Н. Я. Мясковский переписка всесоюзное издательство «советский композитор» Москва 1977 редакционная коллегия: Д. Б. Кабалевский (ответственный редактор) А. И. Хачатурян д. Д. Шостакович вступительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


321. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
322. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
323. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
324. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
325. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
327. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
328. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
330. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   53

Обнимаю Вас. «Игрока» все что-то не вижу!

Сердечный привет Лине Ивановне.

Ваш всегда Н. Мясковский

14/11 1931. Москва

321. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

31 марта 1931 г., Вена

31 марта 1931


Дорогой НЯМ, жму Вашу лапушку из Вены — играю тут 2-й концерт1. Вообще заканчиваю турне2 и возвращаюсь в Париж. Видел Дзимитровского — при упоминании Вашего имени лицо его расплылось в медную сковороду.

Крепко целую.

Ваш С. Пркфв

Самый сердечный привет от Л[ины] И[вановны].

322. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

15 апреля 1931 г., Париж

5, rue Valentin Haüy, Paris XV, France.

15 апреля 1931

Дорогой Николай Яковлевич.

Вы, вероятно, получили «Игрока», посланного Вам 14 марта, а затем мою венскую открытку, из которой знаете, что конец марта и вплоть до начала апреля я был в разъездах. Вернувшись в Париж, не нашел ничего интересного в здешней концертно-музыкальной жизни — и уткнулся в корректуры партитуры Дивертисмента и клавира нового балета, который издательство силится выпустить ко дню премьеры, то есть к концу мая. В промежутках сочиняю материал для безрукого концерта, который по контракту должен быть готов к концу июля 1. Половину гонорара, выплаченную мне авансом, я уже прожил, поэтому надлежит пошевеливаться.

Ваши оба «Развлечения» лежат у меня на рояле, и я их посматриваю и поигрываю с неменьшим удовольствием, чем слушал у Ламма. Другим приятным явлением из СССР была книжка о форме Асафьева2. Но я еле успел перелистать ее, как ее стянули — и теперь никак не могу заполучить обратно. Третьим явлением, менее привлекательным, бы ла «Fonderie d’Acier» Мосолова3 (я уж не знаю, как это сталелитейное произведение называется в оригинале). Здесь этой вещью заинтересовались и сыграли дважды. То есть, я не могу сказать, чтобы партитура была неинтересна, звучит она здорово. Но мне показалось, что в ней ужасно мало материала, да и кроме того, постоянно повторяющиеся такты меня раздражают, хотя я и сам делал это во времена Скифской сюиты.

Я запросил Всероскомдрам, включили ли меня в это общество. и получил ответ, что да, с приложением бланков для заполнения. Посмотрим теперь, согласятся ли они на то, что с Академическими театрами я желаю сноситься помимо них. Держановский на последние два моих письма не ответил. Письмо за ним, а кроме того, я интересуюсь, дошла ли до него в конце концов посылка, отправленная в январе и застрахованная. Если не получил, то время требовать страховку. Кузина уже давно получила мою посылку, отправленную позднее, чем Держановскому.

Крепко обнимаю Вас.

Ваш всегда С. Пркфв

323. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

25 апреля 1931 г., Москва

25/IV 1931. Москва

Дорогой Сергей Сергеевич,

я получил и открытку из Вены, и письмо Ваше, и «Игрока». Последний меня чрезвычайно привлекает, но я успел очень мало в него внедриться, так как воспользовался появлением переплетчика и отправил его в работу. Вчера только получил обратно. Что там новое — разговор Алексея с Астлеем о Полине? С удовольствием пересмотрел сцену Рулетки — ярко и прочно сделано. Теперь, как только освобожусь немного от кучи консерваторских и других дел, примусь за «Игрока» основательнее. Дзимитровский писал мне1, что в Вене Вы имели колоссальный успех, венские пианисты потрясены, а Дз[имитровский] со свойственным ему своеобразием выражается, что из современных пианистов Вы «самый великий». 2-го концерта венцы, как докладывает тот же Дз[имитровский], все же не поняли. Это ничего, самое главное, что Вы их основательно хлопнули. Пишет он же, что видел партитуру 3-й симфонии. Напечатанную?!

К сожалению, мы лишены возможности видеть все эти роскошества. Дивертисмент, конечно, тоже не дойдет.

Меня чрезвычайно интересует новый Ваш балет и квартет; какая досада, что этот последний появится только в октябре! И в клавире также? Безручныи концерт Вы делаете, верно, для Витгенштейна; его здесь слышали, говорят, он ловко играет2. Между прочим, на этих днях я по лучил 5-й квартет Кшенека3 и был возмущен — последняя часть его, «Фантазия»— Adagio! A, кстати, как прошел Ваш квартет? Он сегодня, Кажется, играется?4 Ко времени получения моего письма Вы уже будете знать что-нибудь. Я очень радуюсь, что мои «Развлечения» Вас развлекают; скоро пришлю Вам и № 2, наиболее популярный. Если хотите, могу заодно послать и книжки Асафьева «о форме» и «о русской музыке»5 (эту Вы знаете?). Дз[имитровский] переслал мне копию письма Вашего по поводу заказа книжки Игорю Глебову. Самое письмо он направил правильно в ВОКС, но, к сожалению, я с «воксами» не знаком и не знаю, как в свою очередь помочь делу. [...]

Обнимаю Вас крепко, а, кстати, и поздравляю с 40-летием! Лине Ивановне сердечный привет.

Ваш всегда Н. Мясковский

324. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

22 мая 1931 г., Париж

5, rue Valentin Haüy, Paris XV, France.

22 мая 1931

Дорогой Николай Яковлевич.

Весенний сезон в Париже, обыкновенно такой живой, на этот раз бледен до серости. Сегодня иду слушать в Grand Opéra новый балет Русселя «Вакх и Ариадна»1, но жду мало хорошего, так как я уже кое-что оттуда видел, и это было слабо — в одном месте ни дать ни взять — «Полет шмеля»! Довольно миленькая увертюра Набокова, живая, в меру лирическая, но не очень самостоятельная. Виолончельный концерт молодого Крейна2 — то певучий, то плясовитый, но, в конце концов, еще не уплясавшийся [...] Дукельский, ныне живущий в Нью-Йорке, прислал свои последние рукописи, но он как-то ужасно иссох; а жаль — обещал он много.

В результате я больше сижу дома и «обращаю внимание на фортепианное творчество», то есть делаю ряд концертных переложений из «Блудного сына» и «Шута», а также скерцо симфоньетты и Andante квартета, каковые мне очень не хочется называть переложениями3, дабы не вызывать образов листо-вагнеровских «Тангейзеров»: это совсем другая техника — я стремлюсь получить вещи, которые будут пригодны для концертного исполнения, в то же время вовсе так не выглядя. В связи с тем, что в эту серию попадает Andante из квартета, я решил клавираусцуга последнего не делать, партитура же выйдет к октябрю. Сыграли квартет в Вашингтоне хорошо и с успехом, о чем была телеграмма, но самому мне его до сих пор послушать не удалось. Предполагался здесь в мае симфонический концерт из моих сочинений, в котором в виде новинки хотели сыграть квартет всем струнным составом, но этот концерт отложился на осень4. Туда же отодвинулась и постановка балета, который, в виде компенсации за опоздание, пойдет в один вечер с «Апельсинами».

Не понимаю, почему Дзимитровский побеспокоил Вас письмом о книге Асафьева. Конечно, жаль, что за Асафьева все надо делать. Иначе эта книга уже три года, как была бы напечатана. Его книжка о форме у меня, спасибо, есть, а Вашу симфоньетту жду с интересом. С моей стороны, скоро пришлю Вам клавир Классической, которым, наконец, вышел.

В СССР поехал Стоковский, который среди прочих московских диковин, хотел посмотреть на Вас. Напишите мне, был ли он у Вас, и, вообще, как все протекло, и какие вещи он взял играть.

Крепко обнимаю Вас.

Любящий Вас С. Пркфв

325. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

12 июня 1931 г., Москва

Дорогой Сергей Сергеевич,

своим последним письмом Вы меня чуть-чуть огорчили — значит, квартета целиком для фортепиано не будет? Только одно Andante — что за скупость! А потом, что это за стравинскость делать концертные комбинации из своих оркестровых вещей? Я бы предпочел новые специально фортепианные, хотя бы даже безделушки, и это более подходило бы к Вашей ковычистой фразе — «обращаю внимание на фортепианное творчество»!

С нетерпением жду Классическую — до сих пор ее нет, но через две недели я уеду на дачу, где буду два месяца сидеть безвыездно и без рояля.

Стоковский здесь был. Я с ним виделся на «чае» в BOKСе, но, конечно, ничего дельного не было. Больше я его не встречал, хотя он и собирался зайти в Музгиз. Симфоньетта моя до сих пор не вышла, хотя готова давно.

Где Вы будете этим летом? Как Ваш «безрукий» концерт? Видели ли Вы подобное же изделие Равеля?1 Занимательно, хотя и довольно бедно.

Никак не могу заполучить обратно Вашего «Игрока» — все к нему сильно присасываются, как только он куда-либо попадает.

Мне он чрезвычайно нравится — это настоящее разрешение декламационно-интонационной оперы. Задача, поставленная «Женитьбой» и «Каменным гостем»2, но только впервые разрешенная музыкально эквивалентно.

Обнимаю Вас. Привет Лине Ивановне.

Ваш Н. Мясковский

12/VI 1931. Москва 326. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

7 июля 1931 г., Париж

5, rue Valentin Haüy, Paris XV, France.

7 июля 1931

Дорогой Николай Яковлевич.

Вы, вероятно, уже в деревне. Где это находится? Как Вы устроились? Над чем работаете? Как проводите время? Успели ли до отъезда получить клавир Классической и два романсишки без опуса 1 и значения? Мы по обыкновению задержались в городе и все еще не решили, куда поедем; может быть, в юго-западный угол Франции, там, где Пиренеи спускаются в Атлантический океан, только боюсь, что будет жарко.

Я кончил эскизы безрукого концерта, но вместо удовлетворения испытал чувство досады от целого ряда мест, которые предстоит еще сгладить. Думаю, убрать его с глаз на неделю, а затем приняться за отделку. Равелевский концерт видел и согласен с Вами, что он сероват; то есть написан, может быть, и добросовестно, но без искры. Шесть моих фортепианных пьес пошли в гравировку под опусом 52. Ну, разумеется, лучше было бы написать шесть новых! Но мое оправдание заключается в том, что я сделал эти переложения между делом, параллельно с работой над безруким концертом, точнее — отдыхая от однорукой техники. Новых я между делом не сделал бы, так как это отняло бы порох от концерта, а потому приходится довольствоваться хоть переложениями, тем более, что они вышли очень фортепианными и как раз «переложения» в них меньше всего. Между прочим, издательство вдруг обнаружило шустрость, предложив по выходе этого опуса разослать наиболее известным пианистам и предоставив мне сделать список последних. Конечно, я хотел бы послать с полдюжины экземпляров советским пианистам; в этот период обмеления симпатий ко мне будет не лишним подогреть отношения удобоиграемыми пьесами. В списке я поставил Фейнберга, Оборина, Нейгауза, Софроницкого и Держановского, последнего в качестве узловой станции. Смею ли я Вас просить сообщить мне в пределах возможности их адреса, а также добавить еще к списку пару полезных имен. Стоит ли послать в библиотеку Московской консерватории? Когда я приезжал в Москву в последний раз, Пшибышевский расшаркивался за пожертвованные сочинения, а сейчас — не пошлют обратно?

Между делом я тут окончательно отредактировал сюиту из «Стального скока», которая приняла, наконец, стройный вид, а также разметил сюиту из «Игрока»: 1) Алексей, 2) Бабуленька, 3) Генерал, 4) Полина и 5) Развязка2. Скомбинировать из отдельных кусочков физиономию каждого персонажа было делом нелегким, но, кажется, все удалось пригнать без швов, хотя предстоит еще повозиться по части переинструментовки и всяческих изукрашиваний, дабы сюита получила вполне симфонический облик. Жаль, что Вы так бегло повидались со Стоковским. Он много интересного и наблюдательного рассказывал про свою поездку в СССР Кроме музыки Стоковский интересовался постановкой общего образования — тема, на которой помешаны он и его жена, открывающая в Америке разные образцовые школы по системам, которые, между прочим, приняты к сведению и нашим Наркомпросом. Мне очень хотелось, чтобы Стоковский в будущий сезон сыграл в Америке пару Ваших «Развлечений». Сидя у меня, он рассматривал Лирическое концертино, и я думал, что, встретив Вас в Москве, он договорится с Вами о деталях исполнения. Но он сообщил, что Вы были молчаливы и мало доступны. В апреле Стоковский дал в Нью-Йорке и Филадельфии сценические представления «Стального скока»3. Говорят, музыкальная сторона была выполнена блестяще, но сюжет и хореографию перекромсали до неузнаваемости и притом весьма неудачно. Тем не менее на сцене мелькали серп и молот, куски красной материи и другие эмблемы советского быта. Стравинский строчит скрипичный концерт4, закончив три части из четырех. Видевшие говорят, что этот новый опус роднится с Каприччио, но проще, сонатинней и... суше. От Асафьева имел письмо, очень грустное и болезненное. Желаю Вам отдохнуть в деревне и жду длинного письма, не две страницы, как в последний раз. Что Вы думаете о проекте новой орфографии и будет ли этот проект введен? Ведь i с точкой, это в мою честь!5

Крепко обнимаю Вас. Пишите на парижский адрес.

Ваш С. Пркфв

327. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

21 июля 1931 г., Москва

Москва, 21/VII 1931


Дорогой Сергей Сергеевич, я в деревне уже почти 3 недели. Сегодня заехал в Москву и нашел Ваше письмо. Живу в 35 верстах, в Звенигородском уезде дачный кооператив работников науки и искусств 10 верст от станции. Сосновый лес, река Москва, довольно сносное житье, так как живу с Ламм’овым семейством1, другими словами, ни о чем не думаю, но особенной радости не испытываю. Недалеко дачи Шебалина, Неждановой и т. п.

Не работаю, конечно, ни над чем, и когда вернусь к этому делу, не знаю,— до сих пор нет никаких позывов. Перед самым отъездом на дачу получил и симфонию, и песенки. Песенки сперва удивили вычурностью, а потом начали нравиться, симфонией же наслаждаюсь и злюсь — ну, почему лучше делать двурукое переложение, когда чуть не вся 2-я и 4-я часть идут с глазной строкой?! Не проще ли было бы сделать в 4 руки, и напечатать партитурно, а то теперь пыхтишь, пыхтишь и еле доигрываешься до смысла. Разве эти переложения делаются для виртуозов!? Но я рад, что могу хоть ковыляя играть, хоть в таком виде имеешь эту прелестную музыку, раз Ваше дикое издательство не выпускает из-под себя партитуры.

Относительно рассылки 6 фортепианных пьес ор. 52, я думаю, Вы перечислили всех стоющих пианистов. Не послать ли еще М. Юдиной — это пианистка очень одаренная и умная; а Вашему другу Каменскому? Я его терпеть не могу, но Вам он, кажется, нравился; у нас есть еще мальчик — Берлин — близкий к Ассоциации] прол[етарских] муз[ыкантов], но я сперва его спрошу, будет ли он Вас играть, или же погрязнет навсегда в Бетховене. Тем более, что дело, кажется, не очень спешно? В Московскую консерваторию пока не посылайте. Адресов вполне точных я, по правде говоря, не имею, но надеюсь, в другой свой приезд в Москву кое-что узнать. Пока знаю: Самуил Евгеньевич Фейнберг (проф.), Маросейка, 9, кв. 12; Генрих Густавович Нейгауз, Трубниковский пер., д. 26, кв.? (дойдет и так, так как это дом «научных работников»); Лев Николаевич Оборин — Солянка, 1, кв.? (это надо будет пополнить); Берлин Борис Моисеевич, ул. Огарева, д. 5, кв. 33. Мария Исааковна* Юдина и Каменский — в Ленинграде; Софроницкий Владимир Владимирович, кажется, перебрался в Москву — осенью адрес его постараюсь узнать. Очень меня интересуют Ваши две новые сюиты: и «Ст[альной] скок», и, особенно, «Игрок». Последний мне как-то совсем не рисуется. Со Стоковским я виделся на «чае» в ВОКСе, где было людно и очень неуютно, думал увидеть его в Музгизе, куда он собирался зайти, но он почему-то не был там; конечно, разговоры были очень поверхностные и куцые.

О новой орфографии я знаю только как о проекте; боюсь, что принцип — писать как говорить — может завести в дебри. Есть пункты ужасной сложности — можно вполне обезграмотеть. К сожалению, не запомнил особенно жутких деталей.

Теперь Вы, наверное, уже укатили куда-нибудь. Желаю Вам всласть отдохнуть. Обнимаю Вас крепко.

Ваш всегда Н. Мясковский

328. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

1 августа 1931 г., Женева

Женева, 1 авг. 1931


Дорогой Ник[олай] Яковлевич.

Перед отъездом получил Ваше письмо и отправил Вам новый еалет (корректуру), поглядите ее немножко и пошлите Асафьеву. Сейчас я передвигаюсь с места на место, но адрес мой остается парижский. Спасибо большое за адреса пианистов; при случае дошлите остальных. Крепко обнимаю Вас.


Ваш С. Пркфв

* В подлиннике описка, следует читать — Мария Вениаминовна. 329. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

11 сентября 1931 г., Сибур

11 сентября 1931

Дорогой Николай Яковлевич.

Не соображу, за кем письмо, пожалуй, что за мной. Последнее Ваше, от 21 июля, я получил перед отъездом из Парижа, после чего послал Вам корректуру «У Днепра» и открытку из Женевы, каковые Вы получили, так как Асафьев пишет, что он в свою очередь получил корректуру балета. Затем послал Вам открытку из Пиренеев1,— а от Вас пока что молчок.

Спасибо большое за адреса пианистов. За Вами остались еще номера квартир Нейгауза и Оборина и советы, послать ли Берлину и в консерваторию. Адрес Софроницкого я, пожалуй, узнаю от его жены, оставшейся в Париже, а про Юдину и Каменского спрошу Асафьева. Пьесы выйдут, вероятно, к октябрю.

Если Вы не будете очень бранить меня за то, что делаю двуручные переложения, я Вам скоро пришлю клавир симфоньетты. 3-я строка делается мною с тем расчетом, чтобы при первых проигрываниях на нее вовсе не обращалось внимания; а затем, когда играющий попривыкнет к вещи, он начнет принимать к сведению и 3-ю, глазную. Дело в том, что за границей перестали играть в 4 руки, и четырехручных переложений просто не покупают, поэтому и приходится изворачиваться двумя руками. Но все-таки отдайте мне, пожалуйста, справедливость: хотя мои клавиры и трудноваты, но звучат прилично.

Напишите, что Вы вынесли из нового балета. Может, Ваше письмо пропало? Но это не оттого, что Вы направили его на парижский адрес: пересылка оттуда писем на дачу налажена очень аккуратно, и каждый день я получаю по нескольку штук. Я уже месяц живу близ Биаррица, у испанской границы, и за это время совершил два достижения: выучился плавать и развязался с безруким концертом. Погода здесь, впрочем, довольно скверная, вообще, кажется, вся Западная Европа скоро захлебнется в дождях. Когда же Вы начнете сочинять, и что Вы вообще делали во время каникул, если не сочиняли? Концертный сезон вследствие различных кризисов предвидится скорее вялым, хотя все же в больших городах буду играть в симфонических концертах — в Лондоне, Брюсселе, Берлине, Праге, Париже2. Последний даже объявил две программы из моих сочинений3; в качестве новинок и полуновинок думаю дать сюиты из «Игрока» и «Стального скока», симфоньетту, которая еще не шла в Париже, и переделку квартетного Анданте на симфонический квинтет. Витгенштейн занят учением равелевского концерта и едва ли в этом сезоне выдолбит мой, разве что к весне. Ну вот, все я, да я! Жду с нетерпением письма от Вас и о наших музыкальных друзьях. Едет ли Держановский в Закавказье? Как здоровье Асафьева? —письма от него очень вялые, и я не могу понять, нервничает ли он, или в самом деле чувствует себя плохо. Крепко обнимаю Вас. На нижеуказанном адресе4 я остаюсь до 7—8 октября, а затем парижский вступает в силу.

Ваш всегда С. Пркфв

330. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

11 сентября 1931 г., Москва

Дорогой Сергей Сергеевич,

получил Ваши две открытки и имел в руках корректуру балета. Но, к сожалению, именно только имел в руках. Ноты застали меня, когда я только на один вечер и утро заезжал в Москву с дачи, причем заезжал но неприятнейшим лечебным делам с температурой около 39°. Все же успел проиграть, но, конечно, соответственно своему состоянию очень невнятно. Не знаю, как Вы сами о нем думаете, но мне новый балет показался в какой-то мере родным братом «Блудному сыну». Не то в манере трактовки материала, не то в смысле самого характера техники. По материалу же он мне, пожалуй, даже больше нравится — он как-то глубже и не то мягче, не то теплее. Жаль, что я его так мало и в такую неудачную пору имел. Кое-где, впрочем, красным карандашом отметил мои опечаточные сомнения. Асафьеву послал тогда же, ибо перспектив на Москву и рояль в то время близких не было. Очень надеюсь, что теперь скоро балет появится из печати, и я получу от него полное удовольствие. С таким же нетерпением буду ждать квартет и фортепианные пьесы ор. 52. Между прочим, о последних: Берлину (пианисту) посылать не надо, так как он трус, и на мой категорический вопрос, будет ли он Вас играть публично, что-то начал мямлить. Ну его к Бетховену! Адрес Оборина надо уточнить: Солянка, д. 1, кв. 111 (сто одиннадцать), Софроницкого, Каменского и Юдиной на днях (когда впервые явлюсь на службу) узнаю и пришлю.

Я это лето, несмотря на приличные условия (жил в отличном месте в семье Ламма) и чудесную погоду, провел весьма сомнительно: полтора месяца ушло на изнурительную возню с фурункулезом, завершившимся мерзким карбункулом на лице, от которого я совсем собрался подыхать, но выкарабкался благодаря наскоку живших там же, где и я, профессоров-хирургов. Лишился только (и, верно, надолго) своих величественных украшений — и усов, и бороды! Лечение общее тянется и посейчас (прививки). Хорошо еще, что начальство мое смилостивилось и на две недели продлило отпуск — как в Музгизе, так и в консерватории. Музыкой, естественно, вовсе не занимался, так как чувствовал себя действительно мерзко и в высшей степени умственно бессильным. Что будет дальше — не знаю. Вчера я вернулся в город, чтобы эти 3 4 дня посвятить прослушиванию своего первого (из новых, конечно) квартета — перед сдачей его в печать. Он оказался трудным и требует зубрежки.

После 15-го я пошлю Вам кое-что из вышедших моих нот: снмфоньетту, квартет № 3 и 1-ю симфонию в 4 руки. Между прочим, мне от Вас хочется получить некоторые сведения. Я стал разбираться в Ваших опусах и обнаружил кучу пробелов. Как распределены опуса 5, 6, 7, 8? Ор.[?]—«Маддалена»? Что под опусом 30? «Огненный ангел» — op. 37? Затем, что под op. 44, 46, 47, 48, 49, 50? Что значит «Au Borysthène», и почему нет обозначения номеров и что они изображают? Как поживает однорукий концерт? Какая скука — быть так отрезанным от того, что интересует. У нас из-за издательского и исполнительского кризиса настоящая музыкальная жизнь совсем замерла.