Geum.ru

Концепция в. М. Бехтерева. Коллективная рефлексология. Данные эксперимента в области коллективной рефлексологии. Комментарии и примечания. Социально-психологическая

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   60
часть авторов признает его лишь у тех высших животных, которые имеют

серое корковое вещество. Тогда как некоторые из новейших физиологов

(Loeb, отчасти Bohn и др.) выбрасывают совершенно за борт понятие сознания,

затемняя его, с моей точки зрения, неудачным термином <ассоциативная

память> (ЬдеЬ).


В последнее время с ясностью стало проявляться в социологии стремление

отрешиться от психологии и субъективизма вообще, как показывают труды

Дюрктейма, Коста, Ваксвейлера и др., но все же в этих трудах на каждом

шагу мы встречаемся с психологическими, т. е. субъективными терминами

и понятиями, а потому истинного объективизма и здесь мы не находим.

В своей <Рефлексологии> я пришел к выводу о необходимости изучать

<соотносительную деятельность>, у людей и животных как она проявляется

на внешних акциях и реакциях в связи с внешними же влияниями и

воздействиями, данными как в настоящем, так и в прошлом. Последнему

факту, т. е. зависимости внешних проявлений индивида от прошлых воз-

действий, я придаю особое значение и везде и всюду останавливаюсь на

этом как в <Общих основах рефлексологии человека>, так и в более раннем

своем труде <Объективная психология>, а между тем упущение этого обсто-

ятельства приводит к некоторым недоразумениям, что будет видно из пос-

ледующего.


При этом и изучение психического мира или процессов сознания не

исключается, но для субъективной психологии мной отмежевывается область

исследования на себе самом путем самонаблюдения и экспериментов,

производимых с подобным самоанализом своих субъективных состояний,

из которых, конечно, возможны и те или другие обобщения по отношению

к субъективному миру вообще и даже философствование на темы о

панпсихизме, но научная мысль по отношению к этим расширениям субъ-

ективизма должна держаться строго ограничительного правила и на место

так называемой психики или сознания у других исследовать разнообразные

отношения организма с окружающей средой путем строго объективного

наблюдения и опыта.


В последнее время в разрешение социальных проблем вошли физиологи,

которые, исключив при своих исследованиях мозговых отправлений <субъ-

ективную> терминологию, стали распространять эту тенденцию и на взаимо-

отношения не только между животными, но и между людьми'.


На такой же точке зрения, исключающей всю психологию из социальных

наук, стоит и Bentley.


Геффдинг Г. Очерки психологии, основанной на опыте, 6-е изд. СПб.; М., 1914. С. 49.

Dictoinary of philosophy and psychology. Consciousness and mind. L., S. a.

Bentley A. F. The process of goveirnent. L., 1908.


52


К сожалению, в этом споре за объективизм физиологи выдвинули свою

чисто физиологическую точку зрения, распространив ее на ряд социальных

явлений, которые никак не вмещаются в физиологию как науку об отправ-

лениях организма, и этот ложный шаг встретил резкий отпор со стороны

социологов чистой воды. Я говорю о статье д-ра Зеленого (Павловской

школы), по мнению которого научное изучение социальных явлений должно

ограничиться объективным изучением их физиологической стороны вместо

психологической. В самом деле нельзя забывать, что социология не есть

социальная физиология и не без основания органическая теория социальных

явлений давно уже оставлена, не находя поддержки среди современных

социологов. Вот почему вполне естественно, что один из солидных

американских социологов, Эллвуд дал резкий отпор этим физиологическим

экскурсиям в область социологии, которые скорее ослабляют позицию

объективизма в социологии, нежели ее укрепляют. Так, осуждая неуместную

попытку Павловской школы ввести социологическую социологию, Эллвуд

между прочим замечает, что этот метод, <быть может хорош для изучения

поведения крысы или общества крыс или в лучшем случае поведения

человеческой группы, жившей полмиллиона лет тому назад в первобытном

мире. Цивилизованный же человек живет в мире идей. Для него мир

реальных объектов в значительной степени заменен миром идей, символов,

ценностей. Эти идеи, символы и ценности постепенно развивались и накоп-

лялись в течение всей человеческой истории. Самая история человечества

таким образом представляется как бы развивающейся традицией или

социальным духом, который не может быть понят вне его содержания.

Человеческая культура сама по существу имеет психический характер и эта

культура создала человеческое общество, которое мы знаем °. Если мы не

будем согласны с автором в его субъективном понимании социологии, то

все же нельзя не отдать должного его указанию, что нельзя упрощать сложные

факты до простых физиологических стремлений.


Еще более резкий отпор дан был И. Павлову со стороны В. Вагнера по

поводу предложения первого совершенно упразднить зоопсихологию, или

правильнее сравнительную психологию, поставив на ее место настоящую

физиологию мозга. По поводу одного из своих опытов И. Павлов между

прочим замечает: <Зоопсихолог тот, который хочет проникнуть в собачью

душу, говорит так, что собака обратила внимание и запомнила, что как

только почувствует, что ее кожа раздражается в известном месте, ей вливают

кислоту, а потому, когда ей раздражают только кожу, то она воображает как

бы влитую кислоту и соответствующим образом реагирует, у нее течет слюна

и т. д.> ".


По поводу этих суждений академика И. Павлова профессор В. Вагнер и

свою очередь замечает: <Вот как профессор Павлов излагает фразы пред-

ставителей науки, привлекающих к себе на протяжении веков внимание

выдающихся ученых и мыслителей. Вложив в уста зоопсихологов эту

галиматью (sic!), профессор Павлов принимается за их суд и пр.>". <Чтобы

окончательно посрамить последнего (т. е. зоопсихолога. -Авт.) он (И. Пав-


Zelenij Г. Rassen und Gesellschaft // Zeitschrift Fur Biologic. Bu. 9.


Недавно сделана новая попытка одним из павловцев углубить этот вопрос о брошюре

Г1. Зеленого <18 тезисов о "теории новой биологии": (Проект организации революционно-

научного Совета республики и введения системы физиологических паспортов)> (Изд. Ин.

К. О. Сев.-Кавк. рев. ком. Б. г.). Уже заголовок брошюры говорит сам за себя.


Ellwood. Objectivism in sociology // American Journal of Sociology. T. 22.

Павлов И. П. физиология и психология при изучении высшей нервной деятель-

ности // Психиатрическая газета. 1917. № 6. С. 21.


Вагнер В. А. Зоопсихология перед судом физиолога И. П. Павлова // Вестник психологии,

криминальной антропологии и педологии. Пг., 1917. Т. 13, Вып. 3. С. II.


лов. -Авт.) ставит ему задачу, в случае неудовлетворительного решения

которой грозит признать <их точку зрения вообще ненаучной и негодной

для полезного научного исследования>. <Экзаменационный вопрос этот за-

ключается в следующем: пр. Павлов, установив обычным путем координацию

деятельности слюнной железы с тремя участками кожи, выяснил, что, когда

железа перестает реагировать на раздражение одного участка кожи, то в

случае раздражения второго - она начинает работать с прежней силой и т.

д. Ответ на этот вопрос дан зоопсихологами гораздо раньше, чем проф.

Павлов начал заниматься физиологией собачьей железы: он заключается в

том, что зоопсихологи проводят определенную грань между явлениями

(действиями) отправления организмов и явлениями (действиями) поведения

животных. Первыми занимается физиология, вторыми зоопсихология. Опы-

ты пр. Павлова имеют в виду отправления животного, из чего само собой

следует, что они лежат за пределами зоопсихологии и что пр. Павлов не

имеет о современной объективной зоопсихологии решительно никакого

понятия> .


С моей точки зрения, конечно, всякий след субъективизма должен быть

изгнан из зоопсихологии и сравнительной (как и всякой другой) психологии,

которых должны сменить объективные науки - зоо- и сравнительная реф-

лексология, но, разумеется, что физиология останется со своими особыми

задачами и методами, как в свою очередь останутся зоо- и сравнительная

рефлексология со своими особыми задачами и методами . Да и разработка

вопросов, связанных с отправлениями одной железы в виде условных и

безусловных рефлексов (сочетательных и обыкновенных, по нашей термино-

логии) не может обнять не только другие обширные области знания, как

например, сравнительную рефлексологию, но даже и самую физиологию

мозга, ибо и для последней имеет значение ничуть не один только слюнной

метод условных рефлеков, но еще в большей мере разработанный у нас

метод сочетательных двигательных рефлексов .


Что касается социологии, то П. Сорокин, проследивший весь этот спор

между <объективистами> и <субъективистами>, остался, как мы упоминали

в нерешительной позиции при всей его склонности к объективизму: <Пока

слишком еще несовершенны и незначительны данные, добытые

<объективизмом>, говорит он, чтобы можно было социологу совершенно

игнорировать субъективно-психическую сторону человеческой деятельности.

Остается поэтому один путь: свести до минимума пользование психо-

логическими терминами, только в исключительных случаях обращаться к

анализу субъективно-психических переживаний для объяснения того или иного

явления и ввести возможную точность в сферу изучения подобных явлений> "".


Посмотрим, как же применяется автором в социологии это половинчатое

решение.


Прежде всего он говорит о <сознательных> переживаниях и актах по

собственному опыту каждого и признает, что <частным и основным видом

их являются акты целеполагательные, акты волевые и акты, совершаемые

под влиянием идей> ".


Признавая, согласно с В. Вагнером, три формы разряда психических

явлений: рефлексы, инстинкты и разум, автор в отличие от В. Вагнера к


Там же.

Бехтерев В. М. О зоорефлексологии как научной дисциплине // Вопросы изучения и


воспитания личности. Пг" 1921. № 3. С. 453-472.


Бехтерев В. М. Значение исследования двигательной сферы для объективного изучения

нервно-психической сферы человека // Русский врач. СПб., 1909. № 35. С. 1171-1176;

№ 36. С. 1199-1203.


Сорокин П. А. Система социологии. Т. 1. С. 63.

"" Там же. С. 64.


54


психическим явлениям относит не инстинкт и разум, а только разум, ибо

инстинкты и по определению В. Вагнера сближаются по общему характеру

с рефлексами, представляясь лишь более сложными по сравнению с ними

актами.


Другое разноречие с В. Вагнером у П. Сорокина заключается в

непризнании тождества разума и сознания с <целеполагательностью>. Дело

идет о том, что имеются акты, хотя и разумные, т. е. сознательные, но не

целеполагающие и притом не только привычные, как думает В. Вагнер.

Например, ребенок сознательно заявляет со слов отца <лгать нельзя> или

<мучить кошку гадко, потому что так сказал папа>, только и всего.


Задаваясь затем вопросом, не следует ли совершенно игнорировать

психические переживания, которые как прямо нам недоступные не могут

вообще познаваться, причем всякая попытка их познания по внешним их

проявлениям (слова, движения, мимика, жесты и т. п.) неизбежно ведет к

ошибкам, автор решает его в отрицательном смысле. По мнению автора,

если бы дело стояло иначе, то люди не могли бы понимать друг друга и

не могли бы знать, что делается в душе каждого. <Между тем мы на каждом

шагу ставим диагнозы вроде таких: "А" не в духе", "У что-то загрустил",

".L гневается", "Л в восторге", "Д замышляет подлость" и т. д. И наши

диагнозы оправдываются. На каждом шагу мы говорим с людьми о своих

переживаниях и в большинстве случаев понимаем друг друга> .


Вопрос однако не в том, понимаем мы или нет, а в том, как и в какой

мере мы их понимаем. На основании слов и мимики другого человека мы

ничуть не воспроизводим его переживания, а воспроизводим свои ана-

логичные переживания, если они были в нашем опыте. Само собой разу-

меется, что, если человек чего-либо подобного не имел в своем внутреннем

опыте, то он не может и воспроизвести его на основании слов другого.

Глухой от рождения не может воспроизвести в своем воображении звуков,

сколько бы ему о них ни говорили и в каких бы красках их ни описывали.

Ребенок, не испытавший вкуса бананов, также воспроизвести его не в сос-

тоянии, сколько бы ему о нем ни говорили. Но бывшее в личном опыте

воспроизводится при соответствующем описании другого человека, однако,

воспроизводится не так, как переживает данное состояние другой, а как сам

слушающий переживал его когда-то. Таким образом, можно и распознавать

переживание другого человека, но именно в той мере, в какой восп-

роизводимые нами аналогичные состояния при данных внешних проявлениях

совпадают с переживаниями другого лица. Когда мы говорим < не в духе>,

<Учто-то загрустил>, , оА в восторге> и т. п" то мы воспроизводим

по соответствующим внешним признакам свое нерасположение, свою грусть,

свой гнев, свой восторг и поскольку в общих чертах эти состояния сходны

у меня и у другого индивида, я в состоянии распознать их в другом, ничуть

не более. Но уже такие более частые диагнозы, как <В обдумывает именно

проблему сознания>, <С хочет именно сладкого>, <Д замышляет непременно

подлость>, а не что-либо другое, быть может, и возможны, но лишь по

догадке, если эти состояния не выражены, т. е. не обозначены словами, а

слова дадут нам возможность воспроизвести опять-таки свое, а не чужое

обдумывание проблемы сознания, свое желание сладкого, свою подлость и

т. п. О симуляции и говорить нечего. Я могу обдумывать подлость и не

показать виду, что я злоумышляю что-либо против другого, а если это так,

то правильно ли пользоваться в научном деле методами субъективной психо-

логии (методы самонаблюдения и методы аналогии, соединенные методы

внешнего и внутреннего наблюдения (по Петражицкому), методы вчувство-

вания, интуиции и инстинктивного понимания выразительных движений)


Там же. С. 68.


55


в качестве методов, дополняющих и вспомогательных к методам объективного

изучения внешних актов. Полагаю, нет, неправильно. И неправильно именно

потому, что изучение психических переживаний ничего не прибавляет к

пониманию и уяснению внешних актов *, вопреки взгляду П. Сорокина.


Свое отношение в этом случае уважаемый автор иллюстрирует между

прочим следующим примером: <почтальон приносит индивиду А две телег-

раммы. А раскрывает первую и читает: "Выезжаю сегодня. Встречай. В".

А улыбается, вскакивает, зовет прислугу и приказывает Б к пяти часам

приготовить экипаж. Затем раскрывает вторую и читает: "Ваша жена попала

под поезд. Приезжайте. Начальник станции X". А умирает от "разрыва

сердца". Здесь перед вами два примера взаимодействия. Сходные разд-

ражители (телеграммы). Один и тот же воздействуемый индивид А. И

совершенно различные эффекты: в первом случае оживленная реакция на

раздражение, во втором-смерть... Спрашивается, могут ли быть вполне

понятными для нас эти два явления, если мы будем стоять на строго

объективной точке зрения? Достаточно ли ясными и объясненными будут

эти факты, если мы заранее исключили из нашего поля зрения всякое

привлечение субъективных переживаний в поле любви, привязанности, ужаса

и тяжести потери, тяжелого горя, чувства одиночества и т. д.? Ответ, думается,

ясен сам собой> . Однако нельзя забывать, что слова телеграммы важны

не сами по себе как зрительные знаки или звуки. Они состоят из символов,

которые при небольшом различии относятся к совершенно противоположным

фактам. А это уже одно объясняет нам противоположный эффект в одном

и в другом случаях. Нельзя затем забывать, что эффект зависит, как я

постоянно указываю в своих <Основаниях рефлексологии>, не от самого

только раздражения как повода к действию, а еще и от ряда предшествующих

или прошлых воздействий, стоящих в связи с данным раздражителем и

реакцией на него*. А, приняв это во внимание приходится последний

эффект оценивать не только как результат символических этапов телеграммы,

говорящей о несчастий с женой, но еще и о прекращении вследствие ее

смерти всей цепи условий совместной жизни, создавшей определенный

жизненный уклад, с которым человек сжился, о потере навсегда близкого

человека, с которым делил свои благоприятные и неблагоприятные жизнен-

ные условия, которому он так много обязан в своей жизни, к которому

привязан и т. д. и т.п. При этом надо принять во внимание, что человек,

умерший при телеграфном известии о несчастий с женой от разрыва сердца,

страдал, очевидно, тем или иным пороком сердца или во всяком случае

болезненным его состоянием.


Таким образом с точки зрения объективного анализа эффект смерти от

разрыва сердца при телеграфном известии о смерти жены становится со-

вершенно ясным и понятным. Спрашивается, что к этому прибавит субъ-

ективный анализ. Он будет нам говорить о таких воображаемых состояних,

как воспроизведение и переживание в момент получения телеграммы чувства

любви, ужаса и тяжести потери, тяжелого горя, сознаваемого чувства одино-

чества и т. п. Между тем все это <субъективное>, которое мы хотели бы

навязать человеку, погибшему при чтении второй телеграммы от разрыва

сердца, может оказаться чистейшим вздором. Ибо человек, страдавший

сердцем, в сущности мог умереть, ничего даже и не воспроизводя в своем

сознании, а просто от шока, вызванного телеграммой с содержанием, ука-

зывающим на несчастье с его женой. Точно так же и в другом примере,

когда <один и тот же акт поднятия руки с протянутым указательным пальцем

может означать и указание дороги, и приказ <идти туда>, и повелительное

<выйди вон>; для его понимания вовсе не требуется учета недоступных для


Там же. С. 71.

56


нас психических переживаний указывающего лица, а лишь выяснения его

тона, сопутствующей мимики и установившихся на основании предшеству-

ющих (прошлых) фактов отношений указывающего лица к другому. Далее,

известно, что в случае произнесения слов <ну, и свинья же ты>, они обычно

имеют ругательное значение, тогда как в других случаях они обозначают

своеобразную форму ласкового обращения; равным образом выражение <черт

побери> может обозначать досаду, злость или восторг, но в обоих этих

примерах нам надо учитывать вовсе не субъективные недоступные для нас

переживания человека, произносящего данное слово, как полагает П. Сорокин,

а лишь тон, обстановку, характер и привычные способы обращения этого

человека, а равно и отношение его как в прошлом, так и в настоящем к

данному лицу или событию.


Субъективисты, как известно, цель понимают лишь с субъективной точки

зрения, признавая, что цель может быть только сознательно поставлена тем

или другим субъектом "°, но биолог под целью понимает нечто объективное,

иногда преднамеченное даже природой, например, цель, осуществляемую

инстинктами как автоматическими актами. В актах личного характера под

целью мы понимаем место устремлений человеческой личности или чело-

веческого коллектива, проявляющегося в его поступках и действиях на

основании прошлого индивидуального опыта или опыта других как восп-

роизведение этих действий в форме определенно связанных сочетательных

рефлексов. Таким образом, и в этом случае нет основания обращаться к

субъективному методу, пользование которым дает почву для суждений, часто

ничего не имеющих общего с научным мышлением.


Вот почему нет никакого основания дополнять изучение взаимодействия

между людьми с помощью объективного метода, учитывающего внешние

формы поведения людей в зависимости от разного рода внешних воздействий,