Сергей Михайлович Эйзенштейн

Вид материала

Сказка

Содержание После дождика в четверг 247 После дождика в четверг 249 После дождика в четверг 251 После дождика в четверг 253 Истинные пути изобретания Истинные пути изобретания

Подобный материал:

• Черкашин Сергей Михайлович, действующий на основании Федерального закон, 15.74kb.
• Сергей слонимский. «Новое музыкальное творчество только начинается…» Сергей Михайлович,, 167.74kb.
• Яковлев Василий Иванович, Яковлева Галина Халимовна, Ярковский Сергей Игоревич. Отсутствовали:, 171.14kb.
• Доклад о состоянии с правами человека в Нижегородской области в 2006 году, 1096.08kb.
• Уважаемый Сергей Михайлович! Направляем Вам информацию по вопросу №8 для формирования, 75.38kb.
• Сергей Михайлович Физические эффекты импульсного сжатия конденсированных веществ, 223.82kb.
• Книга для родителей, 1402.64kb.
• Винарский Владимир Афанасьевич ассистент Шешко Сергей Михайлович Минск 2008 г. Оглавление, 156.88kb.
• Интеграция обж и экологии в физику, 78.36kb.
• Пантюк Ирина Викторовна Шешко Сергей Михайлович Минск 2006 г. Выпускная работа, 247.84kb.

*

The Little Princess
and the Great Cathedral Builder who swallowed his tongue.
Once upon a time there lived the richest Little Princess in the world.
Never married,
afraid
and so she whored around and especially with a red headed lad of
the lowest grade,
famous for his voice that carried over the oceans,
and by his force that could overturn anything in the world.
On the other end of the great big world there lived the famous Ca-
thedral Builder who swallowed his tongue and talked through the
edifices he built.

244 Мемуары

At high table were the greatest Grands of the world at that time,
the Chinese Prince besides her Father,
Earl Venceslas with his fair haired spouse — Pearl of the East.
Sir Archibald native of Scotland.

They drank the health of the Builder, but he couldn't say a word
and had no Arches, Pillars and Counterforts.
So he was mute.

Then the Princess asked him to deliver her of a drunken beastly
Baron trying to seduce her by his love proposals.
Asking her to dance with him.

So he delivered her and explained that there remains no need for
dancing.

“Let us drink to springtime
in the Great Builder's heart”,

said her Father, the King, but being a Magician and not being it
enough he couldn't break at once the spell resting on the poor
little Great Builder.

But time went on and the Magician's words like seeds began to flou-
rish.

And the poor little Builder saw that his spell and the spell on the
Little Princess were nearly the same.
When somebody looked at him, he thought they looked at his Ca-
thedrals.

When somebody looked at her, she thought they were hunting for
her millions.

So he run to her and wanted to tell her — sister don't we suffer of
the same,

and shouldn't we go together?

Aren't we really worth nothing at all, you for yourself, and me for
mine?

But never, never could he get in touch with her. — Fate was against
them. And so she went away with her Fatum. And he remained
muter than ever.*
_____________________
* Маленькая Принцесса
и Великий Строитель Соборов, проглотивший свой язык.

 

Жила-была самая богатая на свете Маленькая Принцесса.
Никогда не выходившая замуж,
испуганная —
и потому она распутничала со всеми и особенно с рыжеволосым
парнем самого низкого ранга,

245 КАТЕРИНКИ

знаменитым благодаря своему голосу, который летел над океанами,
и своей силе, которая могла бы перевернуть все на свете.
На другом конце большого-пребольшого мира жил-был знаменитый
Строитель Соборов, проглотивший свой язык и говоривший
зданиями, которые он строил.
За почетным столом сидели величайшие Владыки мира того времени:
Китайский Принц рядом с ее Отцом.
Граф Венчеслав со своей огненноволосой супругой — Жемчужиной
Востока.
Сэр Арчибальд, уроженец Шотландии.
Они пили за здоровье Строителя, но он не мог произнести ни слова:
ведь не было у него ни Арок, ни Колонн, ни Контрфорсов.
Потому был он безгласен.

Тогда Принцесса попросила его избавить ее от пьяного
отвратительного Барона, пытавшегося совратить ее своими
любовными предложениями.
Требуя танцевать с ним.

Итак, он избавил ее и объяснил, что нет больше нужды танцевать.
“Выпьем за весну
в сердце Великого Строителя”, —

сказал ее Отец, Король, однако, хоть и был он Волшебником, увы, не
настолько могущественным, не смог он сразу разрушить чары,
тяготевшие все еще над бедным маленьким Великим Строителем.
Но время шло, и слова Волшебника, как зерна, стали прорастать.
И бедный маленький Строитель увидел, что чары над ним и чары над
Маленькой Принцессой схожи.

Когда кто-нибудь смотрел на него, он думал, что смотрят на его
Соборы.

Когда кто-нибудь смотрел на нее, она думала, что охотятся за ее
миллионами.

-Тогда он устремился к ней и захотел сказать ей — сестра, не страдаем
ли мы от одного и того же,
и не следует ли нам идти по жизни вместе?
Разве стоим мы чего-нибудь — вы сами по себе, а я сам по себе?

Но никогда, никогда не мог он соединиться с ней. — Судьба была
против них. И принцесса удалилась со своим Роком. А он остался еще
безмолвнее, чем когда бы то ни было (англ.).

После дождика в четверг

Сегодня в ночь на пятницу умерла эта маленькая нелепая жен-
щина.

Ей было 72 года.

Из них в течение сорока восьми лет она была моей матерью.
Она лежит в комнате внизу.
Я — наверху.

И трудно сказать, кто из нас более мертвый.
Мы никогда с ней не были близки.
Разрыв семьи произошел в раннем детстве.
И это из тех разрывов, которые не заживают с годами.
Это те разрывы, которые убивают естественные узы, натураль-
ный инстинкт, ощущение родственной близости.
Живые, мы плохо подходили друг к другу.
Я к ней — почти никогда.

Сейчас, когда она мертва, меня тянет в ее комнату.
И, мертвые, мы оба примирены и близки друг к другу.
Между нами нет преграды наших живых и слишком одинако-
вых характеров.
Взбалмошна она.
Взбалмошен я.
Нелепа она.
Нелеп я.

Сейчас мы оба молчим.

И как будто впервые понимаем друг друга.
И ничто нас не разделяет, как не разделяло тогда, когда я еще
не стал ребенком, а она — матерью.
Я где-то читал, что пропасть между человеком и высшими при-
матами меньше, чем видовая разница между приматами и вуль-
гарными обезьянами.

Я как-то так далек от живых, что расстояние это больше, чем
расстояние между живыми и мертвыми.

247 ПОСЛЕ ДОЖДИКА В ЧЕТВЕРГ

И отсюда те и другие мне равно близки или... далеки.
И может быть, мертвые даже ближе живых.
Но разницы между ними нет.
Живые мне кажутся призраками.
Призраки — живыми.

И живая Юлия Ивановна — три дня тому назад — пожалуй,
менее реальна, чем воображаемая и памятная сейчас.
Мертвый Хмелев где-то со мною, а с живым мы почти переста-
ли знаться.

Всеволод Эмильевич, Немирович, Хазби или Кадочников, Ста-
ниславский и Елизавета Сергеевна¹...
Чем они дальше, менее реальны, менее ощутимы [тем ближе],
чем лишенные для меня реальности те, кого видишь живьем.
Я помню себя в узком купе вагона Москва — Владикавказ.
Только что я оторван от мексиканского детища.
И вопль в моей груди: скорее бы шизофрению.
Ведь в ней нет разницы между образом объективным и обра-
зом воображения.

И так ходят вокруг меня равноправно сплетенные тени живых
и тени умерших и кажутся равно мертвыми или равно живыми.
Юлия Ивановна стонет почти непрерывно.
Перебои дает пульс и тогда останавливается.
Стоны глухо доносятся снизу сквозь пол моего второго этажа.
Вдали воет наша собака.
Жолтик.

Он искусал кого-то.
И эти дни на привязи.
Я ухожу в сад.

Юлия Ивановна сажала кусты и деревья стремительно и не
совсем осмысленно.
Мы с ней много спорили.

В ее посадках не было постановочной логики.
Сходились на одном.
Оба любили кусты туфами*.
Особенно в глубине около забора.
Юлия Ивановна засадила глубину туфами “золотых шаров”.
Это осенние желтые шаровидные цветы на очень высоких стеб-
лях.
Почему тянется рука наломать золотых шаров?..
__________
* Touffe — плотная группа растений (франц.).

248 Мемуары

Иду обратно.

Подгнившее и перекосившееся крыльцо.
Мечта Юлии Ивановны переделать его в веранду.
Не хватило денег в этом году.
Тяжело опускаюсь в соломенное кресло на крыльце.
Кресло тусклое. Полинялое.
Его не вносят в дачу во время дождя.
Смотрю на цветы в моих руках...
Их оказывается — семь.
Семь желтых роковых шаров.
Семь.

Прислушиваюсь.
И вот...

Тихо, тихо — бесшумно и медленно отворяется дверь.
Этого не было никогда.

Дверь открывается медленно — так не открываются двери —
так их открывают рукой.

За ней — белая пустота поверхности второй двери.
Кто прошел сквозь ее белизну и растворил внешнюю?
Около гнилого крыльца — осина.

Когда-[то] невзрачный куст — за войну она выросла в целое
дерево.

Юлия Ивановна хочет ее вырубить.
Мне хочется ее оставить.

И вот так же, как таинственно растворилась дверь, ровно че-
рез столько времени, сколько нужно на эти три шага, отделя-
ющих от нее ветку осины, — внезапно ветка начинает длитель-
но и красноречиво шелестеть.

Ветка говорит что-то торопливо прощальное и замолкает.
Откуда в полной дневной тишине хватило этого дуновения?
Так шелестом говорил Вотан из ветвей древнего ясеня слова
ободрения и напутствия сыну своему Зигмунду.
Так прощалась со мною Юлия Ивановна, незримо выйдя в две-
ри и прошелестев что-то внятное и поспешное, как будто ее
уже ждали у калитки, через которую спустя несколько мгно-
вений вылетела пташка.
Неужели кoнeц?
Вхожу в дверь.
Вдали неясные стоны.
В руках желтые цветы.
И передо мною перья,перья,перья.

249 ПОСЛЕ ДОЖДИКА В ЧЕТВЕРГ

Черные.
Страусовые.
Они лежат повсюду.

На креслах. На диване. На кроватях.
Маленький Сережа, играя, разбросал набор изодранных чер-
ных страусовых перьев не то со шляпы, не то с боа девятисо-
тых годов...

Вхожу к Юлии Ивановне.
Она тянется ко мне.

Говорит быстро, торопясь, но уже бессвязно, без слов.
Одним ритмом, толчками выбрасывающим то, что когда-то
могло бы быть интонацией.

Ведь внятные слова ее уже отлетели, прощально прошелестев
в одинокой ветке над крыльцом.
Глаза ее вряд ли видят.

Хотя только наполовину ушли под верхнее веко.
Она не видит, но чувствует меня рядом.
И лепет ее — какая-то очередная забота обо мне.
Кладу руку на холодный лоб.
Она затихает...
Я отрываюсь.
И тут меня вдруг впервые хватает за сердце, за глотку...

*

Сейчас я второй раз спустился к Юлии Ивановне.
Разглядел, что комната не совсем пуста.
Первый раз показалось, что вынесено все.
Сейчас видна только кушетка, занимавшая центр комнаты.
На этой кушетке она когда-то спала, когда я хворал корью.
Откидываю покрывало.
Оконечность носа слегка потемнела.
Вглядываюсь в пятаки на глазах.

Они мне почему-то показались английскими пенсами с фигу-
рой Британии на одной стороне и характерным профилем мо-
лодой королевы Виктории — на другой.
Такими потемневшими пенсами я когда-то играл.
Но они не пенсы.
А пятаки.
На правом глазу — темном от окиси — пятерка перевернутым

250 Мемуары

серпом с годом 1940 под ним.

На левом — поблескивающая медью здесь перевернута пятер-
ка и кажется серпом.
Откидываю покрывало ниже.
Она холодна даже сквозь платье.
Между подбородком и грудью — подушка.
Вышитая.

Когда-то я переводил на нее узор для вышивки.
Ришелье.

Сейчас подушка не дает отвалиться челюсти.
Ниже руки.

Руки Юлии Ивановны.

Весь этот месяц я вижу их в непрестанном действии.
То в них поднос утром, днем, вечером.
То они штопают.

То скользят среди кустов малины, собирая ягоды.
То путаются по записи расходов, в которых Юлия Ивановна
беспомощно вязнет.

То отсчитывают мне капли лекарства.
Когда-то это были дамские ручки.
С отделкой ногтей.
Белые.

Этот месяц они ходят передо мною загорелые, но странно мяг-
кие и не огрубевшие.
Только контур их нарушился.
Появилось какое-то (подагрическое?) искривление.
Сходя к ней в первый раз, я поцеловал ее в лоб.
Сейчас целую руку. [...]

Передо мною маленькая, беленькая старушка.
Чем-то отдаленно-отдаленно похожая на бабушку, как я ее
помню.

Бабушка всегда снилась Юлии Ивановне, когда ее ожидало горе
или неприятность.

Сейчас Юлия Ивановна тиха, строга, неподвижна.
Бесконечно серьезна с темными пятнами медяков на глазах.
Медяки уходят из фокуса и кажутся темными тенями глазниц
над сурово поджатыми белыми губами.
А что Юлия Ивановна умрет, я, к ужасу своему, знал уже весь
этот месяц...

Упражняясь в стилистике для будущих мемуаров, я набрасы-
ваю страничку.

251 ПОСЛЕ ДОЖДИКА В ЧЕТВЕРГ

Вот она ниже.
И в ней роковая описка.

*

Of how to say simple things in complicated manners*.
Леонардо да Винчи описал бы это так:

“Люди сбросят звериные шкуры, которые они надевали на себя,
и зароют их в землю.

Но шкуры вновь станут зверьми и скроются от людей, когда те
по прошествии лет снова разроют землю”.
Перед эвакуацией Елизавета Сергеевна закопала свое новое
котиковое пальто где-то около веранды дачи Ольги Ивановны
Преображенской.

Когда после смерти Е.С.² Юлия Ивановна захотела выкопать
это пальто, его не оказалось.

О захороненном котиковом манто подле веранды знала сто-
рожиха Ольги Ивановны Преображенской...
“The gentle art of saying simple things in complicated ways”**.

*

Я спохватываюсь, перечеркиваю, ставлю верное имя.

Покойной Елизаветы Сергеевны.

Но чувствую, что не перечеркнуть того, что само записалось
на бумаге.

Что смерть поджидает Юлию Ивановну.

И когда ровно через три дня — как снег среди солнечного
лета — она говорит, что был у нее легкий припадок, я где-то
знаю, что это только первый.

И что придет роковой...
_________
* О том, как сказать об очевидном околичностями (англ.).
** “Деликатное умение говорить об очевидном околичностями” (англ.).

Истинные пути изобретания

Торито

Обычно бывает очень трудно распутать клубок тех вспомога-
тельных ассоциаций, ранних впечатлений и данных прежнего
опыта, которые включаются вдохновившим вас сюжетом и по-
могают ему композиционно оформиться.
Приведу пример — один из кадров нашей мексиканской кар-
тины. Он признан знатоками Мексики одним из наиболее удач-
ных фотографических воспроизведений, особенно глубоко
ухвативших “физиогномику” Мексики. Вероятно, под впечат-
лением этих одобрений я сразу же попытался разобраться, из
чего соткано оформление этой столь типичной для Мексики
фотографии, действительно здорово ухватившей ее стиль, дух
и физиогномию.

У меня сохранились листки дневника от 16 августа 1931 года с
записями на эту тему, сделанными чуть ли не в день съемки.
(Попутно должен заметить, что стиль композиции кадра был
одной из основных проблем формы нашего мексиканского
фильма. Ибо при всей остроте и типичности мексиканских ве-
щей и видов оформить их так, чтобы передать именно стиль и
дух Мексики, — крайне трудно. Но об этом — в другом месте¹.
Соображение же это приведено к тому, чтобы указать, что над
проблемами стиля мы бились сознательно и много.)
Итак, перед нами в соломенной шляпе и в белой “сарапе” пеон
Мартин Фернандец в роли пеона Себастьяна. “Torito” — тра-
диционный фейерверк на мексиканских народных праздниках.
Его надевают на голову, пародируя бой быков. Он стреляет ра-
кетами (особенно сильные ракеты бьют из рогов). В глубине —
аркада того корпуса хасиенды, где в громадных чанах из бычьей
кожи бродит национальная мексиканская водка “пульке”. Все
вещи сами по себе чисто мексиканские. Но чем определялось

253 ИСТИННЫЕ ПУТИ ИЗОБРЕТАНИЯ

то, что они сведены именно в таком сочетании в рамке одного
фото? (К этому еще надо заметить, что сама по себе эта сцена
пассажная*. Основная игра с “torito”, которым восставшие
пеоны поджигают хасиенду, идет дальше. Здесь происходит
просто первая встреча с ним.)
Основа композиции сочетания “torito” и корпуса хасиенды
Тетлапайяк оказывается реконструкцией очень раннего детско-
го пластического воспоминания.
Из самого раннего детства я помню свою комнату, увешанную
раскрашенными фотографиями. Их привозил отец из путешес-
твий за границу. Венеция, Палаццо Дожей и лев св. Марка**.
Они как-то с детских лет уложились знакомым сочетанием. И
достаточно было через двадцать пять лет встретиться со стрель-
чатым окном, аркадой и картонным быком с каким-то подоби-
ем контура возможных крылышек на спине, чтобы явилось не-
преодолимое желание соединить их в единую композицию.
Здесь характерно, что даже на переднем плане взят каменный
барьер, наводящий на мысль о набережной — явно “венециан-
ский” мотив зданий, упирающихся в край набережной. Нераз-
лучно с этим — желание поместить верх “torito” обязательно
на фоне неба — новое требование, продиктованное на этот раз
львом св. Марка, как раз на фоне неба и вырисовывающимся.
Пластическое размещение самой аркады именно в таком ком-
позиционном плане базируется на другом “раздражителе”.
Вернее, на том же воспоминании детства, подхваченном новым
зрительным впечатлением.

Действительно, почему бы на меня произвели такое впечатле-
ние виденные за год до этого в Париже типичные пейзажи Ки-
рико (Chirico)?

Между тем именно они явились как бы звеном, связавшим ре-
альную Мексику с Венецией моих детских воспоминаний. Они
(или аналогичные им) врезались в память из-за венецианских
мотивов, которые сами вспомнились в Мексике из-за своей спе-
цифически итальянской тени, столь схожей с пятнами и очер-
таниями теней в мексиканские солнечные дни. (Были в фильме
кадры, построенные и на этом.)
____________
* Здесь: переходная — от passage — переход к чему-либо (франц.).
** К сожалению, у меня нет под рукой именно тех фотографий, погибших
при оккупации Риги. Прилагаемые фото этих же объектов дают о них
необходимое представление. (Примеч. С.М. Эйзенштейна).

ИСТИННЫЕ ПУТИ ИЗОБРЕТАНИЯ

254 Мемуары

Сюда же вплелось еще одно пластическое представление из этой
серии. Как сейчас помню на бульваре Монпарнас в витрине
книжного магазина только что вышедший альбом сюрреалис-
тических монтажей Макса Эрнста (“La Femme 100 Tetes”* par
Max Ernst). Он был раскрыт на странице, изображавшей арка-
ду со скелетами, служившую фоном для большого фонаря с
бабочками. Опять то же композиционное сочетание: аркада и
нечто крылатое! (Кстати, композиция этой иллюстрации почти
целиком совпадает с нашей.) Но здесь уже включен и новый
мотив — скелетов и смерти. (Кстати, опять-таки эта галерея
скелетов очень схожа с подобной же галереей на обложке од-
ного из очень ранних “Пинкертонов”, поразивших меня тоже в
нежно детском возрасте.) И этот мотив обреченности и смерти
уже прямо связывал данный монтаж с моей темой. Ощущение
его всплыло через полтора года в Мексике в композиции дан-
ного кадра, ибо обреченность восставших пеонов и их смерть —
в сюжете самой ситуации фильма.
По сценарию пеон Себастьян ведет свою невесту Марию (она
видна на нашем кадре в глубине) к хасиендадо (помещику) за
разрешением венчаться. На почве старинного пережитка jus
primae noctis (“право первой ночи” сеньора), державшегося в
Мексике до революции 1910 (!!!) года, происходит столкнове-
ние, которое приводит к бунту пеонов, бегству взбунтовавших-
ся, их засаде в полях магея, поимке и кровавой расправе над
ними. Над пеоном Себастьяном и группой его друзей витает
обреченность. И под влиянием этого мотива из всего многооб-
разия цветов и фасонов мексиканской одежды мною выбира-
ется... белое: белая сарапе. Эта тема связанности белого с об-
реченностью и трауром тоже восходит к моим давнишним ощу-
щениям и воспоминаниям. Когда-то меня очень поразило со-
общение, что у китайцев траурный цвет не черный, а белый. Глав-
ным же образом мне вспоминается последний акт... оперы “Хо-
ванщина”, когда все обреченные на смерть раскольники в бе-
лых рубахах сжигают себя в избе. И откуда-то — обрывок ду-
ховного стиха (может быть, из той же оперы или из романа):

“...облекохтесь в ризы белые”. По крайней мере этот обрывок
стиха витал около меня сквозь все испанско-ацтекско-толь-
текское окружение, когда решалось оформление костюмов об-
реченных пеонов.
____________
* Каламбур: “Стоголовая женщина” пли “Безголовая женщина” (франц.).

255





Кадр “Торито” из новеллы “Магей”.
“Да здравствует Мексика! ”. 1930—1932

256

Венеция. Площадь перед дворцом Дожей

 

и Лев св. Марка

 

Джордже де Кирико, “Площадь в Италии”. 1912

 

256