33 рассказа про любовь

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

ВИКА,
так много надо было тебе сказать

   Близился Международный женский день 8 Марта, во все времена живо отмечавшийся людьми разных возрастов и профессий, национальностей и вероисповеданий.
   Витя Лихоборский и его друг Валера Вздохов решили порадовать себя добрым весельем. С этой целью они зашли сначала в гастроном «Новоарбатский». Пообщавшись с кассиршей, друзья протянули продавщице чудовищной длины чек.
   «Значит, так. Три бутылочки водочки по 0,75, два коньячка, два беленького, три красненького и двадцать пива. — Заметив растерянность на лице недавней выпускницы профессионально-технического училища, Валера сжалился. — Повторяю медленно, а вы внимательно выставляйте».
Дело происходило шестого марта. Ласково светило и местами пригревало солнышко, голуби и воробьи задорно курлыкали и чирикали в помойках, бездомные псы лениво развалились на просохших участках асфальта. Все это не могло не навести на мысль о посещении аптеки для покупки доброй партии презервативов (в те годы эти незамысловатые резиновые изделия можно было купить только в аптеках).
   Кстати, необходимость этого приобретения объяснить довольно трудно, никто тогда гондонами не пользовался, а зря. И это «зря» подтверждает хотя бы история болезни Вздохова.
   Валера подцепил гонорею, пообщавшись со своей первой же девушкой, очаровательной Ларисой. Дня три или четыре он тихо в одиночестве паниковал и пил горькую, ему было стыдно рассказать о случившемся даже близким друзьям, не говоря уже о родителях и врачах. Но все же триппер сам по себе не проходит, хотя кое-кто и называет его гусарским насморком. И когда Валера наконец-то попал в лапы эскулапов, его состояние было достаточно плачевным.
   Тем не менее доктор с энтузиазмом взялся за дело и первым-наперво всадил Вздохову прямо в пенис три болезненных укола омерзительно длинной иглой. Да-да, в те годы лечили именно так.
   Затем Валере был назначен ряд профилактических процедур, одной из которых, наиболее неприятной, но очень важной был отказ от употребления спиртных напитков. Пару месяцев на товарищеских вечеринках Вздохов давился «Саянами» и «Буратинами», после чего ему радостно сообщили, что он все же заработал себе отличный простатит. А было-то Валере всего семнадцать годков.
   Приближался Новый год. На одном из очередных приемов врач взглянул в глаза поднадоевшего пациента и вздохнул: «Ладно, в праздник можешь выпить водки». Доктор, видимо, имел в виду рюмку водки, немного водки.
Но в тот же день Вздохов, истолковав все по-своему, победоносно сообщил друзьям:
   «Я уже почти здоров. От вина и пива, правда, пока еще надо отказаться, но зато мне разрешили пить водку».
   И Валера принялся столь самозабвенно поглощать белое пшеничное вино, что смог относительно проснуться только к десятому февраля со второй гонореей. От кого он подцепил ее, теперь уже останется тайной, но судя по всему, от своей второй девушки. Со здоровьем было покончено навсегда. Говорят, Вздохов живет сейчас где-то в Германии.
   Ну а события, с которых начинался рассказ, происходили сразу же после вторичного исцеления Валеры от триппера и констатации у него хронического простатита. Потому и набор алкогольных напитков был столь произвольным и разнообразным — Вздохову было просто уже на все наплевать.
   Так вот. Друзья плотно уселись на квартире. Они обзвонили добрую дюжину знакомых девушек прежде, чем кто-то согласился приехать. Праздник весны подразумевал также и праздник любви, вот почему Витя и Валера были столь упорны в своих телефонных изысканиях.
   Не стоит здесь пересказывать в подробностях все перипетии тех счастливых выходных дней. Они выпивали, ругались с девушками и приглашали других, совершали рейды по ближайшим винным магазинам для пополнения стратегических запасов, Вздохов, поблевав в туалете, выходил оттуда с вопросом: «Ну, что мы теперь будем пить?» Они ругались с другими девушками и приглашали третьих, забывали с ними встретиться у метро, увлеченно стоя в очереди за пивом, и приглашали четвертых девушек. Они ругались между собой и мирились за следующим стаканом, смущенно похлопывая друг друга по плечу, в углу тихо умирала старая собака, некормленая и негуленая.
   Лихоборский и Вздохов нашли себя десятого марта. Им было больно смотреть на квартиру, на самих себя, на окружающий мир. Робко пробившиеся на деревьях почки (в те годы весна в Москве наступала рано) не вызывали у них приступов умиления.
   Денег не было ни копейки, все мечты остались далеко в прошлом, их страну явно ждали суровые испытания. В памяти мелькали лишь смутные очертания круговорота лиц и хаоса событий.
   «И что теперь?» — спросил Витя.
   «Сдадим бутылки — опохмелимся», — буркнул Валера.
   «Ты не понял. Я спрашиваю — что теперь?»
   «Я понял. Надо опохмелиться».
   Их разговор напоминал беседу двух олигофренов. Каковыми они, собственно, и являлись в тот момент. И тут внезапно Витя вспомнил. Вика! Это волшебное создание было здесь то ли на третий, то ли на четвертый день. Как много хотел сказать ей Лихоборский! И не мог. Не потому, что не было у него слов. Слова были. Такие теплые, такие ласковые, такие... Он не мог ничего сказать ей лишь потому, что у него просто не ворочался язык — Витя лежал на диване и свесившейся ногой катал по полу пустую бутылку из-под «Вазисубани». Он понимал, что если будет молчать, то Вика уйдет, непременно уйдет, и они больше никогда не встретятся. И Вика ушла, а пустая бутылка укатилась в угол.
   Секундное это воспоминание искоркой промелькнуло в Витиной голове. А слова, те нужные слова — остались. «Ну ничего, — подумал Лихоборский. — Не сказал их Вике, скажу кому-нибудь еще. Будет, будет повод».
   Витя и сейчас все еще не мог говорить. Но для общения со Вздоховым, особенно на пятый день пьянки, слова были не нужны. Ребята понимали друг друга без слов. С женщинами так не получается...

* * *

   На два года Витя Лихоборский выпал из гражданской жизни. Собственно, он не должен был идти в армию — с журфака МГУ туда никого не брали. Все получилось как-то спонтанно.
   В один из весенних дней Витя выпивал в пивняке на Лесной с Пашей по кличке Лев. Потом они зарулили к Паше, пригласив с собой несколько бутылок портвейна. И за очередным стаканом взгляд Лихоборского сфокусировался на висевшей в углу шинели — незадолго до этого, осенью, Лев вернулся с действительной службы. «А вот бы и мне пойти в армию», — подумал пьяный Витя и тут же направился в располагавшийся неподалеку военкомат. Оттуда его, конечно, выгнали, но мутная мысль плотно засела в дурной голове, и уже на следующее утро Лихоборский порисовался перед военкомом и сообщил, что хочет уйти на фронт добровольцем.
   Военком был несколько озадачен. Сначала он попросил принести справку из психдиспансера, а потом характеристику с факультета. И та, и другая бумаги были предоставлены, причем, судя по характеристике, Витя был чуть ли не лучшим студентом МГУ всех времен и народов, начиная с Ломоносова — так обрадовались на журфаке, когда поняли, что есть шанс отдохнуть от Лихоборского хотя бы два года. В общем, призывной пункт гостеприимно распахнул перед Витей двери.
   Я провожал его в армию ранним утром. Место сбора было обозначено на Бегах, прямо у ипподрома. Лихоборского посадили в «рафик», тот обдал провожавших клубами черного дыма и укатил в неизвестном направлении. Спустя пару недель я получил от Вити письмо, в котором он сообщал, что на его плечах гордо примостились голубые погоны, то есть служить он попал в самые элитные войска — в авиацию. И если ее боеспособность и вызывает некоторые сомнения, писал он дальше, то, как говорят старшие товарищи, спирта на втором году службы будет хоть залейся, — это уж наверняка.
   Несколько раз я навещал Лихоборского в местах дислокации. И один из первых рассказов записал на все тот же диктофон.
[ссылка скрыта]

ГАЛЯ,
ты так любила меня этой ночью

   Полк наш тогда был расквартирован в глухих лесах на границе Калужской и Брянской областей. Полеты проходили в две смены, дабы курсанты за лето могли налетать побольше часов. Служба объективного контроля в лице начальника-прощелыги, двух фотограмметристов-алкоголиков (это были мы с Семеном) и трех дешифровщиц-потаскух работала по двенадцать, а то и более часов в сутки, не забывая при этом оставлять силы и на досуг.
   На досуге начальник — старший лейтенант Четвертаков — приторговывал в ближайшем городке украденной фотопленкой и реактивами, Семен и я пили украденный спирт, а дамы чуть ли не каждый вечер стремились доказать офицерскому, прапорщицкому и рядовому составам, что они уже не девушки. Коллектив был дружный, несмотря на то, что интересы у всех были разные.
   Однажды в перерыве между сменами мы с Семеном лежали в одуванчиках рядом с «рулежкой» и, как обычно, философствовали на отвлеченные темы.
   «Вот ты говоришь, — обратился я к Семену, — что дома у тебя осталась девушка. Ты все время думаешь о ней, вспоминаешь, все уши мне прожужжал о том, какая она славная. Выходит, любовь-то все-таки есть на свете».
   «Да какая это любовь? Так — физиология. Ну да, славная. Сейчас этой славной кто-нибудь вставляет сзади, а она приговаривает: «А давай-ка еще вот этак, а вот так вот можешь?»
   «Фу ты, Семен, пошляк! Неужели мы здесь так огрубели, что не способны боле испытывать романтических чувств?»
   «Отчего же? Я часто представляю себе такую вот романтическую картину: раннее летнее утро, уже ласково светит солнце, поют птицы, шелестит листва, и я выхожу на балкон, мастурбируя...»
   Его размышления прервала дешифровшица Галя, внезапно появившаяся из-за нашей «Коломбины» (так мы называли металлический вагончик на колесах — передвижную фотолабораторию, разделенную перегородкой на две как бы комнаты). Галя подошла и заговорщицки подмигнула:
   «Ребята, а ведь мы работаем вместе уже полгода и еще ни разу вместе не выпили».
   Приобретенная солдатская тупость омрачила наши лица, так что Галя поспешила продолжить:
   «Нет, вы не думайте, я сама все принесу, — и увидев улыбки даунов, закончила: — Через полчаса после отбоя полетов».
   Было совершенно очевидным, чего ей на самом деле от нас нужно, тем не менее все шесть часов второй смены мы с Семеном, как истинные джентльмены, ни разу даже не заикнулись о предстоявшем.
   Далее события развивались стремительно. Галя явилась с водкой и вином, напилась в мгновение ока и потребовала спирта. После этого ей стало очень плохо, она перепутала двери: вместо того чтобы выбежать на улицу, оказалась в дальней комнате «Коломбины», ее стошнило прямо на пол, куда она со свистом и рухнула, засыпая в полете.
   Через несколько минут мы с Семеном проинспектировали помещение. Галя лежала в луже блевотины между ванночками с проявителем и закрепителем.
   «Надо бы ее все-таки трахнуть», — задумчиво пробубнил Семен.
   «Что? Трахнуть?! Вот ЭТО?!»
   Семен, разумеется, и сам понял, что сморозил глупость. Мы вышли подышать свежим воздухом. Надо было что-то делать. Прежде всего — решить, кто будет убираться в «Коломбине», а кто потащит Галю в женское общежитие. Кинули жребий. Тащить выпало мне.
   Спустя полчаса я кое-как растолкал лучшую дешифровщицу полка и мы пустились в нелегкий путь длиной три километра. По дороге Галя немного пришла в себя, тем более что начал накрапывать легкий дождичек. Природа отдыхала после жаркого дня, близившаяся полночь баюкала тени между деревьев, и сладкие сны подкрадывались к их ветвям, мечтавшим о новом рассвете. Галя обняла меня, и так мы и шли тихими просеками.
   И все бы ничего, но когда мы уже были почти на пороге общежития, дверь распахнулась, и появился командир первой эскадрильи капитан Леонидов. Вначале я похолодел — полночь, я пьян, да еще и с пьяной бабой. Однако в следующую секунду из двери показалась сотрудница офицерской столовой, прошептала «до завтра» и чмокнула его в щечку. Я сразу вспомнил о жене и двух детях Леонидова, оставшихся в Туле, в постоянном месте дислокации полка. Мы внимательно смотрели друг на друга, пытаясь найти разумный выход из положения.
   «Добрый вечер, дядя Миша», — наконец сказал я.
   «Добрый вечер, Витя», — обрадовался капитан. Мы сейчас не были в армии, он не был офицером, а я не был военнослужащим срочной службы.
   Когда мы с Галей добрались-таки до ее комнаты, она достала из-под кровати бутылку водки. Я вкушал ее какое-то время, а потом провалился в черноту пьяного сна без красок и эмоций.
   Открыв глаза, я увидел Галино лицо в неровном утреннем свете. По щекам текли две слезинки, она гладила мои волосы и говорила:
   «Ты проснулся. Всю ночь я пыталась разбудить тебя, я так хотела целовать тебя и ласкать все твое тело, я мечтала, чтоб ты сжал меня в своих объятиях, я так любила тебя этой ночью... А ты все спал и спал. Вставай, скоро полеты, а тебе еще надо развести реактивы».
   Я поднялся с постели и с ужасом обнаружил, что в комнате нет моих сапог. Видя мое замешательство, Гадя поспешила успокоить меня:
   «Твою обувь я в коридор выставила — она воняла очень».
   Я выглянул за дверь. Там действительно стояли мои облепленные грязью сапоги, а на них лежали коричневого цвета портянки, так и не утратившие за ночь форму ступней.

* * *

   У Лихоборского был такой сослуживец — Коля Скачков, кажется, из Ростова-на-Дону. Так вот, он однажды пошел в увольнительную в Туле, был он один и заглянул в недавно открывшийся диско-бар, чуть ли не единственное в то время культурное заведение города оружейников. Между па, в танце, Коля познакомился с девушкой. Та была не то чтобы уж совсем уродливая, но Скачков понял, что шансы у него есть. Слово за слово, утащил он девушку из бара, завел в какой-то подъезд. Зашли они на самый верх, к чердаку и, поскольку все еще продолжали танцевать, Коля схватил ее в охапку и как закружил, как закружил... А потолок-то низкий был, ну он и долбанул девушку со всей дури башкой об этот самый потолок. Девушка оказалась в глубоком нокауте, Коля аккуратненько положил ее на пол и на всякий случай дал драпака. А что ему оставалось?
   А вот другой эпизод. Витя Лихоборский и его сослуживец Андрюха Симоненко были в командировке в Тамбове. Ну, как водится, пошли в самоход. У Андрюхи была знакомая девушка, они ее позвали погулять, напились, конечно, на лужайке и, когда снова направлялись в магазин, компанию встретила девушкина мама и, понятно, увела ее домой, подальше от этих грязных солдат. А грязные солдаты уже уперлись, им стало жаль потерянного времени и спиртного и решили они девушку выкрасть. Та сладко спала на веранде, а мама копалась где-то на заднем дворе. Андрюха и Витя на цыпочках подкрались, взяли девушку за руки за ноги и потащили к калитке. Но в это время из-за дома внезапно показалась строгая мамаша: «Эй, вы что это там делаете?» Андрюха с Витей перепугались, ну пьяные — что с них взять, грохнули девушку оземь и бросились наутек.
   Любовь в армии всегда какая-то странная выходит. Знаю об этом не понаслышке — сам служил, и примеров могу привести великое множество. Но речь-то сейчас не обо мне, а о Вите Лихоборском. Может быть, конечно, когда-нибудь и найдется кто-нибудь, кто составит мое жизнеописание, ну а пока — идем дальше.
[ссылка скрыта]

ВАЛЯ,
а ведь Витя мог стать твоим первым мужчиной

   Однажды старшина пришел в казарму трезвый.
   Он почему-то загадочно улыбался и потирал руки. Поначалу все решили, что это какая-то новая форма белой горячки, но вскоре, во время построения, все выяснилось.
   «Ну вот что, бойцы, — сказал старшина. — Мы взяли шефство над местным текстильным техникумом».
   По рядам бойцов прокатился ропот.
   «Что это означает? — продолжал старшина, не обращая внимания на возбуждение масс. — Это ровным счетом не означает ничего. Потому что мы просто будем ездить к ним на всякие праздники. Но вы, бляди, в этот момент будете трезвыми, и только попробуйте что-нибудь вытащить из своих штанов».
   «Старшина, — спросил Коля Муругин. — А если у меня, скажем, насморк, и я вытащу носовой платок?»
   «Иди в жопу, — ловко парировал прапорщик. — Девочкам всем по 15—16 лет, так что поняли, да?»
   Первый визит Тульского учебного авиаполка в Тульский же текстильный техникум состоялся седьмого ноября 1985 года. После взаимообмена концертами самодеятельности были накрыты столы — чай, лимонад, пирожные, яблоки. Затем приступили к танцам.
   Витя Лихоборский мрачно сидел в углу. До этого дня он целую неделю активно употреблял технический спирт. И сейчас ему смертельно хотелось выпить, но выпить было нечего. Витя представлял себе не тот фарс, который происходил сейчас на его глазах. Он видел перед собой огромную сияющую залу с колоннами, кавалерийских офицеров с аксельбантами, галантно ухаживающих за дамами в длинных белых платьях с глубокими декольте, и седого полковника, который подходит к столу, берет бутылочку «экстрабрют», пускает пробку в потолок, и сверкающая, пенящаяся жидкость устремляется в бокалы. О нет, не надо об этом — у Вити даже закружилась голова.
   И тут появился Семен. Он произвел несколько жестов, из которых Витя понял, что за водкой уже кто-то сбегал, и сейчас их ждут в женском туалете на другом этаже.
   Так оно и было. Лихоборский радостно глотал не слишком теплую водку, вокруг заливались смехом юные создания, и Вите стало уютно и спокойно в этом сортире. Водки оказалось много. Вскоре Лихоборский уже чудовищно танцевал, размахивая руками и топая ногами. Потом они с Семеном опять сходили в тот же туалет. И оставшуюся часть вечера Витя помнил смутно. В голове маячила лишь фигура невысокой черноволосой девушки, обвившей своими руками шею Лихоборского, и старшина, буркнувший, проходя мимо них: «Идиот, просил же не напиваться».
Утром Вите было не по себе, но не потому, что он перебрал, а потому, что в нем совершенно не осталось ощущения той девушки. Девушка была — это точно, они говорили о чем-то — это было, а вот ощущения не осталось.
   Впрочем, опять начинались обычные солдатские будни. С полетами, караулами и бесконечными пьянками. Прошло чуть меньше двух месяцев, и бойцы-авиаторы вновь отправились в гости к будущим швеям-мотористкам. На новогодний праздник.
   К Вите сразу же подбежала та самая девушка, начала что-то балаболить, рассказывать, а Лихоборский мучительно пытался вспомнить, как ее зовут. Слава богу, кто-то окликнул ее: «Валя!» Вите на некоторое время полегчало, но он вновь напрягся, когда уже во время танца она вдруг прошептала ему на ухо:
   «В прошлый раз я не совсем поняла тебя, у меня какой-то туман был в голове. Но я постоянно вспоминала твои слова и решила — ты прав».
Мысленно Витя начал паниковать: «Господи, что же я такого нагородил?»
Между тем Валя продолжала:
   «Ты говорил очень красиво, ты совершенно перевернул мир в моем понимании».
   Лихоборский опять вздрогнул.
   «В общем, я знаю одно — это должно произойти именно сегодня».
   «Что — это?» — прохрипел Витя.
   «Ну — это. Сегодня ты станешь моим первым мужчиной. Я так решила».
   Лихоборский неловко откашлялся.
   «Не волнуйся, — я достала ключ от одного класса, и сейчас мы туда улизнем. Ты выходи из зала и жди меня на втором этаже».
   Витя вышел и остановился за дверью в нерешительности. Самое пикантное в этой ситуации заключалось в том, что Витя знал — подонком он будет ощущать себя при любом раскладе, и если пойдет на второй этаж, и если не пойдет.
   Но тут, по счастью, откуда-то появился Семен.
   «Пошли, — подмигнул он. — Уже все взяли».
   Ситуация разрешилась сама собой. Никогда еще с такой радостью Витя не бегал в женский туалет пить портвейн. Они изрядно нализались, и Лихоборский решил все-таки объясниться с Валей. Однако на пути к актовому залу ему повстречался старшина.
   «Опять ты, Лихоборский, нажрался, — вздохнул он. — Ну что мне с тобой делать?»
   «Скажите «спасибо», — пробурчал Витя, — что я не лишил девственности одно нежное создание».
   «Пошел в автобус!» — рявкнул старшина.
   Следующее братание с пэтэушницами должно было состояться 23 февраля. Витя ждал этого дня. Он понимал, что поступил нехорошо. Но нехорошо — еще в первый раз, когда будучи пьяным и возвышенным, а значит, парадоксально красноречивым, он свернул чердак юной Валечке. Лихоборский мог только предполагать, что он там наездил ей по ушам, но в любом случае этого наверняка было достаточно, чтобы девушка осталась несчастной на всю жизнь. Именно поэтому Витя и хотел с ней еще раз встретиться и расставить все по своим местам.
   Однако жизнь распорядилась иначе. Буквально за пару дней до праздника Лихоборский и его друг Паша Барилович устроили небольшую вечеринку в офицерском общежитии, куда их иногда пускал комендант при условии, что все будет тихо. Но тут получилось шумно. В результате прибывший патруль снял Витю с продавщицы букинистического магазина, а младшего сержанта Бариловича — аж с младшего сержанта милиции, девушки, кстати, симпатичной во всех отношениях.
   Итогом этой вакханалии стал длительный запрет на увольнения и другие увеселительные мероприятия для Лихоборского и Бариловича.
Может, это и к лучшему. Может, у Вали нормально сложилась жизнь. Может, работает она сейчас на швейной фабрике, у нее двое детей и глупый неинтересный муж, который иногда напивается и поколачивает ее. А может, она уехала из Тулы, покорила Москву, работает в модельном агентстве, у нее шикарный автомобиль и хорошая трехкомнатная квартира, где нет ни детей, ни мужа, и вечерами, когда скулы сводит от одиночества, она тихонько плачет в подушку. А может, ни то ни другое, а что-нибудь совсем третье. И может быть, иногда она вспоминает рядового Витю Лихоборского, а может, и не вспоминает, что тоже, в общем-то, не так уж и плохо.

* * *

   Вообще говоря, меня искренне удивляет тот факт, что при глобальном Витином распиздяйстве его всего лишь один раз за время службы посадили на гауптвахту. И то всего лишь на трое суток. А объявлено ему было в общей сложности — сорок девять. Видимо, и начальники у него были тоже распиздяями — никому не хотелось таскаться на гарнизонную «губу», оформлять какие-то бумаги да еще, не приведи господи, столкнуться нос к носу с комендантом гарнизона, который, говорят, кого ни видел, тут же упекал на пять суток. Просто так. Особенно любил арестовывать офицеров и прапорщиков, а на солдат почти внимания не обращал.
   Но однажды Лихоборский был буквально на волосок от дисбата, потому что его идиотизм перешагнул границы полка и вышел на уровень Московского военного округа. И то, что Витя не загремел по полной, можно назвать чудом без всякого преувеличения.
[ссылка скрыта]

Blog

33 рассказа про любовь