Ариадна Васильева Возвращение в эмиграцию

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 31

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

1

От Симферополя до крупной железнодорожной станции Синельниково доехали без приключений. В Синельниково пересадка. Полдня мыкаться. На вокзале яблоку негде упасть, все деревянные диваны заняты, даже просто на полу сидят, а где-то даже спать кое-кто пристроился. Шевелится, что-то жует и галдит однородная серая масса. На привокзальной площади скучно, нет ни одной скамейки, приткнуться некуда. Перешли бесконечные пути по деревянным мосткам. Наталья Александровна беспокоилась, просила Нику не зевать по сторонам, вдруг поезд, а руки заняты вещами. Сергей Николаевич успокоил:

- Успеем, успеем, нет никакого поезда. А ты, Ника, смотри под ноги, береги нос и тогда все будет в порядке.

Ника терпеть не могла отцовскую поговорку «смотри под ноги». Всю жизнь ходить с опущенной головой и ничего интересного не видеть? Так, что ли?

Рельсы кончились, дальше – иссеченная суховеями лесополоса. Нашли место в жиденькой тени пыльных акаций, сели на чемоданы, ели пропахшую вагонным духом еду, ждали вечера.

Прокаленная за лето донецкая степь отдавала тепло. Днем, будто дело идет не к концу сентября, а разгар июля, струился вдали, дрожал воздух. Казалось, прямо на глазах, мелкая листва на кустах дикой смородины наливается пурпуром.

В пять часов, в том же порядке, с главой семьи в авангарде, вернулись на станцию. Отыскали свой состав на третьем пути, показали билеты проводнику, поднялись в вагон. Сквозь мутные, никогда не протираемые стекла, Ника смотрела на суматошную жизнь большого железнодорожного узла. Прямо напротив неподвижно застыло скучное кирпичное здание вокзала. На перроне полно народу. Кто стоит на месте возле кучи вещей, кто деловито шагает неизвестно куда. Все чужие, неинтересные люди. За ее спиной в узком проходе плацкартного вагона суетились пассажиры, слышалось шарканье множества ног, стук откидываемых верхних полок. В соседнем купе задвигали и никак не могли задвинуть какую-то тяжелую вещь. В шесть часов поезд дернулся, вокзал медленно поплыл с глаз долой в небытие, паровоз потащил состав.

Именно потащил. Чух, чух – один телеграфный столб появился, чух, чух – второй отвалил в сторону. Остановка. Отчего стоим, для какой надобности, никому не известно. Пять, десять минут тишины, глядишь – снова поехали. Попутчики успокоили: «Так до самого Лисичанска будем ползти, пока все встречные столбы не пересчитаем».

Ночь спали плохо. Часто просыпались на неведомых станциях, слушали, как жестяными голосами переговариваются диспетчеры. В окна били слепящие лучи прожекторов, отчего вагон казался нереальным, отторгнутым от обыденной жизни.

Наталья Александровна большей частью сидела, опершись локтями на крохотный откидной столик, застеленный в гигиенических целях газетой.

На следующий день, ближе к полудню, путешествие подошло к концу. Бережно, словно вагоны сделаны из стекла, ледащий паровоз доставил пассажиров на первый путь Лисичанского вокзала.

Что делает житель благословенной Европы, оказавшись в незнакомом городе? Берет такси, едет в гостиницу и снимает номер. Если первая гостиница окажется в непосредственном противоречии с его требованиями и вкусами, он отправится искать другую, более комфортабельную.

В городе Лисичанске такси не оказалось. Поэтому, сдав чемоданы в камеру хранения, подробно расспросив дорогу у первого встречного местного жителя, Сергей Николаевич, Наталья Александровна и бегущая за ними вприпрыжку Ника отправились на поиски гостиницы пешком.

Долго искать не пришлось. В распоряжении города имелся в наличии всего один, далеко не роскошный отель, и тот местному населению был без надобности.

Улановым повезло. В это время Лисичанск жил спокойной, размеренной жизнью, не нарушаемой ни совещанием районного масштаба, ни слетом передовиков-колхозников, ни приездом передвижного цирка. Вот почему затененный тяжелыми вишневого цвета гардинами с помпончиками, вестибюль гостиницы с китайской розой в кадке в углу, стульями по периметру и «Девятым валом» Айвазовского на стене был обнадеживающе пуст.

Удивительно все же, отчего именно эту картину знаменитого мариниста, предпочитая ее всем другим, так любили развешивать работники сферы бытового обслуживания на стенах вверенных им гостиниц, ресторанов, чайных и прочих подобного рода учреждений? Справедливости ради следует отметить, что в равной степени вместо «Девятого вала» в иных случаях можно было увидеть «Утро в сосновом лесу» не менее знаменитого пейзажиста Шишкина. Но хотя статистических данных по этому вопросу не существует, оставалось впечатление, что морская стихия била, как хотела, медвежье семейство и преобладала над ним.

Очень жаль. Безобидные медвежата в душу командированного в какой-нибудь никому не ведомый Задрипинск заготовителя пиломатериалов скорее могли внести успокоение, и даже умиление перед лицом безмятежной природы. Смертоносная же волна напротив, направляла мысли и чувства ответственного работника в совершенно иное русло.

Вся деятельность его начинала казаться уподобленной состоянию терпящих бедствие человечков на неустойчивом и ненадежном перед лицом разбушевавшейся стихии плоту. Главное, замысел художника не вносил ясности. То ли вздыбленный, девятый по счету, вал сейчас шарахнет и поглотит всех под многотонной толщей зеленой воды, то ли пропустит плыть дальше, утопив для острастки одного-двух из числа терпящих бедствие.

Будем правдивы. Посетитель учреждений бытового обслуживания вряд ли задумывался над судьбой незадачливых мореплавателей. Его равнодушный взгляд без всяких особых эмоций скользил по изрядно надоевшей репродукции в гипсовой золоченой раме. Он бежал себе дальше по своим жизненно важным делам, а вечером чинно сидел в ресторане, и, никуда не спеша, поглощал принесенный официанткой плохо прожаренный бифштекс рубленый с яйцом и картофельным пюре.

На Нику «Девятый вал» произвел глубочайшее впечатление. Мать с отцом заполняли у стойки какие-то бумажки, пару раз исчезали за дверью с табличкой «Администратор», о чем-то говорили с веселой, симпатичной тетей. Ника рассматривала картину.

Прежде всего, на ней нарисовано было море, а здесь, куда они приехали, морем не пахло, и никакой большой реки, как ей обещали, она не увидела.

Но картина навевала грусть. Нарисованное море было прекрасно, с этим спорить не приходилось; волна с пенистым гребнем чудо, как была хороша. Но вот люди. Маленькое сердечко cразу почувствовало, что для людей на картине от волны спасу нет. У Ники защипало в носу, захотелось плакать. Но тут процедуры у стойки закончились, Нику повели в номер отдыхать.

Наталья Александровна не рискнула оставить дочь одну в незнакомом месте, перетаскивать чемоданы с вокзала Сергею Николаевичу пришлось одному.

Позже ужинали в столовой за углом, администраторша показала. После небольшой прогулки из конца в конец пыльной и совершенно неинтересной улицы вернулись под временный кров. Вечером Наталья Александровна привычно перебрала вещи в чемодане. Все необходимое положила сверху, чтобы находилось под рукой. С Никой возиться не пришлось, она сразу уснула.

Двое в номере сидели друг против друга на гостиничных кроватях, накрытых зелеными байковыми одеялами. В головах их, углом вверх, снежно белели подушки. Было очень тихо, с улицы к окнам прилипла тьма.

-Н-ну, и дальше что? – спросил Сергей Николаевич.

Наталья Александровна подняла плечи, покачала головой, уставилась в одну точку. Потом встрепенулась.

- А хочешь, я пойду, поговорю с этой администраторшей или кто она там?

Сергей Николаевич смотрел недоверчиво.

- И что это даст?

- Надо же хоть с чего-то начать. Ты укладывайся, спи, не жди меня.

Наталья Александровна вышла из номера, пошла по пустому коридору, тускло освещенному одинокой лампочкой под матерчатым абажуром. Потертая ковровая дорожка неопределенного цвета заглушала ее шаги.

В вестибюле тоже было пусто. Но здесь, напротив, горел яркий свет. Единственный алый бутон на китайской розе казался светящимся изнутри.

Сама не зная зачем, Наталья Александровна подошла к входной двери и толкнула ее. Дверь была заперта. Из комнатки администратора вышла знакомая, еще стройная, но уже полнеющая женщина. На ней был домашний ситцевый халат в цветочек, темная неширокая коса перекинута через плечо на грудь.

- Гражданочка, вы куда?

Наталья Александровна сказала первое, что ей пришло в голову.

- Я? Хотела пройтись немного. Погулять.

- Что вы, милая, какие прогулки, тьма на дворе. А у нас неспокойно. Бандитов развелось – жуть, раздеть могут.

- Как раздеть? – Наталья Александровна положила руку на пуговки любимого платья.

- Да очень просто. Платьишко, исподнее снимут, пустят, в чем мать родила. Хорошо, если не прибьют.

Наталья Александровна нерешительно оглянулась, повернула обратно.

- А вы идемте ко мне, - с провинциальной непосредственностью пригласила гостиничная дама, - идемте, чаем напою. Вместо прогулки.

Наталья Александровна помедлила, хотя именно такое предложение входило в ее план. Она растерялась. Уж больно легко ее замысел воплотился в жизнь.

- Да идемте, же, не стесняйтесь. Я одна. Посидим, поболтаем, все ж лучше, чем зевать от скуки. Так или не так, спрашиваю? Зовут меня Зоя Павловна.

- Наталья Александровна.

- Знаю, сама в журнал записывала. У меня память на имена тренированная. Через год встречу, и то вспомню.

Все это она говорила, усаживая Наталью Александровну в тесной комнате с узким диваном в полотняном чехле, крохотным столиком, неизменной тумбочкой и несколькими стульями.

На тумбочке в дешевой, простого стекла вазе, красовался букет разноцветных астр – белых, розовых, сиреневых. На стене висел портрет Сталина. На столике уже стоял эмалированный чайник, тарелка с несколькими пряниками и стакан в мельхиоровом подстаканнике.

Зоя Павловна открыла тумбочку, достала второй стакан, внимательно оглядела его на свет. Для верности протерла ослепительно белым вафельным полотенцем, села и стала разливать крепко заваренный чай.

- У меня не простой, с лимонником. Знаете, травка такая. Я ее специально в огороде развожу. Сушу, потом круглый год чай завариваю. И вкусно, и для сердца полезно. Вам с сахаром? Предпочитаете без сахара? Честно говоря, я тоже без сахара больше люблю. Пейте. Вот пряники, берите-берите. Свежие, только сегодня в булочную привезли.

Она дождалась, чтобы Наталья Александровна деликатно откусила от и впрямь свежего пряника, посмотрела веселыми глазами, перекинула на спину косу, интимно шепнула:

- Рассказывайте.

- Что рассказывать? – удивилась Наталья Александровна.

- Все. Кто вы, откуда приехали в эту дыру?

Наталья Александровна вперила в собеседницу испуганные глаза:

- Разве здесь дыра?

Зоя Павловна с деланным смущением повела глазами.

- Не так, чтобы очень черная, но… дыра. От этого никуда не денешься. Да вы не переживайте, устроиться у нас можно. Кто ваш муж по специальности? Маляр? В таком случае вы не пропадете. Что ж вам не сиделось в Крыму? Тепло, море, красота кругом неописуемая. А вы все бросили и сюда. Зачем?

Постепенно, подбадриваемая то восхищенными, то испуганными возгласами, Наталья Александровна выложила незнакомой женщине всю свою биографию.

- Вот это да! – вскричала Зоя Павловна, когда рассказчица умолкла и отпила глоток остывшего чая, - вот это я понимаю, жизнь! Послушайте, вы отдаете себе отчет, какая вы счастливая! Вы столько видели, столько испытали! Трудности, да, я понимаю. Но зато вы были в Лувре! Вы все-все видели там собственными глазами. Собор Парижской Богоматери! А я про него только в книжке читала. Да вы знаете. Виктор Гюго. Я много читаю. Что еще, кроме книг? Дом – работа, дом – работа. Огород. У меня свое поместье, в кавычках, конечно, хлопот не оберешься. Так всю жизнь и просидела в родном Лисичанске. И ничего мне не светит в будущем. Одна радость – ребенок. Дочка у меня, вашей девочке как раз ровесница.

- А муж?

- Мужа моего на войне убили. Давно. Майку ему не довелось увидеть. Жили в оккупации. Долго у нас тут немцы были. Намаялись. Теперь без мужика кукую. А мне уже сорок лет. Замуж поздно вышла. Принца ждала. А суженый-ряженый, - она улыбнулась, и все усмехнулось в ней, даже цветочки на халате, казалось, начали перемигиваться, - суженый здесь в гостинице работал. Парикмахером. Хороший был, непьющий. Похоронку в сорок четвертом году получила, а где его косточки лежат, кто знает?

Она умолкла. Тихая минута пролетела. Потом Зоя Павловна встрепенулась, вскинула голову.

- Нет, вы не жалейте ни о чем. У вас яркая, интересная жизнь, вам есть, что вспомнить.

Наталья Александровна приложила ладони к разгоревшимся щекам.

- С вами говоришь, и на душе легче становится.

- Я веселая. Майка, когда маленькая была, говорила: «Все ты мама смеешься, смеешься, ты у меня такая весельчиха!» А муж ваш работу найдет. Вон, за Донцом Лесхимстрой. Пусть туда наведается. Нет, так на улице Ленина есть большая строительная контора. Я вам завтра покажу, это недалеко.

На другой день, следуя совету Зои Павловны, Сергей Николаевич переправился на пароме на левый берег Донца. Отсюда Лисичанск казался столицей на высокой горе. А здесь, на равнине, сразу после войны, развернулось грандиозное строительство химического комбината.

Пройдут годы, на заречной стороне вырастет город, назовут его Северодонецк. Он расположится на луговых просторах, поглотит поля, перелески. Исчезнет даже сосновый бор, когда-то хорошо различимый вдали с высокого берега.

В сорок девятом, кроме заводского корпуса и единственной улицы с трехэтажными домами, ничего не было, и называлось все это – Лесхимстрой.

С работой, как ни странно, у Сергея Николаевича здесь ничего не вышло. Мотайся каждый день из Лисичанска и обратно, а жилья на месте строителям не предвидится. В этом была какая-то жуткая несправедливость, но факт остается фактом: строители в те времена получали квартиры в самую последнюю очередь, а очередь была бесконечно длинна. Но главное, не это. Расценки на малярные работы в Лесхимстрое оказались мизерные.

Об этом Сергею Николаевичу доверительно сообщили прямо на стройке.

- Режут расценки, режут, падлы, - оторвался от работы старенький сморщенный как сухой гриб, маляр и взял предложенную папироску, - робишь, робишь, а как получка, так домой жинке стыдно нести. Так что ты, добрый человек, тикай отсюда, ищи работу в самом Лисичанске. Здесь не разживешься.

- А вы сами как?

- А вот прораб в конце месяца наряды закроет, поглядим. Ежели опять срежет, тоже тикать буду.

Что такое срезанные наряды, Сергей Николаевич знал по Брянскому опыту. Чем шустрее работаешь, надрывая пупок, тем меньше тебе платят. Ты – вдогонку, а они опять: чик-чик и срезали.

Шла вторая неделя пребывания в гостинице. Деньги таяли. Наталья Александровна продолжала знакомство с Зоей Павловной. Та приходила на работу, всплескивала руками и звонко смеялась:

- Вы еще здесь! Так вы у нас скоро постоянными жильцами станете.

Как назло испортилась погода, зарядили дожди. Ника целыми днями сидела в скучном номере. Смотрела в окно, прижавшись носом к стеклу. А однажды поутру она проснулась и увидела, припорошенную снегом землю. Впрочем, он скоро сошел.

На исходе второй недели Сергей Николаевич нашел работу и жилье. Но не в самом Лисичанске, а в прилегающем к нему горняцком поселке Мельниково.

- Имей в виду, - предупредил он жену, - квартира того… не фонтан.

- Хоть что-нибудь! – взмолилась Наталья Александровна, - я здесь уже извелась. Ника бездельничает, пропускает школу. На весь город две пошивочные мастерские, заказов на шляпы нет…

- Значит, едем?

- Едем, хоть к черту на кулички!

Вечером погрузили вещи на выделенный с работы грузовичок, простились, с Зоей Павловной и тронулись в направлении, указанном Натальей Александровной.

На место прибыли затемно. Во дворе одинокая лампочка под жестяной тарелкой озаряла небольшое пространство, и невысокий, как показалось Наталье Александровне, сколоченный из темных досок двухэтажный дом. Груженые чемоданами, они вошли в подъезд и поднялись по скрипучей деревянной лестнице.

На втором этаже, не запертая, с коротким скрипом отворилась дверь, обнаружился узкий коридор. Откуда-то сбоку выскочила молодая дама с обесцвеченными кудряшками шестимесячной завивки на голове, в бумазейном халате и почему-то в валенках.

- А-а, приехали, - вместо «здрасьте», сказала она, - вон слева ваша комната. Сюда напротив – кухня. Располагайтесь.

С этими словами она исчезла в глубине коридора, а у Натальи Александровны сжалось сердце. Сергей Николаевич не предупредил, или сам не знал, что жилье они будут с кем-то делить.

Комната оказалась просторной, чисто выбеленной. Потолок, правда, был низкий, но этот незначительный недостаток компенсировался наличием кое-какой мебели. Не надо было ломать голову и кидаться на поиски кроватей, столов, а тумбочки наличествовали даже в двух экземплярах. Правда, у одной была сломана дверца, она сиротливо висела на одной петле.

Пол был усыпан бумажками, в углу прежние жильцы оставили кучу окурков и обгорелых спичек. Наталья Александровна вздохнула, сняла пальто, повесила его на спинку кровати и обернулась в поисках веника.

Веник обнаружился в коридоре. Во время уборки Наталья Александровна обратила внимание на температуру в квартире. Холодно не было, однако, по ногам откуда-то нещадно дуло.

Чай пили на кухне. Несмотря на поздний час, материализовались соседи. Муся и Вова Назарук. Состоялось знакомство, а раздел территории отложили на потом, когда все утрясется. Но на необходимость иметь свой веник Наталье Александровне намекнули сразу, хотя в данном случае отсутствие такового было объяснимо и простительно.

Итак, встреча состоялась, стороны разошлись по своим комнатам. Наталья Александровна постелила на стол скатерть и задумчиво сказала:

- Кажется, эти Муся и Вова дадут нам прикурить.

Сергей Николаевич не ответил.

- Знаешь, - продолжала Наталья Александровна, - это тридцать третий переезд в моей жизни.

- Брось, не может быть.

- Честное слово, я посчитала. Смотри. Родилась в Одессе, так? Потом жили в Финляндии. Переехали в Ярославль. Началась революция – побежали. Анапа, Новороссийск, Константинополь. Потом Антигона. С Антигоны обратно в Константинополь. Потом Марсель, Париж. В Париже первые два отеля, монастырь, затем Вилла Сомейе. Потом четыре отеля и, наконец, мамина квартира на Жан-Жорес. Ты считаешь?

- Считаю, двенадцать.

- Поехали дальше. Вышла замуж за Борю. Сначала была квартира, потом отель. Развелась, снова стала жить у мамы и Саши. С тобой мы жили на первых порах в отеле, потом у мамы. Дважды в Казачьем доме. После попали на Лурмель к матери Марии. Оттуда сбежали в Мезон Лаффит к Трено, не к ночи будь помянут. От него вернулись на Лурмель. В конце войны переехали на мансарду. Потом Россия: Гродно, Брянск. В Брянске сначала общежитие, потом квартира. В Крыму жили с Сонечкой и Панкратом, после переехали в старый дом, оттуда – на электростанцию. Гостиницу в Лисичанске можно не считать. Теперь вот, - Наталья Александровна обвела комнату рукой, - итого? Сколько?

- Да ну тебя в болото, Наташка, я сбился. Давай спать.

Но она не тронулась с места. Стояла лицом к слепому окну.

- Ты думаешь, это все? Причал?

- Гм, - вскинул бровь Сергей Николаевич.

- Вот то-то и оно, - вздохнула Наталья Александровна и повторила, - то-то и оно.

На другой день было воскресенье. Наталья Александровна проснулась рано. Полежала немного с закрытыми глазами. Не спалось. Тогда она встала и потихоньку оделась. Подошла к окну и отодвинула угол простыни, прикрепленной вчера наспех на двух гвоздиках. Пейзаж за окном поразил ее.

- Боже мой, - прошептала она, - что это?

Внизу, метрах в десяти параллельно дому шла неширокая проезжая дорога в колдобинах со стоячими лужами. В лужах отражалось низкое, затянутое тучами небо. Лохматые, быстро плывущие, они грозили затяжными дождями. Но не это изумило и повергло ее в состояние, близкое к столбняку.

Вдоль дороги в одну и другую сторону бесконечно тянулся высоченный, вровень с крышей их дома, глухой дощатый забор. Даже с высоты второго этажа заглянуть и увидеть, что там, внутри, не было никакой возможности.

Доски забора были плотно пригнаны одна к другой, и давно утратили первоначальный цвет древесины. Летом пекло их солнце, весной и осенью хлестали дожди, в зимние холода стыли они под степными ветрами. Забор имел однообразный, удручающий серый цвет.

Поверх забора в несколько рядов была натянута колючая проволока. Наискосок, почти напротив окна, сбитая из не струганных досок, возвышалась караульная вышка. Внутри нее неподвижно стоял красноармеец с винтовкой. Лица его Наталья Александровна не могла разглядеть, оно было обращено внутрь огороженного пространства.

«Интересно, что он там видит?» - подумала она.

- Ты чего вскочила? – проснулся Сергей Николаевич.

- Иди сюда, посмотри.

Босиком, в нижнем белье, он подошел к жене.

- Елки зеленые! Что за чертовщина?

- Не стой босиком, пол холодный, - машинально заметила Наталья Александровна.

Он послушно нашел возле кровати и сунул ноги в стоптанные тапочки. Вернулся к окну.

- Ну-ка, давай попробуем его открыть, - потянулся он к верхнему шпингалету.

- Холоду напустишь, Ника проснется!

- Не мороз же там, в самом деле.

Сергей Николаевич решительно толкнул обе створки, высунулся наружу, глянул влево и вправо.

С правой стороны, метрах в двухстах от дома, начинался какой-то пустырь. Забор поворачивал и, по-видимому, продолжал тянуться вдоль пустыря. Где он заканчивался, не видно было.

Blog

Ариадна Васильева Возвращение в эмиграцию

Содержание