Сборник статей о Л. Н. Толстом 1902 1903

Вид материала

Сборник статей

Содержание Письмо Л.Н. Толстого 51. «Московские ведомости», 1903, 10 августа 52. «Вера и разум», 1903, № 16 (31 августа). Вместо предисловия 53. «Казбек», 1903, № 1680 (28 августа) 54. «Нива», 1903, 28 августа Появление «Воскресения» в «Ниве Лев Николаевич Толстой (К семидесятипятилетней годовщине со дня рождения). 1828 Н.А. Саввин Иностранная критика о Л.Н. Толстом Ф. Б.58. «Петербургская газета», 1903, 28 августа В. Авсеенко

Подобный материал:

• -, 93.63kb.
• -, 312.28kb.
• Роза Люксембург. Застой и прогресс в марксизме, 87.7kb.
• Сборник статей Сборник статей о жизненном и творческом пути заслуженного деятеля искусств, 3958.9kb.
• Информационные технологии и вычислительные системы, №3, 2002, 558.37kb.
• Сборник литературно-критический статей, 963.73kb.
• Сборник статей Выпуск 3 Москва, 16 февраля 2007, 1294.42kb.
• Сборник статей под редакцией А. В. Татаринова и Т. А. Хитаровой Краснодар 2004 удк, 2633.96kb.
• Сборник статей и материалов, посвящённых традиционной культуре Новосибирского Приобья, 3550.79kb.
• Сборник статей преподавателей Кемгппк кемерово 2011 удк -373., 2280.86kb.

Письмо Л.Н. Толстого

«Дорогой N.N.! Ваше письмо я получил. Все мои корреспонденты, подобно Вам, требуют, чтобы я высказался по поводу кишиневских событий. Мне кажется, что требование это покоится на недоразумении. Недоразумение это состоит в том, что от меня требуют, в данном случае деятельности, которая собственно говоря присуща лишь публицисту, в то время, как я занят теперь вопросами, ничего об­щего со всем происходящим не имеющими – вопросами религиоз­ными и исследованием их применения к жизни. Если бы я вздумал поступать так, мне пришлось бы лишь повторить то, что было уже сказано другим, и тогда мое заявление не имело бы того значения, которого в нем пожелали бы искать.

Что касается моего отношения к евреям и к страшным кишиневским событиям, то оно, отношение это, должно быть, полагаю, известным всем тем, кто знает мое миросозерцание. Отношение мое к евреям может быть только братским, я люблю их, притом не потому, что они евреи. Нет. А потому что мы, они, – все люди – дети единого Отца – Бога. Любовь эта не тре­бует с моей стороны никаких усилий, вдобавок еще и потому, что я тесно сходился с выдающимися еврейскими людьми и знаю их… Еще до моего ознакомления со всеми подробностями происшедшего, вскоре после получения первых газетных отчетов я постиг всю чудовищность случившегося и испытал тяжелое смешанное чувство сострадания к невинным жертвам кровожадной массы и удивления пред озвере­нием людей, этих лже-христиан, чувство глубочайшего ужаса и отвращения пред так называемыми «образованными» людьми, кото­рые науськивали массу и руководили ее действиями и – главным образом – крайнего удивления пред истинными виновниками кровавого происшествия».

Письмо заканчивается указанием на общие причины, делающие такие события, как кишиневские, возможными – и заканчивается так:

«Вот все, что я мог бы сказать о кишиневском разгроме, но все это я давно уже сказал!»

Ваш Лев Толстой.

Ясная Поляна, 27 апреля 1903 г.

50. «Казанский телеграф», 1903, № 3171 (9 августа)


В ученом комитете министерства народного просвещения по поручению министра в настоящее время рассматривается вопрос о том, нельзя ли в нынешнем же учебном году ввести в VIII классе гимназии изучение некоторых русских писателей второй половины ХIХ века, а именно: Тургенева, Гончарова, гр. Льва Толстого, Достоевского и Островского. Такое же изучение предполагается ввести и в дополнительные классы реальных училищ.

51. «Московские ведомости», 1903, 10 августа


Вопросы русской жизни. ХХХI. Главный источник нелепых легенд о России.

<…>Наши милые соотечественники «либерального образа мыслей» за границей сознательно лгут на Россию <…> Легальные клеветники России возводят небылицы на Россию во время заграничных путешествий. Пример вздорных слухов, что на крыльце дома Толстого постоянно стоит жандарм. Нет, пользуется абсолютной свободой!




52. «Вера и разум», 1903, № 16 (31 августа).


Современные искания полной свободы совести пред судом Православной Церкви и государства (опыт критического решения этого вопроса)

Вместо предисловия

I

Вопрос о свободе совести возник и с особенной силой обсуждается у нас в последнее время в числе других волнующих наше общество вопросов.

Это вопрос двусторонний: вопрос богословский и юридический (т.е. относится к государству). Изучая его, мы пришли к убеждению, что его решение нашими светскими мыслителями совершенно противоречит чистому христианскому учению <…>

Светские наши мыслители заговорили о свободе совести со времени отлучения гр. Л. Толстого от Православной Церкви; это событие в действительности и породило этот вопрос. Все заговорили тогда о свободе совести, заговорили – вкривь и вкось, на разных языках. Возникла полемика, учредились в Петербурге религиозно-философские собрания, посвящен соответствующий журнал «Новый путь» <…>

В прошлогодней нашей статье о свободе совести, помещенной в «Церковном вестнике» (№ 2, 1902), мы выяснили, что требование полной свободы совести: свободы выхода из Церкви, пропаганды, совращения и безнаказанности за преступления против веры на языке сторонников полной свободы можно назвать одним именем требования «непротивления злу». Мы тогда указывали, что в этой толстовской теории непротивления злу и следует искать корня и разгадки воззрения приверженцев полной свободы совести. <…> Противление злу не только возможно, но и обязательно для Церкви и государства, а непротивление с их стороны будет преступным бездействием <…>

Церковь дает полную свободу не сразу, а после некоторого правления злу, которое называется увещеванием… как любящая мать, прежде чем лишиться одного из своих чад, сначала уговаривает, увещевает заблудшего подумать, не уходить, раскрывает ему истины Православной веры.., но когда… увещевания Церкви исчерпаны, тогда Церковь считает уже преступным удерживать<…> и дает ему полную свободу совести. Так мудро и с такой любовью святая Церковь поступает со всеми уклоняющимися и отпадающими. Так было поступила и с гр. Л. Толстым, с тою лишь разницею, что увещевание, противление его уходу из Церкви длилось не 3 месяца, как то полагается по закону, а десятки лет. Это увещевание состояло в долготерпении Церкви к своему злейшему и открытому врагу, в посылке к нему авторитетных лиц для вразумления, пересылке богословских сочинений, касающихся его заблуждений. Но когда это многолетнее увещевание привело не к обращению гр. Толстого к Церкви, а к открытому, соединенному с последним пределом богохульству и кощунству, заявление его о непринадлежности своей к Церкви, выраженное им в своем последнем романе «Воскресение», тогда Церковь сочла уже преступным и невозможным долее удерживать гр. Толстого в церковной ограде, дальнейшее удержание в Церкви явилось бы действительным и ничем не оправданным насилием над его убеждениями, которые в романе «Воскресение» и в ответе гр. Л. Толстого Св. Синоду оказались не только не православными, но и вообще не христианскими. Граф спрашивал в ответе Синоду, почему преследуют только его, а не его единомышленников. Да потому, что они не заявляли открыто<…> А для выхода из Церкви нужно публичное, открытое заявление.

А как же отнеслись приверженцы полной свободы совести к дарованию графу этой самой свободы совести? А вот как: пока длилось увещевание, они обвиняли Церковь в насилии над свободой совести гр. Толстого, а потом <…> назвали насилием уже самое предоставление свободы и упрекали за жестокость. Какое грубое противоречие: т. е. утверждали, что Церковь не причиняет ни малейшего стеснения свободы совести.

Государство действует совершенно самостоятельно, запрещает, наказывает только потому, что эти действия сами по себе являются наказуемыми. Государство признает полную религиозную свободу совести до того предела, пока религиозные убеждения не переходят в преступные действия с государственно-юридической точки зрения.

<…> и государство <…> начинает неуклонно противление злу…

П

До сих пор мы говорили об отношении нашего государства к проявлениям религиозных убеждений его подданных не православного исповедания. Теперь является вопрос: как же государство относится к своим русским православным подданным в случае открытого изменения их религиозных убеждений и отпадения их от Православной Церкви? Церковь имеет полную свободу после увещевания, а государство?

Государство не оставляет это без последствий и карает отпадшего тем, что может выслать открыто отпадшего из пределов России.

<…> вполне последовательно и мудро наше правительство предлагает, не подвергая его никакому наказанию (уголовному), оставить отечество, государственных начал которого он не разделяет<…>

<…> но наше государство по своему высокому гуманизму на практике редко прибегает к этой мере, <…> карая лишь преступную пропаганду и преступные проявления ее, и то не всегда (гр. Толстой).*

Все сторонники полной свободы совести являются вольными или невольными учениками гр. Л.Н. Толстого и данниками его теории непротивления. Мы считаем г. Минского, Волынского, ищущих сближения с

Церковью и участвующих в религиозно-философских собраниях в Петербурге, невольными учениками и последователями гр. Л. Толстого.

Разбираемый нами вопрос многие уже величают всем надоевшим, но это напрасно, необходимы попытки уяснения.


*Когда мы заканчивали статью, последовало последнее опубликованное Высочайшее утверждение Уголовного Уложения, по которому отпадение от Православной Церкви уже не считается наказуемым преступлением и остается без последствий. Мы упоминали уже, что сторонники полной свободы совести в действительности требуют свободы совершения преступлений и безнаказанности их, непротивления злу. Таким образом – корень – толстовская теория <…> требуют полной свободы совести от Церкви <…> от государства <…>, безнаказанности распространения всякого рода политических и антиполитических идей и под флагом полной свободы совести они требуют, чтобы государство не противилось злу, отказалось от своего природного права наказания преступлений <…> А гр. Л. Толстой все это в свое время и высказал в своей теории непротивления злу: он считал и теперь считает власть, государство злом, хотя сам пользуется всеми благами государственной жизни, кару за преступления величайшей несправедливостью и жестокостью, что так призрачно и оттенено им в «Воскресении».


Архимандрит Сильвестр





53. «Казбек», 1903, № 1680 (28 августа)


Л.Н. Толстой (28 августа 1828 – 1903 гг.)

Сегодня истекает 75 лет со дня рождения гр. Л.Н. Толстого. Взоры всего цивилизованного мира невольно обратятся в этот день на Ясную Поляну, где старое русское барство, русское дворянское гнездо красиво соединилось с аристократизмом мысли, где многие и долгие годы живет и творит «великий писатель земли русской».

Не многим дается в удел так плодотворно использовать свою жизнь, как наш маститый юбиляр, составляющий гордость России; не многим удается создать на своем веку столько художественных образов и картин, затронуть столько жизненных вековечных вопросов, внести столько для своего народа и для всего человечества, осветить новым светом величайшие проблемы жизни и нравственности…

Эти слова еще в большей степени приложимы к Л. Толстому в настоящее время, когда вещее слово его проникает далеко за пределы родины <…> Европе, Америке, вызывает сочувствие в Индии и Японии. Едва ли на всем земном шаре можно найти образованного человека, который не считал бы Толстого в такой же степени своим писателем, как и лучших авторов своей родины. Одни становятся его безусловными последователями, другие ищут в его мыслях ответа на гнетущие их вопросы; одни им восторгаются, другие оспаривают, но все отдают должное его уму, изумляются силе его слова, относятся с особенным уважением к его мощной величавой личности, подобно которой напрасно было бы искать в наше время мелкоты и посредственности.

<…> Заключительные слова, которыми Толстой закончил «Севастопольские рассказы»: «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, – правда».

Этот герой в течение всей литературной деятельности Л.Н. Толстого был предметом его энергичных исканий. Он громит неправду и обличает ложь, не обманываясь спокойной или блестящей внешностью, он ищет то, что скрывается за нею.., находит рабство и уничижение человека, как, например, в искусстве – тяжелый труд тысяч и даже миллионов людей, обеспечивающий развлечение богатых и праздных.

«Пред судом своего сознания и совести, – говорит Мирский в ноябрьской книжке «Журнала для всех», – прошлый год «великий писатель земли русской» привел едва ли не все вопросы современного человека: о науке, любви к женщине, о семейной жизни, об общественной деятельности, о правде и неправде <…>, дал приговор, часто суровый, всегда оригинальный и глубокомысленный, добираясь до корня дела умом. Лев Николаевич часто «обижает» нас подобной прямолинейностью, но в то же время нет человека, «которому мы прощали бы так многое»… <…>

Поставленный сам в силу своего гения неизмеримо выше окружающей его толпы, он не проповедовал, однако, аристократической морали сверхчеловека, и его всегда тянуло к слабым, «чистым сердцем» и простым, к тем, что страстно ждут свободы под тяжелым игом жизни <…>

Это влечение к слабому создало из Толстого инициатора народной литературы, получившей в последнее время широкое распространение. Тяготение к несчастным и слабым в связи с пытливым отношением к жизни побудило Льва Николаевича пересмотреть нравственные учения, до сих пор руководившие людьми, дать собственное учение, страстная защита которого привлекла к нему внимание всего мира.

Мучительное искание истины, стремление к совершенствованию и справедливости нашли себе отражение еще в Николеньке <…>, а за ним и в целой галерее лиц, стремящихся открыть истинное значение жизни: Оленин, Пьер, Левин, Нехлюдов и др. И если Тургенев – поэт великих людей, красивых и талантливых, но ненужных представителей дворянской среды, то Толстой – поэт людей сильных, крепких, которыми держалась дворянская жизнь <…> И в своем «Воскресении» Толстой исповедует эту веру пред лицом всего мира в дивном гимне творящей природе и горьком упреке больному человечеству <…>

Зарождение жажды простого и естественного у Толстого, ее развитие, то, в котором она воплощалась в разное время, составляет сущность поэмы, если хотите трагедию жизни Толстого; и в этой личной трагедии Толстого налицо все мотивы, пережитые русской интеллигенцией в отношении к народу. Сначала спокойное пользование дарами судьбы и чужим трудом крепостных, потом уважение, потом желание 60-х гг. учить, «до себя поднять» его и наконец упреки совести за свое привилегированное положение и стремление учиться у народа правде его трудовой жизни. <…>

Он начал с проповеди – жить в согласии с природой <…>. Стоило ему стать в близкое соприкосновение с такой жизнью, как в нем громко заговорила недремлющая совесть, что НЕЛЬЗЯ БЫТЬ ДОВОЛЬНЫМ, КОГДА РЯДОМ НЕСЧАСТНЫЕ, – и проповедь о жизни, согласной с природой, перешла в проповедь о жизни, помимо того, согласной с голосом природы внутри человека, совестью. Во имя этого начала – вся многолетняя борьба его, все восстание против культуры и разума, все беспокойные искания, весь гнев на науку, искусство, цивилизацию, как вопль возмущенной совести перед неправдой жизни. Его мысль, по ср. г. Мирского, это стрела, выпущенная из лука… И Толстой договорился до крайностей, сведя все искусство к разврату, науку к служению сильным, призывая всю жизнь во имя того, что мужики живут иначе. Но в его проповеди, рядом с голосом измученной совести, ищущей оправдания и удовлетворения, рядом с упреками и проклятиями той жизни, которая унижает человека – ярко светит солнце высший идеал – идеал всемирного братства, идеал, к которому Толстой совершил утомительный тернистый путь. <…>

И на всем пути, как замечает Михайловский, «мы видим, что в своих великих произведениях и своих ошибках, часто очень крупных, всегда от первой до последней написанной строки, он был и есть сам, считающийся с собственной совестью, не раз менявший свои взгляды, но никогда не отступающий от них под каким бы то ни было внешним давлением». Толстой понял сам, что в восстании на науку и цивилизацию больше и сильнее всего говорили в нем гнев и отвращение, во имя упреков совести, не засыпающей и не успокаивающейся, несмотря на богатство, славу, исключительно счастливую жизнь. Понял, но его мятежный дух на этом не мог успокоиться и запыленный, измученный путник вновь поднимается, не изменяя и теперь на склоне лет, как и всегда, своему призванию мечтателя-гуманиста, своему великому идеалу свободы и счастья с неизменным девизом: «Человеку нужен весь мир, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего собственного духа».

Тогда начнется царство науки, как истинной благодетельности человечества; но сначала нужно изменить жизнь, чтобы не было в ней наполняющей ее теперь неправды и зла. И в то время, как все господствующие теперь течения и настроения исходят из мысли, что для победы над злом нужна прямая борьба с ним силою знания – Толстой требует для осуществления всемирного общего «бойкота» против зла подойти с другого конца: «Нужно, чтобы проснулось сердце человеческое, чтобы там засветила мысль о Боге, чтобы эту вот мысль человек признал единственным своим руководством, единственной властью над собой и жил по ее указанию». В. Дубянский


54. «Нива», 1903, 28 августа


Гр. Л.Н. Толстой. К 75-летию со дня его рождения

Семьдесят пять лет тому назад 28 августа 1828 года в сельце Ясной Поляне увидел свет Божий знаменитый русский писатель, граф Лев Николаевич Толстой. Судьба даровала ему редкое для русских писателей счастье – дожить до семидесятипятилетнего возраста и видеть себя на верху славы, признанного и любимого целым миром, всеми более или менее культурным народами.

Имя знаменитого автора «Войны и мира», «Анны Карениной» и «Воскресения» знакомо всякому мало-мальски умеющего читать человеку. Типы и образы, созданные Толстым, вошли в нашу жизнь, так слились с нею. Что нам кажется порою, будто мы были лично знакомы когда-то и с Наташею Ростовою, и с Кити, и с Пьером Безухим, и с Иваном Ильичем. <…>

Имя графа Льва Николаевича Толстого всем нам дорого и знакомо, но все ли мы знаем хотя главнейшие черты его долголетней, обильной трудами и творческими думами жизни? Позднейшая его жизнь, правда, прошла вся пред нашими глазами, но более ранний ее период заслонен от нас рядами далеких лет.

В знаменательный день его семидесятипятилетия, застающего его еще в полном могуществе духовных сил, не кстати ли будет припомнить главнейшие черты из его прошлого, столь богатого событиями и трудами? Невольно вспоминается в этот день вся его долгая, полная неутомимой деятельности жизнь, и в свете этих воспоминаний выступают ярко и отчетливо далекие незнакомые нынешним поколениям годы жизни нашего маститого писателя. <….>

Наш будущий писатель почему-то избрал для себя, находившийся тогда в казанском университете, факультет восточных языков <…> Лев Николаевич Толстой, почти еще мальчиком, в ту пору (ему было всего 16 лет) исполненный тех забавных и трогательных настроений, которые он так чудесно описал в своей «Юности», серьезно готовился тогда из татарско-турецкого и арабского языков и в мае 1844 года подал ректору, знаменитому математику Лобачевскому, прошение о допущении к университетским вступительным экзаменам. 29 мая наступил первый день этих экзаменов, и будущий писатель, помышлявший тогда о чем угодно, но только не о писательской карьере, предстал в новом, впервые в жизни надетом фраке, пред строгим ареопагом казанских профессоров. <…>

Подлинная экзаменационная ведомость <…представляет собою жестокий по своей абсолютной неумолимости и какой-то свирепой иронии. <…>

Эта неумолимая единица, да еще неуспех по латинскому языку (двойка) все дело погубили; <…> печальными результатами закончилось пребывание Льва Николаевича в университете < …>

После женитьбы литературная деятельность Льва Толстого пошла вперед гигантскими шагами. «Война и мир» – большой успех превзошел самые смелые ожидания его автора, и роман был единогласно признан всею критикою значительным эпическим произведением.<…>«Анна Каренина» <…>

Дальнейшая жизнь и литературная деятельность гр. Л.Н. Толстого проходит уже целиком пред нашими глазами, и распространяться о ней излишне. Без преувеличения можно сказать, что каждый его шаг, каждая привычка, не говоря уже о каждом его написанном или сказанном слове, так скоро делается известным нам, как привычки, слова и речи наших близких и родных людей. Постоянное местожительство писателя – его дом в Хамовническом переулке в Москве и дом в Ясной Поляне – давно сделались настоящею Меккою для его русских и иностранных поклонников. Немало перебывало там известных русских людей. Одним из наиболее ценимых и частых посетителей толстовского дома был известный художник Ге, ныне уже покойный.

Существует множество рассказов и описаний того, как живет и работает Л.Н. Толстой, как он тачает сапоги, косит траву, кладет печи, как ездит на велосипеде и играет в лаун-теннис. Мы не станем повторять всех этих известных описаний, указывающих в один голос на ту удивительную физическую силу и энергию, которая живет в маститом авторе «Власти тьмы» и «Воскресения». Но мы не можем обойти молчанием той выдающейся роли, которую играл и сам Л.Н. Толстой и вся его семья во время голода зимою в 1891 г. Своими личными усилиями он основал тогда более 200 столовых, <…> забывая себя, делая это тяжкое дело, и так как на его призыв о помощи голодным отозвались со всех сторон, то дело и старания его не оказывались тщетными, но принесли добрый результат…

Разбирать и оценивать общественную и литературно-художественную деятельность гр. Толстого невозможно в кратком художественном очерке. Что касается литературной его деятельности, то как «певец души», как художник, необычайно тонко и ясно изображающий психическую сторону человеческой жизни, гр. Л.Н. Толстой не находит себе соперников. Изумительная сердечность, теплота и мягкость, пронизывающие его произведения, соединяется в них с всемогущим желанием и со страстным исканием добра и правды, и оттого-то все его рассказы, повести и романы и производят такое сильное, такое обновляющее и воскрешающее человека впечатление.

Недаром последний его роман носит заглавие «Воскресение». Этот знаменитый роман, «воскрешающий» чувства любви и правды в человечестве, был принят с восторгом не только в России, но и повсюду за границей. Мы еще недавно пережили и этот восторг и этот неутолимый интерес, с которым читались страницы «Воскресения», впервые появившиеся в нашем журнале. «Ниве» выпала честь распространить роман Л.Н. Толстого в огромной массе читателей и принести его в самые медвежьи углы нашего отечества.

Появление «Воскресения» в «Ниве», – говорит известный немецкий биограф Л.Н. Толстого Евгений Цабель, – было для России важным литературным событием.

Нынче, в день 75-летия титана-писателя, мы не можем не вспомнить об этом последнем его произведении, в котором после довольно долгого промежутка в литературной деятельности вдруг воскресли, во всей прежней силе, красоте и яркости – лучшие качества его чудного сердечного таланта! И дай Бог, чтобы источник этого таланта не иссякал в душе нашего писателя, от произведений которого, по словам Е. Цабеля: «остается такое впечатление, как будто засветило весеннее солнце, начал таять снег… и с шумом хлынули воды в долину»!


55. «Нижегородский листок», 1903, № 234 (28 августа)


Лев Николаевич Толстой (К семидесятипятилетней годовщине со дня рождения). 1828 – 28 августа – 1903

В деле создания современного международного положения русской литературы бесспорно огромную роль сыграл «великий писатель земли русской» Л.Н. Толстой, вокруг имени которого теперь создался ореол, полный обаяния и глубокого значения. Не будет преувеличением сказать, что из всех людей всего Mиpa, людей прославленных, пользующихся миpoвoю даже славою, автор «Войны и мира» самый знаменитый. Это действительно какой-то сказочный великан, своею тенью покрывающий оба полушария, к каждому слову которого прислушивается весь образованный мир. От­сюда гений Л.Н. Толстого не только приypoчен к определенной стране, но носит общечеловеческий характер; говоря о Толстом, нужно иметь в виду не только его национальное значение, но и считать его вceмиpным писателем. Его имя смело может быть поставлено в одном ряду с Шекспиром, Гете и другими колоссами литературы, имеющими один смысл для людей всех стран и народов, хотя, конечно, будучи, так сказать, достоянием всего человечества, Л.Н. Толстой имеет все права на признание его чисто национальным писателем. Ведь во всех его произведениях, начиная с первого литературного дебюта – со времени появления на страницах “Современника” в 1852 году первой части автобиографической трилогии «Детство» – отражается настоящая, неподдельная русская жизнь, захваченная с необыкновенною широтою изображения. Если характерным признаком гениальности считать широту изображения жизненных явлений, то в этом случае Толстой гений первой величины: его произведения охватывают все слои общества и самые разнообразные положения. С одинаковою силою реальности Толстой рисует и знаменитого полководца и простого рядового солдата; в его художественной палитре находятся краски и для изображения великосветской дамы и для освещения простой грубой деревенской бабы; человек в обыденной житейской обстановке, погрязший в мелочах, сменяет субъекта, исполняющего свой общественный долг. Не упоминая о мелких рассказах, два только произведения – «Война и мир» и «Анна Каренина» – развертывают перед читателем такое богатство сцен и такое необыкновенное разнообразие положений, что невольно приходит в голову мысль о безусловной титаничности их, вложенных в натуру писателя.

При всем том, во всех образах, созданных Толстым, поражает необыкновенная сила и поразительный блеск художественного психологического анализа. Мельчайшее движение души, вся причудливо переплетающаяся гамма душевных движений, подчас едва уловимых, тончайшие душевные изгибы, кроющиеся в недосягаемой глубине, в которую кажется трудно и проникнуть, – изобразить все это для Толстого не составляет никакой трудности. Больше того, собственно эта-то сторона, эта–обще выражаясь – психология и составляет предмет исключительной наблюдательности творца «Анны Карениной»; собственно внутренний мир человека, его внутреннее «Я», глубоко сокрытое от взоров обыкновенного человекa, постоянно влечет к ceбе Л.Н. Толстого. Еще Чернышевский подметил эту черту его гения: «Внимание графа Толстого, – пишет он, – более всего обращено на то, как одни мысли и чувства развиваются в других; ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять, и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний»… Cпoсобность к неподражаемому психологическому анализу не исчезает у Л.Н. Толстого даже и теперь: как бы не относиться к «Воскресенью», но многие страницы этого последнего его произведения поражают читателя прежде всего именно этою стороною творчества Л. Н. Толстого. Если можно так выразиться, творец «Смерти Ивана Ильича» перевоплощается в своих героев, живя одною с ними жизнью.

Но не в широте захвата жизни, не в блеске психологического анализа кроется тайна миpoвого обаяния Л.Н. Толстого. Есть одна сторона во всей его литературной деятельности, которая, может быть, больше всего способст­вовала его всесветной известности и которая наложила сильную окраску на все его произведения. Сам Л.Н. – прекрасно выразил свое profession do foi в одном из первых своих произведений (в «Севастопольских очерках»): «Герой моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен – правда». Вся жизнь его, выразившаяся в литературной деятельности, есть в сущности одно мучительное, страстное искание этой правды. Ни для кого не тайна, что и «Отрочество», и «Юность», все эти стремления Иртеньева и Нехлюдова – целиком списаны с душевных стремлений самого писателя к самоусовершенствованию. Для Толстого с самых ранних лет его сознательной жизни всегда был живым вопрос: «как мне жить свято»? Этот вопрос он решал всю свою жизнь. «Привычка к постоянному моральному анализу – говоря словами самого Л. Н-ча – уничтожавшему свежесть чувства и ясность рассудка», осталась навсегда присущею ему. С.А. Венгеров полагает, что наиболее подходящим эпитетом к гр. Л. Н-чу было бы «великая совесть». Это совершенно верно, нужно еще добавить: и мученик мысли.

Вся продолжительная деятельность великого писателя представляет собою историю мучительной борьбы со своими чувствами, умеряемыми разумом. Поставив себе задачею своею устроить свою жизнь согласно высшим этическим принципам, вырабатывая эти принципы и проводя их в уклад своей жизни, Толстой подверг пересмотру все начала своей прежней жизни, отвергнув их и создав новые нормы. Писатель реалист стал идейным писателем – моралистом, и трудно сказать, что именно больше всего влечет читателя к Толстому: его ли гениальный творческий ум, создавший ряд гениальных художественных произведений, или безыскусственная, но сильная и смелая проповедь к самоусовершенствованию, раздающаяся со страниц его произведений. Перед читателем проходит Толстой со всеми своими мыслями, с своею привычкою вечно все анали­зировать с одною целью – найти смысл жизни. Читатель может воссоздать весь мучительный путь, пройденный великим писателем.

Богословие, философия, естественные науки, лингвистика приковывали внимание Л. Толстого. На все он жадно набрасывается, стараясь осмыслить свою жизнь, чтобы найти – по его характерному выражению – то, чем можно и нужно жить.

Существует мнение, будто Толстой 80-х годов, когда он выступил с своею про­поведью личного самоусовершенствования, не похож на Толстого, творца «Войны и Мира» и «Анны Карениной». На самом деле Л.Н. Толстой всегда оставался одним и тем же; уже в мечтаниях, в беспокойстве Левина видно начало возникшей впоследствии философии писателя. Кризис духовной жизни Льва Николаевича, обнаружившийся в 80-х годах, назревал гораздо раньше: начатки его можно видеть еще в «умствованиях» Николеньки Иртеньева и Нехлюдова; Толстой с своею проповедью опрощения виден в «Войне и Мире», хотя бы в обрисовке Наполеона, сведенного Л.Н. Толстым до роли человека с обыденными мелкими страстями. В 80-х годах кризис принял ясно определенные и резко выраженные формы, а это-то обстоятельство и смутило многих: Толстой, блестящий офицер, герой севастопольской кампании, прожигавший жизнь в кутежах и попойках в первоклассных ресторанах, и Толстой – опрощенный, сам пашущий землю, одетый в простейшую одежду – были две величины, не сходные одна с другою по внешнему виду, но внутренний мир, постоянная душевная работа оставались всегда одни и те же у Льва Николаевича.

Своему герою – правде – Толстой не изменил в течение всей своей жизни, неустанно отыскивая ее даже и теперь, на склоне своей литературной деятельности. Можно не соглашаться с формулировкою этой «правды», но нельзя отрицать факта искания ее и не признавать того, что все его произведения окрашены именно этою правдою. Подвиг его жизни и состоит в искании правды и в сообщении ее человечеству, хотя и не легко и то и другое доставалось писателю-мыслителю...

О его влиянии и значении для истории русской литературы говорить еще рано, можно только a priori сказать о громадности его влияния на литературу последней четверти века.

Судя по последним газетным известиям, творческая мощь великого старца не ослабела, в его голове носятся замыслы новых произведений. Остается пожелать, чтобы русское об­щество увидело эти произведения.

Н.А. Саввин

56. «Новое время», 1903, 28 августа


Семидесятипятилетие Л.Н. Толстого

28-е августа 1828 года должно считаться днем историческим: в этот день родился Л.Н. Толстой. Три четверти века прошло с этого дня, более полувека прошло со дня издания первых произведений «великого писа­теля земли русской», и он теперь является не только перед своей родиной, но и перед целым светом признанным гением худо­жественной литературы, глубоким мыслителем и учителем правды. Достигнув почти предельного возраста старости, он ни мало не ослабевает в силе творчества и мысли, но обнаруживает такую мощь духа, что остается и в русской литературе и в литературах европейских «властителем дум» своего времени, выразителем наиболее живых и плодотворных его заветов и упований. Ни один из европейских писателей – художников-мыслителей не достигал такого значения в девятнадцатом столетии, не пользовался таким общим признанием несомненного первенства, главенства в качестве творца – художника и в качестве оригинального и глубочайшего ума. До некото­рой степени по умственному и художествен­ному значению и влиянию к Толстому при­ближались в восемнадцатом веке Вольтер, а в прошлом – Байрон и отчасти, быть может, Виктор Гюго. О русских же писателях нечего и говорить: никто из них ни в далеком, ни в недавнем прошедшем не обладал такою великою и обще­признанною славою, никого из них не оценивали так высоко при их жизни и даже после их смерти, как ценят теперь в нашем отечестве Толстого все, кто любит свою родину и кто дорожит вдохновенными выразителями русского ума и русской души, выразителями русской жизни и носителями ее идеалов.

Судьба предназначила Толстому долгую и плодотворную жизнь и деятельность, ода­рила его великим творческим талантом и глубоким умом, и он в течение полувека не зарыл этого таланта, проявил его с необычайной полнотой, он развил свои природные, творческие и умственные силы упорным и постоянным самоусовершенствованием, непрерывным изучением жиз­ни и души человека, непрерывным исканием «правых путей» в области искусства и мысли. Какое изумительное богатство творческих образов и глубоких идей завещано в созданиях великого писателя русскому народу и всему человечеству! Вот к кому применимы как нельзя более те слова, которые сказаны поэтом о другом художнике и мыслителе, подобно Толстому прожившем долгий и плодотворный век: «на все отозвался он сердцем своим». Самые заветные вопросы человеческого существования затронуты им в его изумительных художественных работах и в его исканиях света, мысли, правды и веры. И на эти заветные вопросы даны ответы и в живых, жизненных образах и в глубоких поучениях и размышлениях. И несмотря на годы, в которых для обыкновенных людей уже начинается настоящая старость, великий писатель и мы­слитель не перестает дарить все новыми и новыми дарами творчества, не перестает вглядываться в жизнь почти уже взглядом провидца и поучать откровениями о ее смы­сле с неослабевающим воодушевлением.

Толстой прожил три четверти девятнадцатого столетия и в своих художественных работах изобразил почти последова­тельно всю русскую жизнь этого столетия, весь ее бытовой, исторический, умствен­ный и душевный уклад. В великой эпопее, которая называется «Война и Мир» и не имеет себе подобных и равных ни в одной европейской литературе, обрисована с чрез­вычайной полнотою и выразительностью эпоха Александра Первого, со всеми суще­ственными перипетиями трагической борьбы русского народа за свою жизненную само­стоятельность, со всеми героями этой борь­бы, начиная от царя и полководцев и оканчивая солдатом и крестьянином. В «Анне Карениной» – другом изумительном по художественной отделке романе – восстает перед нами, как живая, другая эпоха, тоже «Александровская», не менее значительная и не менее тревожная и жиз­ненная, не менее, а даже может быть более полная внутреннего движения и стремления по пути духовного развития. В «Воскресении», последнем из крупнейших художественных произведений Тол­стого, отражена жизнь русского об­щества в ближайшем к нам ее фа­зисе, в конце столетия. Не доставало пока картины Николаевского времени. Но и эта картина уже нарисована великим мастером в неизвестном еще читателям романе «Хаджи Мурат», написанном Толстым в период после серьезной болезни, угнетавшей недавно великого писателя. По отзывам лиц, ознакомившихся в рукопи­си с этой новой художественной работой Толстого, упомянутая картина так же жива и так же ярка, в таких же существенных образах воспроизводит русскую жизнь того времени, которое предшествовало войне, окончившейся севастопольским разгромом. Если прибавить к названным крупным четырем художественным произведениям севастопольские и другие рассказы, трилогию «Детство, отрочество и юность», «Утро помещика», «Казаков», – в результате окажется, что целое столетие воспроизведено Толстым почти сполна в удивительных образах, типах, сценах, описаниях. Легко сказать – целое столетие жизни народа и страны в характеристические периоды общественного и духовного брожения! И как воспроизведено! С какой силой и законченностью! С каким глубоким проникновением в психологию, в духовный склад русского народа, с какою глубокою лю­бовью к лучшим сторонам его духа, с каким дивным разумением этих сторон; с каким значением быта и склада русской жизни во всех, решительно во всех ее областях; с каким поэтическим созерцанием русской природы, с какою задушевностью, искренностью, вдохновением!

Писателя и мыслителя, совершившего так много в продолжение своей долгой жизни, поднявшего и исполнившего такой огромный труд, послужившего искусству, мысли, правде с такой энергией, – подобного писателя и мыслителя мы не имели еще никогда в прошедшие времена. Мы имеем его теперь и это величайшее счастье и благо «для нас, для всей Руси»!

Пусть же все русские люди в день семьдесят пятой годовщины рождения Л.Н. Тол­стого воздадут ему сердечный привет с пожеланием еще долгих, долгих лет ве­ликой и плодотворной деятельности на пользу и просветление русского народа и всего человечества.




57.«Новое время», 1903, 28 августа

Иностранная критика о Л.Н. Толстом

В печати всего мира о гр. Л.Н. Тостом написано множество статей и книг. Все произведения его, не выходящие из сферы искусства, всюду признаются созданиями наивысшей художественной красоты и от времени не утрачивающими своего литературного значения. Вся европейская критика удивляется могучей творческой силе нашего писателя, его всеобъемлющей эпической фантазии, величайшему реализму в изображении действительности, глубокому знанию человеческого сердца, психологическому анализу, обнажающему душу его героев, и глубокому пониманию возвышенных красот природы. По значительности влияния, оказываемого на нравственные понятия современности, Л.Н. ставится наряду с такими избранными мыслителями, как Шопенгауэр, Эмерсон и Дарвин. Также отдается дань высокого почтения и личному характеру Л.Н. Те из иностранцев, которым доводилось близко наблюдать его, поражаются его увлекательной искренностью, которая, по их отзывам, влияет на собеседника более чем какие бы то ни было доводы. Это – ум ясный, прозорливый и чрезвычайно терпимый к мыслящим иначе.

Только нравственно-религиозные идеи Л.Н. и его искание правды жизни в слиянии с народом вызывают отрицательное отношение и разногласие в мнениях заграничной критики. Толстой ведь не преклоняется ни перед наукой, ни перед искусством, ни перед культурой.

Он далек от почтения и к интеллигенции вообще и в частности – к политическому и ученому величию. Он проповедует возвращение к природе, он ищет идеала в жизни самых низших слоев общества. Достигши вершин славы, он стал вести простую жизнь труженика, усердно работать с крестьянами в поле и писать для них книги. Он старался отождествиться с крестьянином в занятиях, даже в одежде и во внешности, отчасти для того, чтобы основательно изучить его образ мыслей и чувств, частью же для того, чтобы ни в чем не возвышаться над ним.

Все это не могло не изумлять культурного европейца. И действительно, такие «странности» в заграничной печати приписывались исключительной «субъективности» и «мистичности» нашего писателя. Лишь более вдумчивая критика отнеслась к ним иначе, усмотрев здесь одно из оригинальнейших свойств русских писателей. Тогда как в Германии писатели верят только в разум, а в Англии – в силу самостоятельной личности и во Франции – в дарования, писатели русские преклоняются лишь пред нравственными идеалами. Так и Л.Н. Толстому импонируют только две великие загадки – жизнь и смерть. И вот он, один из самых светлых современных умов, посвящает себя попыткам разрешить трудные и значительные вопросы социальной и умственной жизни самым простым и примитивным образом. Идеал его о возвращении к природе вовсе не совпадает с таким же идеалом Ж.-Ж. Руссо, а разве только напоминает последний, да к тому же имеет чисто религиозный характер. Каратаев в «Войне и Мире» производит глубокое впечатление на Безухова не только потому, что он примитивное создание, но и потому, что он обладает смирением и христианской любовью к ближнему, которых недостает цивилизованному человеку. При всем своем пессимизме, какими бы мрачными ни казались ему условия жизни, Л.Н. постоянно стремился к достижению этого идеала и проповедовал другим о необходимости его осуществления. Самый пессимизм в произведениях нашего великого писателя, по оценке иностранных критиков, существенно отличается от западно-европейского пессимизма. Например, в новейшей французской литературе пессимизм выражается в недовольстве жизнью и в скуке жизни. Французским писателям этого направления опротивело и опошлилось все, что они наблюдали. И герои, создаваемые этими пессимистами, удаляются в одиночество, стараясь заменить действительность чем-нибудь искусственным. Для французского пессимиста жизнь лишена значения и над разгадыванием ее смысла не стоит ломать себе голову. Единственно, что удостаивается внимания этих пессимистов, это – искусство. И все то, что они презирают в действительности, они ценят, как только находят его в искусстве. Для Л.Н. Толстого, напротив, жизнь – такое серьезное и неисчерпаемое дело, что интерес нашего писателя к искусству с самого начала его литературной деятельности был незначителен в сравнении с интересом, с каким он относился к вопросам жизни и смерти. Самостоятельного значения искусство для него не имело никогда и в последний период своей деятельности он отрекался от своих прежних произведений, как слишком искусственных. Искусство для него имеет значение лишь как орган правдивых и верных воззрений на жизнь, как воспитывающая народ сила высшего порядка. Поэтому он отрицает значение формы, стиля, т.е. того элемента, который особенно ценится искусством для искусства. Для него же ценна литература, как орган для идей, а не литература, культивирующая лишь художественную форму. Только там, где имеются великие иллюзии и великие мысли, и обретается тот жизненный принцип, который препятствует литературе быть непроизводительной и бесплодной.

По разъяснению наиболее выдающихся иностранных критиков, Л.Н. Толстой учит, что человек должен быть счастливым, как и должен быть чистым нравственно. Чтоб быть счастливым, надо иметь возможно меньше потребностей. Человеческое счастье для него состоит в равновесии между потребностями и удовлетворением их: чем меньше потребностей, тем легче их удовлетворить, тем достижимее счастье. Все внешнее, блестящее, всякие ложные идеалы, всякая ложь культуры ему противны, потому что они доставляют человеку лишь кажущееся счастье, приносящее ему разочарование, отчаяние и горе. Но того, что Лев Николаевич называет счастьем, очень легко достигнуть, по его мнению. И в этом ничего нет мистического и неясного. Это вовсе не квиетизм. Это то, чем обладают миллионы людей, вполне конкретное и приятное, к чему инстинктивно стремится даже самый просвещенный культурный человек: жизнь под свободным небом, при солнечном свете и на свежем воздухе, общение с землей, с растениями, и животными, труд и, во-первых, приятный и свободный труд, во-вторых, физический труд, дающий человеку аппетит и крепкий укрепляющий сон; чистая, ненарушимая семейная жизнь, свободное, любвеобильное общение с разнообразными людьми, наконец, здоровье и безболезненная смерть. Вот и вся тайна настоящего человеческого счастья. Вот, что, по мнению Л.Н., может мешать достижению этого счастья, будут ли то предрассудки или учреждения, – подвергается его беспощадной критике и страстному порицанию.

Весьма характерен и отзыв о нашем писателе, недавно напечатанный другим выдающимся иностранцем.

Американский дипломат Андрью Уайт, бывший посланником в Берлине, рассказав о своем посещении Л.Н. Толстого в Ясной Поляне и изложив свой спор с ним, причем американец совершенно разошелся с ним в коренных воззрениях, пишет в заключение своего отчета об этом свидании: «Парадоксы Льва Толстого могут забыться, но его жизнь, полная самоотвержения, его благородные мысли, его высокие идеалы все более будут оказывать светлое влияние на обновление России».

Ф. Б.


58. «Петербургская газета», 1903, 28 августа

Талант и слава гр. Л.Н. Толстого

Три четверти века жизни, почти полвека литературной деятельности… Такой удел достается не многим русским писателям.

Несокрушимое здоровье гр. Л.Н. Толстого победоносно борется со старостью и болезнями. В своем преклонном возрасте он сохранят мужественную бодрость тела и зрелые силы духа. Он продолжает работать, и в его работе нередко чувствуется изумляющая свежесть. Даже более: в этой поздней поре деятельности гр. Толстой все охотнее возвращается к свободному художественному творчеству, с которым как будто хотел расстаться, увлекшись целями учительства и делания непосредственного добра.

Могущество истинного таланта сказалось вопреки капризам ума и мнительному скептицизму возраста.

Гр. Толстого называют величайшим писателем нашего времени, не только в русской, но и во всемирной литературе. Эту оценку надо исправить в том отношении, что таланты такого размера не принадлежат какому-нибудь времени. Подобно Шекспиру гр. Толстому суждено жить века, мало-помалу завоевывая русскому гению первенствующее положение в романе, как поэт королевы Елизаветы завоевал английской поэзии первенство в драме.

Тургенев, который один мог оспаривать уединенное величие гр. Толстого, признал в нем величайшего романиста, не разделяя его мнений и вкусов. Но для Тургенева мнения и вкусы гр. Толстого были боевыми кликами, вызывавшими и раздражавшими. Для последующих поколений это значение так называемых «толстовских идей» отпадет. Для последующих поколений гр. Толстой представится в ярком и чистом сиянии величайшего художника слова, творившего удивительнейшими образами, вековечными по своей синтетической глубине. Своеволие учительствующего ума будет позабыто, останется несравненная, бесспорно гениальная мощь поэтического воплощения.

Враждующие с мировой цивилизацией идеи испытают перестановку в неизбежном ходе человеческого прогресса, но от них сохранится степная свежесть русского простора и порывистость великого народа, отыскивающего свое огромное место в старом культурном мире.

Почти полувековое литературное поприще гр. Толстого представляет чрезвычайный интерес не только по размерам созданного им, но и по особенным судьбам его авторской славы. Здесь мы имеем дело с замечательнейшим явлением в области общественной психологии. Если бы можно было изобразить графически подъем авторского гения гр. Толстого и подъем его авторской славы, то эти графики странным образом не совпали бы. Талант сильнее идеи. Он в Толстом-художнике побеждает Толстого-мыслителя к великой выгоде русской литературы.

В. Авсеенко

59. «Русское слово», 1903, № 237 (28 августа)