Geum.ru

Пособие выполнено по заказу Министерства труда и социального развития в рамках президентской программы

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
Глава II. Психологическая модель

глубинной психотерапии детей

с ограниченными возможностями

на основе волшебных сказок

тенциал или долговременные отношения, или эмоциональное воспри­ятие и переживание.

Авторы группируют терапевтические цели по нескольким направ­лениям, предполагая, что для каждой цели может быть подобрана со­ответствующая история, отличающаяся по форме и содержанию.




Стратегии работы со сказкой

В практической психологии можно встретить несколько способов работы со сказками как с проекцией в зависимости от того, какие за­дачи ставит перед собой психолог или педагог. Не претендуя на полный обзор всех методов, можно попытаться классифицировать их по целям и задачам. Согласно представлениям автора, различные по жанрам сказки в разной степени подходят для выполнения определенной зада­чи, поэтому можно составить нечто вроде сравнительной таблицы по жанрам сказок и целям проективных занятий со сказками.
  1. Использование сказки как метафоры. Текст и образцы сказки
    вызывают свободные ассоциации, которые касаются личной психиче­
    ской жизни человека, затем эти метафоры и ассоциации обсуждаются.
  2. Рисование по мотивам сказки. Свободные ассоциации проявля­
    ются в рисунке, дальнейшая работа идет с графическим материалом.
  3. «Почему герой так поступил?» — более активная работа с тек­
    стом, где обсуждение поведения и мотивов персонажа служит поводом
    к размышлению о ценностях жизни и поведении человека. Вводятся
    оценки и критерии «хорошо» — «плохо».
  4. Проигрывание эпизодов сказки. Участие в этих эпизодах дает
    возможность ребенку или взрослому прочувствовать некоторые эмоци­
    онально-значимые ситуации и «сыграть» эмоции.
  5. Использование сказки как притчи-нравоучения, подсказка с по­
    мощью метафоры варианта разрешения ситуации.
  6. Переделка или творческая работа по мотивам сказки. Считается,
    что такая работа полезна, но в отношении сюжетов «волшебных» ска­
    зок она достаточно рискованна.

Сказочные сюжеты, которые используются в этих случаях, полез­но разделить на несколько групп. Эти группы объединены по принципу, насколько глубоко «задеваются» архетипические корни.

В практике психокоррекционной и педагогической работы широко используются специально созданные истории.

Зарубежные авторы, работающие в направлении развития техник эриксонианской гипнотерапии [5 ] выделяют использование специаль­но сочиненных «волшебных» историй как метод непрямого воздействия на клиента. Отмечается, что история может быть составлена так, чтобы в определенный момент слушатели проявили свой поведенческий по-

84

Народные и литературные сказки.

Связь народных сказок, детского фольклора

и спонтанного творчества детей

Многие авторы отмечали, что образы и сюжеты волшебных народ­ных сказок сходны с образами и сюжетами сновидений. Эти образы фантастичны, и в то же время они легко находят параллели в эмоцио­нальной жизни человека.

И так же, как в сновидениях, этим образам присуща некоторая особенная загадочность, глубина и двойственность.

Например, если ребенку или взрослому рассказать сказку «Куроч­ка-Ряба» и попросить найти ассоциации между сюжетом сказки и его обыденной деловой или личной жизнью (в варианте задания для взрос­лого человека), то каждый легко найдет глубинную связь сюжета этой волшебной народной сказки и собственной жизни и значимость на лич­ном уровне этого сюжета именно сейчас. В то же время само событие обыденной жизни в свете сказки может быть приобретет новое, более глубокое и эмоционально насыщенное значение. То есть образы сказки несут некоторую дополнительную глубину и «смысл». Философы на­звали бы это явление присутствием общечеловеческого начала.

В юнгианской традиции аналитической психологии это явление называют проявлением архетипического начала сказочных образов. Это общее, архетипическое начало проявляется как единство словес­ного, образного и телесного миров человеческого существования.

Когда ребенок слушает сказку, он соединяет с образами сказки свой жизненный опыт, относящийся сразу к нескольким уровням. И именно это проецирование эмоций и переживаний в сюжет, привязка личностного опыта к «стандартным» образам сказки обеспечивает глу­бочайший эффект воздействия сказочных сюжетов на личность, на душу ребенка.

Если рассмотреть проекции личного опыта (эмоционального, ког­нитивного, телесного) ребенка на сценарий сказки, то эти проекции имеют как бы несколько уровней, различающихся по глубине и степени осознанности.

Эти проекции, связанные с образами, могут иметь «бытовое» и «глубинное» происхождение.

85
Некоторые «сценарии» таких проекций интерпретируются относи­тельно просто, на бытовом уровне. Тогда образы сказки легко находят параллели в эмоциях и конфликтах ежедневной жизни, то есть имеют «бытовое» происхождение. Но часто в «сценарии проекций», связанных или порожденных образами и эпизодами сказки, включаются пережи­вания, которые глубоко задевают человека (но непонятны на бытовом уровне), отражают информацию о событиях на «глубинных» физиоло­гических уровнях, о телесном опыте. В этом случае человек может увидеть символическое или иррациональное сновидение. Взрослый ча­ще может увидеть в таком сюжете что-то похожее на ритуальные дей­ствия, ребенок скорее включится в игру, переживая героев «как насто­ящие».

Если продолжить сравнение со сновидением, то можно отметить, что сходные по структуре символические сновидения могут отражать и переживания высшего духовного опыта, когда человек решает экзи­стенциальные задачи своего бытия... и бытовую ситуацию конфликта. Все зависит от нюансов переживания.

Но чем обобщеннее сюжет и ближе он к древним темам, тем выше вероятность подключения «архетипического», универсального плана проекций.

«Страшные» сновидения у детей и «детские страшные истории»

Связь образов детского фольклора и традиционной волшебной сказки достаточно многообразна и требует специального пояснения. «1

Не углубляясь в теорию этого вопроса, можно отметить, что ребен­ка привлекает возможность в сказочном сюжете прожить невозможные комбинации переживаний и отношений, которые помогут ему спра­виться с тем, что для него так же «невозможно» в реальном мире. Например, в реальном мире нельзя рассчитывать на волшебного по­мощника. Или нельзя разорвать врага на части. Поэтому дети ищут иногда экстремальные с точки зрения взрослых эпизоды в сказках, боятся таких эпизодов и героев и в то же время постоянно возвращаются

к ним.

Тот же источник порождает страшные и ужасные образы детских сновидений и фантазий и некоторую часть персонажей сказок.

«Бытовые» источники «страшных» или эмоционально напряжен­ных сновидений ребенка — это эмоционально значимые события, про­исшедшие в окружающем ребенка мире. Это могут быть конфликтные ситуации или агрессивное поведение кого-то из взрослых, или неспра­ведливое наказание... Эти источники чаще могут оказаться значимы-

86

ми, если эмоциональные переживания ребенка (радость, страх, злость...) не нашли в течение дня условий для проявления, были «вы­теснены». В таких сновидениях эмоции персонажей похожи на «вытес­ненные» эмоции ребенка, сновидение как бы «компенсирует недоста­чу» в эмоциональной жизни.

Но чаще иррациональные, непонятные и пугающие сновидения связаны с психическими «событиями» более глубинного уровня. В сно­видении может проявиться начало болезни. Некоторым людям снятся «особенные» сны, по которым они прогнозируют наступление обостре­ния своего заболевания. По особенностям таких снов можно даже пред­сказать характер заболевания.

(Один из знакомых автора в детстве часто болел ангинами. Всегда накануне болезни он видел «особенное» сновидение, где он попадал в лесные тропические заросли и колючие кусты цеплялись за его горло.)

По наблюдениям, большинство запомнившихся надолго страшных детских сновидений отражают переживания физического плана (телес­ные изменения, сопровождающие возрастные кризисы, или болезни). Эти телесные процессы часто проецируются в сновидении в странные и символические образы, драматические фантастические сюжеты. Та­кие сновидения невозможно истолковать, если искать источники обра­зов в эмоциональной сфере ребенка или в сфере его отношений с близ­кими людьми.

Сравнение природы детских сновидений и сказок позволяет лучше понять закономерности восприятия ребенком волшебных сюжетов, как литературных, так и древних «народных».

Функции персонажей и отдельных образов в сказке, роль «негативных» образов

В жизни ребенка есть много эпизодов, когда негативные пережи­вания оформляются в почти видимые образы детских страхов или про­являются в сновидениях, или ребенок говорит о них как о сказочках-историях.

Ребенок трех лет сочиняет сказку. Существуют в его мире два персонажа — «Захап» и «Заглот». Один из них живет в шкафу, другой под кроватью. Оба они днем прячутся, зато вечером в сумерках выхо­дят, чтобы сделать свое черное и опасное дело. Поэтому следует про­верить все углы и обязательно проследить, чтобы на ночь двери шкафа были закрыты... И ребенок систематически проверял закрыты ли двери. А саму сказку с удовольствием рассказал маме. (Сообщено Т.Булаше-вич.) Ребенок с помощью метафор оформляет, опредмечивает свой эмо­циональный мир, дает названия и присваивает действия тенденциям,

87



до того просто беспокойным и вызывающим замешательство. Таким образом он реально «структурирует» свое бессознательное. Именно по­этому метафоры и образы, которые предпочитает ребенок, часто посвя­щены негативным эмоциям и переживаниям, то есть тому, что сильнее и более занимает внимание. А если еще вспомнить, что основные эмо­ции, позволяющие нам — людям — ориентироваться в окружающем мире и своевременно с достаточной активностью реагировать на его изменения — это «негативные» эмоции, то есть те, которые обеспечи­вают бегство или агрессивное поведение, то понятно, что ребенок тре­нирует именно те функции, которые более всего необходимы ему для адаптации.

Отметим, что более «взрослыми» являются механизмы давания имен, то есть более «молодые» дают больше информацию о личных качествах и способностях, чем о способах действия.

Более древняя форма — ответ на вопрос: «Что она делает?»

Эти персонажи из снов или детских фантазий похожи на некоторых «отрицательных» или опасных персонажей волшебных сказок: людое­дов, Бабу-Ягу и так далее. Ребенок даже может сказать, что он видел под кроватью Бабу-Ягу... то есть сказка дала некоторые названия и идеи для оформления этих переживаний.

Эта маленькая история, которая по «взрослой» классификации мо­жет и не быть отнесена к сказкам, хорошо показывает механизм детско­го сознания, спонтанно порождающий негативные образы. В более поз­днем возрасте они оформятся как «страшные детские истории», а позд­нее еще раз — в более законченной и «эстетизированной форме», пре­одолевающей страх — в волшебные сказки.

Положительные и отрицательные герои

Если сказка рассматривается как проективный материал, благода­ря которому проясняются тенденции бессознательной жизни психики, важно еще и прояснить тенденции некоторых отдельных проекций и образов. Особенно важна роль негативных образов сравнительно с по­зитивными. Действительно, обычный «здравый смысл» подсказывает, что добрые чувства и «положительные» «герои сказок должны соответ­ствовать чему-то приятному, хорошему, по аналогии с житейскими ситуациями. И эти идеи достаточно часто используются при выборе сказок, например, для расслабляющих или медитативных программ, цель которых создать позитивное настроение. И по контрасту создается впечатление, что противоположные, как в жизни, «негативные» герои обязательно означают неприятные, бесполезные, вредные чувства или

88

одыт. Как на бытовом уровне взрослые не хотят, чтобы их дети «имели дело с дурными людьми».

Но на более глубоких уровнях соотношение «положительных» и «отрицательных» образов и взаимное влияние тенденций, связанных с ними, гораздо сложнее и отличается от соотношения на поверхност­ном, бытовом уровне. «Положительные» и «отрицательные» герои ста­новятся в некотором смысле не противоположными, как в жизни, пер­сонажами, а взаимодополняющими, различающимися по интенсивно­сти и характеру активности.

Для сравнения можно обратиться к опыту исследования спонтанно возникающих «негативных» и «позитивных» образов в сновидениях.

Например, если ребенок видит во сне, как ВОЛК охотится за ЗАЙЦЕМ, пытаясь его поймать и съесть, это не значит, что он выра­стет охотником или будет мучить и ловить животных. Один из вари­антов работы со сновидениями, который предлагается в гештальт-под-ходе, почти такой же, в аналитической психологии Юнга, состоит в том, что каждая тема сновидения и каждый персонаж представляют какую-то важную тенденцию в психической жизни человека. Чтобы догадаться, какая именно тенденция присуща этому образу, можно просто предложить человеку, увидевшему сон, сыграть роль персона­жа этого сна, вжиться в него телесно, поговорить от его имени. И таким образом познакомиться с соответствующей эмоцией или тен­денцией в ее «первозданном» виде.

Если некая эмоция или психическая тенденция, или телесное со­стояние, или форма активности недостаточно полно проявляются в обыденной жизни, в сновидении они могут предстать как опасные для героя. С этой точки зрения ВОЛК в детском сне может символизиро­вать, например, тему физической силы, агрессивности и активности. В этом случае сновидение может быть интерпретировано как опасения ребенка относительно собственной агрессивности. А иногда — просто как недостаточность физической нагрузки по сравнению с интеллек­туальной или недостаток активности.

Агрессивность относится к числу неодобряемых взрослыми форм поведения, но одновременно с агрессивностью взрослые могут отри­цать и любое проявление силы и двигательной активности ребенка.

Сравнительное исследование темы активности и агрессивности в сновидениях и сказках отчасти проясняет, откуда в волшебных сказ­ках так много агрессивных действий и агрессивных персонажей. До­статочно заметить, что в детском опыте некоторое повышение актив­ности, агрессивности по отношению к окружающему миру дает опору Для преодоления страха.

89


Некоторые особенности эмоционального и телесного опыта, проявляющиеся в психологических

экспериментах с волшебными народными сказками.

Семантика «сценариев» волшебных сказок

с точки зрения ребенка

Для того чтобы лучше проиллюстрировать психические механиз­мы воздействия волшебной сказки на ребенка, можно обратиться к экспериментальному материалу психотерапевтических семинаров со взрослыми людьми, проводившихся на материале волшебных народ­ных русских сказок.

В экспериментах по непосредственному проживанию архетипиче-ского уровня сказочных образов наблюдалась определенная система­тичность, которую можно использовать как для диагностических це­лей, в рамках проективного подхода, так и для планирования психо-коррекционного либо педагогического вмешательства. Некоторые из этих тенденций, по мнению автора, служат достаточно серьезным ос­нованием для введения ограничений при использовании традиционных сюжетов в воспитательной и психокоррекционной работе. Эти ограни­чения можно свести к общему требованию: при использовании тради­ционного сюжета во избежание получения противоречивых и запуты­вающих результатов необходимо знать правила его организации и ос­новные «энергетически насыщенные» точки.

Наиболее выражены следующие тенденции:
  1. Повторяемость телесных проекций. В определенных местах сю­
    жета при работе с разными группами у участников возникали сходные
    комплексы телесных ощущений при идентификации с образами и сход­
    ные тенденции в «знании» смысла и значения образов. Телесные ощу­
    щения в этих случаях весьма интенсивны и «подсказывают» опреде­
    ленные виды движений и поведения «персонажа» и развитие его отно­
    шений с другими образами. Этот механизм работает таким образом,
    как если бы образы сказки напрямую вызывали резонанс определенных
    повторяющихся психофизиологических структур человеческого орга­
    низма, а сюжет сказки, то есть цепочка сменяющихся «событий», пред­
    ставлял собой некоторый «стандартный» для человеческой психики
    (для человеческого организма в целом, на психофизиологическом
    уровне) способ взаимодействия этих структур и их регуляции. Причем
    этот же сюжет, понимаемый на сознательном «рациональном» плане,
    по аналогии с нормами и правилами социальной жизни, не всегда со­
    ответствует схеме организации на глубинном плане.
  2. Использование текстов волшебных сказок как проективного ма­
    териала позволяет дальше работать с личными «проблемами» участни­
    ков, не называя их, оставаясь в рамках материала сказки. Чтобы вы-

90

звать эмоциональный резонанс, можно прочитать текст сказки и по­просить отметить места, которые вызвали сильные чувства, после этого данный эпизод сказки используется как метафора. Такая работа со «стандартной» метафорой отличается от спонтанно возникающей ме­тафоры тем, что развитие сюжета заранее предопределено: ведь сказка хорошо известна. Работа может быть сосредоточена на том напряжении или негативных эмоциях, которое мешает принять данный сюжет це­ликом, вызывая сильное сопротивление. Завершением работы в экспе­рименте считалось такое состояние, когда человек мог последовательно вчувствоваться во все трансформации сюжета, не испытывая фрустра­ции, то есть вступить в контакт со своими эмоциями, в том числе на тех «участках» сюжета, которые раньше вызывали напряжение и чув­ство отторжения, протеста.

Такая директивная проработка на «глубинном» уровне образов, вызывавших негативные эмоции, приводила к реорганизации системы контактов с миром и влияла на течение психосоматических заболева­ний. Работа проходила только на плане образов и «инсайты» не связы­вались с социальным личностным опытом.

3. Наиболее специфичным оказался опыт работы с замешательст­
вом и сопровождающим его иррациональным переживанием ужаса и

беспомощности.

Значительная часть «отталкивающих» или раздражающих эпизо­дов сказок, а также тех, которые первоначально кажутся «плохими» по моральным соображениям, в глубине содержат опыт замешательства, то есть на бытовом языке, чувство растерянности, когда человек мог бы сказать: «Я не знаю, что делать и что чувствовать...» или «мало ли что может случиться...» Это соответствует травматическим элементам раннего детского опыта или серьезным переживаниям психических травм у взрослых людей. Проработка такого опыта в символической форме соответствует, по-видимому, формированию навыка адаптивно­го эмоционального поведения. Наиболее последовательно это проявля­ется в «жестоких» сюжетах, в которых есть тема проглатывания, раз­рубания на части и так далее.

4. На глубинном уровне символические системы образов сказок
переживаются как весьма строго организованные. То что на уровне
личных проекций кажется случайным и пригодным для эксперимен­
тирования и рекомбинирования, на глубинном уровне строго связано
через преемственность и взаимозависимость телесных, двигательных
программ. Поэтому рекомбинирование может приводить к замеша­
тельству и снижению энергетического потенциала (на уровне текста
сказки это означает, что если Волк съедает Красную Шапочку, то и
Должен съесть, без злости или обиды, а если как-то изменить ситуа­
цию, то на социальном плане это может быть более приемлемо, зато




на глубинном — разрушительно). Эти соображения актуальны при использовании вольных переделок сказок в работе с детьми, которые чаще всего делаются с лучшими намерениями в сказках с «жесткими» сюжетами.
  1. На глубинном уровне исчезают моральные мотивировки и эмо­
    циональные паттерны поведения. Например, оценки «хороший» —
    «плохой», «нравится» — «не нравится». Некоторые сюжеты, например
    про Мачеху и Падчерицу, провоцируют при обсуждении их нд «раци­
    ональном» или «социальном» плане разделение героинь на Прилеж­
    ную и Лентяйку. Такое исследование моральных отношений персона­
    жей запутывают символическую систему сказки. Например, получа­
    ется, что гибнет девочка, одновременно и Ленивая и Любимая ма­
    терью. (Сюжет, кстати, был проанализирован Бетельгеймом.) При
    погружении на чувственном плане в мир образов волшебной сказки на
    первом месте оказывается «необходимость», связанная с глубинным
    механизмом переживания соответствующей метафоры, или с ее
    «смыслом».
  2. Создается впечатление, что некоторые сюжеты удивительным
    образом воспроизводят типы переживаний человека при прохождении
    возрастных кризисов (конфликтов) по Э.Эриксону и содержат своего
    рода символические «подсказки» для более благополучного «правильно­
    го» (с точки зрения культурной традиции) прохождения этих кризисов.

Механизмы воздействия волшебных сказок

Волшебные сказки описывают глубинный человеческий опыт про­хождения эмоциональных кризисов и преодоления страха. Они вы­полняют ту же функцию, которую в древности выполняли ритуалы, то есть дают человеку опору в условиях неопределенного эмоциональ­ного опыта и подготавливают его к кризисным переживаниям.

Ритуалы изучаются антропологами и этнографами и достаточно хорошо описаны в некоторых архаических культурах. При всей экзо­тике ритуальных форм поражает единообразие и универсальность ос­новных структур ритуала. Сущность и форма ритуала более доступна европейцам не в непосредственной форме, но в виде текстов волшеб­ных сказок. Известно, что сказки этих циклов появляются тогда, ког­да перестают выполняться основные формы ритуала.

В литературе встречаются две противоположные «гипотезы» отно­сительно происхождения ритуалов и сходства их основных структур­ных элементов в разных культурах.

Первая — существовал некоторый древний источник, так сказать, ПРА-РИТУАЛ, который распространился по всей земле. Вторая — что существует некоторая более простая универсальная общечелове-