Все изложенные здесь события подлинная правда, все персонажи реально существовавшие, а по большей части и до сих пор существующие люди

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8

Юре до боли затянули ремень и послали в столовую  «Бегом!». Он вылетел за дверь и продолжал бежать. Он не останавливался. Давно осталась позади и заднее крыльцо столовой, и ограждающие площадку столбы с колючей проволокой, а он все бежал.

Едва ли за ним следили, и можно было перейти на шаг, хотя бы спортивный, но он продолжал бег, словно так хотелось самому. И, поравнявшись с черным ходом столовой, не остановился, а продолжал бежать, словно бы пробуя, как бы это было, решись он на самовольное оставление части, и, оказавшись возле столбов с колючкой, не остановился,  так поступил бы дезертир. Он выбрал место, где проволока снизу была разорвана, и нырнул под нее, и вынырнул с той стороны. Вот так бы он сделал, если бы, усталый раб, замыслил побег! Играя, он оставил территорию части, и лишь когда расстегнул китель и, раскрутив в руке, высоко в небо выбросил ремень, он усомнился в том, что это только игра.

… И тут он увидел паруса. То белоснежные, как слеза ребенка, то алые, они гордо реяли на горизонте, разворачивались и, наполненные ветром, хлопали, как крылья чайки над волнами. Юра прищурился — нет, паруса точно горели снежной белизной, алыми же они казались оттого, что по ним скользил прощальный луч заката. Главный парус, между гифелем и горизонтальным рангоутным гиком, был украшен каким-то неразборчивым символом, да и на топселе, который надулся так, что, казалось, вот-вот оборвет к тысяче чертей и гафель и стеньгу, тоже красовалось какое-то изображение. Судно развернулось. Это был красавец четырехмачтовый бриг, бушприт которого направлялся круто вверх, поддерживаемый лепной скульптурой какого-то морского чудища, вероятно грифона, а широкий клотик и обе верхние палубы усыпали десятка два матросов. Некоторые из них открыли стрельбу из табельных пистолетов. Вдруг на носу показалось белое облачко и грянул гром. То ударила главная корабельная гаубица. Юра понял, что корабль сигналит, кажется, просит о помощи.

Корабль этот — на волоске от гибели, ведь он — мираж. Если Юра продолжит движение, корабль исчезнет, испарится в мареве раскаленного песка. Юра понял, что команда просит его не приближаться, что жизнь сотен людей сейчас зависит от него.

Да, но что это за корабль — вот в чем загвоздка! Хорошие они люди или дурные, русские матросы или интервенты, путешественники или корсары? Привела ли их к этим берегам любовь к вольным просторам или жажда наживы? Самоотверженный героизм или тупая солдафонская покорность? А может быть это — торговцы «черным деревом» или вовсе Летучий голландец, корабль дураков и уродов? Ничего этого Юра не знал.

Только опрометчивый читатель может воскликнуть, что на море спасают любой гибнущий корабль или, хуже того, снисходительно фыркнуть, что речь все равно идет о мираже. Да, на море спасают любой корабль, но дело-то было в пустыне, или, по меткому выражению писателя Корнейчука, в степях Украины.

Мираж? Да, вот именно, что мираж, эти люди — не живые, и принципы гуманизма здесь неприменимы. Это мираж, но кто знает — злой или добрый, благоприятный для пациента, или глубоко ему враждебный. Так вся ответственность за решение ложилась на слабые, покрытые фурункулами, Юрины плечи.

Он замедлил, но продолжал движение. А может быть, это и не мираж. Юра не знал, на каких параллелях и меридианах находится этот южный полигон. Может быть — возле самого Балхаша, может быть — возле Аральского моря или на полуострове Мангышлак. В любом из этих случаев перед ним мог быть настоящий корабль. Корабль?! Вот это я понимаю! Четырехмачтовый бриг в конце двадцатого века! Четырехмачтовый бриг! Да это просто фук, да таких кораблей и раньше-то не бывало!

Постой, Юра, не кипятись. Ты не можешь знать, какие корабли были в Советском Союзе. Ты мог узнать, что в США есть авианосец «Китти Хок», в Англии — двенадцать ракетных эсминцев «Шеффилд», а в Китае — восемьдесят шесть подводных лодок, из них две атомные типа «Хань». Но для тебя навсегда останется тайной, какие линкоры строились в Советском Союзе, сколько наших подводных лодок бороздило носами дно Мирового океана, каковы калибры орудий нашей береговой артиллерии и с чем это хотя бы приблизительно можно сравнить. Так что оставим вопрос о возможности существования четырехмачтовых бригов Шумякина в стране семимоторных самолетов Туполева и восьмиствольных пулеметов Слостина.

Не будь также пижоном, Юра, старое — не всегда плохое, оно часто — доброе. Первый русский броненосец «Петр Великий», который принято почитать едва ли не Петра и твореньем, тащил службу на Балтике до 1960 года. Так что ничего удивительного, если какая-нибудь захолустная флотилия типа Аральской, Ильменской или, что ли, Балхашской, исправно содержит и старенький бриг, тем более что сейчас, когда ты приблизился, ты прекрасно видишь, что между мачт с парусами торчат и трубы, и что, в сущности, это скорее радиомачты, нежели парусные. Так что это, скорее всего, так называемая броненосная батарея или, возможно, старый монитор. Недаром так ухнуло его носовое орудие из низкой броневой башни, и какая уж там, к тысяче чертей, гаубица, это грохнула отъявленная пушка калибром не менее 254 мм, и свист снаряда над твоей головой и оглушающая соленая волна от пяток до затылка, когда снаряд разорвался далеко за твоей спиной, и теперь ты с трудом разлепляешь пульсирующие веки и пальцем вычищаешь песок изо рта и носа — свидетельствует о достаточной дальнобойности орудия, несомненно стального нарезного, а вовсе не бронзовой мортиры или карронады.

И вот что я еще скажу тебе, добрый Юра, пока ты со звоном в ушах ошалело тычешься в черноте давно наступившей южной ночи: это был вражеский мираж. Ведь кому было выгодно, чтобы ты, вместо энергичного продвижения вперед, много часов пролежал на песке? Твоим врагам. А теперь, несмотря на яркие звезды, на широкое серебристое гало вокруг луны и на плеск голубого ливня, нет, большого прилива, вокруг темно как у Христа за пазухой.

Сделав пару шагов, Юра падает ничком в песок и теряет сознание.

Легко, а точнее даже трудно, вообразить удивление Юры, когда на рассвете его разбудил звонкий голосок:

— Пожалуйста… Нарисуй мне женщину!

— А?

— Нарисуй мне женщину.

Юра вскочил, точно над ним грянул гром. Протер глаза.

Перед ним стоял малыш. Обыкновенный мальчишка лет шести — загорелый, вихрастый, веснушчатый, в коротких штанишках на одной помочи, с темными от пыли и солнца босыми ногами.

Юра однако испытал сильнейшее дежа вю и насторожился.

Малыш протянул ему доску, грифель и опять попросил тихо и очень серьезно:

— Пожалуйста… Нарисуй женщину.

Юра признался, что не умеет рисовать. Малыш ответил:

— Все равно. Нарисуй женщину.

И Юра нарисовал.

Малыш внимательно посмотрел на Юрин рисунок и сказал:

— Нет, это хороший, рослый, мертвый индеец, но никак не женщина.

Юра подумал, что платье и впрямь получилось похожим на ящик, из которого, не укладываясь в габарит, торчат палочки конечностей, но чем плохи волосы? Почему непременно индеец?

— Ты видишь, какой длинный нос! Определенно, это индеец, — объяснил малыш, как будто прочитав Юрину мысль, и в ответ на остолбеневший взгляд Юры засмеялся: — Не бойся, я кое-что умею… Некоторые фокусы…

«Хороши фокусы! — возмутился Юра и спешно перебил эту мысль другой: — Хорошо же! Нарисую!»

На этот раз он постарался. Огромные глаза с наклеенными ресницами заняли верхнюю половину лица, а червовое сердечко губ — нижнюю, так что между ними едва нашлось место для двух точек носа. Юра мстительно завершил это сооружение пышными локонами, огромными ушами и перешел к телу. Он нарисовал грушу, украсил арбузами грудей с чайными блюдцами сосков и перешел к ногам и рукам. Последние он прихотливо изогнул в египетском танце, ноги же — пятки вместе, носки врозь (пятки получились еще туда-сюда, пальцы же решительно не удались, пришлось и то и другое закрасить черным, так что танцовщица вышла в глубоких деревенских калошах) — смело развел на ширину плеч, с особой старательностью напенив между ног несчастной треугольник черных кудрей.

Мальчишка сказал:

— Это хорошая женщина, но слишком толстая для своего возраста.

— Какого возраста? — удивился Юра.

Его новый друг обвел пальцем сначала голову женщины, затем тело и сказал:

— Посмотри на соотношение. Ей же года два?

Юра потерял терпение и нарисовал какую-то колоду.

— Вот тебе гроб. В том гробу твоя невеста.

Мальчик с сомнением вертел рисунок то так, то этак:

— А она живая?

— Живее всех живых, — пообещал Юра, — Ее только нужно поцеловать.

— В какое место? — лукаво прищурился малыш.

— В лобное… В смысле — в лоб. Нет, какой лоб, в губы! — окончательно рассердился Юра.

— Проверим, — деловито сказал малыш и сунул доску за пазуху.

— Эй, пацан, — нахмурился Юра и внезапно спросил: — Ты Экзюпери читал?

— Пф-ф! — фыркнул пацан. — В три года! — И испуганно захлопнул рот ладошкой, затем прыснул и весело рассмеялся.

Юра тоже несколько раз хохотнул, но от этого заболел лоб, и он только улыбнулся:

— Уши бы тебе надрать, да вставать тяжело.

Пацан сплюнул в дыру из-под молочного зуба и сообщил:

— Мне командор Хальк каждый день грозится, и то не надрал, куда тебе!

Потом внимательно и очень серьезно посмотрел на солдата и, присев на корточки, участливо спросил:

Плохо тебе?

— Плохо, малыш, — и вдруг, попытавшись сделать лицо гордым и независимым, залился слезами и, сотрясаемый рыданиями, упал на песок.

Пацан, шумно вздыхая, сидел рядом. Он понимал, что солдату надо выплакаться, но это было как-никак скучно. Потом он вспомнил и стал разглядывать женщину — это было нелегко, мешал гроб. Пацан нахмурился.

— Слушай, — толкнул он в плечо сотрясающегося Юру, — А гроб-то, может, хрустальный, а не гранитный?

Чт-т-о? — икнул Юра.
Гроб!
Что г-гроб?

— Хрустальный или гранитный?! — заорал пацан прямо в ухо Юре, так что он подскочил.

— С ума сошел! Че орешь-то в ухо? Какой гроб? — И, сообразив, сказал:

— Хрустальный, конечно, какой гранитный! — И, как-то сразу успокоившись стал утирать рукавом распухшее лицо.

— Так бы и сказал, — буркнул малыш, — А то — гранитный! Ладно, хоть не «свинцовый» сказал. — И стал разглядывать картинку с более приветливым выражением лица.

— Слышь, пацан, — спросил Юра, шмыгая последними соплями, — Ты как здесь?

Пацан встал и очень серьезно подал ладошку. Юра вытер свою мокрую о китель и тоже протянул.

— Меня зовут Васька. Мы с монитора «Следопыт». Мы прилетели искать брата. Ну… то есть… — Васька сконфузился, — Не совсем так…

Юра ничего не понимал. Васька пообещал, что все объяснит по дороге.

По дороге куда?

— В «Следопыт», куда же нам еще… Тебе опасно здесь оставаться: тебя видели хелперы. Да и комендатуры ты разве не боишься?

«Хелперы» — английское слово, произошедшее от названия иммунных клеток, но на самом деле хелперы — низшая каста лигейских воинов. Васька все рассказал Юре. Цивилизация Лигейи изначально развивалась как боевая. Как боевая? Очень просто — она воевала и создавала оружие.

Так и наша воевала и создавала оружие, как же иначе?

— Как?! А как все остальные, вот как! Вот именно! Вот именно, что и ваша тоже боевая! И, между прочим, многие члены Совета Кристалла так и говорили — они сами боевые, так нечего им и помогать! Но это так, — пожал Васька плечами, — Помогать-то, конечно, будем, это они сгоряча.

Постой, а вдруг война?

— Какая война? — снисходительно пожал плечами Васька, — С кем война-то, если никто не воюет?

Ну, а вдруг… ну, не знаю, тигр, например, нападет?
Тигр? — усмехнулся Васька и Юре стало стыдно.

Васька все рассказал Юре. Ни одна из цивилизаций Кристалла не создавала оружия до встречи с флотом Лигейи. Теперь корабли Кристалла оснащены каппагамматэтадрофелями, но ни один из них не был еще пущен в ход и, сказать по секрету, никогда не будет, только ты не болтай, ладно? Корабли Кристалла взяли под защиту все цивилизации Вселенной. Старенький ионный монитор «Следопыт» охраняет Землю. Флот Лигейи никогда не нападет на планету, обнаружив вокруг нее смещение Ро-поля, которое возникает при работе Хи-генераторов, установленных на всех кораблях Кристалла. Флот Лигейи не вступает в сражения с нашими кораблями: он хорошо вооружен и огромен по численности, но Вселенная неизмерима. Лигейя решила завоевать сначала ту часть Вселенной, которая не находится под защитой Содружества, но и эта часть настолько велика, что каждый корабль на счету, и Лигейя никогда не вступит в бой, рискуя потерять хоть один. Присутствие на земле «Следопыта» — гарантия того, что Лигейя не осуществит десант.

И что же будет дальше?

— Дальше будет дальше! Дальше! Дальше! Лигейя продолжает захват мертвых галактик, империя расширяется, но и Вселенная расширяется, флот затеряется в неизмеримых пространствах, и цивилизация погибнет. Точно так же в свое время случится и с вашей.

А если мы пойдем другим путем?
Не пойдете. Вы — боевая цивилизация.

Васька рассказал Юре все. Иногда напряженность Омикрон-поля Вселенной повышается, и если в этот момент на одной из планет зарождается жизнь, РНК всего живого на этой планете будет поражено особой мутацией. Безвредная для жизнедеятельности низших организмов, она становится опасной для более высокоорганизованных, и разумные существа, ею пораженные, создают боевые цивилизации. Боевая цивилизация либо уничтожает собственную планету, либо вырывается на просторы Вселенной и теряется в ней. Это не болезнь цивилизации, это болезнь планеты, и она неизлечима. Многие мудрецы Содружества считают, что жизнь на пораженной мутацией планете следует истреблять на корню, еще на стадии бактерий и простейших, но идея убийства глубоко чужда нормальной цивилизации, и мы с болью в сердце смотрим на мучения разумных обитателей больной планеты. Физический недуг порождает духовные муки, так называемые идеи — бога, добра и зла, веры и надежды, — но идея убийства органически чужда нам, и вам остается терпеть. Конечно, лучше вовсе не родиться, чем родиться человеком, но вся беда в том, что родившись однажды, умирать человеку уже бесполезно — он все равно уже пожил в качестве человека. Васька рассказал Юре все.

А в «Следопыте» было сытно и тепло. Командир Хальк, бортинженер Горбунов, штурман В Жопу и две неразлучные подруги — лептонные арбалетчицы Стелла и Велга. Юру накормили, обогрели, вымыли и положили спать между Стеллой и Велгой. Но это было еще не все. Дело в том, что…

Юра не помнил своего отца, и даже Шумякиной была его мать, а покойный отец, провинциальный художник-маргинист, носил фамилию Сапожков, и, кажется, вымышленную. Художники, как известно, городские существа. Есть, конечно, и деревенские, и станционные, и какие-то морские художники, но Юра их не знал. Во всяком случае, художники  не домашние существа. Если художника привести из города домой и оставить перезимовать, то летом его уже бесполезно будет выгонять на панель, он становится домашним и отвыкает от богемной жизни, полной опасностей. Так и случилось с Сапожковым. Он был очень гениален, и поэтому никто не удивился, когда одна гирла, Люся, попросила его поселиться у нее в доме. Сапожков тоже очень полюбил Люсю, никто не был так ласков к нему. Волосы у Люси были мягкие и шелковистые, не то что у Сапожкова  жесткие и покрытые перхотью. От Люси пахло вкусным жареным луком, который художники любят не меньше прочих.

Они стали жить вместе и были счастливы  Люсе нравились даже самые странные причуды Сапожкова, а их было немало. Так, напившись, он непроизвольно накладывал в штаны; в гостях норовил мочиться мимо унитаза; читая свои гениальные стихи, прыгал и посыпал самого себя перхотью, а иногда внезапно опрокидывал стол; в хорошем настроении обцеловывал всех сидевших на скамейке бабушек; утверждая, что пока жив хоть один антисемит, он  еврей, сделал себе обрезание, хотя и не очень грамотно, и много всякого. Люся купила ему штаны и валенки, утром они ходили гулять в парк или в кино, ну и далее по тексту, но смысл в том, что через какое-то время Люся сдала его в психушку, чтобы коротать долгие осенние ночи с доцентом кафедры русской литературы и фольклора Дэвидом Бауи, гадом порядочным, потому что тот оказался человеком более как бы веселым, хотя, казалось бы, его профессия веселости не благоприятствовала, но это была грязная, хотя и моложавая, личность с полным отсутствием человеческого фактора, к слову сказать, неопозитивист. Скоро они проели все гранты и международные стипендии Сапожкова, Бауи походил по дому, позевал да и убежал от Люси разбойничать, благо подошло лето. Ведь Дэвид Бауи был разбойником — он подкарауливал в вестибюле абитуриентов, по-настоящему брал с них взятки и с того зело жировал.

Люся осталась жить одна. Она ложилась спать, но долго не могла уснуть, вспоминала, как она засыпала раньше, когда Сапожков на кухне ел мухоморы и шкрябал по паркету ногтями, и все было мирно и счастливо, и в один прекрасный день она не выдержала, бросилась к Сапожкову в психушку и сказала:

Blog

Все изложенные здесь события подлинная правда, все персонажи реально существовавшие, а по большей части и до сих пор существующие люди