Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции

Вид материала

Документы

Содержание Причины, ход и уроки кризиса Реальный и прогнозируемый рост ВВП, 1996-98 (в процентном выражении) Источник: Goldstein M.

Подобный материал:

• Глобальные последствия загрязнений окружающей среды, 141.96kb.
• Описание «Последняя Большая Игра», 127.38kb.
• Глобальные последствия загрязнения окружающей среды, 130.02kb.
• 48. Буржуазные революции в странах зе. Причины, характерные особенности и последствия, 103.08kb.
• Мировой экономический кризис: предпосылки, проявление, пути выхода и последствия, 74.79kb.
• «Политический и экономический кризисы в Украине: причины возникновения, возможные последствия, 157.88kb.
• План Введение I буржуазная революция в Испании 1820-1823 годов а предпосылки революции, 335.68kb.
• План Введение I буржуазная революция в Испании 1820-1823 годов а предпосылки революции, 339.33kb.
• Предпосылки и экономические последствия второй мировой войны предпосылки, 136.67kb.
• Задачи революции 7 Начало революции 8 Весенне-летний подъём революции, 326.28kb.

Причины, ход и уроки кризиса

Было бы неверно утверждать, что кризис на азиатских рынках начался 2 июля 1997 года девальвацией таиландского бата. Отказ Банка Таиланда от интервенций в поддержку национальной валюты был неизбежным шагом, так как за несколько месяцев до этого валютные резервы страны сократились с 40 до менее чем 30 млрд. долл., и идти на дальнейшее их снижение казалось невозможным. За один день бат подешевел на 20 процентов, а в течение полугода — более чем в два раза²³⁹. Столь же объективными были и последовавшие события. 9 и 10 июля Банк Филиппин затратил на поддержание песо более 1 млрд. долл., сохранив резервы, достаточные лишь для двух недель подобных интервенций. 11 июля Банк отказался от защиты национальной валюты, которая в течение дня подешевела на 11,5 процента, а затем повторила путь таиландского бата²⁴⁰. В течение второй половины 1997 года были девальвированы фактически все азиатские валюты, причем многие из них подешевели в три и более раз, а максимальный показатель составил для Индонезии 7 раз (с 2430 до 17000 рупий за доллар между июлем 1997 и январем 1998 года²⁴¹); в минимальной степени это коснулось Сингапура и Тайваня, а Гонконг сумел удержать курс гонконгского доллара на докризисном уровне.

Причины такого развития событий были давно известны и обсуждались заранее. Азиатский кризис в некоторой степени воспроизвел основные элементы сценария, по которому развертывались события в Японии после 1990 года, хотя, разумеется, оказался более драматичным. Оценивая его причины и возможные последствия, необходимо, конечно, учитывать значительную роль его финансовой составляющей, на чем обычно акцентируют внимание аналитики, но в то же время следует не упускать из вида ту основу, на которой в конечном счете созрел и разразился кризис, — несовершенство азиатской модели индустриализации.

Признаки ухудшения экономической конъюнктуры в странах ЮВА стали очевидными еще в 1995 году. Выше мы отметили, что в 1996 году было зафиксировано замедление темпов роста ВНП и экспорта всех основных азиатских “тигров”, дополнявшееся нарастанием отрицательного сальдо текущего платежного баланса и резким увеличением кредитной массы, искусственно поддерживавшей рынок. Все это происходило на фоне двух важных тенденций. С одной стороны, мексиканский дефолт и последовавшая реструктуризация долгов этой страны привели к переосмыслению позиций многих инвесторов по вопросу о целесообразности серьезных вложений в развивающиеся рынки. Следствием стал отток капиталов в США и Европу; если в 1993-1994 годах динамика фондовых индексов на рынках постиндустриальных держав и стран Юго-Восточной Азии была относительно однонаправленной, то к осени 1997 года американский фондовый индекс достиг прироста почти в полтора раза, тогда как сводный индекс, отражающий состояние развивающихся рынков, находился существенно ниже значения 1994 года; при этом тройку лидеров по масштабам понижения составили Таиланд, Мексика и Южная Корея²⁴². Если обратиться к картине, сложившейся за полгода до основной волны кризиса, пришедшейся на октябрь-декабрь 1997 года, нетрудно увидеть, что средства, инвестированные в фондовые индексы Таиланда, Филиппин, Малайзии, Сингапура, Южной Кореи и Индонезии в 1994 году, не только не обеспечили доходов, но и принесли убытки, в ряде случаев достигавшие 35 и более процентов²⁴³. Отток капиталов вызвал естественный рост курса доллара, в первую очередь по отношению к иене, в результате чего японские товары в 1995-1996 годах стали более привлекательными, нежели произведенные в странах ЮВА; следствием этого и стало резкое замедление роста экспортных поставок²⁴⁴. Снижение котировок акций на всех азиатских биржах приняло устойчивый характер уже в первой половине 1997 года²⁴⁵. С другой стороны, все более явными становились неэффективность индустриального производства и излишнее раздувание кредитной массы, а также искусственное поддержание цен на инвестиционные товары, в первую очередь на недвижимость. Остановимся на этой тенденции более подробно.

С середины 90-х годов в большинстве стран Юго-Восточной Азии фондовый рынок уже не мог способствовать поступлению инвестиций, необходимых для развития производства. Крупные промышленные компании стали ориентироваться на массированное привлечение заемных средств. Ввиду того, что в большинстве азиатских стран имели место тесные связи между государством и бизнесом, а индустриальные гиганты пользовались постоянной поддержкой со стороны правительства, “эти предприятия считались как бы застрахованными от банкротства, что служило для финансовых институтов мощным стимулом их кредитования вне зависимости от эффективности их деятельности” ²⁴⁶. Результаты оказались катастрофическими. Спрос на заемные средства делал их использование все дороже и вызывал рост процентных ставок. В этих условиях предприниматели, в первую очередь в Южной Корее, Индонезии и Таиланде, где государство играло наиболее активную роль в экономике, перешли к политике краткосрочных, в том числе и зарубежных, заимствований. Несмотря на то, что государственные бюджеты этих стран продолжали сводиться с профицитом, бремя долга стало непосильным.

Одну из наиболее ярких иллюстраций сложившейся ситуации дает Южная Корея. Эта страна с самого начала ускоренной индустриализации допустила исключительно сильную зависимость своего промышленного развития от размера привлекаемых кредитных ресурсов. Если в 1970 году размер ее внешнего долга не превышал 2,2 млрд. долл., то к 1980 году он вырос в 12,5 раза, до более чем 27 млрд. долл.; при этом почти половина средств, направленных на финансирование программы развития тяжелой и химической промышленности, была получена в виде иностранных займов²⁴⁷. Подобная тенденция была характерна как для 80-х, так и для 90-х годов. Между 1992 и 1996 годами объемы полученных страной зарубежных кредитов выросли на 158 процентов, а требования по ним превысили четверть всех международных обязательств стран Юго-Восточной Азии. При этом основная часть заемных средств — 66 процентов — привлекалась не непосредственно промышленными компаниями, а корейскими банками²⁴⁸, распоряжавшимися ими далее по своему усмотрению. Краткосрочные заимствования к концу 1996 года составляли 63 процента всего объема внешних обязательств, в три раза превосходя при этом объем золотовалютных резервов страны²⁴⁹, выглядевших в тот период вполне благополучно. Но крупнейшие корпорации (а концентрация производства в Южной Корее столь значительна, что четыре основных промышленных конгломерата обеспечивают более 40 процентов ВНП²⁵⁰), являвшиеся наиболее активными заемщиками, стали фактическими банкротами еще до основной волны кризиса, который лишь довел негативные тенденции до их естественного завершения: в мае 1998 года отношение суммарных обязательств концерна “Хюндаи” к его акционерному капиталу составляло более 570 процентов, а объемы реализации на внутреннем рынке снизились почти вдвое²⁵¹. Следует иметь в виду, что такой показатель не был чем-то экстраординарным (еще до начала кризиса среднее его значение для промышленных компаний, участвовавших в соответствующем листинге сеульской биржи, достигало 300 процентов²⁵²). Летом 1997 года превышение суммой корпоративного долга акционерной стоимости компаний составило у “Дэу” 3,38 раза, у “Хюндаи” — 4,39, у “Киа Моторс” — 5,23, у “Халла” — 20,7, а у корпорации “Джинро” — 86 раз (!)²⁵³. В конце того же года первые две были объявлены банкротами; суммарные обязательства “Киа” достигали на тот момент 10, а “Ханбо” — 6 млрд. долл. ²⁵⁴ Согласно подсчетам корейских и американских экспертов, около 20 процентов всех банковских кредитов в конце 1997 года были полностью безнадежными, а вывод банковской системы страны из кризиса, по минимальным оценкам, требовал 60-100 млрд. долл. ²⁵⁵

Аналогичная ситуация сложилась и в других азиатских странах; в Таиланде около 70 процентов всех крупных промышленных компаний допустили задержки в выплате кредитов или отказались рассчитываться по своим обязательствам; в Индонезии 200 (по другим данным — 220²⁵⁶) компаний из 228, состоявших в листинге фондовой биржи, были объявлены к концу 1997 года находящимися в состоянии технического банкротства²⁵⁷. Гигантские масштабы невозвращаемых кредитов живо напоминают японскую ситуацию 90-х годов. Сегодня многие исследователи отмечают, что проблемы, с которыми столкнулись страны Юго-Восточной Азии в 1997-1998 годах, в значительной мере были обусловлены слепым копированием японского опыта²⁵⁸. Следует отметить, учитывая подобную аналогию, что вся глубина японского кризиса стала заметна через шесть-семь лет после первоначального финансового шока, и, видимо, реальный масштаб нанесенного азиатским экономикам ущерба также выявится несколько позже.

Японский “опыт” был повторен и в области операций с недвижимостью. Еще в конце 80-х годов цены на офисные и жилые помещения в Сингапуре, Гонконге и Южной Корее повторяли японские тренды; так, в 1989 году в Сеуле цена небольшой квартиры достигала 225 тыс. долл., что соответствовало самым высоким ценам в Калифорнии, штате, где ВВП на душу населения был в пять раз выше корейского²⁵⁹. Впоследствии цены существенно снизились, однако вплоть до середины 90-х годов инвестиции в строительство объектов недвижимости оставались очень выгодными. Инвесторы вели себя так, будто ничего и не знали об опыте Японии. В Джакарте, Бангкоке, Сингапуре и Маниле в 1996-1998 годах было начато строительство в среднем в полтора раза больших офисных площадей, чем было сдано в эксплуатацию в 1993-1995 годах; инвесторов не останавливало даже то, что в первых трех городах объем непроданных или не сданных в аренду помещений вырос почти на 50 процентов только в течение одного 1996 года²⁶⁰. К лету 1997 года доля нереализованных построек составила в Таиланде 35 процентов²⁶¹. Между тем в большинстве азиатских стран банки, согласно официальной отчетности, направляли на финансирование риэлтерских проектов от 11 до 18 процентов своих кредитных средств²⁶²; однако эксперты “Бэнк фор интернэшнэл сеттлментс” давали гораздо более высокие оценки: от 25-30 процентов в Индонезии до 30-40 процентов в Сингапуре, Таиланде и Малайзии и беспрецедентных 40-55 процентов в Гонконге²⁶³. По самым оптимистичным предположениям, разрешение одной только проблемы сбыта на рынке офисных помещений может стоить многим странам Юго-Восточной Азии от 4 до 5-6 процентов их валового национального продукта.

Катастрофическая ситуация на рынке недвижимости, о которой много говорилось в ходе кризиса, является лишь одним, пусть и весьма наглядным, но все-таки не единственным показателем переоцененности капитальных благ в странах Азии. На этом примере мы можем в наиболее “чистом” виде наблюдать последствия сокращения внешнего спроса и в то же время механизм “запуска” кризиса в промышленной сфере. Сокращение иностранных инвестиций, вложений в акции и ценные бумаги, невозможность привлечения новых кредитов и замораживание значительных банковских средств в долгосрочных, и, как оказалось, убыточных, инвестиционных проектах — все это привело к снижению возможностей маневра для промышленных компаний и вынудило их ориентироваться лишь на текущие поступления от продаж. Но как только большинство из них попыталось нарастить объемы производства, стало очевидно, что рынки развитых стран перенасыщены, а внутренний рынок испытывает огромную нехватку средств, в том числе вследствие девальвации национальных валют и сокращения платежеспособного спроса, банкротства ряда банков и финансовых компаний, а также роста сбережений населения, не уверенного в завтрашней финансовой стабильности.

Эти факторы обусловили резкий промышленный спад во всех странах региона. Если несколько лет назад утверждалось, что “азиатская экономическая экспансия вполне может продолжаться на протяжении десятилетий” в первую очередь потому, что “трудовые ресурсы... азиатских стран могут в начале следующего столетия устойчиво нарастать” ²⁶⁴, то сегодня господствуют иные представления. Эксперты отмечают теперь, что в современных условиях факторы, на которых было основано азиатское экономическое чудо, утратили прежнее значение. Низкие издержки на рабочую силу перестали служить достаточным условием проникновения на мировые рынки; важнейшим фактором конкурентоспособности оказалось здесь широкое применение в производстве высококвалифицированного и высокопроизводительного интеллектуального труда²⁶⁵. Будучи неспособными предложить Западу высокотехнологичную продукцию, азиатские экономики замедляют сегодня темпы своего развития. В Таиланде за ростом ВНП на 6 процентов в 1996 году последовала стагнация в течение 1997 года, и прогнозировался спад на 5 процентов в 1998 году; в Индонезии, где в 3-м квартале 1997 года наблюдался рост на 7 процентов, в 1998 году ожидали уже 15-процентного спада²⁶⁶. На протяжении 1997-го и первой половины 1998-го эксперты Международного валютного фонда восемь раз пересматривали свои оценки темпов роста азиатских экономик; о масштабе этих корректировок позволяет судить таблица 9-1.

Ход кризиса и связанные с ним драматические политические события — бесчисленные отставки в правительствах, смена руководства в Южной Корее в начале 1998 года, резкие антиамериканские заявления малайского премьера Махатхира, громкие банкротства крупных банков и финансовых компаний, среди которых оказались такие известные и, казалось бы, находившиеся вне эпицентров кризиса, как гонконгский “Перегрин” и даже японские “Хоккайдо Такусоку Бэнк” (обязательства которого перед клиентами составляли 75,1 млрд. долл.) и “Ямайичи Секьюритиз”

Таблица 9-1
Реальный и прогнозируемый рост ВВП, 1996-98 (в процентном выражении)
Прогнозы МВФ						Согласованные прогнозы
	1996	1997	1998 (в мае 1997)	1998 (в апреле 1998)	Изменение прогноза на 1998	1998 (в июне 1997)	1998 (в апреле 1998)	Измене-ние прогноза на 1998 г.
Индонезия Таиланд Южная Корея	8,0 5,5 7,1	5,0 -0,4 5,5	7,4 7,0 6,3	-5,0 -3,1 -0,8	-12,4 -10,1 -7,1	7,6 5,9 6,1	-6,3 -4,1 -1,6	-13,9 -10,0 -7,7
Малайзия Филиппины Сингапур Гонконг Китай Тайвань	8,6 5,7 6,9 4,9 9,7 5,7	7,8 5,1 7,8 5,3 8,8 6,9	7,9 6,4 6,1 5,0 8,8 6,3	2,5 2,5 3,5 3,0 7,0 5,0	-5,4 -3,9 -2,6 -2,0 -1,8 -1,3	8,0 6,3 7,3 5,5 10,4 6,5	1,1 2,2 2,7 3,0 7,8 5,9	-6,9 -4,1 -4,6 -2,5 -2,6 -0,6

Источник: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 3.

(25,2 млрд. долл.) ²⁶⁷, волна забастовок в Южной Корее, народные волнения в Индонезии, приведшие к падению режима Сухарто, и т.д. — достаточно хорошо известны, и воспроизводить их не входит в нашу задачу. Гораздо больший интерес представляют попытки исправить положение, предпринимавшиеся как национальными правительствами, так и по линии международных финансовых организаций, особенно те из них, которые были осуществлены на первом этапе кризиса, между октябрем 1997-го и весной 1998 года.

Следует отметить, что события, формально положившие начало кризису, и в первую очередь девальвации национальных валют азиатских стран летом 1997 года, прошли относительно незамеченными на мировых рынках; снижение котировок акций в Азии не помешало европейским и американским фондовым индексам неоднократно достигать новых рекордов летом и осенью этого года. Доллар плавно рос по отношению к иене, а японский и гонконгский индексы столь же медленно снижались (Nikkei-225 потерял в 1997 году до 20 процентов своей стоимости). Однако для того, чтобы кризис в Азии получил мировой резонанс, необходим был крах на одном из основных региональных рынков. 20, 21, 22 и 23 октября, в течение четырех дней подряд, котировки в Гонконге непрерывно снижались, соответственно на 630, 568, 765 и 1.211 пунктов, что означало общее падение на 23 процента²⁶⁸. В ответ 27 октября индекс Доу-Джонса упал более чем на 300 пунктов; торги были прерваны впервые после того, как 22 ноября 1963 года мир узнал об убийстве президента Дж. Кеннеди; после их возобновления индекс продолжил “свободное падение”, и, когда снижение достигло 554 пунктов, торги были прекращены на основе биржевых правил, принятых в 1987 году. На следующий день Доу-Джонс поднялся более чем на 300 пунктов, однако резко упали котировки в Европе. Разбалансированность мировых рынков стала реальностью²⁶⁹.

На фоне резкого (на 20-40 процентов) снижения курса национальных валют большинства восточноазиатских стран и катастрофического (на 30-50, а в Индонезии даже на 70 процентов) обвала на их фондовых рынках окончательно прояснилось состояние макроэкономических индикаторов в этих странах. Фактически впервые появились реалистические данные о валютных резервах; выяснилось, что большая часть золотых резервов Банка Таиланда была тайно реализована на международных рынках еще в августе-октябре, а общий объем валютных резервов Южной Кореи, являвшейся на тот момент 11-й по размерам ВНП экономикой в мире, составлял 21 ноября 1997 года 7,3 млрд. долл., 4 же декабря — около 5 млрд. долл. ²⁷⁰ За период между серединой 1997-го и началом 1998 года снижение корейского фондового индекса обошлось инвесторам в 314 млрд. долл., крах на малайзийском рынке — не менее чем в 225 млрд. долл. ²⁷¹, а цены, сложившиеся на индонезийской бирже, выявили убытки в 74 млрд. долл. только по акциям 15 наиболее активно торговавшихся компаний²⁷²; в силу того, что котировки акций прочих фирм, входивших в листинг, трудно было определить, точный размер потерь не поддается исчислению.

Международные финансовые эксперты поспешили заявить, что кризис порожден финансовыми проблемами, запредельным уровнем использования заемных средств и действиями фондовых спекулянтов. В качестве аналога, на опыт которого можно было опереться в ходе решения возникших проблем, многие экономисты стали называть мексиканский долговой кризис 1995 года, успешно разрешенный силами МВФ (а по сути дела — США), направившими в страну 48 млрд. долл., которые способствовали стабилизации национальной валюты и реструктуризации долга, сбившим первую волну кризиса. Полагая, что и в новой ситуации прежние методы принесут заметные результаты, западные страны предпочли оказать терпящим бедствие азиатским нациям быструю и массированную финансовую поддержку. В соответствии с таким подходом, МВФ последовательно одобрил в течение второй половины 1997 года предоставление 17 млрд. долл. Таиланду, 23 млрд. долл. Индонезии (впоследствии пакет был увеличен до 43 млрд. долл.) и, наконец, 57 млрд. долл. Южной Корее, что стало самым большим кредитом, когда-либо предоставленным этой организацией²⁷³. Однако время показало, что эти меры оказались далеко не так эффективны, как осуществленные в ходе мексиканского дефолта 1995 года.

Кризис, поразивший Юго-Восточную Азию, отличался от мексиканской катастрофы по многим направлениям.

С количественной стороны он был гораздо более глубоким даже в чисто финансовом аспекте. Если в Мексике в 1994 году общий размер выданных банками и финансовыми институтами кредитов не превышал 50 процентов ВНП, то в Таиланде накануне кризиса он достигал 140 процентов. Если безнадежные ссуды в обоих случаях составляли около 30 процентов всех выданных кредитов, то для Мексики эта цифра была эквивалентна 15 процентам ВНП, а для Таиланда — 45 процентам. Таиланд не был в этом отношении исключением: в сентябре 1997 года уровень невозвратных кредитов в 30-32 процента был признан также в Индонезии, Малайзии и Южной Корее. В Индонезии, Малайзии и Таиланде только обязательства перед иностранными банками, в большинстве своем краткосрочные, достигали в сентябре 1997 года 30-45 процентов ВНП (общая сумма долга Малайзии превышала 170 процентов ВНП, Индонезии — 190 процентов²⁷⁴). Огромную опасность представлял и устойчивый дефицит платежного баланса, связанный с необходимостью масштабного импорта производственных технологий и комплектующих. В 1996 году этот показатель возрос для южнокорейской экономики по сравнению с предыдущим годом почти в три раза, с 8 до 23 млрд. долл., в результате чего по его абсолютной величине страна заняла второе место в мире после США²⁷⁵.

При этом все охваченные кризисом государства имели исключительно малые возможности маневра, так как имевшиеся в их распоряжении валютные резервы были несравнимо меньше, чем обязательства по внешним займам. Так, внешний долг Таиланда достигал 87,3 млрд. долл. при величине резервов не более 26,6 млрд. долл.; для Южной Кореи и Индонезии соответствующие показатели составляли 152,3 и 45,1, 136,4 и 13,5 млрд. долл. ²⁷⁶. Поэтому большая часть средств, направлявшихся МВФ в виде пакетов кредитной помощи этим странам, фактически шла на реструктуризацию долга и не влияла существенным образом на внутреннюю ситуацию.

В качественном аспекте различия были еще более разительными и определялись в первую очередь характером инвестиционной политики в предшествующий период и степенью государственного регулирования экономики.

Если основой мексиканского кризиса было активное потребительское кредитование, то в Азии заемные средства использовались для инвестиции, многие из которых оказались непродуктивными. Поэтому в Мексике девальвация национальной валюты имела позитивные последствия; ставшие более дешевыми мексиканские товары хлынули на внешние рынки, прежде всего в Соединенные Штаты (рост экспорта составил в 1995 году 40 процентов в долларовом исчислении, из которых 90 процентов пришлись на США), а гипертрофированное внутреннее потребление несколько снизилось, что также сыграло положительную роль. После снижения объемов производства в 1995 году на 6,2 процента в 1996-м и 1997-м наблюдался рост на 5,2 и 7,4 процента соответственно. В результате увеличения экспорта и уменьшения импорта дефицит платежного баланса снизился с 29,7 млрд. долл. в 1994 году до 1,6 млрд. долл. в 1995-м. Сокращение внутреннего спроса на 12,8 процента в 1995 году было компенсировано его ростом на 6,2 процента в 1996-м и на 9 процентов в 1997-м. К концу 1998 года уровень безработицы также вернулся к его докризисным значениям²⁷⁷. При этом мексиканские власти радикально сократили количество барьеров для зарубежных капиталовложений и допустили приобретение национальных компаний в полную собственность иностранных инвесторов. В результате начавшие возвращаться в страну средства западных предпринимателей обеспечили установление нескольких новых рекордных значений фондового индекса в 1997 году.

В Азии же последствия девальвации национальных валют и обвала фондовых рынков оказались совершенно иными. Поскольку банки направляли основную часть кредитов в инвестиционный сектор, финансовый кризис сделал привлечение новых заемных средств гораздо более дорогим (так, к началу лета 1998 года процентные ставки достигли на Филиппинах 16 процентов годовых, в Южной Корее — 17, в Таиланде — 23, а в Индонезии превысили 60 процентов²⁷⁸) и, тем самым, фактически свел на нет возможности удешевления товаров, которое могло бы стать первым следствием девальвации. Внутреннее потребление еще более сократилось, как из-за снижения курса национальной валюты, так и в результате банкротства банков и падения заработной платы; как следствие, вместо оживления экспортных секторов экономики началась глубокая рецессия. Как отмечает Дж.Сорос, “за финансовым крахом последовал экономический спад. Внутренний спрос застыл, импорт резко сократился, но объем экспорта не увеличился, поскольку значительная доля экспортируемых товаров направлялась в страны, также охваченные кризисом. Кроме того, экспортировалась в основном ограниченная группа товаров, цены на которые снижались вследствие перенасыщения рынка” ²⁷⁹. В Южной Корее, например, в первом квартале 1998 года физический объем экспорта вырос на 30 процентов, но в стоимостном выражении он фактически не изменился из-за падения цен на экспортную продукцию²⁸⁰; во втором квартале ситуация также оставалась неопределенной, но уже во втором полугодии наметилась тенденция к сокращению стоимости экспорта, что дало основание корейской Ассоциации международной торговли прогнозировать первое после 1958 года снижение стоимостных показателей экспорта по итогам 1998 года в целом²⁸¹. Во втором квартале 1998 года началось быстрое сокращение объемов производства, в результате чего загруженность мощностей снизилась с 83 до 65 процентов²⁸².

Менее чем через полгода после начала кризиса стала очевидной и степень зависимости от импорта. Выше мы отмечали, в какой мере высокотехнологичное производство в азиатских странах зависело от поставок импортных комплектующих и технологий. Между тем в течение последнего квартала 1997 года и начала 1998-го таковые снизились в Индонезии на 30, в Таиланде — на 32, в Южной Корее — на 36 процентов²⁸³. В середине 1998 года азиатские страны фактически исчерпали все возможности снижения цен на свою продукцию, которые не могли упасть столь же резко, сколь и их национальные денежные единицы, в первую очередь по причине высокой составляющей импортированных компонентов и сырья. И хотя к весне 1998 года первые последствия краха были, казалось, преодолены, реального улучшения ситуации не наступило. Переместившись в производственную сферу, кризис привел к массовой остановке предприятий и закрытию многих компаний. По подсчетам экспертов, уровень безработицы к концу 1998 года во всех охваченных им странах превышал докризисные показатели в 2-2,5 раза²⁸⁴; в Малайзии и Индонезии начались волнения, направленные против иммигрантов²⁸⁵; уровень жизни в пораженных рецессией странах снизился более чем в полтора раза. Впервые с конца 60-х годов во всех восточноазиатских государствах увеличилась доля граждан, живущих ниже официальной черты бедности: в Таиланде — с 15,1 до 26,7, в Южной Корее — с 15,7 до 27,8, а в Индонезии — с 11,3 до 22,5 процента населения²⁸⁶.

Не менее драматично обстояло дело и в связи с государственным вмешательством в решение экономических проблем. Азиатская модель индустриализации, как мы отмечали выше, основывалась на сращивании государства и экономики. Этот процесс принимал различные формы — от централизованного регулирования в Малайзии и государственной поддержки крупных компаний в Южной Корее до организации целой сети полугосударственных компаний в Индонезии, позволившей семье Сухарто сколотить самое большое состояние в Азии, по некоторым оценкам достигающее 40 млрд. долл. ²⁸⁷ Однако в любом случае меры, предложенные МВФ в качестве условия оказания финансовой помощи, были встречены явно оппозиционно, если не сказать — враждебно. В Таиланде одним из важнейших условий выделения кредита стало закрытие 57 крупных финансовых компаний, находившихся на грани банкротства, но близких к власть предержащим; в Южной Корее еще более болезненным оказалось требование расформирования ряда крупных конгломератов, в том числе “Хюндаи”, а также применение процедуры банкротства к некоторым мощным компаниям, включая “Киа моторе”; в Индонезии делегация МВФ акцентировала внимание на удалении от дел членов президентской семьи. Как показывает практика, все эти требования не имеют реальной перспективы быть выполненными. В Таиланде до сих пор продолжают работать более половины предназначавшихся к закрытию финансовых компаний; требования МВФ по отношению к Малайзии вызвали резкие заявления премьера Махатхира и фактически привели к самоизоляции страны; торг с индонезийским президентом Сухарто занял несколько месяцев²⁸⁸ и закончился только с его свержением; в Южной Корее (где накануне кризиса до 12 процентов топ-менеджеров пяти крупнейших компаний состояли в тесном родстве друг с другом²⁸⁹) большинство условий также не были выполнены, и неудивительно, что “Киа моторе” в результате инвестиционного “конкурса” перешла не к “Форд мотор”, предложившей самую высокую цену, а к корейской же “Дэу”. Летом 1998 года все страны, получившие помощь, нарушили договоренности с МВФ в той их части, которая касалась необходимости сбалансирования бюджета. Если во второй половине 1997 года МВФ согласовал с Таиландом, Южной Кореей и Индонезией показатели профицитов их бюджетов в размере 1 процента²⁹⁰, то уже в мае 1998 года Таиланд допустил дефицит в 3 процента, Южная Корея в июне — 4 процента, а Индонезия — 8,5 процента. Хотя эти нарушения формально объяснялись необходимостью поддержания ряда социальных программ, значительная часть средств была в действительности израсходована на финансовые вливания в промышленный сектор²⁹¹.

Характерно, что даже сегодня, два года спустя после первых кризисных явлений в азиатских странах, доминирующей остается точка зрения, согласно которой главной причиной разрушительного кризиса стали проблемы чисто финансового характера — в первую очередь массированный отток капитала из стран региона и последовавший за этим так называемый “эффект домино” ²⁹². Более того, большинство экспертов полагают, что значительная часть причин, породивших кризис, лежит вне хозяйственных систем самих этих стран. Дж.Сорос риторически спрашивает в своей книге: “Как получилось, что такая успешная модель экономического развития так скоро потерпела крах?” — и отвечает, что “основным источником нестабильности является сама международная финансовая система” ²⁹³. Мы полагаем, что в этом утверждении гениальный финансист ошибается, серьезно смешивая причину и следствие.

Безусловно, зависимость азиатских экономик от развития событий на мировых финансовых рынках не следует недооценивать. Однако, на наш взгляд, то огромное внимание, которое в последние два года развитые страны уделили азиатскому кризису, не означает, что он был порожден действиями международных финансистов. Качественное отличие азиатских стран от той же, например, Мексики состоит в том, что правительства и лидеры делового сообщества этих государств стремились за чужой счет (как международных инвесторов, так и собственных граждан) индустриализировать свои страны, отнюдь не теряя при этом контроля над собственной экономикой. В отличие от Мексики, возможность инвесторов не только принимать принципиальные решения, но даже получать достоверную статистическую информацию о положении дел оставалась здесь весьма низкой. Теперь известно, что Таиланд перед кризисом продал фактически все свои валютные резервы в обстановке полной секретности²⁹⁴, а “Ямайичи Секьюритиз” создала несколько фиктивных компаний, на которые для улучшения своего баланса перевела просроченных долгов “всего лишь” на 2,1 млрд. долл. ²⁹⁵ Но кто поручится, что статистические данные о масштабах корейского долга, определявшие его весной 1997 года в сумме около 40 млрд. долл. и затем “скорректированные” до 60, 100 и, к концу 1997 года, до 119,7 млрд. долл. ²⁹⁶, не остаются в несколько раз заниженными? Развитие азиатских экономик не было естественным и самоподдерживающимся; на протяжении десятилетий правительства de facto обеспечивали поступление дополнительных инвестиций по меньшей мере пятью путями: во-первых, посредством прямого дотирования предприятий в самых различных формах; во-вторых, через покровительство гигантским промышленно-финансовым консорциумам, мобилизировавшим внутренние ресурсы через подконтрольные им банки; в-третьих, искусственно поддерживая курс национальной валюты на уровне, позволявшем эффективно импортировать технологии и комплектующие из-за рубежа; в-четвертых, привлекая и гарантируя кредиты для поддержки национальной промышленности и, в-пятых, поддерживая относительно низкую цену рабочей силы, делавшую продукцию этих стран конкурентоспособной. Достигавшиеся при этом темпы роста не могли быть обеспечены иначе как массированными инъекциями средств из-за рубежа; последние поддер-

живали рост и позволяли привлекать новые инвестиции. В результате в 1993-1995 годах приток иностранного капитала, в частности, в Малайзию и Таиланд достигал 13-17 процентов (!) их ВНП²⁹⁷; неустойчивость азиатских экономик иллюстрируется тем, что нетто-отток инвестиций в 1997 году, оцениваемый в 12 млрд. долл., составлял не более чем 1,3 процента совокупного валового национального продукта этих стран²⁹⁸. Таким образом, оказывается, что для фактически полного краха азиатской экономической модели было достаточно всего лишь прекратить искусственное внешнее финансирование этих стран; между тем, если государства в течение десятков лет проводили политику, которая не могла не предполагать такой уязвимости, трудно винить международных инвесторов в том, что они вдруг неожиданно пожелали получить обратно свои деньги (или то, что от них осталось).

Несмотря на явные просчеты в самой идеологии избранного азиатскими государствами пути развития, к началу 1999 года в литературе сформировались две основные точки зрения на природу азиатского кризиса. Первая акцентирует внимание на финансовых его аспектах, и ее сторонники полагают, что главными причинами стали излишние заимствования на внешнем и внутреннем рынке, неконтролируемое финансирование недостаточно продуманных проектов в промышленности и сфере недвижимости, искусственное завышение курсов национальных валют, допущение дефицитов платежного баланса и так далее. Перечисляя в уже цитированной работе десять источников азиатского кризиса, М.Голдштейн отмечает в их числе исключительно проблемы, связанные с финансовыми его аспектами²⁹⁹. Сторонники этой точки зрения полагают, что азиатский кризис 1997 года играет позитивную в целом роль, так как в конечном счете обеспечивает большую открытость экономик региона к иностранным инвестициям и дает Западу возможность более активно внедрять в Азии собственные принципы хозяйственной организации; в силу этого предполагается, что кризис будет относительно непродолжительным и не повлечет за собой опасных долгосрочных последствий³⁰⁰. Вторая позиция акцентирует внимание на организационной структуре азиатских экономик; согласно ей, важнейшей задачей, которую должны поставить МВФ и другие международные финансовые институты перед азиатскими странами, является отказ от прямой государственной поддержки промышленности, демонополизация большинства отраслей и проведение активных мер, направленных на развитие свободного предпринимательства³⁰¹. Ввиду того, что по состоянию на сегодняшний день подобные меры представляются еще далекими от осуществления, эксперты, придерживающиеся этой точки зрения, полагают, что “немедленное восстановление хозяйства в высшей степени маловероятно... и вопрос о возврате к прежним заоблачным высотам докризисного периода в настоящее время остается открытым” ³⁰². Однако при всем разнообразии позиций, насколько нам известно, еще ни разу не высказывалась мысль, согласно которой причины азиатского кризиса были имманентно заложены в самой концепции избранного типа индустриализации.

Выше мы неоднократно обращались к основным проблемам, возникающим у стран, направившихся по пути ускоренного развития. На наш взгляд, основной ошибкой азиатских государств было то, что они не осмыслили природы экономических успехов, достигнутых ими в 80-е годы, не сумели осознать их как конъюнктурные и временные. Вместо того, чтобы на основе накопленного потенциала отойти от ориентации на высокие темпы хозяйственного роста, перенести акцент на развитие сферы услуг и сделать приоритетом формирование емкого внутреннего рынка, истэблишмент азиатских стран двинул свои экономики на полной скорости по пути в никуда. Считая себя (и отчасти реально являясь) конкурентами развитых стран, они даже не осознавали (и сегодня не осознают) своей зависимости от постиндустриального мира. Импорт технологий, искусственное занижение издержек, массированные вливания иностранного капитала и наращивание экспорта готовой продукции на внешние рынки — таковы были основные условия азиатского “процветания”. Фактором, прервавшим эту череду “успехов”, стал отнюдь не финансовый кризис, а достижение западными экономиками новой ступени своего прогрессивного развития. Формирование в постиндустриальных странах самоподдерживающейся экономики, в значительной мере независимой от внешних обстоятельств, занятие ведущего места информационным сектором хозяйства и взрывное повышение спроса на индивидуальные блага и специфические, не производимые в массовом масштабе, товары и услуги стали провозвестниками конца азиатской индустриализации. Западные страны, в 80-е и начале 90-х годов стремившиеся завоевать рынок для своих технологий, программного обеспечения, иных “ноу-хау”, а также наиболее высокотехнологичных продуктов посредством ценовой конкуренции, сегодня завоевали фактически монопольное положение на рынках и вполне могут ее использовать. С ростом благосостояния внутри самих развитых стран увеличиваются потребности в высококачественной продукции отечественных производителей, а также слугах, что ограничивает платежеспособный спрос на азиатские товары со стороны высокообеспеченных категорий населения; менее же обеспеченные граждане акцентируют внимание на ценовой характеристике, которая. Как мы уже отметили, не может быть достаточно эффективно снижена по причине доли импортных комплектующих. Растущая деловая активность в ведущих постиндустриальных державах естественным образом притягивает значительные средства, и инвесторы считают за благо уйти с развивающихся рынков, риски вовлеченности в которые превосходят все разумные пределы. В этих условиях у стран Юго-Восточной Азии нет никаких серьезных предпосылок для быстрой хозяйственной реабилитации. Вопреки широко распространенной точке зрения, согласно которой через несколько лет азиатские нации смогут вернуть и умножить свои экономические успехи, мы считаем возможным утверждать, что страны этого региона никогда более не будут занимать тех позиций в мировой экономике (при ближайшем рассмотрении не слишком уж впечатляющих³⁰³), которые были достигнуты ими к середине 1997 года. Сегодняшний уровень фондовых индексов , состояние валютных курсов и масштабы производства представляются нам далеко отстоящими от тех минимальных значений, до которых им предстоит еще падать. Единственное, что будет отличать ближайшие годы от последних двух, это то, что понижательная тенденция будет более плавной (аналогом может служить японская ситуация, когда в 1990 году токийскому фондовому индексу хватило несколько месяцев, чтобы спуститься с отметки в 40 тыс. Пунктов до уровня 28 тыс., а в течение последующих восьми лет он медленно дошел до значений 13-14 тыс. Пунктов, что также не является пределом)

Попытка стран Юго-Восточной Азии осуществить “большой скачок” в круг развитых держав закончилась неудачей. Вытекающие из этого печального опыта уроки ценны для любой страны мира и свидетельствуют о том, что в сегодняшних условиях ни одна хозяйственная система не может достичь постиндустриального уровня развития без прямой помощи и поддержки со стороны других постиндустриальных стран (хорошим примером обеспечения “догоняющего” развития извне являются государства Средиземноморья и Восточная Германия, чье развитие активно) финансируется из средств Европейского сообщества). Между тем особый интерес представляет собой анализ с этой точки зрения опыта хозяйственной реформы, проводимой в крупнейшей азиатской стране, до сих пор не охваченной кризисом, — в Китае.