33 рассказа про любовь

Вид материала

Рассказ

Содержание Дополнения и уточнения Игорь ЕфимовВИТЯ,зачем мне это пятнышко

Подобный материал:

• Любовь да не умрет любовь и не убьет, 863.74kb.
• Опять же любовь. Про любовь, как добрую память. Очень похоже на то, что описывается, 21.86kb.
• Тренер-Любовь, 113.09kb.
• Задание по русскому языку для 5 класса ( 02. 2011 – 12. 02. 2011), 15.43kb.
• Доклад О. Бабинич «любовь мужчины. Любовь женщины. Любовь между ними», 32.05kb.
• Конспект урока литературы на тему «Путь к спасению», 91.54kb.
• Санкт-Петербургский открытый литературный конкурс «проба пера». Сочинение лауреата, 85.69kb.
• Урок чтения в 3 классе тема: Дружба, товарищество, взаимовыручка. Пословицы и поговорки, 56.68kb.
• Тест по творчеству И. А. Бунина и А. И. Куприна, 16.61kb.
• А. И. Солженицына Урок 44 (105) Анализ рассказ, 54.47kb.

НИКА, ТАНЯ, ЛАНА, с вами так хорошо было спать    Как-то раз Витя Лихоборский выпустил новую газету. Просто ему дали денег спонсоры — один уважаемый банк. Видимо, хозяевам — Яше и Степе — надо было каким-то образом отмывать прибыли от торговли оружием и продажи мальчиков-подростков в Аргентину, вот они и решили, что издание очередного финансового еженедельника станет замечательным прикрытием. Под это можно много миллионов списать.    Ну а Витя, заслышав шелест зеленых купюр, не будь дураком, выторговал себе хорошую зарплату, которую и решил радостно пропить с друзьями. Вечеринку устроили прямо на работе, в небольшом особнячке на Большой Ордынке. Присутствовали симпатичные девушки, разливались шампанское, вино, водка и соки в ассортименте.    А когда все было выпито, ребята пошли домой. Как обычно, Витя пригласил своих друзей Ваню Халина и Митю Корнейчука к себе на двенадцатиметровую кухню, благо жил тогда Лихоборский неподалеку. Но когда друзья шли по Ордынке, случилась беда. Вите очень захотелось справить малую нужду. Он заметил какую-то будочку, и ему показалось, что если он пристроится рядом с ней, то будет скрыт от посторонних глаз и, соответственно, общественная мораль не пострадает.    Но Витя жестоко просчитался. Будочка оказалась не просто будочкой, а будочкой милицейской. И стояла она рядом с посольством одной африканской страны. И Лихоборский, как только начал облегчаться, увидел прямо перед собой в окошке удивленное лицо капитана милиции. «Извините», — сказал Витя, завершил процесс, гордо застегнул ширинку и побежал догонять ребят.    Милиционер же был настолько удивлен и растроган, что не предпринял никаких оперативных мероприятий. Так и остался, обоссанным то есть. Ну а вечер продолжался тем временем, и до утра было еще далеко. Халин потерялся по дороге. А Митю и Витю занесла нелегкая в район метро «Алексеевская», где располагалась одна до боли знакомая квартирка, в которой проживали девочки по вызову, прибывшие в Москву с окраин империи. Содержала притон бывшая путана Зезе. Она уже вышла на пенсию, как балерина в 30 лет, но любила иногда составить компанию состоятельному мужчине, очаровавшему ее с первого взгляда.    В первый раз Лихоборский оказался здесь случайно. Он позвонил наугад по телефону в столбце газетных объявлений и попал, разумеется, на диспетчера. У девушки-диспетчера было странное имя — Арита. Полчаса Витя беседовал с ней, и кончилось тем, что девушка, никогда прежде не выезжавшая на заказы, полетела к Лихоборскому со скоростью света. Потом они еще много раз встречались, уже без оплаты. И Арита не только задерживалась у Вити на пару-тройку дней, но и приглашала его к себе на работу, когда ей очень хотелось, но приходилось дежурить на телефоне. Однажды она беседовала с клиентом по телефону, а Лихоборский, пристроившись у нее между ног, совершал то, что в народе называется куннилингусом. И в тот самый момент, когда клиент спросил о расценках, у Ариты вырвалось буквально следующее: «О-о-о-ох». Потом она взяла себя в руки и произнесла уже весьма деловым тоном: «Простите, это я не вам». Лихоборский расстался с Аритой после того, как то ли она ему, то ли он ей подарили лобковых вшей, которые в народе называются мандавошками. Но это уже другая история. А именно Арита еще до эпохи лобковых вшей познакомила Витю с Зезе и другими обитательницами квартирки на «Алексеевской». И, как сказал однажды Ваня Халин, Лихоборский там не трахнул разве что охранников, но эту ситуацию можно исправить.    Вернемся, однако, в тот день, о котором речь шла выше. Витя и Митя, ввалившись в ту самую квартиру на «Алексеевской», первым делом увидели в прихожей огромного мужика, который представился новым администратором Мишей и предложил проследовать на кухню. На кухне имелись арбуз, несколько стаканов, вода из-под крана и водка, довольно теплая и неприятная. Но Витю и Митю трудности жизни никогда не пугали, и потому друзья, давясь и отхаркиваясь, принялись поднимать бокалы вместе с Мишей.    Прошло какое-то время, и Митя понял, что уже набрался. И вообще, близился момент, когда надо бы поехать домой. Но тут Корнейчук обнаружил, что нигде нет Лихоборского. Он схватил Мишу за грудки с диким криком «А где мой друг?» и стал возить его лицом по столу и арбузу.    Миша тут же раскололся и сказал, что Витя пошел спать в комнату. Митя ворвался туда и обнаружил трех ничего не подозревавших девушек, которые спросонья могли только бестолково хлопать глазами. Митя накричал и на них, хлопнул дверью и бросил с порога:    «Если вы, гады, убили моего друга, то и вам не жить!»    После этого Корнейчук, мучительно вспоминая, как его зовут, поехал домой, уже предвкушая утреннее похмелье, боль в голове и пояснице, стыд перед женой и стакан холодной газировки в потрясывающихся руках. И не знал тогда Митя, что Лихоборский, оказывается, спал на той же кровати, с теми же тремя девушками. Просто Вите удалось так закатиться к стеночке, что его было не видно невооруженным, а тем более изрядно залитым глазом. И не знал тогда Митя, что его благие намерения относительно спасения друга были этому самому другу совершенно не ясны. Лихоборский сладко спал с тремя чаровницами, — Таней из Воронежа, Никой из Махачкалы и Ланой из Усть-Кута. И вот именно эта Лана, по слухам, была особенно хороша... * * *    Квартира на «Алексеевской» обладала чудовищной притягательной силой и у попавшего в нее человека напрочь меняла мировоззрение.    Однажды Витя Лихоборский праздновал со своим другом Ваней Халиным и его девушкой день рождения Вани. Начиналось все, как всегда, пристойно. Ресторан «Валери», свечи на столе, копченый угорь, блины с семгой, котлеты де-валяй, свежие и соленые овощи, кофе с коньяком, мороженое «Банана-сплит». Но поскольку все это было сдобрено изрядной порцией водки, то завершать веселье после оплаты чудовищного счета не хотелось.    И Витя предложил поехать на «Алексеевскую». Ваня Халин поначалу вроде бы согласился, но потом, по своему давнему обыкновению, скрылся в темноте московских улиц и уехал, как выяснилось позже, в Малаховку. А Лихоборский приперся на «Алексеевскую» вместе с Ваниной девушкой Наташей. Там девчонки под чутким руководством Зезе колдовали над куриными окорочками, администратор Миша уже сбегал в палатку за паленой водкой, и вечер, а точнее, ночь обещала быть приятной. Что может быть вальяжнее, чем куриные окорочка под паленую водку?    Особенно на нее наседала Наташа и, несмотря на то, что Зезе чуть ли не силой пыталась втолкнуть в нее хотя бы кусочек курицы, упрашивала ее хотя бы обсосать голень, Наташа упорно отказывалась. И нализалась в результате до состояния полного одухотворения.    Не лучше выглядели и остальные участницы застолья, а Лихоборский, тот и вовсе упал в ванну и в ней заснул.    И тут позвонил старый клиент. Зезе тщетно уговаривала своих подчиненных выехать на задание, — паленой водки оставалось еще много, да и куриным окорочкам не было видно конца-краю. Наконец взгляд Зезе упал на понуренную голову Наташи. Она растолкала девушку и сказала:    «Натаха, я понимаю, конечно, что ты не по нашим делам, но может, съездишь к клиенту? Я его хорошо знаю, он не обидит».    Натаха сказала «ага», потому что была в душе экспериментатором, и поехала к клиенту, у которого и зависла на двое суток. Ваня Халин, с одной стороны, не одобрил ее поступка, а с другой стороны, оценил Наташин порыв, так как и сам всегда стремился познать неизведанное.    Но это все так, к слову. А следующая история, скорее, не добавит штрихов к портрету Лихоборского, — напрямую, — но позволит еще лучше ощутить ауру квартиры на «Алексеевской». А стало быть, опосредованно все же добавит штрихи к Витиному портрету. [ссылка скрыта] ЗЕЗЕ, ты должна была принять во внимание чувства Гоги    Настроение у Гоги было отвратительное. Он выпил стакан вермута и еле успел добежать до туалета. Второй стакан пошел легче, но гнетущее уныние не оставляло его. Эта наполовину опорожненная бутылка вермута была последней точкой соприкосновения Гоги с цивилизацией. В кармане шуршали две или три тысячи, перспектив не ощущалось.    К тому же он вспомнил дурацкий сон, приснившийся ему под утро. Дело в том, что накануне, придя домой, он нашел записку от жены и дочки, уехавших на дачу. Вверху листа правильным детским почерком было излито столь трогательное признание в любви к папе, что Гога чуть не расплакался. А под ним своим корявым почерком жена накарякала: «И привези кубик!» Неделю назад, выпивая с Лихоборским, Гога забрал из дочкиной игры кубик, чтобы во что-то играть с другом, и, естественно, забыл его у Вити. И вот Гоге приснилось, что он идет вечером по улице и в витрине киоска видит гору кубиков. Тогда он поднимает булыжник, бросает его в стекло и начинает судорожно выгребать кубики. В это время подъезжают менты и вяжут его. В отделении Гога показывает ментам записку, а главный следователь разводит руками, — мол, все понимаем, но факты налицо...    Телефонный звонок прервал Гогины копания в подсознательном и заставил сдвинуться с места.    «Ты, идиот! — услышал он в трубке голос Вити Лихоборского. — Ты почему еще дома?» «А где я должен быть?» — спросил Гога. «Блин, опять нажрался вчера! — негодовал Витя. — Ты должен поехать и забрать наши с тобой деньги!»    Гога вспомнил. Они с Витей порой подрабатывали на ниве черного пиара, и вот за очередную пристроенную заметку надо было срубить с заказчика зузы. Концовку разговора пришлось скомкать, успели разве что договориться о встрече.    Через два часа Гога стоял в глубокой задумчивости у станции метро «Тургеневская». В кармане у него лежало двести личных наличных долларов, и с этим надо было немедленно что-то делать. Великий город открывался сейчас перед ним, как сказочный «Сезам», а причиной тому были всего лишь две зеленые бумажки. Сегодня Гога мог почти все, поэтому для начала он решил выпить пива.    Две или три бутылки выстроили его смутные желания в четкий план. Гога нашел ближайший телефон-автомат и набрал номер Зезе. Та, как уже известно, содержала небольшой притон на «Алексеевской», где всегда можно было уютно выпить и познакомиться с отзывчивыми девушками.    «Гогочка! — воскликнула Зезе, услышав его голос. — Ну почему вечером? Приезжай сейчас, возьми вина по дороге».    «А девушки будут?» — спросил недоверчивый Гога. «Конечно, будут. Скоро подъедут». Дольше бороться с самим собой Гога не мог. Он прыгнул в метро и минут через двадцать уже звонил в дверь, держа в руках три бутылки «Вазисубани».    Открыла Зезе. Она подмигнула Гоге и прошептала:    «У меня клиент. Проходи на кухню».    «Может, я во дворе подожду?»    «Ну, Гога, ну что ты!»    Гога сел на кухне и открыл первую бутылку.    Вскоре к нему присоединились Зезе и человек по имени Вова. Когда вино закончилось, Вова вызвался сбегать. Он взял деньги у Гоги и исчез. Это стало ясно через полчаса. Но Гога уже был изрядно пьян, а потому не огорчился. На сей раз он пошел сам и вскоре вернулся с пятью бутылками «Вазисубани» и огромным пакетом вонючих омаров.    На третьей бутылке Зезе, не спавшая всю ночь, сломалась и пошла, как она сама выразилась, немного полежать. Гога крикнул ей вслед:    «А девушки?»    «Скоро будут», — махнула рукой Зезе.    Гога допил бутылку и пошел в комнату. Он растолкал уже спавшую Зезе и спросил:    «Ну, где девушки?»    «Принеси телефон, я им скажу, чтобы ехали быстрее».    Гога вернулся на кухню, взял телефон и понес. Разумеется, шнур он выдрал с корнем. Минут сорок, потягивая вино, он пытался соединить проводки, но руки упорно не слушались его. Гога сдался. Он пошел опять в комнату, чтобы сообщить Зезе радостную весть. Но она, проснувшись прежде, чем Гога успел открыть рот, пробормотала:    «Иди в душ, я уже готова».    Гога покорно поплелся в душ, где тщательно вымыл ноги и подмышки. Чувства его бурлили, член стоял, но разбудить Зезе снова он уже не смог.    Тогда Гога вновь прошаркал на кухню и в течение некоторого времени допивал вино и доедал вонючих омаров. Как всегда внезапно к нему пришло осознание того, насколько же он пьян. Гога выдрал из своей записной книжки листок бумаги, написал на нем «Был. Убыл. Гога», положил листок на стол, придавил сахарницей 50-долларовую купюру (за что, кстати, его потом очень сильно ругал Лихоборский, но просто в тот момент чувства уж слишком переполняли Гогу) и, поцеловав спящую Зезе, поехал домой.    Наутро настроение у Гоги было отвратительное. Правда, у него оставались деньги, но идти за пивом или вином не хотелось. Он решил позвонить Лихоборскому и позвать его к себе. Телефон не работал. Наконец-то окончательно сломался, подумал Гога, давно собиравшийся сменить аппарат. Кряхтя, он опустился на корточки и начал копаться в проводках, смутно вспоминая свои вчерашние мучения. Однако на этот раз все складывалось удачно, и через некоторое время Гога услышал гудок. Он положил трубку, и мгновенно телефон разразился пронзительным звонком. На другом конце провода Гога услышал гадкий детский голос:    «Ты — дурак!» — и затем отвратительный смех.    В другой ситуации Гога, быть может, и нашел бы что ответить, но сейчас он смог только выдавить из себя:    «Но почему?»    И опять этот унизительный дурацкий смех был ему пощечиной. Гога сел на пол, на его глазах навернулись слезы, и он подумал: «Но почему в этом мире нет места для любви?» * * *    Гоге редко везло с продажными девушками. Часто, даже вызванные по досуговому телефону, они к нему просто не приезжали. Или приезжали, но не давали. А у Гоги была настолько тонкая душе, что он даже не мог на них злиться.    Как-то раз они с Лихоборским пригласили таких вот двух дам, и когда Витя увел свою в комнату, вторая вдруг схватилась за левую грудь и заохала:    «Ох, что-то сердце закололо».    Гога вломился к Вите в опочивальню и с досадой произнес:    «Ты представляешь, на этот раз мне попалась сердечница».    Практичный Лихоборский попытался возразить:    «Это не сердечница, а халява. Дай ей в морду и выгони».    На этот раз заохал Гога:    «Нет, я так не могу, а вдруг у нее и вправду сердце болит ?»    Тут в разговор вступила Витина девушка:    «Ребята, не надо ссориться. Я за эту шалашовку отработаю, а там уж мы у себя в конторе сами разберемся».    И отработала. И сохранила честь родной фирмы. Вот если бы все рабочие и колхозники в свое время так же дорожили бы честью родных предприятий, не допускали бы брака на производстве и строго порицали бы пьяниц, прогульщиков и несунов, то наша страна уже давно перегнала бы Америку.    Кстати, об Америке. Когда мы попали в плен к голливудскому кинематографу, Лихоборский выбрал для себя одного любимого персонажа, вернее, ряд персонажей, образы которых создал Брюс Уиллис. В них живо воплотилась вся тупость и надуманность заокеанских фильмов, но при этом они выгодно совсем не претендовали на художественную ценность.    И вот я к чему, — Витя однажды сломал ногу. В полной туманности Андромеды он переходил улицу Королева и был нещадно атакован вишневой «семеркой». Пребывая некоторое время на больничной койке в Склифе и вкусив все радости лежания на растяжке, он написал краткий сценарий фильма «Крепкий орешек-4» и в одну из встреч передал мне помятый клочок бумаги. Здесь я хотел бы воспроизвести это творение:    «Герой Брюса Уиллиса попадает с множественными переломами в больницу. На вторые сутки ему ставят небольшую клизму, чтобы он смог освободить кишечник от скопившихся там газов. Результат — нулевой. Ему ставят большую клизму, затем свечку и лошадиную дозу слабительного. Он тужится, но все тщетно, из анального отверстия вытекает лишь тонкая струйка воды. И тогда уже, под покровом ночи, самый опытный клизмолог травматологического отделения, нянечка Вера Ивановна заряжает в него теплую трехлитровую клизму с солью. Вокруг кровати собирается вся дежурная смена, и из других отделений тоже. А он лежит на судне, поджав ноги, и хохочет им в лицо. Он — крепкий орешек!» [ссылка скрыта] ОЛЯ, но ведь Витя любил тебя больше, чем Ваня    «Жизнь — дерьмо, правда?» — сказал с телеэкрана герой фильма «Последний бойскаут» и смачно пустил себе пулю в висок. Если бы у Вити оказался бы сейчас пистолет под рукой, он сделал бы то же самое. Но огнестрельного оружия Витя из принципиальных гуманистических соображений в доме никогда не держал, да к тому же в этот момент он не мог не только поднести руку к виску, но даже и просто пошевелить ею.    Витя лежал на кровати, свернувшись в позе эмбриона, его колотило, из стен доносились незнакомые голоса: «Витя-а! Пошли-и!», в районе кухни кто-то периодически топотал ногами. Это были обычные шуги, к которым Лихоборский за долгие годы профессионального пьянства, в общем-то, привык. Конечно, какой-нибудь юный повеса сейчас уже сошел бы с ума, но только не Витя. Он знал, что через пару часов Это закончится, он сможет встать, раздобыть немного денег, чего-нибудь выпить, и жизнь на некоторое время наладится.    Собственно, дальше все развивалось по однажды заведенному плану. Ровно через два часа Витя встал, попил воды из-под крана, которая всегда с похмелья чудесным образом приобретала вкус, и сумел поблевать в первый раз за день. Потом он сходил в палатку и, как обычно, выпросил у Динары два пива. Потом он позвонил старому другу Ване Халину и поехал к нему, — в квартире, напоминавшей поле боя, Лихоборский оставаться дольше не мог.    Ваня, как всегда, принял Витю радушно и даже предложил жареную курицу с рисом, которую успела приготовить выгнанная накануне девушка. Потом друзья пошли на улицу, по меткому выражению Халина, «пропердеться». Витя, кажется, окончательно пришел в себя. Они шагали по залитым солнцем площадям и проспектам, и Лихоборский представлял себе, как вечером он сядет за стол и, пожалуй, напишет очередной рассказ для малотиражного альманаха «Вечерняя встреча», который издавал его знакомый поэт-песенник Евгений Паперных. А завтра, завтра, думал Витя, я, может быть, даже пойду на работу.    Но тут поступило неожиданное предложение от Халина:    «Знаешь, я собирался заглянуть к одной знакомой. Хочешь, пойдем вместе?»    «А я не помешаю?»    «Ну что ты, старик».    Идти с пустыми руками было неудобно, и друзья забежали в супермаркет. Там им первым делом всучили билетики какой-то бессмысленной лотереи, а затем Лихоборского окликнула миловидная девушка:    «Молодой человек, сегодня мы проводим дегустацию замечательной водки «Алтай». Не хотите попробовать?»    Отказываться было глупо, однако существовала опасность разблеваться прямо на дегустационный столик.    «А водичка, запить, у вас есть?» Нашлась и водичка. «Алтай», несмотря на довольно тяжеловесное название, легко проскочил внутрь. Пришлось купить бутылку, а то как-то неудобно получалось, ну и вина, конечно.    На кухне у Оли — так звали хозяйку — было очень уютно. Беседа текла неторопливо, а порой даже вяловато, но при этом не возникало никакого напряжения за столом. Более того, после каждой следующей рюмки Вите все меньше хотелось слов, он окунулся в Олины голубые глаза и просто слушал ее, иногда подбрасывая вопросы.    «А чем ты по жизни занимаешься?»    «Не поверишь, — сказки пишу. Хочу издать книгу».    «Ну расскажи какую-нибудь сказку».    «Легко. Это старинная африканская легенда, хотя главные ее герои вовсе не африканцы. Мужчина жил в средней полосе России, а девушка чуть южнее. У этого мужчины очень быстро росла борода, особенно быстро, если шел дождь. И он прямо-таки не успевал ее обрезать. От кого-то он услышал, что в Африке очень сухо, и решил поехать туда на ПМЖ. С географией он не дружил и потому не знал, что там, куда он собирался, бывает сезон тропических ливней. Вот как раз в него-то он и попал. Мужчина сидел в хижине, борода росла с ужасающей скоростью, он уже не успевал ее обрезать, а дождь все лил и лил. И постепенно борода заполнила все помещение, прижала мужчину к стене так, что он уже не мог пошевелиться, и стала душить его. Но в этот момент мимо хижины шла девушка. А надо сказать, что это была не совсем обычная девушка. Дело в том, что она очень сильно храпела во сне, так, что в домах звенели стекла. Это бы еще ничего, но она к тому же постоянно засыпала в самое немыслимое время и в самых немыслимых ситуациях. И, разумеется, люди не могли жить с ней. Тогда она решила поехать в Африку, потому что думала, что там очень мало людей, но и она оказалась не права, так как в детстве плохо училась. Ее начали гонять изо всех деревень, и вот сейчас девушка шла мимо хижины, в которой задыхался мужчина.    Внезапно она заснула на ходу и захрапела, да так сильно, что стены хижины развалились, мужчина освободился, схватил ножницы и отрезал бороду. А тут еще и дождь перестал. Ну, потом они поженились и жили долго и счастливо, потому что всякий раз, когда девушка неожиданно засыпала и начинала храпеть, мужчина затыкал себе уши бородой».    Потом Витя сидел на кухне один и прислушивался к озорно поскрипывавшей в соседней комнате кровати. «Как же так? — думал он. — Ведь я люблю Олю больше, чем Ваня!» Впрочем, Лихоборский философски относился к жизни и, в общем-то, понимал, что любовь — это вовсе не то, чем занимались сейчас Ваня и Оля. Любовь — это глаза любимой, ее голос, ее волосы, ее запах, ее руки. Любовь происходит от слова «любоваться», ну а чем можно было любоваться в тот момент в соседней комнате?    И потому Лихоборский спокойно допивал свою водку «Алтай», а затем Ванино вино, а затем еще что-то, найденное в холодильнике. А затем Витя поехал домой, и на выходе из метро его остановили два мента.    «Пройдемте в отделение, гражданин».    «Да вы что, ребята? Я же уже почти дома, к тому же почти трезвый».    Правда, именно в этот момент Витя грохнулся на асфальт, но к чести своей довольно быстро поднялся.    «Вот видишь? — с хохотом сказали менты. — Пойдем в отделение».    «Напротив мой дом, вон — видите?»    «Чем докажешь? Паспорт есть?»    «Нет, но есть сто тысяч. Можете меня проводить и убедиться».    «Взятки мы не берем, — менты задумались. — А поссать у тебя можно?»    Проводив неожиданных гостей, Витя наконец-то в изнеможении растянулся на кровати, как всегда, свесив с нее ноги, чтобы не запачкать ботинками белье. С потолка на него уже с интересом посматривали глаза его обычного вечернего диавола. Какой же смысл во всех этих «Алтаях», во всех этих любовях, во всех этих ментах? И уже совсем погружаясь в объятия Морфея, Лихоборский подумал:    «Жизнь — дерьмо, правда?» * * *    У Вити Лихоборского, помимо всего прочего, в мозгу частенько возникали довольно странные видения вселенского масштаба. Чтобы не быть голословным, приведу для примера хотя бы один из его рассказов, которыми он делился со мной в изобилии, но которые у меня не всегда хватало ума записывать на диктофон.    «Представляешь, старик, — сказал мне как-то Витя. — Вчера возвращаюсь домой поздно вечером, время где-то немного за полночь. Выхожу из метро и иду через площадь. Вокруг меня толпятся огромные серые дома, выглядящие после недавнего дождя облезлыми и промокшими. В домах горят окна, пока еще много окон, но еще больше их — темны и неприступны. И вдруг мне приходит в голову такая мысль. Вокруг меня — огромный город, десять миллионов человек окружает меня. Допустим, из них половина жената, из этой половины половина находится в репродуктивном возрасте, из них, допустим, половина решила сегодня потрахаться, и какая-то часть трахается именно сейчас. У меня аж дух захватило. ВОКРУГ МЕНЯ ЕБЕТСЯ МИЛЛИОН ЧЕЛОВЕК! Я остановился как вкопанный и долго смотрел в черное небо без звезд».    Вот какими категориями мыслил Витя Лихоборский. [ссылка скрыта] ИННА, Витя чего-то не понял    Уже сгустились сумерки, когда Витя Лихоборский повернул с бульвара на Калининский проспект, который не так давно какая-то умная голова назвала Новым Арбатом. У Вити было тяжелое состояние после трехдневного запоя, и потому в мозгах бродили какие-то странные мысли. Лихоборский из принципа не останавливался у киосков и не покупал пиво, похмелье надо было выгулять.    Впереди показалось здание «раскрытая книга» — раньше здесь располагался СЭВ, а теперь мэрия. И Витя вспомнил прочитанную на днях в какой-то газете информацию о том, что московские власти собираются создавать кинокомпанию, которая будет снимать телесериалы. В мутной голове Лихоборского зароились возможные названия первого сериала — «Санта-Техники», «Дежурная ипотека», «Просто Мэрия», «Лужков и ребята»...    Витя свернул в сторону зоопарка и разглядел в темноте силуэты многочисленных шахтеров, притаившихся на Горбатом мосту. Лихоборский подумал, что психология — наука загадочная. Вернее, конечно, не сама наука, а предмет ее изучения — человеческий мозг и то, что в нем творится.    Шахтеры с мрачными, но одухотворенными лицами сидели на булыжниках. Они давно уже были оторваны от любимой работы, от любимых жен и детей. Они, привыкшие с боями выдавать на-гора уголь, так необходимый стране, оказались сейчас никому не нужны и всеми забыты, и единственное, на что они были способны, так это бессмысленно и безнадежно стучать об мостовую своими ужасными касками. Особенно грустно и тоскливо становилось по вечерам. Вот как сейчас — последние мамы и бабушки вышли со своими чадами из парка, и его ворота со скрежетом захлопнулись. Одно за другим гасли окна в Белом доме и мэрии, разъезжались черные машины, унося чиновников к семьям. Светофоры один за другим переходили на мигание желтым, наконец уехала последняя черная «Волга» с синей сиреной. Черные здания окружали шахтеров, безмолвие и равнодушие. Лишь в одном близлежащем доме горело окно» Но и оно вскоре погасло. Холод и страх сковали сильных мужчин, и тогда тишину Краснопресненской набережной разрезал пронзительный, душераздирающий крик: «Ма-амо-о-о!»    И вдруг вспомнилось Лихоборскому, как лет пятнадцать назад ему было почти так же холодно и одиноко в квартире. А еще ему было страшно, — Витя, как обычно, мучился похмельем, перепив «Кавказа» и «Розового вермута». С утра, правда, он принял пару стаканов, но сейчас близился вечер, и комок слез подкатывал к горлу. Денег не было, телефон молчал, телевизор сломался, на балкон выйти не хватало душевных сил.    Когда Лихоборский уже приготовился к худшему, в дверь позвонили. Сначала Витя вздрогнул и притаился на кровати, но после второго звонка и последовавшего за ним стука кулаков и ног по двери Лихоборский тяжело поднялся и пошел открывать.    За порогом покачивался Гена Горовский, относительное равновесие ему удавалось сохранять только благодаря двум девушкам, за которых он хватался периодически.    «Принимай гостей», — буркнул Горовский, отодвинул Витю, прошел в комнату, лег на кровать и заснул.    «Проходите, пожалуйста, — как можно более радушно пропел Витя, обдавая девушек перегаром. — Вот здесь можно курточки повесить, туфли снимать не обязательно — у меня асфальт. А это что у вас в пакетике? А, портвейн, очень мило. Сейчас, только стаканчики сполосну, нет, закусить у меня нечем, ну, не страшно, можно заварить чай, только от чашек надо старую заварку отшкрябать. А можно и без чая. Вот, садитесь, так вам будет удобно. А на эту сломанную табуретку я сам сяду, я-то с нее не упаду, сейчас, секундочку, я открою, а эти четыре пока в холодильник поставим. Ну, все, давайте за знакомство, как вас, кстати, зовут? А то Горовский не успел представить».    Девушек звали Инна и Катя. Внешность их была обычно симпатичная, как у большинства московских девушек. Только Катя грустила и нечетко реагировала на ход разговора, из чего Витя сделал вывод о том, что свои планы на вечер Катя связывала с безнадежно спавшим сейчас Горовским. А вот Инна, напротив, была необычайно оживлена и громко хохотала по любому поводу, что, с одной стороны, вообще говоря, раздражало Лихоборского, а с другой — придавало ему уверенности в том, что планы Инны никак не были связаны с Горовским.    Часа полтора или два они просидели на кухне, вкушая портвейн. Когда запасы иссякли, Лихоборский по-дружески вытянул у Гены из кармана червонец и сбегал к таксистам за водкой, благо таксопарк был неподалеку. Только разлили, как из комнаты послышался грохот водопада — блевал Горовский. В связи с этим ему удалось проснуться, он встал с кровати, неловко извинился и уехал.    Время неумолимо шло к полуночи, и девушки засобирались домой. Витя был удивлен, — по всем предыдущим взглядам, жестам и словам у него сложилась убежденность, что Инна не прочь остаться. Лихоборский выпил еще рюмку, и когда Катя ушла в туалет, решил поставить вопрос ребром:    «Ты разве не хочешь переспать со мной?» «Очень хочу, — Инна была предельно откровенна. — Но здесь не останусь». «Почему?»    «Я тебя почти не знаю. Мне немного страшно». Из дальнейшего монолога Витя не понял почти ничего.    «Понимаешь, я могу переночевать у тебя, только если Катя останется. Но я очень хочу тебя, а при Кате стесняюсь. А в том, чтобы просто лечь спать и не заниматься любовью, я не вижу смысла, потому что просто спать — комфортнее дома».    «Если ты не можешь заниматься этим при Кате, так пусть она едет домой».    «Я же еще раз говорю, — мне будет боязно, я буду отчасти скована, я не смогу полностью расслабиться и доставить максимально полное удовольствие тебе и себе».    «Ну и не надо максимально полное, можно минимально полное», — Витя понимал, что счастье утекает сквозь пальцы его рук, и ничего, ну ничего не мог с этим поделать. Лихоборский боролся до последнего, но через десять минут девушки все же уехали.     Закрыв за ними дверь, Витя вернулся на кухню, где на столе еще оставалось полбутылки водки. Лихоборский глотнул прямо из горлышка и закурил свою любимую явскую «Яву». Женская логика по-прежнему оставалась не подвластной его пониманию. Так же как логика любви не подвластна вообще ничьему пониманию, даже пониманию старика Зигмунда. Что уж говорить об остальных... * * *    Должен признаться, я в течение нескольких месяцев напевал себе под нос песенку, которой меня обучил Лихоборский после того, как съездил в Кению. Простенький, но очень зажигательный мотивчик, простенький, но очень глубокий текст: «Джамбо, джамбо уана, абари гани мзури сана, уагени уакаребишуа, кенья йету акуна магната, кенья инчинзури, акуна матата» (на сей раз с ударением на последнем слоге).    Безусловно, это было не единственным, что привез Лихоборский из Кении. Он привез оттуда воспоминания и неподдельную грусть. Он говорил, что если рай и существует, то он находится то ли где-то в районе Долины Большого Африканского Разлома, то ли где-то в районе озера Накуру, а то ли где-то в районе Момбасы.    И еще он привез из Кении одну историю, которую поведал мне как-то, когда мы сидели на лавочке возле бывшего Института марксизма-ленинизма и потягивали «Агдам», вновь, после долгого перерыва, появившийся на прилавках магазинов.    Если кто-то из читателей не знает языка суахили, то я, предваряя рассказ, сразу переведу некоторые слова и выражения, встречающиеся в нем. «Асанти сана» означает «большое спасибо», «куа хэри» — «по-жалуйста», «джамбо» — «привет», «акуна матата» — «нет проблем», ну а уж «мими накупенда уэу-эй» — «я тебя люблю», разумеется. [ссылка скрыта МАША, мими накупенда уэуэй    Была темная момбасская ночь. Как обычно это происходит на экваторе, кто-то неведомый нажал на выключатель, и стало темно — выколи глаз. Витя Лихоборский и Митя Корнейчук поехали в соседний отель, в котором, по дошедшим до них слухам, танцевали русские девочки. Почему-то в Кении, в курортном местечке Момбаса, за тысячи километров от дома, в жаркой Африке, на берегу Индийского океана, хотелось посмотреть именно на русских девочек.    Ровно в 22.30 должно было начаться представление, но так уж заведено в Кении, что ничего не начинается в оговоренное время и ничто не стоит столько, сколько указано на ценнике. В общем, танцевальное шоу началось в половине первого. За это время Витя и Митя, разумеется, успели напиться в баре вместе с одним американцем, который, имея в кармане кучу акций «Бритиш Петролеум» или чего-то наподобие, десять лет пил на Гавайях, и вот уже третий год — в Кении. Цивилизованный мир ему претил, поэтому все, что относилось к нему, было, по его словам, — «fucking».    Лихоборский подошел к стойке бара и спросил:    «Если я сейчас возьму литровую бутылку водки, вы мне скидку сделаете?»    «Сделаем. Бутылка стоит 2500, бери за 2000».    «Асанти сана».    «Куа хэри».    В Кении всегда надо просить «дискаунт», и его всегда сделают, — за две недели пребывания в этой бывшей британской колонии Лихоборский хорошо заучил это правило.    Когда вторая бутылка заплескалась в желудках, друзей, до сего момента не расстававшихся, начало разбрасывать в разные стороны. Каким-то нелепым образом Витя и оказался один на момбасском шоссе в два часа ночи.    До отеля «Уайт сэндз» было рукой подать, но темная дорога пугала своей пустотой даже пьяного человека. В кустах рычали львы, или же это у Лихоборского начинались обычные шуги.    Внезапно из африканской тьмы вырвались два ярких луча света. Как успел догадаться Витя, — автомобиль. Привычным кенийским жестом он вскинул руку, и перед Лихоборским встал, как вкопанный, микроавтобус. В нем сидели три огромных негра. «Джамбо. Мне — в «Уайт сэидз». «Джамбо. 200». «Акуна матата».    Но по дороге в разгоряченном климатом и водкой мозгу Лихоборского промелькнула другая мысль.    «Ребята, — сказал он. — А поехали в Момбасу? Найдем там мне девочку».    «Зачем же тащиться в Момбасу? — удивился один из огромных негров. —У меня и здесь девочка есть».    С этими словами он приподнял за волосы с заднего сиденья даму малоприятной наружности, зато всю совершенно черную.    «Чем буду обязан?» — спросил Витя. «500 — мне, 500 — ей, и делай с ней хоть до завтра, что хочешь, только не убивай. Она моя сестра».    Через 15 минут Лихоборский с девушкой были уже в номере. А еще через час пляжами пробрался Митя. Войдя в номер, он воскликнул: «О господи!», задвинул свою часть москитной сетки и, подавленный пьянством и увиденным, рухнул спать.    Утром было очень плохо, Витя посмотрел на то, что лежало между ними, и бросился на балкон. К счастью, под балконом в этот момент проходил официант, и Лихоборский велел ему немедленно принести три пива. А под столом нашлось немного водки, и постепенно воспоминания о радости первой встречи начали возвращаться.    Друзья стали заново знакомиться с ночной гостьей. Звали ее Мария, просто Маша, то есть. Первым делом она научила Витю и Митю всей ненормативной лексике на языке суахили. Чтобы было понятней, она все показывала.    «Вот у тебя, Митя, мборо мдого, то есть большой, а у тебя, Витя, мборо кидого, то есть небольшой. Видите, у меня вот в этом месте волосы, — это мавози, а у вас у обоих по два таких симпатичных макенде...»    Затем, так как Маша была наполовину масайка, она обучила ребят масайским танцам. «Айа-о-эээ», — пели Витя и Митя и прыгали к потолку, почти как масаи. В ответ они показали Маше, как танцуют вальс. Лихоборский взял ее руку в свою, обнял за талию, она положила ему другую руку на плечо, и они закружились по комнате. Митя, как мог, напевал им «На сопках Манчьжурии», а Витя шептал ей на ухо: «Моджа, мбили, тату». Они еще немного поэкспериментировали с танго, но вскоре Лихоборский понял, что ступни его больше не выдерживают приятной Машиной полноты, и предложил ей заняться чем-нибудь более интеллектуальным.    Они поговорили немного о Гоголе, Достоевском, Толстом, а после Витя еще вкратце и весьма схематично набросал для Маши карту Европы, о которой девушка имела слабое представление.    Ну а уже потом принесли завтрак. Они сидели втроем на огромной кровати, сгруппировавшись вокруг посеребренного подноса, на котором имелись: кофе, горячее молоко, кексы, булочки с джемом и, конечно, сок их пэшн-фрут...    Вечером за обедом к Лихоборскому подошел гостиничный бой:    «Простите, сэр, вас спрашивает какая-то местная девушка на ресепшн. Прогнать ее или пропустить?»    Она стояла в холле, совсем не похожая на себя утреннюю, — в белой блузке, так контрастировавшей и одновременно гармонировавшей с ее иссиня-черной кожей, со вплетенными серебристыми нитями в жесткие витые черные волосы.    «Мне не стоило приходить?» — робко спросила она.    «Что ты, Маша!»    Витя с Машей проболтали весь долгий момбасский вечер. Он теперь уже даже и не знает, о чем. Да разве это столь важно? Они бродили в обнимку по пляжу, и огромный Индийский океан лежал у их ног. А еще у их ног лежал экватор, и чернота ночи, и чернота всего континента, и красная земля, и даже ночные шорохи, — все лежало в тот момент у их ног.    Прощаясь, Лихоборский прошептал Маше на ухо:    «Маша, мими накупенда уэуэй».    А на следующий день Витя улетел в Москву. Больше он никогда не видел ее, но долго потом вспоминал, как провожал ее до выхода из отеля, как ее черная кожа слилась с чернотой ночи и растворилась в ней, как будто и не было никогда никакой Маши. Но она все же была, потому что Лихоборский долгие годы еще ощущал дыхание этой девушки, так не похожей на всех, кого Витя встречал раньше. * * *    Как я уже упоминал выше, эту историю Лихоборский рассказал мне в тот момент, когда мы пили «Агдам» на лавочке у бывшего Института марксизма-ленинизма. Так уж получилось, что после этого мы стали видеться реже. Где-то через полгода мы выпили с ним три бутылки «Молдавского» на лавочке на Неглинной улице и еще через год осушили два «Кавказа» на лавочке в Нескучном саду.    С тех пор я больше Витю не встречал. Знаю толь ко, что он продал свою квартиру в центре и своего нового телефона никому из друзей не дал.    Куда он пропал, чем он занимается и жив ли он вообще, — я не знаю.    Но иногда, когда вечером я сижу у себя на кухне и потягиваю вытащенную из морозилки водку, закусывая ее блинчиками с икрой или семгой или малосольными огурчиками с мягким черным хлебом, или ветчинными завитками из ресторана «Прага», или хэнд-мэйд сибирскими пельмешками, или холодцом с хреном, или севрюжкой горячего копчения со свежим огурчиком и белой булкой с маслом, или свининой под вишневым соусом, или, на худой конец, бараниной в томатно-сливочном соусе с петрушкой, перед моими глазами так и встает этот человек — Витя Лихоборский.    Причем, мне кажется, что он сидит в небольшом бунгало где-то в Долине Большого Африканского Разлома, прихлебывает холодное пивко и посмеивается себе в бороду, представляя всех нас, своих друзей, пьющих водку, — каждый на своей кухне.    Да нет, он не представляет нас, он нас ВИДИТ, и от этого ему наверняка становится еще смешнее. ДОПОЛНЕНИЯ И УТОЧНЕНИЯ    Было бы нечестным с моей стороны, если бы я стал утверждать, будто бы являюсь единственным пишущим человеком, близко знавшим Витю Лихоборского. Это действительно не так. Коль скоро Витя был человеком пьющим, но при этом сохранявшим облик начитанного человека, то и общался он, естественно, с себе подобными. А всех прочитавших больше одной книги так и тянет что-нибудь написать. Вот Витины друзья и хватались за перо, как будто бы в этом видели свое спасение. И пусть стиль этих мнящих себя писателями алкоголиков не столь изящен, как мой, я все же решил ознакомить уважаемого читателя с их опусами. Хотя бы для того, чтобы образ Вити Лихоборского был дополнен другими взглядами. [ссылка скрыта] Андрей Привалов ПОЛИНА, как трудно удержать газы    А со мной однажды такой вот случай произошел.    Мой друг Витя Лихоборский только-только вернулся из армии. Жаркое московское лето раскрыло ему свои объятия. Он жадно предался удовольствиям, которые так манят новоиспеченных дембелей: вечеринкам с танцами, вином и романтическими девушками сомнительной репутации. Естественно, и я, тогда еще скучавший студент одного из престижных московских вузов, не отставал от своего близкого друга, став для него, в некотором роде, проводником по дебрям московских флэтов. Ведь многое изменилось в столичной тусовке за те два года, что Витя провел в авиации.    Лето пронеслось незаметно, и однажды поутру (первого или второго сентября, а может быть, и октября) Лихоборский вышел на кухню, имея весьма задумчивый вид. Я, откупоривая бутылку «Салюта», спорил с Гогой о том, стоит или не стоит идти сегодня на лекцию по партийно-советской печати (портвейно-советской печати, как мы ее называли), и поначалу решил, что задумчивость моего приятеля объясняется большим (или маленьким) количеством выпитой накануне водки. Оказалось, причина ее гораздо глубже. Лихоборский влюбился. Я посочувствовал ему. Стакан «Салюта» — вот все, чем мог я ему помочь.    С этого момента пьянки прекратились. Ценности Лихоборского поменялись. Он облачился в костюм, перестал баловаться, ругаться матом, грызть ногти и ковырять в носу. Стал сух и официален с друзьями. Ему засветила карьера среднего руководителя в городской партийной газете.    Вечерело. «Во, бля, что делает с друзьями любовь», — плакал Гога у меня на плече. Мы стояли в пивняке на Лесной, допивая по последней кружке. Денег не было. Необходимость возвращаться домой и учить логику удручала.    «Может быть, к Нутьге ломанемся, — предложил кто-то. — У него родители во Францию улетели, на месяц».    «Так он же на кухне живет. Они после последнего раза все комнаты заперли».    «Да...»    Жизнь казалась нам серой и безрадостной.    В этот момент в пивной появился Лихоборский. Он был в прекрасной бежевой дубленке. Из-под шикарного кашне на фоне неприлично белоснежной рубашки торчал узел дорогого галстука. От Лихоборского исходило сияние. Я обрадовался: он был в стельку пьян. И появилась надежда на то, что, быть может, его карьера все-таки не удастся и он останется нормальным человеком (так, кстати, и вышло).    «Я не раздеваясь, теть Зин, дай стакан, с ребятами вот выпью и пойду домой».    Дело было в среду.    Проснулись мы в пятницу под железнодорожной насыпью в районе Наро-Фоминска.    «Андрей, — попросил меня Витя. — Отвези меня, пожалуйста, в Москву, к Валеньке, на улицу Готвальда. Вот — здесь адрес».    Это было что-то новое. Не буду описывать путь домой, хотя он и занял еще пару дней. Доставив друга в старинный дом на Маяковке, я прислонил его к стене и долго звонил. Дверь открыла полненькая белокурая девушка с большим, как у канадского нападающего, подбородком.    «Здравствуйте, Валя, вам посылка!»    «Я Поля, — сказала девушка и удалилась куда-то в лабиринты комнат. — Валя, там твоего Витю принесли», — услышал я ее безразличный голос. — «Кто? Да какой-то неприятный мужик. Алкаш по виду...»    Через минуту она появилась вновь.    «Поля, — сказал я, смеясь. — Заберите вы Лихоборского, меня Гога внизу ждет».    «Я Валя, — возразила девушка, беря жениха под руки. — Так это вы Витю спаиваете?»    «Да. Я и Гога».    Так я познакомился с Полей. Валя оказалась ее родной сестрой-близняшкой.    В феврале, спустя неделю после этого случая, Валя и Витя поженились. Завидуя своему приятелю, заполучившему красавицу-жену вместе с полуразрушенной квартирой в Центре, добрейшей тещей и слепой собакой, я на его свадьбе напился, как свинья, и уехал, не попрощавшись, в Ленинград. Тогда это считалось особым шиком, — напиться и ни с того ни с сего уехать в Ленинград. Вернувшись, я понял, что не могу не бывать в этой уютной квартире, обитатели которой стали потихоньку спиваться вместе с Витей, Гогой и вашим покорной слугой. Я произвольно начал ухаживать за Полей, подражая Лихоборскому. У меня захватывало дух от мысли, что я когда-нибудь женюсь на Полине и таким образом породнюсь с Витей. Однако ухаживания мои носили крайне непоследовательный характер. Конец же им положил случай, не имеющий практически никакого отношения ко многому, сказанному выше.    Полина, все же очарованная моим мужественным обаянием, а также заверениями в том, что больше никогда мы с Лихоборским не будем бегать голыми по Горького и пугать городовых, пригласила меня на Новый год. Собрался весь высший московский свет, несколько иностранных граждан, девочки из иняза (на закусь). Мы с Лихоборским купили шампанского и оделись в чистое.    Витя уснул с первыми ударами курантов, и его отнесли в «холодную» — третью комнату этой зага-дочной квартиры, где обычно запирали слепую собаку, чтоб не слышать ее вой.    «Ну все, — сказала Валя. — Теперь можно и потанцевать».    «Полина, — поднялся я, повинуясь чудовищному инстинкту, и развернул не слишком широкие плечи. — Можно вас пригласить?»    Казалось, она этого только и ждала. Мы слились, словно два красивых, диких животных, в жарком, страстном, тропическом танце.    Очнулся я наутро, когда было уже светло. Музыка смолкла, гости, похоже, разошлись, и только мы продолжали медленно танцевать на кухне, иногда задевая стол, стул или холодильник. Мне хотелось сказать Поле столько нежных прекрасных слов, сделать ее жизнь яркой и счастливой. Но вместо этого я услышал громкий, переходящий в вой звук — свое собственное, какое-то звериное пердение. Да, я пердел, как буйвол, убегающий от охотников, как старый, списанный паровоз. И ОСТАНОВИТЬСЯ НЕ БЫЛО НИКАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ. Естественно, Полина деликатно сделала вид, что ничего не происходит, или решила, что просто эмоции переполняют меня, но мне-то, каково мне было пережить подобную трагедию!    «Странно, что ты вообще не обосрался, — сказал мне зло Лихоборский, узнав от жены о моей выходке. — В приличную семью тебя пригласить нельзя!»    С тех пор дорога в этот гостеприимный дом была мне заказана, и его обитатели, благодаря случаю, вздохнули с облегчением. [ссылка скрыта] ************************ Игорь Ефимов ВИТЯ, зачем мне это пятнышко    Однажды утром, принимая ванну, Гога обнаружил пятнышко на члене. Он долго разглядывал его, пытаясь припомнить — откуда? Пятнышко было небольшое, размером со спичечную головку, темное, с четко очерченными краями. «Не шанкр ли?» — забеспокоился Гога. Держа член в ладони, он выбрался из ванны и, не одеваясь, позвонил Вите Лихоборскому.    «Привет, Витя. Знаешь, у меня тут что-то новенькое — пятнышко!»    «Какое, к черту, пятнышко? Ты что, уже набрался?»    «Ну почему сразу — набрался? — обиделся Го-га. — У меня на залупе пятнышко. Я таких еще не видел».    «А-а... ну, это бывает, старик. У меня таких пятнышек знаешь сколько было».    «Витя, — серьезно сказал Гога. — Я должен тебе его показать».    «Ну, приезжай, — обрадовался Лихоборский, решивший, что если у друга начались шуги, то противостоять им легче будет вдвоем. — Пару пива захвати».    На следующее утро Гога снова позвонил Вите.    «Витя, еще одно».    «Что?» — с ужасом воскликнул еще не проснувшийся Лихоборский.    «Пятнышко!»    «Какое, к черту, пятнышко?»    «А что же, я тебе вчера ничего не показывал?»    «Да вроде нет — выпили, позвонили девчонкам, выпили с ними, и ты, кажется, поехал домой».    «Витя! — у Гоги начиналась паника. — Вчера у меня на залупе появилось пятнышко, сегодня — еще одно. Что это?»    «Ну, я не знаю».    «Витя, я должен его кому-то показать».    Лихоборский решил, что у друга развивается какая-то клиническая стадия эксгибиционизма. Он не удивился, так знал, что все ребята рано или поздно начинают страдать этим древним недугом. Витя подозревал, что это — нечто вроде атавизма, проявляющегося, как правило, с перепою.    «Даже не знаю, что тебе посоветовать».    «Может быть, мне позвонить Семен Семенычу и ему показать?»    Ну точно — свихнулся, подумал Лихоборский и сказал:    «Позвони».    Семен Семеныч, на двери кабинета которого висела табличка    «Заведующий кафедрой гонореи», мельком взглянул на Гогино пятнышко и вздохнул:    «Одевайся».    «Э-э... шанкр?»    «Гога, что у тебя с головой? Ты когда-нибудь шанкр видел?»    «Нет».    «А я их видел — тысячи. Иди в аптеку, покупай нистатиновую мазь и мажь три дня — утром и вечером».    «И это все?» — спросил Гога, несколько разочарованный.    «Ну, если хочешь, делай еще ванночки из фурацилина».    Придя домой, Гога налил в маленькую баночку из-под детского питания теплой воды и тщательно растворил в ней таблетку фурацилина. Вода пожелтела, стала янтарно-желтой. Полюбовавшись, Гога опустил член в баночку.    Через пару минут, видимо, от воздействия теплой воды и трения о дно баночки у него началась эрекция. Гога сидел в кресле, на самом краю, и думал о том, как все всегда некстати. В это время, нарушая приятные ощущения, раздался резкий звук открываемого замка. В квартиру вошла жена и сразу же, из коридора, увидела сидевшего на краю кресла Гогу, спустившего джинсы и тщетно пытавшегося вынуть член из баночки.    Печально улыбнувшись, Гога встал и, придерживая баночку, шаркая, чтобы не потерять джинсы, сказал:    «Э-э... видишь ли, дорогая...»    «Вижу! Алкаш проклятый!»    Рассказав об этом эпизоде Лихоборскому, Гога посетовал, что так трудно бывает иногда с женой. Витя же, от которого жена уже давно ушла, заметил:    «А чего ты хочешь, старик? Они же нам просто завидуют!» [ссылка скрыта]