Geum.ru

Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции

Вид материалаДокументы

Содержание


На пороге кризиса
Источник: Cargiil T.F., Hutchison M.M., Ito Т.
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   46

На пороге кризиса


В течение продолжительного периода японская экономическая модель обеспечивала экономический рост преимущественно экстенсивными методами. Японские предприниматели активно заимствовали в США и других странах производственные приемы, в то время как сама Япония фактически не производила собственных технологий. Баланс импорта и экспорта технологий и патентов оставался отрицательным на протяжении более чем сорока лет; и если раньше это могло компенсироваться ростом промышленного экспорта, то к началу 90-х, когда значение технологического фактора резко выросло, а концентрация наиболее наукоемких производств в США стала предельно очевидной, японские производители почувствовали ухудшение ситуации. Однако даже это не привело к качественному пересмотру сложившегося в обществе отношения к инициативе и образованности, к непредвзятой оценке значения, какое эти факторы приобрели в эпоху постиндустриализма. Характерно, что несмотря на показатель посещаемости средних школ — один из самых высоких в мире, — этим уровнем обычно и ограничивается образование японского предпринимателя: в 1995 году более 30 процентов высшего персонала японских компаний даже не учились в колледже61. Индустриальная модель прогресса, принятая в Японии, делала невыгодными инвестиции в образование: например, если в США с 1973 по 1987 год заработная плата мужчины, не закончившего колледж, снизилась на 12 процентов, а мужчины, не имеющего аттестата о полном среднем образовании, — на 18, то в Японии лица, имеющие лишь полное среднее образование, увеличили свои доходы за этот же период на 13 процентов62. В результате инвестиции в человеческий капитал находились здесь на одном из самых низких уровней стран — членов ОЭСР; это не только создавало объективные препятствия для современного типа экономического прогресса (так, многие эксперты непосредственно связывают упадок keiretsu как специфического типа корпоративной структуры с их неспособностью установить общение между работниками и руководством как равноправными партнерами63), но и повышало давление на остальные секторы инвестиционного рынка.

Во второй половине 80-х годов Япония достигла пика своего экономического могущества. Оптимальное соотношение цен и качества ее товаров подняло страну на высшую строчку в таблице мировой конкурентоспособности; положительное сальдо торгового баланса давало возможность наращивать инвестиции в США и Юго-Восточную Азию, достигшие в 1989 году 200 млрд. долл. в год; японские банки обеспечивали в конце 80-х более четверти всего прироста мировых кредитных ресурсов64. Фондовый индекс Nikkei вырос с 1980 по 1987 год почти в пять раз и при этом фактически не отреагировал на мощные потрясения, пережитые рынками США и других ведущих стран в конце 1987 года; хотя подобное его поведение в значительной степени может быть объяснено административным регулированием65 и определенной закрытостью фондового рынка для иностранных инвесторов66, в дальнейшем цены акций продолжили повышательный тренд. К концу 1989 года совокупная оценка акций, котирующихся на токийском фондовом рынке, достигла 5,2 триллиона долл., тогда как аналогичный суммарный показатель для всех трех бирж Нью-Йорка составлял 4,3 триллиона долл., а для Лондонской фондовой биржи — лишь 1,3 триллиона долл. 67 Еще более впечатляющим был рост цен на недвижимость и землю: в 1990 году общая стоимость земельных участков, по оценкам японских экспертов, достигла почти 2400 триллионов иен, в 5,6 раза превысив значение валового национального продукта68, а ссуды, выделявшиеся банками на проведение операций по строительству и покупке объектов недвижимости, росли на протяжении второй половины 80-х годов в среднем вдвое быстрее, чем кредитные вложения в экономику в целом69. В результате с 1955 по 1990 год индекс розничных потребительских цен вырос в 8 раз, номинальная заработная плата — в 25 раз, а цены на земельные участки в шести крупнейших японских городах — в 210 раз70. Чтобы проиллюстрировать масштабы этого процесса, достаточно отметить, что в те годы японская территория, составлявшая около 3 процентов земной поверхности, стоила больше, чем вся остальная часть суши, а цена одной только токийской недвижимости (в центральной части города каждый квадратный метр площади оценивался в 50 тыс. долл.!) превышала суммарную оценку всех объектов недвижимости в границах США71. Капиталы при этом продолжали притекать в крупные города: так, в 1980 году средние доходы жителей столицы были на 26 процентов выше, чем в целом по стране; в 1986 году этот разрыв составлял уже 45 процентов, а к 1990 году вырос до 60 процентов72. Правительство, как и предприниматели, стремилось извлечь максимальную выгоду из этого бума: известно, что в начале 90-х годов бюджеты 44 из 47 префектур, на которые разделена страна, были дотационными; донорами же выступали три префектуры, причем все они располагались на территории Большого Токио73. Иррациональность сложившегося положения становилась очевидной в условиях, когда темпы роста экономики начали снижаться. Нельзя не подчеркнуть еще раз, что японское “чудо” в конце 80-х годов воплощалось уже не в темпах промышленного роста, не превышавших 5-6 процентов в год, а исключительно в росте цен на фондовом рынке и рынке недвижимости74. В 1989-1990 годах все основные фондовые индексы, а также индекс цен на землю, достигли своего пика на столь запредельных абсолютных значениях, что гигантская инвестиционная пирамида, выстроенная усилиями японских бюрократов, не могла не пошатнуться. Процесс же ее саморазрушения был запущен, как обычно, кризисом на фондовом рынке. В силу того, что “уровни цен на активы в конце 80-х годов не были подкреплены какими-либо обоснованными расчетами основополагающих соотношений” 75, фондовый индекс, достигший в 1989 году предельного значения в 38 915 пунктов, резко пошел вниз, оказавшись к концу 1990 года на отметке около 20 000 пунктов. Но цены на недвижимость по инерции продолжали расти вплоть до зимы 1990/91 годов. Темпы роста ВНП, в 1990 году удерживавшиеся на уровне около 5 процентов, снизились до 4 процентов в 1991 году, затем упали в 1992-м до 1 процента, а в 1993-м — почти до нуля76. Вместе с ними рухнули фондовый индекс, а также, с некоторым запозданием, и цены на недвижимость и землю (график 8-2). Потери на фондовом рынке и на рынке недвижимости оказались столь значительными, что по целому ряду показателей японский кризис 1990-1997 годов оказался даже более глубоким, нежели американская Великая депрессия77.

График 8-2

Цены на землю в сравнении с ценами на акции



Источник: Cargiil T.F., Hutchison M.M., Ito Т. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 91.

Ответом японского правительства на эти драматические события стало очередное усиление государственного вмешательства в экономическую жизнь страны. Казалось бы, основным направлением подобного вмешательства должна была стать попытка несколько исправить то критическое положение, в которое попали крупные корпорации, банки, а отчасти и население. Известно, что только между 1990 и 1994 годами потери от падения стоимости акций японских промышленных компаний, котировавшихся на токийской бирже, составили беспрецедентную цифру в 2,6 триллиона долл. (заметим, что валютные резервы Банка Японии не превышали в этот период 100 млрд. долл.); расчетные потери от обесценения земельных участков и недвижимости превысили 5,6 триллиона долл. 78 Однако и радикальное снижение капитализации токийских рынков сохранило цены японских акций на необъяснимо высоком, с точки зрения мировой практики, уровне. Даже сегодня отношение суммарной капитализации компаний, котирующихся на бирже, к их доходам “зашкаливает” за 100, тогда как среднемировой показатель не поднимался выше 25, а для США составлял немногим более 2079. Таким образом, несмотря на потрясения первой половины 90-х годов, японские ценные бумаги переоценены в три-четыре раза80 и имеют колоссальный резерв для дальнейшего обесценения.

В такой ситуации не только промышленные компании не могли более так же свободно, как прежде, оперировать своими финансовыми ресурсами; возникли серьезные проблемы у ряда банков, выдавших кредиты под залог недвижимости, земли и ценных бумаг; даже рядовые граждане, которые приобрели жилье в рассрочку (а каждый десятый токиец перед началом кризиса был долларовым миллионером только за счет стоимости земли, на которой стоял его дом), вынуждены были платить за него из расчета прежней цены и либо стремились сбыть недвижимость, либо тратили на выплаты по обязательствам фактически все свои доходы81. В то же время правительство столкнулось и с иной проблемой: резко сократились бюджетные поступления, поскольку до кризиса компании платили налоги в том числе и с сумм, получаемых в результате перепродаж акций или земли (например, в 1988 году обычная хозяйственная деятельность давала менее половины общего прироста бюджетных поступлений82). Поэтому единственным средством воздействия на экономику стало наращивание государственного долга.

Японские государственные заимствования имеют весьма продолжительную историю. В начале 70-х годов, на первом этапе массированной индустриализации, размеры долга не превосходили 100 млрд. иен, что составляло менее 10 процентов ВНП. Но уже через десять лет он вырос более чем в десять раз и достиг почти 40 процентов валового национального продукта83. В дальнейшем процесс наращивания внешних и внутренних заимствований представляет собой картину, которую трудно понять с позиций здравого смысла.

С одной стороны, в 1992 году, когда объем производства стагнировал, долг, оформленный ценными бумагами правительства, составлял около 90 процентов ВНП84. Эту цифру следует рассматривать скорее в индикативном аспекте, так как она не отражает реального масштаба государственных обязательств (в том же 1992 году, например, правительственные гарантии только по долгам приватизированных незадолго до этого железных дорог составляли 270 млрд. долл., а сельскохозяйственные дотации были еще более весомыми). Подобное положение оказалось возможным только из-за отсутствия реальной независимости Банка Японии от государства, а крупнейших коммерческих банков — от тех корпоративных структур, к сети которых они принадлежали85. Однако даже прямые государственные обязательства выросли к началу 1999 года до 140 процентов ВНП, увеличившись с начала токийского биржевого кризиса 1990 года более чем вдвое в относительном выражении86. Между тем суммарные банковские кредиты, выданные промышленным компаниям, уже в 1992 году составляли 262 процента ВНП87 и с того времени также отнюдь не уменьшились. С другой стороны, банки пришли к пониманию опасности выдачи новых кредитов промышленным и сервисным компаниям и стали переориентироваться на вложения в государственные ценные бумаги, доходность которых в 1990 году превышала 8 процентов годовых. По мере роста этих вложений, активно поощрявшихся правительством, процентные ставки быстро шли вниз. Был пройден рубеж в 1 процент годовых, и в настоящее время этот показатель приблизился к нулевой отметке. Такая ситуация удешевляла государственные заимствования и помогала правительству поддерживать на плаву крупные корпорации, компенсируя их неэффективность.

Более того, правительство предприняло целый ряд мер, по всем канонам совершенно недопустимых. Когда в ноябре 1992 года фондовый индекс упал ниже психологически важной отметки в 16 000 пунктов, функционеры Министерства внешней торговли и промышленности “рекомендовали” руководству ведущих страховых компаний разместить имевшиеся в их распоряжении деньги на фондовом рынке, что подняло оборот торгов на 80 процентов, а индекс — на 785 пунктов в течение одной торговой сессии; эта категория инвесторов стала затем наиболее активным оператором рынка, увеличивая свои капиталовложения в среднем на 18 процентов ежегодно в течение последующих трех лет88. Активные меры правительства по стимулированию экспорта, сохранение на высоком уровне положительного сальдо торгового баланса с США, гигантские непроизводительные расходы, направляемые на финансирование общественных работ, а также формирование в стране крайне низкого общего уровня процентных ставок, облегчавшего кредитование предприятий, казалось бы, принесли свои результаты. Темпы роста ВНП стали вновь подниматься, достигнув в 1996 году 3,9 процента89 (хотя и составили за период 1990-1995 годов в среднем всего 1,3 процента в год90), повысились корпоративные прибыли (хотя более 60 процентов этого повышения было обусловлено исключительно удешевлением кредитов91), оживился и внутренний рынок. Такова была последняя победа, одержанная японским правительством над здравым смыслом.