33 рассказа про любовь

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

ТАНЯ,
ради тебя можно и на плаху

   Витя Лихоборский и его друг Стяпонас Климатовас выпивали технический спирт на «дальней точке» РСП у дежурившего там в тот вечер москвича Андрюхи Симоненко. Предварительно они насобирали грибов, взяли в столовой картошки и приготовили изысканное, по армейским понятиям, блюдо.
   «А ведь сегодня моей любимой девушке исполняется двадцать лет», — задумчиво произнес Лихоборский, потягивая мутноватую, после разбавления водой, жидкость.
   «Выпьем за нее!» — предложил Степа.
   Все дружно чокнулись.
   Витя вспоминал те счастливые дни полтора года назад, когда они с Таней были вместе. Как он ухаживал за ней, как он» ходили в кино, целовались на лестничной площадке, как он периодически заваливался к ней пьяный, и она не выгоняла его, а укладывала спать. В общем, много чего было хорошего.
   Но в этот раз было много спирта. На втором литре Климатовас, видя все более мрачневшего Лихоборского, выдвинул совершенно безумную идею:
   «А давай поедем в Москву, поздравим твою девушку и вернемся первой электричкой».
   Здесь необходимо заметить, что дело происходило в Туле. Поначалу Витя отверг это заманчивое предложение — ему «светил» отпуск, и возможные осложнения были ни к чему. Но пропустив еще пару стаканчиков, он пришел к совсем другому мнению.
   Друзья накинули шинели — ночи были уже холодными, прихватили спирту и карты, чтобы не скучать в дороге, и вышли на пустынное шоссе. Им казалось, что главное — добраться до вокзала, а в Москве сойти в «Текстильщиках», и тогда все будет в порядке. В электричке бояться нечего.
   Первая же машина, вырулившая из-за поворота, показалась им патрульной, и они рванули в кусты, да так лихо, что Степа порвал штаны прямо на заднице. Кусок х/б свисал, и отчетливо проглядывались непрезентабельные кальсоны. Это было предупреждением свыше. Лихоборский хотел уже повернуть назад, но Степа с характерным литовским акцентом остановил его:
   «Фигня. Под шинелью не видно, а тебя любимая девушка ждет».
   Девушка, правда, не ждала, но друзьям все происходившее казалось вопросом жизни и смерти.
   Короче, они доехали до вокзала на попутке и загрузились в электричку.    Когда закрылись двери, Витя и Стёпа облегченно вздохнули и сели играть в карты и пить спирт. Дорога предстояла долгая — три с половиной часа — и уже на втором часу солдат разморило стуком колес, они развалились на лавках и сладко заснули. Степе снился родной хутор, а Вите почему-то ряды виселиц.
   Пробудился Лихоборский оттого, что кто-то мягко, но настойчиво тряс его за плечо. Он увидел перед собой мента.
   «Документы».
   Никаких документов у Вити не было — собирались-то они впопыхах, точнее сказать, совсем не собирались.
   «А у твоего друга? Ну-ка разбуди его», — обратился сержант к своему напарнику.
   Тот принялся трясти Степу, но Климатовас только бормотал во сне:
   «Герей, герей».
   «Что он говорит?»
   «Он говорит — хорошо», — перевел Лихоборский.
   «Щас ему будет «хорошо».
   Не оказалось документов и у Степы.
   «Ну что ж, поедете с нами в отделение на Курском вокзале, там с вами разберутся. Снимайте ремни».
   «Сержант, — попытался исправить положение Витя. — Ну ты же сам служил недавно, должен понимать — к бабам мы едем».
   «Ничего не могу поделать, ребята. Из Монино сбежали двое в голубых погонах и с автоматами, а у вас документов нет».
   «Но у нас и автоматов нет».
   «Это верно — при себе нет», — в общем-то, сержант не был гнидой, он просто выполнял свою работу.
   Когда Степа наконец-то понял, что происходит, их уже вывели в тамбур. Климатовас зловеще зашептал:
   «Открываются двери — бежим в разные стороны».
   «Это глупо, Степа. Куда нам бежать в таком виде? Не бздымо — думаю, договоримся».
   Вскоре их доставили в отделение, хотя по пути у Степы еще пару раз появлялись позывы к дерзкому побегу. Когда за ними закрылась дверь, Лихоборский бросился к дежурному капитану и хлопнулся перед ним на колени:
   «Товарищ капитан, жена дочурку родила, старшина на одну ночку отпустил, на дочурку одним глазком взглянуть. Отпустите, товарищ капитан, не погубите».
   Звучало неубедительно.
   Друзей передали в военную комендатуру, и уже через полчаса они находились в «Алешкинских казармах», в той самой камере, в которой, по слухам, сидел сам Чернышевский, Николай Гаврилович.
   Степа развалился на дощатом настиле, укрывшись шинелью и аккуратно подоткнув под себя свисавший кусок материи, чтобы задница не мерзла. Лихоборский ходил из угла в угол.
   «Э-э-э, — обреченно произнес Климатовас, имевший, кстати, в полку кличку Бандитизм (не Бандит, а именно Бандитизм). — Это все ты, мудак! Договоримся, договоримся... А надо было так — одному менту дать по яйцам, а второго просто взять и задушить!»
   В пять утра их вместе с другими за ночь задержанными вывели на плац — разбираться. Компания была разношерстной — кто в х/б, кто в «парадке», кто в «гражданке», один даже моряк почему-то был.
   К ним вышел дежурный майор, невысокий, полный, с приспущенной кобурой и фуражкой на затылке. Он с отвращением оглядел неровный строй и вяло протянул:
   «Ну и войска-а-а. Сержант, принесите пулемет и расстреляйте их всех на хуй!»
   И выдержав вполне театральную паузу, добавил:
   «Шучу. Ха-ха».
   «Войска» же все еще мирно спали.
   Конец у этой истории был вполне благополучным. Вместо того чтобы обвинить Лихоборского и Климатоваса в самовольном оставлении части и впаять пару лет дисбата, им объявили десять суток ареста за самовольную отлучку. Если бы их определили в дисбат, то родной Тульский авиаполк автоматически уступил бы первое место в соцсоревновании неприятному Мичуринскому авиаполку.
   А теперь пусть кто-нибудь только попробует сказать, что любовь — настоящая (!) любовь — не ведет людей в тюрьму, а то и на плаху. Но ведь это не плохо, когда безрассудство, порожденное глубоким и чистым чувством, берет иногда верх над здравым смыслом.

* * *

   Есть у меня подозрение, что столь мягкий приговор по делу Лихоборского—Климатоваса был вынесен еще по одной причине. Тут надо понимать, что происходило в полку в то время, когда Витя и Степа томились в «Алешкинских казармах».
   Командиру полка сообщили о двух идиотах, задержанных в Первопрестольной, еще ночью. А утром на построении командиры подразделений дружно доложили ему о том, что все бойцы на месте. После этого подполковник Копейкин грозно спросил:
   «А где у нас рядовые Лихоборский и Климатовас?»
   Старшина Технико-эксплуатационной части прапорщик Васильков взял под козырек:
   «Рядовой Климатовас осуществляет уборку казарменного помещения».
   Не моргнул глазом и начальник Объективного контроля старший лейтенант Четвертаков:
   «Рядовой Лихоборский готовит реактивы к предстоящей летной смене».
   «Так. Васильков, немедленно приведите сюда рядового Климатоваса. Четвертаков, немедленно приведите сюда Лихоборского».
   На двадцать минут весь полк замер в ожидании. Наконец с разных сторон появились Васильков и Четвертаков и поочередно отрапортовали:
   «Товарищ подполковник, рядовой Климатовас почувствовал внезапное недомогание, сейчас он находится в медсанчасти, где ему оказывают первую медицинскую помощь, и ровно через полчаса он будет в вашем распоряжении».
   «Товарищ подполковник, рядовой Лихоборский в данный момент получает на складе реактивы — у нас на Объективном контроле кончились проявитель и закрепитель. Если немедленно не пополнить запасы, то придется отменять сегодняшние полеты. Как только он все принесет в лабораторию, тут же явится к вам. Это будет через сорок минут».
   Подполковник Копейкин еще раз оглядел строй и победоносно произнес:
   «Так вот. Мне очень приятно сообщить вам, что рядовые Лихоборский и Климатовас сидят сейчас в Москве, в «Алешкинских казармах». Капитан Хорьков, поезжайте за ними, привезите сюда, а командиров подразделений я жду у себя в кабинете».
   Такой массовой ебли офицерского и прапорщицкого состава Тульский учебный авиаполк еще не знал. Может быть, именно благодаря этому на Витю и Степу потенции просто не хватило.
   Единственное, что сказал подполковник Копейкин Вите Лихоборскому с глазу на глаз, было следующее:
   «Ты уйдешь на дембель 30 июня за две минуты до полуночи».
   Витя, хоть и понимал, что это самый последний срок, особо не расстроился. Еще в самом начале службы деды сообщили ему нехитрую истину — в Объективном контроле хорошо служат, но плохо увольняются.
   Правда, командир полка страшное свое обещание не сдержал. Как-то проходя мимо «Коломбины», он увидел Лихоборского, который как раз в этот момент заканчивал малевать последнюю букву в таком вот лозунге — «Нет аварийности, оправданной и неизбежной, ее создают люди своей расхлябанностью и недисциплинированностью!»
   «Кто придумал?» — спросил Копейкин.
   «Я, товарищ подполковник!» — без тени смущения ответил Витя.
   После этого весь полк с замиранием сердца наблюдал, как в течение целого часа командир полка гулял с рядовым Лихоборским по «рулежке». Они болтали за жизнь, и в конце разговора Копейкин похлопал Витю по плечу и сказал:
   «Ну ладно, хоть ты и изрядное мудило, домой поедешь 15 июня».
   И уже это слово командира полка было последним.
[ссылка скрыта]

ОКСАНА,
ну почему все было так, а не иначе?

   За те два года, что Витя Лихоборский провел в армии, страна изменилась. Появились новые лозунги, тенденции, партийные курсы и конечные цели. От победившего развитого социализма теперь следовало идти к социализму с человеческим лицом. Видимо, поэтому повсеместно закрывались пивные, а водку и вино, изрядно подорожавшие, стали продавать с двух часов дня. И приспособиться к этому Вите было значительно сложнее, чем просто к гражданской жизни.
   Ветры перемен разметали по белу свету и бывших подружек. Все они жили своей жизнью, в которой для Лихоборского места, увы, не было. Но остались друзья, которые охотно согласились играть роли проводников по новой стране. Первым делом они познакомили Витю с несколькими грузчиками в винных магазинах, чтобы преодолевать по утрам головную боль, не дожидаясь двух часов, и с несколькими вышибалами в пивных, чтобы не выстаивать бесконечные очереди. Дело оставалось за малым — найти новых подруг.
   Однажды вечером Гена Горовский пригласил Витю в диско-бар «Резонанс», еще одно дитя перестройки в спорткомплексе «Олимпийский». На вопрос Лихоборского, а что там делать, Горовский ответил коротко:
   «Еще ни разу без блядей оттуда не уходили».
   Этот довод звучал настолько убедительно, что Витя даже побрызгался одеколоном и надел новые носки, приобретенные на днях в магазине «Мода» на Красной Пресне. Там же, кстати, были куплены и португальские ботинки за 65 рублей, но их носить пока было жалко.
   В «Резонансе» все блестело, мигало, крутилось, грохотало, но друзьям удалось через некоторое время заприметить двух одиноко сидевших девушек. Вскоре они уже мило — нет, не беседовали, это было невозможно из-за чудовищной барабанной музыки — они мило переглядывались с Оксаной и Лилей. Витя понял, что если он вежливо попросит, то Оксана обязательно даст. Это понимание держало Витю в настолько приподнятом состоянии, что он даже пару раз станцевал с Оксаной и чуть было не кончил в штаны.
   Однако в тот вечер у друзей не было главного — уютной квартиры, в которую они могли бы пригласить девушек. Поэтому посиделки пора было сворачивать и всерьез задуматься о дне завтрашнем. Оксана написала свой телефон помадой на салфетке, которую Витя с трепетом сунул в карман. Перед тем как проститься до завтра, они нежно поцеловались и Витя понял, что немного влюблен.
   Наутро выяснилось, что у Артура уехали родители. Этот факт снимал все проблемы. Гена и Витя купили водки и пива, позвонили Оксане и завалились к Артуру, в шикарную четырехкомнатную квартиру в новом доме на Большой Грузинской, откуда еще никому не удавалось унести девственность и целомудрие.
   Вечер был прекрасен. Играла музыка, горели свечи, журчали пиво и водка, пахло дружбой, взаимопониманием и любовью. В общем, все пал-лучилось.
   Витя и Оксана встречались почти каждый день. Гуляли по паркам и скверам, ходили в кино, ели мороженое, пили вино и совокуплялись при любом удобном случае. На две недели уехала Оксанина мама, и Витя плотно осел в ее квартирке на улице Обручева, где по случайному совпадению нашлось 50 литров домашнего вина. И этот факт тоже, помимо искренней любви, никак не мог разлучить Витю с Оксаной.
Все было прекрасно, вот только что Витя ни делал, Оксана никогда не испытывала оргазма, и это казалось странным.
   Потом откуда-то из небытия возник Гога. Он увлек за собой Лихоборского, не принимал никаких возражений и по дороге в Сокольники рассказал, что познакомился с двумя художницами, которые, разумеется, ничего не рисовали и не лепили, а употребляли портвейн, курили анашу и с радостью принимали всех лиц мужского пола.
   В тот вечер Витя напился, как верблюд, в чудовищном тумане он поддерживал разговор о Ван Гоге и сифилисе, а когда совсем стемнело, прислонил голову к плечу одной из художниц и сказал:
   «Отныне мы будем очень дружны».
   Лихоборскому снилась Оксана. Она в легком ситцевом платьице бежала перед поливальной машиной, из окна которой высовывался Гога и грозил ей кулаком.
   Витя тяжело проснулся, и первым, кого он увидел, был, разумеется, Гога, протягивавший ему стакан вина. Они выпили. Гога пошел на кухню жарить яичницу.
   «Тебе сколько яиц?» — крикнул он.
   «Да лупи, сколько не жалко», — вяло отозвался Лихоборский. Он уже понял, что в ближайшую неделю ему отсюда не выбраться. Так оно и вышло.
   Дня через три, когда исподнее пришло в негодность, Гоге и Вите были выданы полосатые пижамы, и друзья стали играть в английских летчиков, сбитых над Ла-Маншем. Они абсолютно потеряли чувство реальности, художницы изображали медсестер, делали перевязки, ходили за «трофейными» сигаретами и вином. Еще немного, и все сошли бы с ума. Но тут, по счастью, у Гоги почему-то обнаружился триппер, вечеринку пришлось свернуть и направиться на настоящее обследование. Его результаты оказались ошеломляющими — триппер был только у Гоги. Медицина до сих пор ищет объяснение этому факту, но пока не находит.
Вернувшись домой, Витя узнал, что Оксана звонила ему по два-три раза в день. Ему было страшно неловко после всего случившегося, но он нашел в себе мужество вновь отстроить мосты. Лихоборскому очень не хотелось терять эту девушку. Ведь она была само совершенство.
   И опять их закружила любовь.
   И опять у Вити был только один вопрос. В минуты одной из откровенных бесед он таки решился задать его.
   «Оксана, —сказал Лихоборский, тщательно подбирая слова. — Я что-то делаю не так?»
   «Ну что ты! — девушка помолчала, собираясь с духам. — Мне очень хорошо с тобой. Ты — замечательный. Но кончаю я только с Лилей».
Это был удар ниже пояса. Витя засобирался домой. Потом он под разными предлогами откладывал встречи с Оксаной. И как-то само собой получилось, что больше их пути не пересекались.
   Женщины любят позагадывать загадки.

* * *

   А вообще говоря, любовь на всех влияет по-разному. Особенно, когда она происходит где-то вокруг тебя, а ты только руками хлоп-хлоп, и все мимо.
   Вот был такой случай.
Лихоборский поехал со своим курсом убирать картофель. Ну, ситуация обычная, — пионерлагерь, поля, комбайны, мешки, вино, много шума, грязи, траха и простуд.
   Как-то вечером сидит большая компания у девочек, песни под гитару, хохот и всеобщее веселье. И только один человек грустен, Вадик, сидит в уголку и смуряет. А дело в том, что Вадик и его друг Саня жили в комнате-люкс — то есть на двоих, так уж получилось. Именно в этот вечер Саня решил приволочь туда сокурсницу и строго-настрого запретил Вадику являться раньше полуночи. Время — полдвенадцатого, Вадик спать хочет, сил нету, а тут еще эти песни дурацкие, под мерзкую гитару. И главное, что обидно, все такие счастливые вокруг.
   И вдруг, знаете, как иногда бывает в шумной компании, на одно лишь мгновение воцаряется почему-то полнейшая тишина. И в этой самой тишине вдруг все услышали слабый вздох Вадика: «Господи, еще целых двадцать пять минут». Ну, те, кто был в курсе, те буквально сползли под кровати.
   А в другой раз пришлось сильно удивиться инспектору курса, женщине, кстати, милейшей и добрейшей. Рано утром она зашла в «сушилку» забрать кое-какие свои шмотки и обнаружила там спавших в обнимку Витю Лихоборского и его друга Артема Строгана. Поначалу удивлению ее не было предела. А потом выяснилось, что о любви тут речи и не шло.
   Просто накануне к Лихоборскому приехал его друг Валера Вздохов, который тоже был на «картошке», но в другой деревне. Валера привез с собой восемьдесят бутылок пива и трех алкашей-сокурсников. Один из них, самый старший — все даже звали его по имени-отчеству, Борис Сергеевич — был на курсе знаменит тем, что женился на медсестре не потому, что любил безмерно, а для того лишь, чтобы быть всегда рядом со спиртом.
   В общем, развели они костер на берегу реки Колочь и принялись поглощать пиво. Со временем нашлось и вино. А когда все участники бивуака уже не представляли друг для друга интереса как собеседники, Витя и Артем любезно предложили свои кровати двум гостям, а сами пошли спать в «сушилку». Обнялись они уже ближе к утру, когда стало совсем холодно.
   Бориса Сергеевича, кстати, поймал-таки начальник лагеря, когда тот, пошатываясь после непростой ночи, шел к воротам.
   Начальник лагеря тут же вызвал к себе начальника охраны, студента Серегу, и велел зачем-то составить протокол. Разумеется, Серега делать этого не собирался, но все же участливо спросил Бориса Сергеевича:
   «Ну что ж ты не исчез-то по-тихому? Я же вам всем еще вчера вечером сказал — надо исчезнуть».
   «Так я и шел... это... исчезать», — пожал плечами Борис Сергеевич и поехал в Москву к нелюбимой жене пить спирт, послав на хуй всю эту «картошку».
   А девушки потом с интересом посматривали на Витю и Артема. Но молчали.
[ссылка скрыта]

ЛАРИСА,
зачем ты так жарко целовала Витю?

   Однажды Витя Лихоборский ехал в гости к своему другу Валере Вздохову. Ехал он на метро. В районе станции «Проспект Мира» Витя заметил, что некий человек, своим отвратительным видом явно напоминавший американца, пытается что-то выяснить у милиционера. Страж порядка беспомощно хлопал глазами. У Лихоборского была широкая русско-еврейская душа, поэтому, несмотря на всю свою ненависть к янки, он решил помочь несчастному, беспомощному, растерянному иностранцу.
   Скудных знаний английского языка Вите хватило на то, чтобы понять — америкос рвется на «Смоленскую». Тех же знаний ему хватило, чтобы предложить проследовать вместе до «Киевской», а там он, мол, покажет.
В вагоне благодарный янки, видимо, уже считая Витю своим другом, решил завязать разговор. «Странно, — сказал он. — В Москве полицейские совершенно не говорят по-английски». «Да? — парировал Лихоборский. — А разве в Нью-Йорке полицейские говорят по-русски?» Остаток пути американец задумчиво молчал.
   Вскоре Витя добрался до Вздохова. Гостеприимная квартира и на этот раз распахнула свои двери. Валера был настроен как-то особенно высокопарно, поэтому в комнате было очень много портвейна.
   Лихоборский понял, что на ближайшие три дня надо отменять все деловые встречи.
   Уже за первым стаканом Витя поведал Валере, откуда он приехал, а приехал он из отделения милиции гостиницы «Космос». Там проходил международный конгресс писателей-фантастов. Лихоборский отирался там в качестве корреспондента одной из московских газет. В последний день был устроен банкет. После банкета участники стали сбиваться в кучки по интересам. Витя составил пару с Аланом Дин Фостером, одним из авторов сценария «Звездных войн». Они уселись в единственном рублевом баре. Лихоборский платил за водку, а Фостер бегал за пивом в валютный бар «Хайникен». Такое сочетание было американцу в новинку, но его как писателя интересовало буквально все о неизвестной стране. В результате кончилось тем, что они нализались в говноферму и ближе к полуночи грянули песню «А блядь Маринка, ебарь-кубарь в жопу, через Манчьжурский перевал, а, а, а, а-га!» Тут-то их и повязали. Фостера, разумеется, отпустили почти сразу, а Витю продержали до обеда, после чего он и двинул к Вздохову...
   Дело тем временем шло к третьей бутылке, поэтому Лихоборский то ли предложил, то ли спросил, то ли констатировал:
   «Может, позовем девочек?» «Уже едут», — ответил Валера. «Кто такие?»
   «Понятия не имею. Какие-то подружки Горовского». «А сам?» «Сам сказал, что занят».
   Действительно, через некоторое время раздался звонок в дверь, и в прихожей появились два милых создания, одно из которых звали Ларисой, а другое — Анжеликой. Вздохов расшаркивался в дверях и суетился, всячески выказывая свое радушие.
   Впрочем, спустя буквально пять минут, когда девушки робко заявили, что не любят портвейн и, мол, хорошо бы купить вина или коньяка, Валера довольно жестко отрубил:
   «Пейте, что есть, или валите отседова».
   Портвейна было и впрямь много, так что вечер Лихоборский запомнил с трудом. Остались только вечное ощущение крепкой сладости на языке, кружение в танце и светлый образ Ларисы, хоть и с размытыми чертами лица.
   Витя отправился побродить по квартире и обнаружил Вздохова, спавшего на Анжелике. «Вот старая лиса», — подумал Лихоборский, но будить друга не стал. На кухне оставался еще портвейн, а к тому же на столе лежала записка. «Буду очень ждать твоего звонка. Лариса». И номер телефона. Витя почувствовал, как сильно забилось его сердце, — то ли от волнения, то ли с перепою.
   Он решил позвонить немедленно. Впрочем, нет, было еще довольно рано и вообще, следовало сначала пропустить стаканчик.
   Лихоборский как раз допивал бутылку, когда на кухне появились Валера и Анжелика. Начинался новый день...
   В обед они всей пьянкой перепрыгнули к Горовскому — надо было менять места дислокации и путать следы. Дальнейшие их передвижения проследить трудно. Их мотало по Москве из конца в конец, где-то им встречались знакомые и даже родные лица, где-то они пили с совершенно чужими людьми, а в один из дней их даже занесло в Малаховку, откуда они выбирались потом с большим трудом.
   К исходу седьмого дня беспробудного пьянства силы иссякли. Лихоборский и Вздохов обменялись рукопожатием и расстались, проклиная друг друга. Следующие два дня Витя лежал в кровати, мучаясь долгим, непрекращающимся похмельем, расстройством желудка и психики. Он скользко потел и отвратительно пах.
   Только на десятый день Лихоборский смог набрать заветный номер.
   «Алло, Лариса? Здравствуй, это Витя».
   «Витя, господи, ну куда же ты пропал?»
   «У меня были очень важные дела. Но сейчас я уже освободился».
   «Освободился? Так мы можем встретиться?»
   «Разумеется».
   У Лихоборского все трепетало в груди, когда он бежал к решетке у Кропотки. Сейчас он увидит ее. Правда, был еще и страх — а вдруг Лариса совершенно не такая, какой показалась во время пьянки.
   Девушка уже ждала его, и у Вити отлегло от сердца — она была действительно прекрасна. Они посидели в кафе «Адриатика», съели по бифштексу на крутоне с яйцом, выпили по коктейлю «Привет» и отправились бродить по городу. Незаметно, за разговорами, они оказались в районе Патриарших. И тут выяснилось, что Лариса живет буквально в двух шагах.
   «Зайдем ко мне, выпьем чаю», — предложила она.
   «А это удобно?»
   «Конечно. Родители уехали на дачу».
   Они действительно сначала сели пить чай. Но через какое-то время Витя встал, подошел к Ларисе, она поднялась ему навстречу и они слились в жарком поцелуе. Лихоборский понял, что никогда не сможет вынести этого. Он извинился и ушел, по пути пытаясь забыть ее номер телефона.
   Только потом, от друзей, Лихоборский узнал, что у Ларисы была кличка — Пылесос.

* * *

   Девушки с ярко выраженными особенностями встречаются, конечно, в природе нечасто. Как правило, все они более-менее одинаковые.
   Их можно сравнить с автовладельцами. Наверное, вы обращали внимание, как иногда во дворе или на даче несколько «чайников» склоняются над забарахлившим мотором и лица у них становятся совершенно одинаковыми. Причем один работает на заводе, другой — доцент финансового института, третий — предприниматель в сфере челночного бизнеса, а четвертый — просто алкоголик и тунеядец. Но лица у всех — одинаковые.
   Так же и девушки. Я не говорю об общем физиологическом строении. Все они одинаково подкрашивают глаза или губы, смотрятся в зеркало, встряхивают волосы в городском транспорте, почти одинаково стесняются, первый раз выходя при тебе из ванной, даже за яйца хватают практически одинаково.
   С годами мужчина познает, кажется, все тонкости их поведения, — они стандартны и могут отличаться лишь незначительными деталями, обусловленными некоторыми чертами характера.
   Скажем, одна может ввалиться к вам среди ночи с двумя чемоданами и сказать: «Я ушла от мужа, теперь буду жить у тебя». Другая каждый раз будет с опаской переступать порог вашего дома, произнося слова типа «я всего лишь на полчасика», что, однако, не будет мешать ей уезжать от вас послезавтра. Третья в 11 вечера вскочит с кровати и с криком «я могу нормально выспаться только в своей постели!» заставит одеться и вас и поволочет на улицу, чтобы вы поймали ей такси.
   Но что бы ни происходило и как бы ни развивались ваши отношения (если вы встречались больше одного раза), однажды утром вы обнаружите ее трусики, висящие на трубе в ванной комнате. Если при этом сама она уже ушла на работу или в институт, то все — это конец. Через несколько дней по всей вашей квартире будут разбросаны ее колготки, кофточки, комбинации, туфельки, потом появятся зонтик, косметика и сонник, ну а уже немного погодя вы начнете спотыкаться о детскую кроватку, коляску, манеж, стульчик, качелъки, ходунки, прыгунки, а те полки, на которых раньше лежали ваши старые джинсы и рубашки, окажутся занятыми пеленками, распашонками, ползунками и прочей дрянью.
   Так что те самые первые трусики, найденные вами на трубе в ванной, необходимо немедленно выкинуть в окно, отключить телефон и уехать на пару недель, а то и месяцев из города, не сообщая даже близким друзьям, куда вы направляетесь. А то ведь она найдет.
[ссылка скрыта]

Blog

33 рассказа про любовь