Geum.ru

Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции

Вид материалаДокументы

Содержание


Замещение частной собственности собственностью личной
Новый тип самосознания и преодоление эксплуатации
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   46

Замещение частной собственности собственностью личной


 Понятие собственности является одной из фундаментальных социологических категорий, отражающей данность, возникшую на самых первых этапах становления общества. Противопоставляя себя не только внешнему миру, но и другим людям, человек вначале рассматривал используемые им предметы как принадлежащие именно ему; впоследствии эти отношения были закреплены в концепции собственности. В связи с этим Р.Пайпс разделяет possession и property как два уровня развития одного и того же отношения, различающихся в первую очередь степенью его юридического оформления210 .

Идея частного характера собственности неразрывно связана с историей буржуазного общества. Само понятие «частный» (в английском языке «private», во французском — «privee», в немецком — «privat») появилось в середине XVI века без всякой связи с термином «собственность» и применялось для противопоставления самостоятельной экономической деятельности человека и деятельности в рамках политических структур, public office или afiaires publiques 211. Частная собственность (private property} возникла, таким образом, как экономическое отношение, противостоящее неэкономической реальности; property при этом не тождественно -wealth, и богатство нации может расти в условиях, когда собственность составляющих ее граждан не обнаруживает подобной тенденции; «многие богатые (wealthy} общества остаются в то же самое время не знающими собственности (propertyless)»212 , так как формирующие их богатство ценности не могут быть присвоены частным образом.

Частная собственность является результатом продолжительного развития форм собственности; обычно считается, что она стала результатом разложения так называемой общинной собственности и впоследствии может быть замещена собственностью общественной213 . Между тем в примитивных общностях не существовало общинной собственности, поскольку общины не формировали устойчивых хозяйственных отношений с другими сообществами; коллективная деятельность была неспособна сформировать общинную собственность там, где средства труда применялись индивидуально, леса, пастбища и водоемы вообще не могли быть кем-либо присвоены, а древний человек не воспринимал себя в качестве чего-то отличного от общины. Исторически первичной была поэтому личная собственность, которая, по сути дела, и зафиксировала выделение индивидом самого себя из общинной массы. Появление личной собственности знаменовало не только осознание человеком того, что предмет принадлежит именно ему, что «он мой», то есть собственный; оно означало также, что «он не его», то есть не чужой. Таким образом, становление собственности происходило не как выделение «частной» из «общинной», а как появление собственности личной в противовес коллективной214 . Это не означает, что личная собственность выступала отрицанием коллективной; эти две формы появились одновременно, ибо они обусловливают друг друга как «нечто» и «его иное». Когда один из субъектов начинает воспринимать часть орудий труда или производимых благ в качестве своих, он противопоставляет им все прочие как принадлежащие не ему, то есть остальным членам коллектива. В этом отношении собственность возникает как личная, а коллективное владение становится средой ее развития. Этот момент мы считаем исключительно важным.

Личная собственность характеризуется соединенностью работника и условий его труда. Работник владеет орудиями производства, а земля используется коллективно и вообще не рассматривается как собственность. Личная собственность выступает атрибутом всего периода становления экономической эпохи, однако высшим ступеням ее развития присуща более совершенная ее форма. Личная собственность могла не только определять относительную независимость человека от общества, его нетождественность социуму, но и, напротив, подчеркивать полное отсутствие личной свободы большинства населения; достаточно вспомнить о собственности восточных деспотов на все богатства и всех живущих в границах их государств, о собственности рабовладельцев на рабов, феодалов на землю; в то же время личной представляется и собственность ветерана-легионера на его земельный надел, ремесленника на мастерскую и так далее.

Частная собственность характеризуется отделенностью работника от условий его труда, тем самым она делает участие в общественном хозяйстве единственным средством удовлетворения материальных интересов субъекта производства.Частная собственность выступает атрибутом этапа зрелости экономического общества; именно в ней запечатлены его основные закономерности, именно она отражает проникновение экономического типа отношений не только в сферу обмена, но и в сферу производства. В отличие от форм личной собственности, множественность которых соответствовала разнообразию путей становления завершенной экономической системы, частная собственность не столь разнообразна. Феноменально, но отделение работников от средств производства, которое, казалось бы, должно было стать основой самых жестоких форм подавления, открыло дорогу к ранее неизвестному уровню политической, а позднее и социальной свободы.

Частная собственность возникла там и тогда, где и когда индивидуальная производственная деятельность субъекта хозяйствования не только стала доказывать свою общественную значимость посредством свободных товарных трансакций, но и начала ориентироваться на присвоение всеобщего стоимостного эквивалента. Весьма характерно мнение Ю.Хабермаса, который, рассматривая противопоставление сфер социальной, частной и личной жизни, в качестве аксиомы, не нуждающейся в доказательстве, утверждает, что «рыночную сферу мы называем частной»; более того, он говорит об определенном тождестве частной и экономической деятельности215 , что, с учетом немецкой терминологии в его оригинальных текстах, лишь усиливает мысль об ограниченности частной собственности пределами экономической эпохи.

Все это дает нам основание полагать, что фундаментом институциональной структуры постэкономического общества служит новая форма личной собственности, дающая человеку возможность быть самостоятельным участником общественного производства, зависящим исключительно от того, насколько создаваемые им блага или услуги обладают индивидуальной полезностью для иных членов общества. Парадоксально, но контуры такого подхода содержатся уже в рамках марксовой концепции, когда автор ее отмечает, что переход к новому обществу может быть осуществлен путем замены частной собственности собственностью индивидуальной на основе нового уровня обобществления производства216 . Учитывая, что, по К.Марксу, такой тип хозяйства предполагает науку в качестве непосредственной производительной силы, можно видеть, насколько примитивным даже с точки зрения самого марксистского учения оказывается тот взгляд на проблему преодоления частной собственности, которого придерживались в нынешнем столетии многие коммунистические идеологи.

Широко распространено мнение о том, что самые острые социальные противоречия могут быть преодолены путем широкого перераспределения прав собственности. Одним из средств такового считается участие широких слоев населения в приватизации и рост доли мелких держателей акций в капитале крупных корпораций.

В последние десятилетия такие процессы действительно идут весьма активно. Если в начале 60-х годов крупным собственникам принадлежало более 87 процентов акций американских компаний, а доля фондов, находившихся под контролем как частных компаний, так и государства, составляла лишь немногим более 7 процентов217 , то в начале 80-х это соотношение установилось на уровне 66 процентов против 28, а в 1992 году крупные инвесторы владели лишь 50 процентами акций, тогда как различные фонды — 44 процентами. Еще более интенсивно данный процесс развертывался в Великобритании, где соответствующие цифры для 1939, 1963 и 1994 годов составляли 80, 54 и 20 процентов218 . Если в 1984 году в Соединенных Штатах число взаимных фондов не превышало 1250, то в 1994 году оно достигло 4,5 тыс., а управляемые ими активы возросли за тот же период с 400 млрд. до 2 триллионов долл.219 ; во второй половине 80-х половина частных лиц, имевших в своей собственности акции, оперировали ими через

посредство взаимных фондов. Развитие пенсионных фондов было не менее впечатляющим: их активы выросли с 548 млрд. долл. в 1970 году до 1,7 триллиона в 1989-м и также приблизились в последние годы к цифре в 2 триллиона долл220 .

 О достаточно скромном масштабе приватизационных мероприятий и программ участия работников в капитале их компаний говорят следующие примеры. В Великобритании число держателей мелких пакетов акций возросло между 1983 и 1991 годами с 2 млн. человек, что составляло 5 процентов взрослого населения221 , до 11 млн., или 27 процентов222 . В результате в руках работников сосредоточилось не более 10 процентов акций их компаний, а разброс цифр по отдельным предприятиям составлял от 6,5 до 31,9 процента223 . Однако вскоре большинство продали свои акции, и удельный вес мелких собственников в совокупном акционерном капитале сократился на 40-70 процентов. Всего лишь 200 тыс. новых собственников пошли на то, чтобы вложить часть своих сбережений в акции других предприятий, тем самым положительно оценив свое участие в приватизации224 . В США в 70-е и 80-е годы была предпринята программа участия служащих в прибыли, получившая название ESOP (Employee Stock Ownership Plan). Ее реализация, однако, также не изменила общей ситуации. Если в 1975 году схемы ESOP применялись в 1601 фирме с 248 тыс. занятых, то в 1989 году — в 10,2 тыс. фирм с 11,5 млн. занятых. Работникам были переданы пакеты ценных бумаг предприятий — в среднем по 7 тыс. долл. на человека. В целом по США в рамках этой программы во владение работников перешли акции на сумму около 60 млрд. долл.225 , что не превышает 2 процентов от стоимости активов промышленных и сервисных компаний, контролируемых взаимными фондами. Подобный масштаб имели эти формы и в других развитых странах; в Германии к началу 90-х годов не более 1,5 процента рабочих владели долей в акционерном капитале своих компаний, и доля эта, как правило, была весьма ограниченной226 .

Такой процесс «диссимиляции» собственности не изменяет традиционных отношений по меньшей мере по двум причинам. Во-первых, новые институциональные инвесторы действуют именно как частные собственники крупнейших компаний, оказывая влияние на их политику и стратегию, обеспечивая развитие корпорации и привлекая необходимые для этого ресурсы. Во-вторых, что гораздо более существенно, представители среднего класса, вкладывая средства во взаимные фонды и финансовые компании, как правило, даже не знают направлений их дальнейшего инвестирования227 . В этом отношении такие организации выступают лишь средством сбережения накоплений, каким прежде были банки; частные лица по-прежнему не распоряжаются акциями и фондами промышленных компаний, лишь способствуя своими средствами дальнейшей экспансии их производства и прибылей. Поэтому трудно не согласиться с Р.Хейльбронером в том, что экономика, основанная на широком распределении собственности среди различных слоев общества, вряд ли станет определять лицо хозяйственных систем XXI века228 . В то же время нельзя не признать, что идеи рассредоточения собственности и капитала не только не становятся сегодня менее популярными, но и находят все новых и новых сторонников229 .

Важнейшим же процессом, модифицирующим отношения собственности и формирующим основы для вытеснения частной собственности личной, является переход к информационной экономике, когда «самым главным конкурентоспособным ресурсом страны становятся высокая квалификация и совокупные знания ее работников»230 . В этой связи следует обратить внимание на три взаимосвязанных обстоятельства.

Во-первых, современные интеллектуальные работники, потенциал которых заключен даже не в их знаниях, а в способности их усваивать и расширять231 , уже не являются теми зависимыми наемными работниками, какими они были в условиях индустриального общества. Обнаружив, что они располагают уникальными способностями, которые могут быть эффективно применены в современном производстве, такие работники не дают предпринимателям возможности подчинять их своей воле. Как отмечает П.Дракер, сегодня «ни одна из сторон [ни работники, ни предприниматели] не является ни "зависимой", ни "независимой"; они взаимозависимы»232 . Социологи отмечают растущее значение этой собственности работников для их способности к инновациям и нововведениям; говорится о том, что работники, имеющие специфические навыки, воплощающиеся в возможности от начала и до конца осуществлять тот или иной производственный процесс (case-workers)233 , обладают «собственностью на процесс производства (process-ownership)»234 и даже на процесс деятельности (ownership of the work)235 . Утверждая возможность рассмотрения труда (job) как объекта собственности (as a property right)236 , социология возвращается к давно забытому тезису о возможности продажи труда, а не рабочей силы, тезису, который в современную эпоху наполняется новым, ранее неизвестным содержанием.

Во-вторых, в ходе информационной революции возникает реальная возможность распространения собственности работника на материальные условия производства. Новые технологии резко снижают как издержки производства, так и стоимость самих информационных продуктов и условий их создания. Если цена международного телефонного разговора снизилась за последние двадцать лет в 24 раза237 , а копирование одного мегабайта данных из Интернета обходится в среднем в 250 раз дешевле, чем воспроизведение аналогичного объема информации фотокопировальными устройствами, то удельная стоимость одного мегабайта памяти жесткого диска компьютера снизилась за последние тринадцать лет более чем в 2 тыс. раз238 , а издержки на производство одной операции сократились с 1975 по 1995 год в 23 тыс. раз239 . По итогам 1997 года 23 процента всех американцев старше 18 лет имели подключенный к Интернету домашний компьютер240 . Около трети американских семей имеют портативные компьютеры, половина из которых подключена к модемной связи; между тем это количество составляет не более 7 процентов общего числа применяемых в стране компьютеров, и, по прогнозам экспертов, этот показатель вырастет почти в три раза к 2000 году241 . Все это дает современному творческому работнику возможность приобретать в личную собственность все необходимые ему орудия производства. «Чем пользуются те, кто приумножает информационные ценности? — спрашивает Т.Сакайя и отвечает: — Конструктору нужны стол, карандаш, угольники и другие инструменты для графического воплощения своих идей. Фотографам и корреспондентам необходимы камеры. Большинству программистов достаточно для работы лишь небольших компьютеров. Все эти инструменты не так уж дороги и по карману любому человеку», в результате чего «в современном обществе тенденция к отделению капитала от работника сменяется противоположной — к их слиянию»242.

Следствием становится быстрое развитие мелкого производства в высокотехнологичной сфере и ренессанс индивидуальной занятости. В последние годы выдвинутая в начале 80-х О.Тоффлером идея «электронного коттеджа»243 получает зримое подтверждение: если в 1990 году в Соединенных Штатах 3 млн. работников были связаны со своим рабочим местом главным образом телекоммуникационными сетями, то в 1995 году их насчитывалось уже 10 млн., причем, как ожидается, это число вырастет до 25 млн. к 2000 году244. Предсказанное в начале 90-х годов Дж.Нэсбитом создание в США к 1995 году около 20,7 млн. семейных предприятий на дому245 оказалось решительно превзойденным; согласно данным статистики, в 1996 году 30 млн. чел. были индивидуально заняты в своих собственных фирмах246. Между 1990 и 1994 годами мелкие высокотехнологичные компании обеспечили нетто-прирост 5 млн. рабочих мест, тогда как экономика в целом достигла аналогичного показателя лишь на уровне 4,2 млн.247; таким образом, данная группа компаний захватила в этой области однозначное лидерство. Еще более выпукло характеризуют этот процесс данные по компьютерной индустрии, куда включено производство как самих компьютеров, так и программного обеспечения к ним. В 1995 году 65 процентов работников было занято преимущественно в мелких и индивидуальных фирмах, производивших программное обеспечение, и лишь 35 — в крупных компаниях, производивших технические средства248. Как следствие, позиции ведущих национальных производителей уже не являются столь мощными; доля 500 крупнейших компаний в ВНП США, составлявшая в 1979 году 60 процентов, в начале 90-х сократилась до менее чем 40 процентов249 , а экспорт в 1996 году на 50 процентов был представлен продукцией фирм, в которых занято 19 и менее работников, и лишь на 7 — продукцией компаний, применяющих труд более 500 человек250 .

В-третьих, возможность самостоятельной деятельности и высокий уровень независимости от собственников средств производства формируют новую степень свободы современного работника. Еще в начале 90-х годов социологи стали отмечать, что «контроль над средствами производства жестко ограничен тем, в какой мере они являются информационными, а не физическими по своему характеру. Там, где роль интеллекта очень высока, контроль над орудиями труда оказывается рассредоточенным среди работников»251 . Осознание человеком своей новой роли в производственном процессе, потенциальных возможностей выхода за пределы существующей структуры, а также решенная в целом проблема удовлетворения основных материальных потребностей приводят к тому, что творческие личности не могут более управляться традиционными методами. В условиях, когда «социальные отношения становятся сферой скорее личных устремлений, чем бюрократического регулирования»252 , а «воображение и творческий потенциал человека [превращаются в] поистине безграничный ресурс для решения встающих перед нами новых задач»253 , «совместимость ценностей, мировоззрений и целей более важна, нежели детали конкретной коммерческой сделки»254 . В силу распространяющегося понимания, что «интеллектуальными работниками следует управлять таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций»255 , корпорация меняет свою внутреннюю природу и сегодня «более не рассматривается как конкретное выражение капитализма... ее скорее можно описать в терминах менеджмента рынков и технологий, нежели в терминах рационализации классового господства»256 . Таким образом, развитие новых форм собственности приводит к радикальному изменению комплекса отношений собственности в целом.

Возникновение личной собственности в новой ее ипостаси стало предметом серьезных исследований еще в 70-е годы. Выдающуюся роль сыграла здесь книга Г.Беккера о «человеческом капитале»257 , позже отмеченная Нобелевской премией. Вслед за ней появилось множество работ о человеческом, интеллектуальном, структурном и других видах капитала, не воплощенных в материальных объектах, а лишь персонифицированных в конкретных личностях, являющихся их носителями. В попытке определить новое явление некоторые исследователи пытаются предложить экзотические понятия, которые, однако, в той или иной степени констатируют приоритеты личных качеств человека над иными факторами в определении собственности; говорится о «внутренней собственности» (intra-ownership или intra-property)258 , о некоей не-собственности (non-ownership)259 , о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации260 , права владения которыми могут быть лишь весьма ограниченными и условными261 . По мере укрепления уверенности в том, что интеллектуальная собственность и интеллектуальный капитал не менее важны для постиндустриальной эпохи, нежели частная собственность и денежный капитал для буржуазного общества262 , отношение к личным свойствам человека и создаваемым им индивидуализированным благам как к личной собственности263 становится все более однозначным264 . Отмечая, что личная собственность неотчуждаема265 и служит более мощным побудительным мотивом, чем любой иной вид собственности, современные социологи признают ее истоком естественную принадлежность человеку его личных качеств и продуктов его деятельности, а результатом — преодоление свойственного рыночной эпохе отчуждения человека от общества266 .

Формирование современной хозяйственной системы как основанной на личной собственности знаменует собой вторую основную составляющую постэкономической трансформации. Развитие этого нового типа собственности является тем институциональным процессом, в результате которого последствия технологического прогресса становятся реальностью социальной жизни. Тем самым закладывается фундамент для изменения, которое в ближайшие десятилетия станет, на наш взгляд, одним из наиболее заметных для социолога: начнется формирование такого типа сознания человека, который поставит его вне рамок любой жесткой организации, политической или хозяйственной; фактически это и будет означать рождение личности постэкономического типа. Поэтому сейчас, рассмотрев формирование нового типа собственности как основания нового типа свободы человека, мы должны обратиться к исследованию изменяющегося классового самосознания индивида, его отношения к проблеме эксплуатации и к структурам современной организации.

Новый тип самосознания и преодоление эксплуатации


Основным содержанием постэкономической трансформации является высвобождение творческих сил человека, становление условий для максимального развития личности и внутреннего ее роста. Перспектива этой трансформации видится в том, что «все прежние метасоциальные принципы единства общественной жизни заменяются... принципом свободы»267 . Во все времена считалось, что свобода определяется экономическими отношениями; она казалась недостижимой до тех пор, пока не будут разрешены основные имущественные противоречия. Традиционно антиподами свободы выступали эксплуатация и угнетение.

Феномен эксплуатации оказывался поэтому тем явлением, против которого в течение последних нескольких столетий выступали все социальные реформаторы. Как известно, сторонники различных утопических учений прошлого и нынешнего веков предполагали возможным устранить эксплуатацию либо через изменение распределения доступных обществу благ на условиях уравнительного принципа268 , либо через такое развитие производительных сил, которое обеспечило бы удовлетворение все возрастающих потребностей социума и привело к такому общественному состоянию, когда «материальные блага польются полным потоком»269 .

Однако не только первый подход, комментировать который нет особой нужды, но и второй наталкиваются на целый ряд неразрешимых проблем. Хозяйственный прогресс истекающего столетия ясно показал, что, во-первых, производство никогда не сможет удовлетворить всех потребностей общества и что, во-вторых, даже при гипотетическом их удовлетворении совершенно неочевидно, что будут удовлетворены все потребности личностей, составляющих такое общество. Сегодня ясно как никогда, что совокупность целей и стремлений индивидов гораздо более обширна, чем цели и стремления общества, поэтому и потребности всех его членов не могут быть не только удовлетворены, но даже определены усилиями социального целого. Кроме того, преодоление эксплуатации всегда подразумевало движение к равенству; для нас же очевидно, что новое общество, с его акцентом на совершенно различных индивидуальных способностях, склонностях и чертах личности, менее всего способно базироваться на принципах даже того весьма относительного имущественного равенства, которое существовало в рамках индустриальной эпохи270 .

Вместе с тем, преодоление эксплуатации, несомненно, является одним из условий становления постэкономического общества. Обосновывая это положение, мы сосредоточимся на трех аспектах проблемы: на характере обусловленности эксплуатации распределением материальных благ; на ее субъективных и объективных проявлениях и, наконец, на ее связи с классовым характером соответствующего общества. Начнем с первого.

В условиях экономического общества, характеризующегося ограниченностью материальных компонентов богатства и низким в целом уровнем удовлетворенности материальных потребностей, эксплуатация всегда ассоциировалась с изъятием у работника части созданного им продукта. Еще А.Смит, рассматривая взаимоотношения буржуа и наемных работников, писал, что их интересы «отнюдь не тождественны. Рабочие хотят получить как можно больше, а хозяева — дать как можно меньше»271 , и в этом заключалась суть основного конфликта экономической эпохи, возникающего вокруг проблемы распределения в условиях, когда присвоение материальных благ для большинства членов общества представляет собой цель сознательной деятельности. Эта трактовка была развита К.Марксом, который определил извлечение прибавочной стоимости, то есть того избытка, который мог быть изъят у непосредственного производителя, в качестве цели капиталистического способа производства; таким образом, эксплуатация наемного труда была возведена в ранг основного принципа буржуазного общества.

Сегодня в литературе также доминирует крайне расширительная трактовка эксплуатации. По широко распространенному мнению, «эксплуатация... — это реакция на ситуацию, когда сплоченная группа контролирует какой-либо ценный ресурс, прибыль от которого она может извлечь лишь путем использования труда других людей и исключения их из распределения созданной этим трудом добавленной стоимости»272 . Хотя это положение акцентирует внимание на том, что эксплуатация имеет определенное субъективное содержание, ее устранение в таком качестве фактически невозможно: с одной стороны, общественное производство не может быть развито до такой степени, чтобы удовлетворить все и всяческие потребности всех членов общества; с другой стороны, высокое вознаграждение за ту или иную деятельность, если только она совершается в рамках материалистической мотивации, никогда не будет восприниматься в качестве «достойной» оценки вклада работника. Эта ситуация убедительно проанализирована А.Сеном, предложившим описание отдельных аспектов эксплуатации с использованием терминов deserts (заслуги) и needs (потребности)273 . Отдельным фактором является существование общесоциальных потребностей, обусловливающее неустранимое отчуждение части продукта от непосредственных производителей. Таким образом, в рамках системы категорий экономического общества эксплуатация оказывается неустранимой.

Мы же отстаиваем ту позицию, что единственным путем, на котором может быть найден утвердительный ответ на вопрос о возможности преодоления эксплуатации, является рассмотрение ее с субъективной стороны. Поскольку эксплуатация представляется порождением конфликта интересов, то условия, в которых человек способен перестать ощущать себя эксплуатируемым, могут возникнуть только при кардинальном изменении его ценностных ориентиров. В нашей системе категорий речь идет, по сути, о преодолении труда и замене его творчеством.

 Такой подход ни в коей мере не оригинален. В свое время еще К.Маркс говорил о том, что преодоление закономерностей экономического общества станет реальностью только тогда, когда будет устранен труд, деятельность, осуществляемая под влиянием внешней необходимости и потому несвободная. Считая «одним из величайших недоразумений говорить о свободном, человеческом, общественном труде, о труде без частной собственности»274 , он именно с этих позиций развивал идеи уничтожения трудовой деятельности275 . Среди современных социологов подобную точку зрения отстаивает А.Горц, отмечающий: «И для наемных рабочих, и для работодателей труд — лишь средство заработать деньги, а не самоцель. Следовательно, труд — это несвобода... Вот почему следует стремиться не просто стать свободным в труде, но и освободиться от труда»276. Нельзя не отметить, что хотя подобный подход редко выражается в четкой форме, он разделяется многими обществоведами. Наделяя работника интеллектуального труда такими качествами, как ориентированность на оперирование информацией и знаниями, фактическая независимость от внешних факторов собственности на средства и условия производства, крайне высокая мобильность и желание заниматься деятельностью, открывающей прежде всего широкое поле для самореализации и самовыражения, хотя бы и в ущерб сиюминутной материальной выгоде, современные авторы фактически описывают личность, чья деятельность мотивирована по канонам постэкономической эпохи. Характерно в этой связи заявление П.Дракера о том, что подобные работники «не ощущают (курсив мой. — В.И.), что их эксплуатируют как класс»277 , и мы можем только согласиться с этим утверждением. Таким образом признается, что эксплуатацию можно рассматривать не только как объективную данность, но и как феномен сознания, и, следовательно, преодолеть ее можно через изменение ценностей и приоритетов личности. Именно эти положения представляются нам первыми прецедентами осознания того, что относительно поверхностные изменения, происходящие в современном мире, имеют зачастую меньшее значение, нежели представления об их источниках, ходе и направлении, а реальное место человека в обществе и мотивы его деятельности зависят от его собственных представлений о таковых.

В новых условиях радикально меняется и традиционное видение взаимообусловленности эксплуатации и классовой структуры общества. Когда предметом «эксплуатации» становятся скорее знания и информация, чем собственно человек278 , а современные интеллектуальные работники «являются не фермерами, не рабочими, не бизнесменами, а членами организаций. Они... не меняют своего экономического или социального положения — они меняют место работы»279 , к персоналу уже не может применяться традиционное понятие пролетариата, обозначающее класс наемных рабочих, зависимых от владельцев средств производства; еще в начале 60-х Д.Белл предложил термин «salariat»280 , впоследствии получивший широкое распространение для обозначения лиц, предпочитающих «сотрудничать с компанией, например, обрабатывать для нее информацию, но не работать на компанию в качестве служащих»281 .

Весьма показательна эволюция представлений современных социологов о тех процессах, которые обеспечивают трансформацию классовой структуры общества.

В 60-е и 70-е годы приоритет признавался за вполне объективными факторами. Вывода об изменении характера деятельности промышленных рабочих казалось достаточно для констатации того, что «рабочего класса, который описан в «Капитале» Маркса, больше не существует»282 . Полагая, что «при анализе конфликтов в посткапиталистических обществах не следует применять понятие класса», Р.Дарендорф апеллировал в первую очередь к тому, что классовая модель социального взаимодействия утрачивает свое значение по мере снижения роли индустриального конфликта, связанного с локализацией и ограниченностью самого индустриального сектора. «В отличие от капитализма, в посткапиталистическом обществе, — писал он, — индустрия и социум отделены друг от друга. В нем промышленность и трудовые конфликты институционально ограничены, то есть не выходят за пределы определенной области, и уже не оказывают никакого воздействия на другие сферы жизни общества»283 . Однако такой подход вряд ли содержал решение проблемы, так как, по мнению большинства исследователей, эксплуатация возникает не в результате межклассовых взаимодействий в общественном масштабе, а «является результатом неравного распределения среди работников одного предприятия созданной добавленной стоимости»284 .

Поэтому уже к концу 80-х созрело понимание того, что свойственные постиндустриальному обществу статусные проблемы не исчезают в результате подрыва традиционной классовой структуры. Р.Инглегарт в 1990 году писал: «В соответствии с марксистской моделью, ключевым политическим конфликтом индустриального общества является конфликт экономический, в основе которого лежит собственность на средства производства и распределение прибыли... С возникновением постиндустриального общества влияние экономических факторов постепенно идет на убыль. По мере того как ось политической поляризации сдвигается во внеэкономическое измерение, все большее значение получают неэкономические факторы»285 . К началу 90-х годов в среде исследователей получила признание позиция, в соответствии с которой формирующаяся система характеризуется делением на отдельные слои не на основе отношения к собственности, как это было ранее, а на базе принадлежности человека к социальной группе, отождествляемой с определенной общественной функцией. Таким образом, оказалось, что новое общество, которое называлось даже постклассовым капитализмом, «опровергает все предсказания, содержащиеся в теориях о классах, социалистической литературе и либеральных апологиях; это общество не делится на классы, но и не является эгалитарным и гармоничным»286 .

Преодоление эксплуатации становится сегодня фактически тождественным росту самореализации личности в условиях снижения настоятельности материальных потребностей и доминирования стремления к самосовершенствованию. Вполне показательны в этом отношении некоторые тенденции, характерные для развития новых форм предпринимательства, а также изменение структуры и принципов организации современной корпорации. Оставляя в стороне проблему роли и значения интеллектуального капитала в определении активов компании287 и, таким образом, вопрос о зависимости корпорации от ее работников288 , остановимся на мотивации деятельности составляющих компанию творческих личностей. Хотя, по различным подсчетам, их доля в численности персонала сегодня относительно невелика (называются цифры от 5 до 10 процентов289 ), именно их деятельность определяет облик фирмы; для нее скорее подходит определение «intrapnse», нежели «enterprise»290 . Не случайно также современная корпорация трактуется в терминах «обучающаяся (learning)»291 , «креативная»292 и «виртуальная»293 . Такие компании, представляющие собой уже не столько элементы общества (society), сколько общности (communities)294 , организуют свою деятельность не на основе решения большинства и даже не на основе консенсуса, а на базе внутренней согласованности (congruence) ориентиров и целей295 . Впервые мотивы деятельности в значительной мере вытесняют стимулы296 , а организация, основанная на единстве (coexistence) мировоззрения и ценностных установок ее членов, становится наиболее самодостаточной и динамичной формой производственного сообщества297 .

Считая понятие креативной корпорации наиболее удачным298 , мы хотели бы обратить внимание на два момента. С одной стороны, это снижение роли материальных факторов в поведении руководителей компании; с другой — снижение ее в деятельности существенной части персонала и, в частности, тех работников, которые в наибольшей степени определяют успехи рыночного благополучия фирмы.

Наиболее успешно функционирующие компании нередко изображаются воплощением предпринимательского духа, причем зачастую утверждается, что наибольшие достижения имеют те фирмы, в которых управление находится в руках владельца или владельцев компании299 , или же те, где основатель фирмы занимает руководящий пост300 ; последнее, по мнению экспертов, свидетельствует о преимуществах соединенности собственности и управления в условиях современной рыночной среды. На наш взгляд, в этом случае исследователи допускают ошибку, обусловленную невозможностью всестороннего анализа в пределах экономических категорий. Успехи кумиров современных предпринимателей обусловлены отнюдь не тем, что они контролируют большую часть капитала своих компаний, а тем, что их бизнес воспринимается ими самими как главное проявление собственной творческой деятельности, они олицетворяют созданные ими креативные по своей природе сообщества и самореализуются именно в этом своем качестве. Эти люди представляют собой живую историю компании, обладая высшим авторитетом в глазах ее работников и партнеров301 . Отношение таких предпринимателей к бизнесу как к своему творению, обусловливающее максимальную приверженность целям организации, является важнейшей отличительной чертой креативной корпорации. В соответствующих условиях успехи компании становятся для ее руководителей не столько источником роста материального благосостояния, сколько воплощением растущего признания их достижений.

Однако развитие деятельности, не подверженной эксплуатации, создает в то же время проблему, значение которой стало осознаваться лишь недавно. Когда первейшим из качеств, обеспечивающих оптимальное использование творческого потенциала работников, оказывается уже не столько информированность, сколько воображение302 , возникает ситуация, в которой «деньги и власть не могут ни купить, ни заменить солидарность и смысл»303 . Нельзя не согласиться с К.Келли, который пишет: «Основой сетевой экономики является технология, но по-настоящему прочным фундаментом для нее служат человеческие отношения; она начинается с микропроцессоров и заканчивается доверием»304 . Несмотря на то, что в последние десятилетия расширяется круг компаний, где проводятся мероприятия, направленные на развитие системы нематериалистической мотивации работников, предприниматели все чаще признают, что управление творческими личностями становится основной и в определенной мере неразрешимой проблемой305 . Рост доли нематериалистически мотивированных личностей в структуре рабочей силы вызывает потребность «в заключении совершенно нового морального соглашения между индивидом, компанией и обществом»306 , к чему большинство современных компаний вряд ли готово. Следствием оказывается резкое снижение лояльности работников к их фирмам307 ; согласно последним социологическим обследованиям, в 1996 году от 58 до 70 процентов работодателей отмечали снижающуюся лояльность работников в качестве важнейшей проблемы, стоящей перед их компанией308 .

Возникающие сложности управления творческими работниками показывают, что те, кто осознал в качестве наиболее значимой для себя потребности реализацию нематериальных интересов, становятся субъектами неэкономических отношений и обретают внутреннюю свободу, немыслимую в рамках экономического общества. Именно в этом аспекте только и можно говорить о преодолении эксплуатации в рамках постэкономической модернизации общества. В то же время нельзя не учитывать, что даже сегодня экономически мотивированная часть общества остается доминирующей и не только сохраняет внутри себя все прежние конфликты, но и вступает в серьезное противоречие с неэкономической составляющей социума, причем оказывается, что преодоление эксплуатации в рассмотренном выше его понимании происходит параллельно с формированием нового комплекса серьезных социальных противоречий.

Преодоление эксплуатации, которое можно расценить как выдающееся достижение социального прогресса современного типа, представляется тем не менее весьма неоднозначным явлением. Говоря о выходе за ее пределы в социопсихологическом аспекте, мы акцентировали внимание на том, что к этому способны люди, реально движимые в своих поступках постэкономическими, нематериалистическими мотивами и стимулами. Совершенно очевидно, что они составляют явное меньшинство даже в современных условиях; следовательно, они выделяются, пусть не в качестве особого общественного института, но все же, de facto, в особую социальную группу, которая, с одной стороны, определяет развитие общества и выступает его источником, а с другой — жестко отделена от большинства его членов и противостоит им как нечто совершенно чуждое.

Именно на этом этапе мы и начинаем констатировать противоречия, свидетельствующие о нарастании социального конфликта, который не принимался в расчет в большинстве постиндустриальных концепций.

Во-первых, те, кто находит на своем рабочем месте возможности для самореализации и внутреннего совершенствования, выходят за пределы эксплуатации. Круг этих людей расширяется, в их руках находятся знания и информация — важнейшие ресурсы, от которых во все большей мере зависит устойчивость социального прогресса. Стремительно формируется новая элита постэкономического общества. При этом социальный организм в целом еще управляется методами, свойственными экономической эпохе; следствием становится то, что часть людей оказывается вне рамок социальных закономерностей, обязательных для большинства населения. Общество, оставаясь внешне единым, внутренне раскалывается, и экономически мотивированная его часть начинает все более остро ощущать себя людьми второго сорта; за выход одного слоя общества за пределы эксплуатации социум платит обостряющимся ощущением угнетенности, охватывающим другие его слои.

 

Во-вторых, группы нематериалистически ориентированных людей, которые, как мы уже отметили, не ставят своей основной целью присвоение вещного богатства, обретают реальный контроль над процессом общественного производства, и все более и более значительная часть национального достояния начинает перераспределяться в его пользу. Не определяя обогащение в качестве своей цели, новый высший класс получает от своей деятельности именно этот результат. В то же время люди, не обладающие ни способностями, необходимыми в высокотехнологичных производствах, ни образованием, позволяющим развить такие способности, пытаются решать задачи материального выживания, ограниченные вполне экономическими целями. Однако сегодня их доходы не только не повышаются, но снижаются по мере хозяйственного прогресса. Таким образом, они не получают от своей деятельности результат, к которому стремятся, и ощущают себя представителями новой угнетаемой страты. Различие между положением первых и вторых очевидно. Напряженность, возникающая в обществе, также не требует особых комментариев. С этим «багажом» постиндустриальные державы входят в XXI век.

Преодоление эксплуатации — в том смысле, как мы попытались это представить, — тождественно формированию свободы, не ограниченной экономическими факторами и не базирующейся на экономических факторах. Являясь третьей составной частью постэкономической трансформации, оно приоткрывает завесу над тем будущим, исследованию которого посвящена наша работа. Однако за этой завесой мы находим лишь общие ориентиры, а отнюдь не ясные очертания будущего общества. Таким образом, вступая в постэкономическую эпоху, человечество в небывалой ранее степени подвергает себя самому тяжелому испытанию — испытанию неизвестностью.

* * *

В этой главе мы не пытались дать исчерпывающий анализ постэкономической революции и остановились лишь на основных процессах и тенденциях, которые определяют перспективы развитых западных обществ. Мы абстрагировались при этом как от внешней среды постэкономической трансформации, так и от детализации тех противоречий, которые привносит ее развертывание в сами постиндустриальные общества. Тем самым мы стремились показать, что начавшаяся несколько десятилетий тому назад социальная трансформация обладает внутренними источниками развития, в силу чего носит долгосрочный и необратимый характер.

Подытоживая, можно, следуя логике происходящих сегодня перемен, выделить пять наиболее фундаментальных изменений.

Первое среди них — это технологическая революция 60-х -90-х годов, которая обеспечила невиданное ранее развитие социума, выражающееся прежде всего не в традиционных показателях производительности, а в резко возросшей реальной власти человека над природой. С начала 80-х годов проявились тенденции, демонстрирующие, что для устойчивого развития человечества сегодня есть все предпосылки — хозяйственные, экологические и ресурсные, не говоря уже о возможностях беспрепятственного самосовершенствования личностей. Технологический сдвиг, начавшийся около тридцати лет назад и приобретающий все больший динамизм, представляется основной материальной составляющей постэкономической революции.

Второе изменение касается активной деструкции стоимостных отношений и подрыва роли рыночных закономерностей. Традиционные воспроизводимые и исчислимые факторы производства стали терять свою ведущую роль, а хозяйственный успех стал определяться информационными ресурсами, которые не могут быть оценены в стоимостных категориях и применение которых зависит не столько от характеристик самих информационных благ, сколько от способности работающих с ними людей извлечь из них новое знание, которое в состоянии двинуть вперед ту или иную отрасль производства. В этой связи денежные оценки не могут основываться на затратах труда, земли и капитала и все более определяются индивидуальными предпочтениями потребителей; цена же компаний и корпораций задается зачастую лишь ожидаемыми предпочтениями и ожидаемым характером развития. Происходящее разрушение прежней основы стоимостных отношений может быть квалифицировано в качестве первого основного направления постэкономической трансформации.

Третье изменение заключается в диссимиляции частной собственности и замене ее личной собственностью на средства производства; в результате потенциальные представители класса наемных работников, способные продуцировать информацию и знания, выходят из того состояния зависимости, в котором ранее они находились по отношению к традиционным институтам индустриального общества. Наибольшие успехи демонстрируют информационные консорциумы и корпорации, сумевшие соединить не столько собственность и управление, сколько собственность и творчество, и воплотившие в своих достижениях талант и энергию их создателей и владельцев. Такое изменение форм и отношений собственности приводит к преодолению традиционного классового конфликта экономического общества, и это составляет второе основное направление постэкономической трансформации.

Четвертое изменение связано с социальной стратификацией. Общество начинает подразделяться на группы, которые могут быть названы господствующим и отчужденным классами, причем средние слои, служившие на протяжении всего последнего столетия залогом стабильности общества, находятся под угрозой «раскола» и пополнения высшей и низшей страт общества, обособленность и отчужденность которых друг от друга будет лишь возрастать. Опасность этого нового противостояния усугубляется тем, что образуется невиданная ранее диспропорция между целями людей и их реальными возможностями. К сожалению, сегодня не видно каких-либо тенденций, обещающих возможность быстрого преодоления данного противоречия, характеризующего третье основное направление постэкономической трансформации.

Наконец, пятым в этом ряду является глобальное социопсихологическое изменение, с каким никогда ранее не сталкивалось человечество. Когда удовлетворены все основные материальные потребности, когда понятна действительная роль знаний, внутренним побудительным мотивом человека становится его стремление стать значимее, чем он является, — расширить кругозор и интеллектуальные возможности, больше знать и уметь, открыть то, что ранее не было известно, и так далее. Этот переход от труда к творчеству обеспечил невиданную степень субъективной свободы для тех, кто занят подобной деятельностью. Не предполагая материальных целей, они не подвержены эксплуатации, а зависимость общества от этих людей и результатов их творчества становится такой, что именно им достаются все материальные преимущества современной цивилизации. Становление творчества в качестве наиболее распространенной формы человеческой деятельности представляется основной нематериальной составляющей постэкономической революции.

Таковы пять основных составляющих постэкономической трансформации. Вполне понятно, что роль ее движителя выполняет несколько противоречивое единство первого и пятого факторов. Можно утверждать, что технологический прогресс и прогресс социопсихологический, изменения в материальной составляющей современного общества и трансформации в сознании тех, кто в наибольшей мере ответствен за соответствующие перемены, идут сегодня параллельно, дополняют друг друга, служат друг для друга источником дальнейшего развития. Именно их сочетание и обусловливает непрерывность и динамику постэкономической трансформации.

В свою очередь, второй, третий и четвертый элементы представляются скорее фоном, на котором происходят основные изменения, нежели относительно самостоятельными явлениями общественной жизни. При этом именно в них сосредоточены и отражаются те внутренние противоречия, без которых немыслимо это масштабное историческое изменение. Вот почему наиболее важные проблемы, с которыми неизбежно придется столкнуться новому обществу, будут, на наш взгляд, связаны с приведением в соответствие современных нестоимостных оценок создаваемых благ и попрежнему распространенных рыночных методов регулирования общественного производства; с неизбежной унификацией форм и отношений собственности; с устранением потенциальной угрозы социальной стабильности, исходящей от поляризации двух основных формирующихся общественных групп.

Прежде чем обратиться к конкретным формам проявления постэкономической трансформации в современном мире, нам предстоит рассмотреть два важных вопроса. Во-первых, проанализировать взаимодействие описанных процессов и той среды, в которой им приходится протекать, равно как и контртенденций, с которыми они неизбежно сталкиваются. В контексте этой проблемы мы попытаемся описать новую модель взаимодействия между двумя основными регионами мира — развитыми постиндустриальными державами, которые стоят на пороге нового социального порядка, и развивающимся миром, реалии которого весьма далеки от постэкономических стандартов. Во-вторых, обратиться к конкретным хозяйственным, социальным и политическим тенденциям последних тридцати лет и попытаться выявить некоторые закономерности развертывания постэкономической трансформации, что позволит нам выделить более и менее значимые ее аспекты.



163 - Danyger S.H., Weinberg D.H. The Historical Record: Trends in Family Income, Inequality and Poverty // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 21.
164 - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. N.Y., 1998.
165 - См.: Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. P. 58.
166 - См.: Samuelson R.J. The Good Life and Its Discontents. The American Dream in the Age of Entitlement 1945-1995. N.Y., 1997. P. 71.
167 - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.)-L., 1998. 1998
168 - Ibid. P. 2.
169 - Thurow L. Creating Wealth. P. 41.
170 - См.: Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1998. Р. 192.
171 - См.: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 49-50.
172 - См. Tilly Ch. Durable Inequality. Berkeley (Ca.)-L., 1998. P. 232.
173 - См. Linstone H.A., Mitroff I.I. The Challenge of the 21st Century. P. 8; Galbraith J.K. The Culture of Contentment. P. 13-14.
174 - См. Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. P. 137.
175 - См. Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 262-263.
176 - См. Schor J.B. The Overspent American. Upscaling, Downshifting and the New Consumer. N.Y, 1998. P. 12.
177 - См. Thurow L. Creating Wealth. P. 199-200.
178 - Подробнее см.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 47-48.
179 - См.: Reich R.B. Tales of a New America. The Anxioos Liberal's Guide to the Future. N.Y., 1987. P. 208.
180 - См.: Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 24.
181 - См.: Lind M. The Next American Nation. P. 189.
182 - См.: Danuger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 24.
183 - Greenstein R., Barancik S. Drifting Apart: New Findings of Growing Income Disparities Between the Rich and the Poor, and the Middle Class. Wash., 1990. P. 6.
184 - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. P. 58.
185 - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 141.
186 - См.: Dahrendorf R. The Modern Social Conflict. An Essay on the Principles of Liberty. Berkeley-L.A. 1990. P. 149.
187 - См.: Galbraith J.K. The Culture of Contentment. P. 105.
188 - См.: Galbraith James K., Du Pin Calmon P. Industries, Trade, and Wages // Bernstein M.A., AdIerD.E. (Eds.) Understanding American Economic Decline. P. 172-173.
189 - См.: Philips K. Boiling Point Democrats, Republicans and the Decline of Middle-Class Prosperity. N.Y., 1994. P. 28.
190 - Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 144.
191 - Brockway G.P. Economists Can Be Bad for Your Health. Second Thoughts on the Dismal Science. N.Y.-L., 1995. P. 62.
192 - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 47.
193 - Kuttner R. Everything for Sale. The Virtues and Limits of Markets. N.Y., 1997. P. 86.
194 - См.: Piven F.F., Cloward R.A. Regulating the Poor. P. 353-354.
195 - См.: Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 32.
196 - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 48.
197 - См.: Reich R.B. Tales of a New America. P. 188.
198 - См.: Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social Democracy. Oxford, 1998. P. 105.
199 - См.: Handy Ch. The Hungry Spirit. Beyond Capitalism — A Quest for Purpose in the Modem World. L., 1997. P. 39-41.
200 - См.: Gephardt R., with Wessel M. An Even Better Place. America in the 21st Century. N.Y„ 1999. P. 33.
201 - См.: Santis H., de. Beyond Progress. An Interpretive Odyssey to the Future. Chicago-L, 1996. P.192-193.
202 - См.: Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. Oxford, 1997. P. 269.
203 - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 377.
204 - См. Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. P. 88.
205 - См. Korten D.C. When Corporations Rule the World. L„ 1995. P. 108.
206 - См. Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. P. 88.
207 - См. Ibid.
208 - См. Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 109; Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. N.Y.-L, 1994. P. 135.
209 - См.: Nelson J.I. Post-Industrial Capitalism. Exploring Economic Inequality in America. Thousand Oaks-L., 1995. P. 8-9.
210 - См.: Koch R. The 80/20 Principle.The Secret of Achieving More with Less.N.Y., 1998. P.9.
211 - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 109.
212 - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 47.
213 - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 144.
214 - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 116.
215 - См.: Rifkin J. The End of Work. N.Y., 1996. P. 174.
216 - См.: Brockway G.P. The End of Economic Man. N.Y.-L., 1995. P. 88-89.
217 - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. Why Business and Consumers Will Prosper. Wash., 1998. P. 154.
218 - См.: Brockway G.P. The End of Economic Man. P. 163.
219 - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 65.
220 - См.: Galbraith J.K. The Culture of Contentment. P. 92.
221 - Подробнее о ситуации в Великобритании см.: Coyle D. The Weightless World. Strategies for Managing the Digital Economy. Cambridge (Ma.), 1998. P. 11.
222 - Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. P. 235.
223 - См.: The Economist. 1994. November 5. P. 19.
224 - См.: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 118-119.
225 - См.: Tilly Ch., Tilly Ch. Work Under Capitalism. N.Y., 1998. P. 213-214.
226 - См.: Mandel M. Cracking this Crazy Economy // Business Week. European edition. 1999. January 25. P. 39-40.
227 - См.: Сох M., Aim R. These Are the Good Old Days: A Report on American Living Standards. Dallas (Tx.), 1994. P. 4.
228 - См.: The Economist. 1997. September 6. Р. 48.
229 - См.: Kat T. M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 272.
230 - Lappe P.M., Collins J., Rosset P., Esparza L. The World Hunger: 12 Myths, 2nd ed. N.Y„ 1998. P. 166.
231 - См.: Wolfe B.L. Reform of Health Care for the Nonelderiy Poor // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H.(Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. Cambridge (Ma.), 1994. P. 254.
232 - См.: Fischer C.S., Flout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., SwidlerA., Voss K. Inequality by Design. P. 141.
233 - См. Gray J. False Dawn. The Delusions of Global Capitalism. L., 1998. P. 115.
234 - См. Korten B.C. When Corporations Rule the World. P. 108.
235 - См. Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. P. 223.
236 - См. Celenie G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of :he 21st Century. N.Y., 1997. P. 37.
237 - См. Zepezauer M., Naiman A. Get the Rich off Welfare. Tucson (FL), 1996. P. 7.
238 - См. Kiplinger K. World Boom Ahead. P. 153.
239 - Подробнее см.: Thurow L. Creating Wealth. P. 201.
240 - См.: McAlister J.F.0. Prosperity for Now//Time. 1999. February 15. P. 58.
241 - См.: Kelly K. New Rules for the New Economy. N.Y., 1998. P. 157.
242 - См.: Korten D.C. The Post-Corporate World. Life After Capitalism. P. 62.
243 - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 271.
244 - См.: Korten D.C. The Post-Corporate World. P. 171-172.
245 - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. L., 1997. P. 142.
246 - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 154.
247 - См.: The Economist. 1997. September 6. P. 48.
248 - См.: Kiplinger K. World Boom Ahead. P. 154.
249 - См.: Bootle R. The Death of Inflation. Surviving and Thriving in the Zero Era L 1996. P.33-34.
250 - См.: Taylor K.B. The Quest for Universal Capitalism in the United States // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. P. 357.
251 - The Guardian. 1997. February 3.
252 - Koch R. The 80/20 Principle. Р. 242-243.
253 - См.: Bootle R. The Death of Inflation. P. 34.
254 - См.: The Economist. 1999. January 16. P. 98.
255 - См.: Morion C. Beyond World Class. Houndmills-L., 1998. P. 250.
256 - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. P. 218.
257 - См.: Mandel M. Cracking this Crazy Economy. P. 39-40.
258 - См.: Koch R. The Third Revolution. P. 242.
259 - См.: Gray J. False Dawn. P. 112.
260 - Godden J., Koch R. Managing Without Management. L., 1996. P. 210.
261 - См.: Bootle R. The Death of Inflation. P. 35.
262 - См.: Morton С. Beyond World Class. P. 250; более подробный анализ данных тенденции на протяжении XX века содержится в: Tilly Ch., Tilly Ch. Work Under Capitalism. P. 146.
263 - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. P. 143.
264 - См.: Kanter R.M. World Class. Thriving Locally in the Global Economy. N.Y., 1995. P. 151-152.
265 - См.: Moody К. Workers in a Lean World. L.-N.Y., 1997. P. 98-99.
266 - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 78.
267 - См.: Tilly Ch. Durable Unequality. P. 242-243.
268 - Myrdal G. Challenge to Affluence. N.Y., 1963. P. 10.
269 - Auletta К. The Underclass. N.Y., 1982. Р. XVI. Подробнее о возникновении, развитии и современных трактовках понятия underclass в американской социологической литературе см.: Cans H.J. The War Against the Poor. The Underclass and Anti poverty Policy. N.Y., 1995.P.2, 16, 28, 31-33.
270 - Цитируется по: Frankel В. The Post-Industrial Utopians. P. 210-211.
271 - См.: Katг. М.В. In the Shadow of the Poorhouse. P. 286.
272 - См.: Lind M. The Next American Nation. P. 111.
273 - См.: Burtiess G. Public Spending on the Poor: Historical Trends and Economic Limits // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 57, 63-64.
274 - См.: Tobin J. Poverty in Relation to Macroeconomic Trends, Cycles, and Policies // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 164-165.
275 - См.: Jencks Ch. Is the American Underclass Growing? P. 34; Madrick J. The End of Affluence. P.152.
276 - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 298.
277 - См.: Mincy R.B. The Underclass: Concept, Controversy, and Evidence // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H.(Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change.

P.130.
278 - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 22-24.
279 - См.: Korten B.C. When Corporations Rule the World. P. 246.
280 - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 298.
281 - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. P. 143.
282 - Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R.,SwidlerA., Voss K. Inequality by Design. P. 97.
283 - См.: Moody К. Workers in a Lean World. P. 189.
284 - См.: Kelly K. New Rules for the New Economy. P. 153.
285 - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 123.
286 - См.: Burtless G. Public Spending on the Poor. P. 64.
287 - См.: Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S.,Lucas S.R.,SwidlerA., Voss К. Inequality by Design. P. 96.
288 - См.: Lappe F.M., CollinsJ., RossetP., Espaiг.а L. The World Hunger. P. 153.
289 - См.: Herrnstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. 131, 132.
290 - См.: Themslrom S., Themstrom A. America in Black and White. P. 355, 197.
291 - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 22-24.
292 - См.: Thurow L. Creating Wealth. P. XIV.
293 - См.: Fischer C.S.,Hout M., Jankowski M.S.,Lucas S.R.,SwidlerA., Voss K. Inequality by Design. P. 132.
294 - См.: Reich R.B. Tales of a New America. P. 158.
295 - См.: Luttviak E. Turbo-Capitalism. P. 86-87.
296 - См.: Pipes R. Property and Freedom. N.Y., 1999. P. 257.
297 - См.: Mishe lL., Bernstein J.,Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 63.
298 - См.: Pipes R. Property and Freedom. P. 257.
299 - См.: Fischer C.S., HoutM., Jankovski M.S., Lucas S.R., SwidierA., Voss K. Inequality by Design. P. 131-132.
300 - См.: Galbraith James K. Created Unequal. P. 14.
301 - См.: Pipes R. Property and Freedom. P. 280-281.
302 - Подробнее см.: Danvger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 156.
303 - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 261.
304 - См.: Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. 520-521.
305 - См.: Una M. The Next American Nation. P. 159.
306 - Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 27.
307 - См. Wright Mills С. The Power Elite. P. 12-13.
308 - См. Heilbroner R. 21st Century Capitalism. N.Y.-L., 1993. P. 55.