные последствия загрязнений окружающей среды, 141.96kb.
• Описание «Последняя Большая Игра», 127.38kb.
• Глобальные последствия загрязнения окружающей среды, 130.02kb.
• 48. Буржуазные революции в странах зе. Причины, характерные особенности и последствия, 103.08kb.
• Мировой экономический кризис: предпосылки, проявление, пути выхода и последствия, 74.79kb.
• «Политический и экономический кризисы в Украине: причины возникновения, возможные последствия, 157.88kb.
• План Введение I буржуазная революция в Испании 1820-1823 годов а предпосылки революции, 335.68kb.
• План Введение I буржуазная революция в Испании 1820-1823 годов а предпосылки революции, 339.33kb.
• Предпосылки и экономические последствия второй мировой войны предпосылки, 136.67kb.
• Задачи революции 7 Начало революции 8 Весенне-летний подъём революции, 326.28kb.

Глава третья. Потенциал самодостаточности постэкономического общества

Итак, постэкономическое общество базируется на приоритете развития личности над ценностями, традиционно присущими индустриальной цивилизации. В силу этого особый интерес приобретает вопрос о том, насколько непротиворечивым и самодостаточным является становление такого общества в наиболее развитых странах и могут ли постэкономические начала не только развиваться в недрах прежней системы, но и стать основой завершенного социального организма.

Следует сразу сказать, что однозначного ответа на этот вопрос в современной ситуации, на наш взгляд, не существует. Однако можно утверждать, что противоречивое взаимодействие экономических и неэкономических аспектов, имеющее место в современных постиндустриальных обществах, обеспечивает им возможность сбалансированного и успешного хозяйственного роста, резко выделяющего ведущие державы из числа прочих стран. Говоря о самодостаточности постэкономического мира, мы имеем в виду прежде всего две группы взаимосвязанных обстоятельств. С одной стороны, к середине 90-х годов оказались очевидными тенденции, свидетельствующие о том, что постиндустриальный мир обрел стабильные источники внутреннего динамизма и отныне фактически свободен от необходимости поддерживать свою экономическую систему внешней хозяйственной и политической экспансией. Одновременно с этим стало ясно, что значимых источников внешней опасности, которая могла бы серьезно угрожать стабильности западного мира, более не существует. С другой стороны, последние десятилетия явили и новую, ранее не столь заметную тенденцию, которая обнаружила себя только начиная с середины 80-х годов: за масштабной глобализацией хозяйства скрывался другой процесс: нарастала замкнутость постиндустриального мира в рамках трех его основных центров — США, Европы и Японии, — которые с начала 90-х получили быстро укоренившееся название “the Triad”.

Два этих процесса — укрепление собственно постэкономических тенденций внутри развитых стран и быстрое формирование замкнутого в своей постэкономической определенности мира — создают два основных противоречия, которые, на наш взгляд, могут породить серьезные социальные конфликты XXI века. Остановимся подробнее на каждом из этих процессов.

Автономность постэкономического мира

Первый процесс — это усиление автономности узкого круга стран, олицетворяющих наступающий мировой порядок. Существуют три группы факторов, которые в совокупности определяют этот феномен.

Прежде чем приступить к его анализу, сделаем несколько предварительных замечаний, касающихся тезиса об отсутствии серьезных источников опасности, угрожающих стабильному развитию постэкономического мира извне.

Общее изменение баланса сил в пользу постиндустриального мира основано на том, что именно он сегодня выступает и как абсолютный монополист в области новых технологий, сосредоточивший в себе основные инвестиционные ресурсы, и как важнейший источник спроса на продукцию большинства индустриальных или доиндустриальных стран. Хозяйственное функционирование постиндустриального мира в значительно большей мере определяет возможности экономического развития во всех иных регионах планеты, нежели усилия, предпринимаемые непосредственно в этих регионах, и поэтому появление страны или группы стран, способных бросить вызов постиндустриальному миру в чисто хозяйственном аспекте, невозможно.

Важнейшим фактом современной истории является распад и крах в конце 80-х — начале 90-х годов коммунистического блока. Он со всей убедительностью продемонстрировал, что страны, не освоившие достижений технологического прогресса или неспособные использовать их для создания общества массового потребления, оказываются на обочине мирового прогресса. Исчезновение коммунистического лагеря с мировой арены резко снизило опасность глобального военного противостояния и, тем самым, повысило стабильность постиндустриальной цивилизации.

Заметим, наконец, что, несмотря на растущее в обществе внимание к развитию национализма и опасностям, исходящим от исламских фундаменталистов, сохранившихся коммунистических режимов, крепнущей военно-политической мощи Китая и т.д., все они сильно преувеличены. Все страны или группы стран, от которых такие опасности могут исходить, чрезвычайно тесно связаны сегодня с постиндустриальным миром и исключительно сильно зависимы от него. Пример относительного единства арабских стран во время противостояния в Персидском заливе в 1990-1991 годах и их фактически полного молчания в связи с новыми американскими ракетными ударами по Ираку в декабре 1998 года показывает, что обострение отношений с постиндустриальными державами гораздо более опасно для любого государства, нежели разногласия с его ближайшими соседями.

Таким образом, постиндустриальный мир вступает в новое столетие в обстановке беспрецедентной внешней безопасности, которая, однако, обусловлена весьма конкретным стечением обстоятельств и не должна восприниматься как состояние вечного мира.

Первая группа факторов связана с резким снижением зависимости развитых постиндустриальных стран от сырьевых и энергетических ресурсов остального мира, особенно заметным на протяжении последних нескольких лет. Это обусловлено, с одной стороны, значительным сокращением спроса на первичные ресурсы ввиду резкого повышения эффективности хозяйствования и, с другой стороны, бурным развитием информационных технологий, основанных на применении воспроизводимых ресурсов и высокой эффективности вторичного использования сырья и материалов. Снижение материалоемкости продукции, производимой в развитых странах, особенно заметное после нефтяного шока 70-х годов, в последнее время перестало жестко зависеть от цен на сырье и материалы и играет теперь роль в определенной мере независимой переменной. США при выросшем в 2,5 раза валовом национальном продукте используют сегодня меньше черных металлов, чем в 1960 году³⁰⁹; в Германии за тот же срок потребности целлюлозно-бумажной промышленности в воде сократились почти в 30 раз³¹⁰, и подобные примеры можно продолжать как угодно долго. С 1980 по 1997 год потребление нефти и газа в расчете на доллар произведенного в США валового национального продукта упало на 29 процентов, несмотря на то, что за тот же период цены на нефть снизились весьма значительно: на 62-64 процента³¹¹. Хотя цены на моторное топливо в США почти в три раза ниже, чем в Европе, с 1973 по 1986 год потребление бензина средним новым американским автомобилем упало с 17,8 до 8,7 л/100 км³¹²; Соединенные Штаты также лидируют в области создания природоохранных технологий, предлагая к производству в начале будущего столетия автомобили, потребляющие не более 2,1 литра бензина на 100 километров пробега. Нельзя при этом не отметить, что Япония, хотя сама и производит меньше новых технологий в области ресурсосбережения, использует более интенсивно приобретаемые в других странах методы; эта тенденция, сложившаяся после нефтяного шока, привела сегодня к тому, что энергоемкость японского промышленного производства почти на треть ниже, чем в США³¹³. Удельный физический вес промышленных продуктов, представленных в американском экспорте, в расчете на один доллар их цены, снизившийся на 43 процента между 1967 и 1988 годами³¹⁴, упал еще в два раза только за последние шесть лет, с 1991 по 1997 год³¹⁵.

Та же картина наблюдается в странах-участницах Организации экономического сотрудничества и развития в целом. С 1973 по 1985 год их валовой национальный продукт увеличился на 32 процента, а потребление энергии — всего на 5³¹⁶; во второй половине 80-х и в 90-е годы дальнейший хозяйственный подъем происходил на фоне абсолютного сокращения энергопотребления. Правительствами этих стран одобрена стратегия, согласно которой на протяжении ближайших трех десятилетий их потребности в природных ресурсах из расчета на 100 долл. произведенного национального дохода должны снизиться в 10 раз — до 31 килограмма по сравнению с 300 килограммами в 1996 году³¹⁷.

Снижение зависимости от материальных ресурсов становится необратимым по мере развития современного информационного производства. Его значение стало настолько велико, что некоторые экономисты предлагают даже новое членение секторов общественного производства, выделяя производство знаниеемкой продукции (knowledge goods), товаров широкого потребления (consumption goods) и услуг (services) ³¹⁸. Такое новое деление подчеркивает различия в отношении того или иного типа производства к использованию природных ресурсов и энергии. “Производство промышленной продукции, — пишут Дж.Д.Дэвидсон и лорд Уильям Рис-Могг, — предусматривает использование огромного количества сырья на каждой стадии технологического процесса... Обработка информации с помощью компьютера, напротив, не требует практически никакого сырья. Новые, основанные на использовании информации производства не только потребляют очень мало природных ресурсов, но и самыми разнообразными путями вытесняют их [из производства]” ³¹⁹.

Примеры изобретательно экономного отношения к невоспроизводимым ресурсам, порождаемого развитием новых технологий, можно приводить бесконечно. Если в первые послевоенные годы доля стоимости материалов и энергии в затратах на изготовление применявшегося в телефонии медного провода достигала 80 процентов, то при производстве оптоволоконного кабеля она сокращается до 10 процентов³²⁰; при этом медный кабель, проложенный по дну Атлантического океана в 1966 году, мог использоваться для 138 параллельных телефонных вызовов, тогда как оптоволоконный кабель, инсталлированный в начале 90-х, способен обслуживать одновременно 1,5 миллиона абонентов³²¹. Крупные промышленные компании все чаще отказываются от использования материалов не столько дорогих, сколько редких и связанных с масштабным вмешательством в природу³²². Создание корпорацией “Кодак” метода фотографирования без применения серебра резко сократило рынок этого металла; то же самое произошло, когда компания “Форд” объявила о появлении катализаторов на основе заменителя платины, а производители микросхем отказались от использования золотых контактов и проводников³²³. Информационные ресурсы играют сегодня столь большую роль, а цены на них настолько незначительны, что в современных условиях издержки на производство широчайшего круга товаров, в том числе и потребительских, фактически не меняются при весьма существенном повышении их качества³²⁴.

На этом фоне обращает на себя внимание подавляющее доминирование постиндустриального мира на рынке информационных технологий. В начале 90-х годов мировой рынок программных продуктов контролировался американскими компаниями на 57 процентов, и их доля превышала японскую более чем в четыре раза³²⁵; в 1995 году сумма продаж информационных услуг и услуг по обработке данных составила 95 млрд. долл. ³²⁶, из которых на долю США приходится уже три четверти³²⁷. В самих Соединенных Штатах также заметна исключительно высокая концентрация наукоемких производств вокруг крупнейших исследовательских центров, таких, как Силиконовая долина или Большой Бостон³²⁸. В последние годы США однозначно сделали развитие информационных отраслей хозяйства главным национальным приоритетом: в 1993 году был создан Национальный информационный совет, представивший президенту Б.Клинтону свой первый доклад в начале 1996 года³²⁹; говоря о пяти приоритетах новой эры, в которую вступает Америка, Н.Гингрич назвал среди них развитие молекулярной медицины, компьютерных баз данных, спутниковых телекоммуникаций, систем передачи информации и инфраструктуры транспорта³³⁰, из которых только последняя может быть тем или иным образом соотнесена с традиционными ориентирами индустриальной эпохи.

Развитие современных технологий изменило лицо цивилизации. В начале 90-х многие поспешили заявить, что понятие “"информационная эра" более не может служить даже символом дня сегодняшнего, не говоря уже о том, чтобы вести нас в будущее” ³³¹, что гораздо правильнее говорить об эре солнечной энергии, в которую человечество вступает как в “мир фактически неограниченных ресурсов — в мир неограниченного богатства” ³³².

Насколько обусловлены столь сильные утверждения? Об этом можно судить на примере нефти, ресурса, относительно равномерно распределенного в пределах планеты. Развитие технологий дает возможность открывать новые ее месторождения и снижать издержки на геологоразведочные работы. Начиная с середины 70-х годов разведанные объемы природных ресурсов росли самым высоким темпом за последние сто лет. Если накануне “энергетического кризиса” запасы нефти оценивались в 700 млрд. баррелей, то в 1987 году, вместо того, чтобы сократиться до 500 млрд. баррелей, они выросли до 900 млрд., причем ожидаемые дополнительные месторождения способны увеличить разведанные запасы в ближайшие десятилетия до 2 триллионов баррелей. Аналогична ситуация и с другими полезными ископаемыми. С 1970 по 1987 год оценки запасов газа выросли с 1,5 до 4 триллионов кубических футов, меди — с 279 до 570, серебра — с 6,7 до 10,8 млн. тонн, а золота — с 1 до 1,52 млрд. тройских унций³³³. “В период с 1970 по 1990 год, — пишут Д.Г. и Д.Л. Мидоузы, — для удовлетворения потребностей мировой экономики было сожжено 450 млрд. баррелей нефти и 90 млрд. тонн угля. Однако за этот же период были открыты новые месторождения нефти, угля и газа. По этой причине, хотя сегодня темпы потребления ископаемого топлива выше, чем в 70-е годы, срок исчерпаемости разведанных запасов увеличился как для нефти, так и для газа” ³³⁴, соответственно с 31 до 41 и с 38 до 60 лет. Более того; согласно оценкам Министерства энергетики США, приведенным в 1994 году, обнаруженные запасы нефти и газа на территории Соединенных Штатов в 2010 году ожидаются на уровне, превосходящем уровень 1990 года на 37 и 41 процент соответственно³³⁵. При этом издержки производства с каждым годом снижаются; так, затраты на разведку новых запасов упали в США с 16 долл. в расчете на баррель в 1983 году до 4,5 долл. в 1994 году, впервые став ниже затрат на разведку новых месторождений, проводимых американскими специалистами за пределами территории Соединенных Штатов³³⁶.

Весьма примечательно также и то, что в течение последних десятилетий большинство постиндустриальных стран снижают объемы производства нефти, что заметно на примере Канады, Великобритании и особенно США. В последнем случае объемы добычи постоянно снижаются на протяжении последних двадцати лет, и в 1996 году они на 30 процентов были ниже максимума, достигнутого в начале 70-х³³⁷. При этом доля США в общей добыче нефти в странах, за исключением членов ОПЕК и государств бывшего СССР, сократилась с 83 процентов в 1965 году до менее чем 40 процентов в 1993-м³³⁸. Таким образом, в современных условиях большинство развитых стран вполне могут позволить себе ресурсное самообеспечение, обусловленное достигнутым ими уровнем развития технологий и снижением относительной редкости большинства природных ресурсов. В результате резко падают цены на большинство сырьевых товаров. К середине 1998 года многие из них, такие, как сахар-сырец, медь, железная руда и т.д., достигли дна, на котором находились 10-12 лет назад (в текущих ценах без учета инфляции). Цена нефти опустилась до уровня середины 80-х годов, а бензин в США был самым дешевым с начала статистических наблюдений в 1919 году. Таким образом, индекс цен на сырьевые товары оставался более низким, чем в 1975 году, тогда как цены на индустриальную продукцию выросли за тот же период не менее чем на 133 процента³³⁹В этих условиях импорт сырья обусловлен в первую очередь сложившимися хозяйственными связями и возможностью минимизации затрат; в то же время новые индустриальные страны и Япония остаются ныне гораздо более зависимыми от подобного импорта, чем европейские страны и особенно США.

Вторая группа факторов связана с уменьшающимся деструктивным воздействием на среду обитания. Нельзя не заметить, что начиная со второй половины 70-х годов развитые страны сумели приостановить нарастание экологической опасности, и хотя в мировом масштабе проблема эта далека еще от своего разрешения, на территории постиндустриальных государств исторический перелом можно считать свершившимся. Первые попытки законодательного регулирования природоохранных мероприятий были предприняты еще в 60-е годы. В США в 1969 году был принят Закон о национальной политике в области охраны природы, за которым последовали Закон о чистом воздухе от 1970-го и Закон о чистой воде от 1972 года, а также более 13 тысяч других нормативных актов, составляющих сегодня экологическое законодательство этой страны; в Германии ряд соответствующих мер был открыт принятием Закона о качестве воздуха, одобренного в 1963 году ландтагом федеральной земли Северный Рейн — Вестфалия, и дополнен Законом об удалении отходов 1972 года и Федеральным законом о выбросах 1974 года³⁴⁰. Значительное улучшение экологической ситуации в Европе и США в 80-е годы стало первым явлением подобного рода с момента завершения формирования основ индустриального строя и одним из выдающихся достижений постиндустриализма³⁴¹ .

Проблема защиты среды обитания человека является, по определению, международной проблемой, которая не может быть решена за счет спорадических усилий отдельных стран, и мы остановимся на этом в дальнейшем; однако даже сегодня можно говорить о значительных успехах развитых стран в данном направлении. Подобные достижения обеспечены взвешенным подходом к экологическим проблемам, в рамках которых на основе изменившегося сознания людей оптимальным образом скоординированы интересы бизнеса и потребности будущих поколений. С одной стороны, в процессе защиты окружающей среды присутствует моральная, а с другой — экономическая составляющая. Еще в начале 80-х годов около 60 процентов американцев считали, что они будут сокращать или по крайней мере не наращивать потребление энергоносителей даже при существенно снижающихся ценах на них³⁴² в силу своей ответственности за судьбу планеты. По тем же причинам между 1986 и 1994 годами страны ЕС, Япония, Россия, Австралия, Канада, Южно-Африканская Республика и ряд других государств снизили объем производимых ими озоноразрушающих веществ на три четверти и более, а США стали единственной страной, полностью прекратившей их производство³⁴³ . На национальном и региональном уровне мероприятия по охране природы пользуются все большей поддержкой. В Германии подвергаются вторичной переработке 42 процента использованной бумаги и 50 процентов стеклянной тары³⁴⁴; в Соединенных Штатах между 1990 и 1995 годами за счет новых посадок деревьев впервые увеличилась площадь лесов³⁴⁵; доля стран-членов ОЭСР в мировом объеме выбросов углекислого газа в атмосферу на протяжении последних тридцати лет остается фактически стабильной³⁴⁶; многие европейские страны сегодня направляют от 0,5 до 1 процента своего ВНП на развитие международных программ по защите окружающей среды: общая сумма подобных пожертвований со стороны 15 наиболее развитых стран мира находилась в 1994-1995 годах на уровне около 59 млрд. долл. в год³⁴⁷.

Ввиду того, что идея полной гармонии человека со средой столь же иллюзорна, как и мечта о полном господстве над ней³⁴⁸, сбалансированная природоохранная политика возможна сегодня только в границах экономической целесообразности. В последние годы в постиндустриальных странах доминирует представление о том, что “оптимальным уровнем загрязнения является такой уровень, при котором чистая общественная выгода (прибыль, получаемая А от создания загрязнения, за вычетом убытков, которые в связи с загрязнением терпит В) оказывается максимальной” ³⁴⁹. Современные технологии позволяют устранять из отходов производства и выбрасываемых газов до двух третей NO2 и трех четвертей SO2 однако более полная очистка отходов фактически нереальна, так как затраты на нее (во всяком случае, в настоящее время) делают невыгодным любое производство, где образуются такие отходы³⁵⁰. Поэтому максимум возможного в этой области сегодня заключается в недопущении развитыми странами роста эмиссии СО2 и других вредных выбросив; согласно прогнозам Международного энергетического агентства, доля Северной Америки в общемировом их объеме снизится с сегодняшних 26,7 процента до 21,9 процента к 2010 году³⁵¹. На большее сегодня вряд ли приходится рассчитывать, так как, по оценкам Экономического совета при президенте США, сделанным в 1992 году, сокращение выбросов СО2 на 20 процентов по сравнению с достигнутым уровнем обойдется американской экономике в сумму от 800 млрд. до 3,6 триллионов долл. ³⁵² В то же время само производство как экологически чистых продуктов, не приносящих вреда окружающей среде, так и собственно природоохранных технологий становится важным элементом хозяйства, приносящим значительные прибыли. Объем рынка одних только энергосберегающих технологий определяется сегодня на уровне 65 млрд. долл. в год; по мнению П.Дракера, этот сектор представляет собой рынок, уступающий по потенциалу развития лишь рынку коммуникационных и информационных продуктов³⁵³. Сегодня, “по оценкам, 6,7 процента ВНП Германии расходуется на природоохранные программы” ³⁵⁴ , и этот показатель не является самым высоким среди стран Европейского Сообщества. В 90-е годы отмечалось, что в пределах Соединенных Штатов “районы, где приняты, соблюдаются и поддерживаются населением строгие нормы землепользования и другие законодательные акты в области охраны окружающей среды, относятся к числу наиболее процветающих: цены на земельные участки здесь высоки, местный бизнес находится на подъеме, экономические показатели свидетельствуют о полном благополучии” ³⁵⁵ .

Таким образом, вторая группа факторов, обусловливающих автономность постэкономического мира, группируется вокруг достаточно сбалансированного подхода к проблеме окружающей среды. Это не меняет сегодня общемировой ситуации (за счет неконтролируемого хозяйственного развития в новых индустриальных странах объем приходящихся на их долю выбросов СО₂ вырос на 71 процент с 1986 по 1996 год³⁵⁶ и может составить около половины всего мирового объема к 2025 году³⁵⁷, а производство озоноразрушающих веществ после достижения минимального значения в 1994 году вновь начало резко расти³⁵⁸), но свидетельствует о радикально новой тенденции в развитии постиндустриального мира.

Третья группа факторов связана с определенной локализацией индустриального конфликта и становлением новой системы социального партнерства. Необходимо отметить в этой связи, что речь идет не о новом гармоничном общественном порядке, а лишь о частичном преодолении некоторых тенденций, потенциально способных угрожать постиндустриальному типу общества.

Прежде всего это касается отношений между капиталом и трудом. Огромным достижением стало здесь практически бесконфликтное перераспределение занятых и активная политика по созданию новых рабочих мест; результаты этих усилий стали проявляться в 80-е и 90-е годы. Так, оказались совершенно несостоятельными³⁵⁹ прогнозы второй половины 70-х годов, согласно которым безработица в США в следующем десятилетии могла достичь 15-20 процентов трудоспособного населения³⁶⁰. К началу 90-х годов уровень безработицы в США, Франции, Германии и Великобритании составлял от 6,6 до 7,8 процента. Впервые за весь послевоенный период стала обнадеживать динамика этого важнейшего показателя: так, если в 50-е годы его средний уровень составлял в США 4,5 процента, в 60-е, 70-е и 80-е уверенно повышался — до 4,8, 6,2 и 7,3 процента соответственно, то в середине 80-х были заложены условия для формирования противоположной тенденции³⁶¹, в результате чего безработица в начале 90-х снизилась до 6,8 процента³⁶², в середине 1996-го — до 6,6 процента³⁶³, а к июлю 1997 года достигла минимальной за последние 24 года отметки в 4,8 процента³⁶⁴, на которой и стабилизировалась.

Необходимо отметить, что эта динамика не предполагает некоей стагнации; несмотря на то, что между 1990 и 1999 годами в США ожидалось сокращение 10 (!) из 20,5 млн. рабочих мест в промышленном секторе, более 9 млн. из них предполагается воссоздать в измененном виде на других производственных участках, а нетто-потери в индустриальном производстве составят всего 834 тыс. мест³⁶⁵. Общая же занятость в народном хозяйстве, как ожидается, вырастет на 25 процентов при росте населения всего на 15. Согласно выглядящим вполне реалистично прогнозам, с 1992 по 2005 год в США появится более 26 млн. рабочих мест, что превосходит рост, имевший место в период между 1979 и 1992 годами³⁶⁶. Разумеется, переквалификация и поиск новой работы — процессы весьма болезненные: сегодня 8,1 млн. американцев заняты на временных работах, 2 млн. работают “по вызову”, 8,3 млн. представляют собой “независимых подрядчиков”, занятых собственным бизнесом, а общее количество работников таких категорий достигает 14 процентов рабочей силы³⁶⁷ и может увеличиться до одной трети к началу следующего столетия³⁶⁸. Тем не менее, даже сами эти цифры свидетельствуют, на наш взгляд, не о безысходности проблемы, а, напротив, о том, что она может быть решена и решается. Подтверждение тому мы находим в статистике забастовок и стачек в американской промышленности: в 1982 году их общее количество в стране было минимальным за последние 100 лет и снизилось еще в 8 раз только между 1983 и 1995 годами³⁶⁹. Кроме того, на протяжении всего периода 90-х годов имел место беспрецедентный непрерывный рост уверенности населения в экономической стабильности (consumer confidence) ³⁷⁰. Имея совершенную по меркам настоящего времени структуру занятости, применяя в сельском хозяйстве лишь 2,7³⁷¹, а в добывающих отраслях — не более 1,4 процента³⁷² рабочей силы, Соединенные Штаты располагают сегодня 156 рабочими местами на каждые 100, существовавшие в 1975 году, тогда как европейский показатель составляет лишь 96³⁷³. Самые низкие за последние десятилетия уровни расходов на оборону и дефицита федерального бюджета, достигнутые в середине 90-х годов³⁷⁴, непосредственно обусловливают стабилизировавшиеся и даже снижающиеся индикаторы всех видов асоциальных проявлений³⁷⁵.

Американская модель не была воспроизведена в европейских условиях, где снижение остроты социальных проблем осуществлялось средствами государственного регулирования. К лету 1997 года уровень безработицы в ведущих европейских странах достиг беспрецедентно высокого уровня, составив в Германии и Франции 12,4 и 13,1 процента соответственно³⁷⁶. Именно это стало одной из причин сокрушительного поражения, которое потерпели правые партии в европейских странах, утратив в мае 1997 года власть в Великобритании, в июне — во Франции, а в ноябре 1998 года — в Германии. В то же время нельзя не учитывать ряд особенностей европейской модели, к которым относятся большая однородность общества (так, отрыв заработной платы руководителя компании от среднего служащего составляет около 12-15 раз против 100 в США), стабильно более высокие, чем в США, уровни заработной платы, а также низкая продолжительность рабочей недели и высокий уровень социальных выплат и пособий по безработице³⁷⁷. Осуществляемое в большинстве европейских стран перераспределение 40-55 процентов ВНП через государственный бюджет и фонды различных правительственных агентств позволяет поддерживать индекс социальной защищенности, рассчитываемый на основе сопоставления размеров выплат и пособий, на уровне в среднем в два раза выше американского³⁷⁸. Таким образом, тенденция к снижению характерной для индустриального общества социальной напряженности сформировалась и окрепла в последние десятилетия во всех основных центрах постиндустриального мира.

Подытоживая, мы имеем определенное основание утверждать, что постэкономическое общество способно преодолеть противоречия индустриального строя и прийти ему на смену в качестве целостной и самодостаточной системы. При этом мы отнюдь не считаем, что постэкономический мир не взаимодействует с остальной частью человечества (напротив, подобное взаимодействие представляется весьма интенсивным); мы лишь отмечаем, что потребности в таковом во все большей мере (хотя это не всегда ощущается с достаточной определенностью) исходят уже не от постиндустриальной, а от индустриальной и аграрной составляющих цивилизации. На поверхности явлений этот процесс принимает в последние годы форму своеобразной автаркии развитой части мира, обусловленной в первую очередь объективными потребностями хозяйственного прогресса.