Парсонс Т. П 18 Оструктуре социального действия

Вид материала

Документы

Содержание Общий статус теории действия Классификация наук о действии Место социологии

Подобный материал:

• Социальное действие и социальное взаимодействие Признаки социального действия, 145.05kb.
• Экскурс в Маркса (типа это мы все уже давно знаем!) Творчество Маркса принято делить, 55.63kb.
• Система регуляторов социального действия российских государственных служащих (теоретико-социологический, 3698.57kb.
• Т. Парсонс понятие общества: компоненты и их взаимоотношения', 505.5kb.
• Новой конституции республики беларусь, 42.46kb.
• Возникновение конфликта. Понятие, 181.32kb.
• Концепция («обществ а»), 103.73kb.
• Приказ 07. 10. 2010 №376 о оструктуре сайтов оу для создания единого информационного, 23.3kb.
• Я. С. Ядгаров история экономических учений учебник, 5017.42kb.
• Темы контрольных работ по дисциплине «Актуальные проблемы социальной психологии» Современная, 11.27kb.

Общий статус теории действия

Определив выявившуюся в ходе исследования общую эпистемологическую позицию, названную нами аналитическим реализмом, и обсудив возможности ее применения в разного рода теоретических концепциях, мы можем завершить эту методологическую часть работы кратким разбором наиболее общего философского статуса, или, как его часто называют, онтологического типа рассматриваемой здесь научной теории²⁶. Указанная позиция является реалистической в техническом эпистемологическом смысле.

^{26 к}Эта проблема, строго говоря, выходит за рамки данного исследования, однако мы все же обращаемся к ней, чтобы читатель, интересующийся возможными философскими аспектами принятой здесь позиции, мог легче связать ее с областью философских споров. Ни один из эмпирических выводов работы не зависит от приводимых ниже соображений.


Философской импликацией этой позиции является признание существования внешнего мира, так называемой эмпирической реальности, не являющейся созданием индивидуального разума и не сводящейся к терминам идеального порядка в философском смысле этого слова.

Рассматриваемые научно-теоретические системы, само собой разумеется, не есть ни сама эта внешняя реальность, ни ее прямое и буквальное воспроизведение, которое может считаться единственно достоверным. Эти системы скорее находятся в функциональном отношении к действительности, т.е. они служат адекватными ее отображениями для определенных научных целей. Можно указать на несколько особенностей этого отношения.

Во-первых, применимость научной теории к эмпирической реальности предполагает, что последняя представляет собой некоторую упорядоченность фактов. Эта упорядоченность должна быть в каком-то смысле конгруэнтна логическому порядку. Эмпирические события не могут происходить просто произвольно, в смысле отрицания логического порядка. В соответствии с этим общей чертой всех научных теорий является логичность взаимосвязей между утверждениями, из которых они состоят.

Во-вторых, сама научная теория не есть эмпирическая сущность, она являет собой идеальное представление эмпирического бытия или отдельных его аспектов. С таким фактом связаны накладываемые на теорию ограничения. Утверждение, что действительность исчерпывается теми своими областями, где она совпадает с доступными человеческому разуму в его научной фазе идеальными системами, такими, как логика, является недоказанной посылкой. То же самое можно сказать относительно ограничений, присущих имеющимся в распоряжении человека механизмам наблюдения. Если интерпретировать этот термин достаточно широко, то правильно будет сказать, что фактические элементы могут попасть в науку только в тех случаях, когда имеется доступная человеку процедура, с помощью которой их можно установить. Ограничения, определяющие область, подвласт-^нУю человеческому наблюдению, вполне могут быть чисто ^лУчайными в отношении к целостности внешнего бытия.

Из обоих этих соображений следует, что доступные человеку знания не идентичны тому, что можно себе представить как знания разума, свободного от этих человеческих ограничений. Но в то же самое время факт верификации теории, то есть тот факт, что она оказывается «работающей », является хотя и ограниченным, но все же доказательством того, что утверждения человеческой науки не совершенно произвольны, а адекватным образом соответствуют существенным аспектам реальности. Существует и должно существовать представление о пределе возможного для человека совокупного знания, которое не есть «сама объективная реальность», но есть адекватное отражение существенной части этой реальности. С прогрессом науки действительное знание асимптотически приближается к этому пределу.

Но кроме ограничений, связанных с ограниченностью наблюдений, проистекающих из самой ограниченности человеческой природы, существуют и другие, вследствие которых знание в каждый данный отрезок времени и в данной области всегда меньше, чем совокупность возможного для человека знания. Эти ограничения могут быть двоякого рода. Одни связаны с природой когнитивного аспекта человеческого разума, другие с тем, что этот когнитивный аспект никогда полностью не изолирован от других аспектов; человек никогда не выступает как исключительно Homo sapiens.

Что касается ограничений первого рода, то они объясняются характером конкретных сущностей, с которым имеет дело ученый. Эти сущности никогда не бывают «целиком» конкретными даже в смысле, учитывающем пределы человеческих возможностей. Они всегда выступают в виде того, что Вебер назвал историческими индивидуальностями. А это уже конструируемые сущности, конструкция которых зависит от структуры используемой системы координат. Следовательно, реализм описания конкретного бытия всегда ограничен с учетом этого элемента дескриптивного отбора. Во-вторых, поскольку описание такого рода охватывает не целостную конкретную систему, а лишь ее части или единицы, изолирован-

ные от их контекста, в нем появляется новый элемент абстракции в той мере, в какой система является органической и обладает эмерджентными свойствами. При этом не существует априорных поводов ограничивать число таких свойств, увеличивающееся вместе с усложнением систем. Следовательно, при любом описании мы неизбежно абстрагируемся от этих свойств, зачастую даже не подозревая об их существования. Наконец, еще одна абстракция заключена в понятии аналитического элемента. Эмпирическим референтом этого понятия выступает не обязательно конкретное явление даже в обозначенном выше относительном смысле; им может быть отдельный аспект явления. Частности, соответствующие этому общему понятию, могут составлять лишь небольшую часть множества устанавливаемых относительно данного явления фактов.

Таким образом, наша система общей теории должна рассматриваться в свете этой тройной абстракции, состоящей из совокупности возможных для человека знаний. В пределах данной системы координат можно объяснить только часть важных фактов. Другие факты, представляющие для данной системы постоянные величины, могут быть объяснены, если они вообще поддаются объяснению, только в терминах других аналитических систем. Факты же, считающиеся важными в терминах данной системы координат, никоим образом не составляют всей совокупности фактов, которую можно узнать относительно определенного конкретного явления. Только когда явление адекватно описано в терминах всех существующих систем координат, когда все полученные данные категоризированы в соответствии с аналитическими понятиями некоторой системы, и только после того, как все эти различные способы анализа систематически соотнесены друг с другом, мы можем сказать, что явление объяснено настолько полно, насколько это возможно при современном уровне научных знаний. Но эти различные Уровни абстракции не означают отсутствия реальности в смысле сведения ее к фикции. Это доказывается тем, что Результаты анализа на различных уровнях, в терминах многообразных систем координат и т.д. могут быть интегрированы в последовательную сумму знаний, которая как целое имеет реалистическое значение, о котором уже говорилось. Покуда это возможно, разные части этой суммы знаний служат взаимному подтверждению друг друга и нахождению свидетельств в пользу каждого отдельно взятого пололсения.

В то же время в настоящем исследовании было показано, что, хотя научное знание и выступает в системе человеческого действия как независимая переменная, оно взаимосвязано с другими переменными. В той мере, в какой эти прочие переменные определяют ограниченность человеческого знания реальности, мы уже о них говорили. Но имеются в то же время и другие ограничения. Из них наибольший интерес представляют, пожалуй, те, которые связаны с направлениями и границами научного интереса, предопределяемыми системами ценностей. Поскольку диапазон эмпирического интереса фактически лимитируется этими факторами, постольку возможности подхода человека к эмпирическим явлениям неисчерпаемы, т.к. по мере увеличения разнообразия человеческих ценностей расширяется и научный диапазон. Уже говорилось, что во избежание скептических выводов из элемента релятивизма в науке, необходимо постулировать ограниченность числа точек зрения в указанном смысле. С накоплением ценностного опыта совокупность знаний приближается к асимптоте.

Особый онтологический статус теоретической системы действия может быть понят как частный случай этих положений.

Во-первых, система координат действия, безусловно, относится к числу тех, с помощью которых для определенных научных целей можно адекватно описать факты человеческого действия. Это не единственная система, о которой мол<ло сказать то же самое, но критический анализ, предпринятый в этой работе, показал, что для определенных задач, которые вполне закономерны в научном плане, она дает результаты более адекватные, чем любая из альтернативных систем координат, рассмотрен-

ных здесь, таких как схема «пространство-время », принятая в естественных науках, или идеалистическая схема. В пределах данной системы отсчета удалось систематически выделить ее точки соприкосновения с обеими этими схемами. Для проблематики действия они относятся к области постоянных величин. Наконец, было продемонстрировано, что в границах того, что, с точки зрения системы действия, является областью переменных, имеется несколько подгрупп, составляющих сравнительно независимые подсистемы. Была показана необходимость учитывать их все при решении конкретных задач.

Мы не можем утверждать, что в том виде, в каком эта теоретическая система представлена в нашем исследовании, она является завершенной. Мы не можем также утверждать, что в ходе дальнейшего развития социальных наук она не будет заменена другой, столь же радикально отличной от нее, как сама она отлична от систем, из которых возникла. Однако раскрытая в нашей работе эмпирическая полезность этой системы без опасений позволяет сказать, что даже после того, как ее сменит какая-нибудь другая система, от нее останется существенный элемент абсолютного знания, который после соответствующего переформулирования сможет быть включен в эту будущую более широкую систему. В этом и только в этом смысле она может претендовать на то, что она дает нам достоверное знание об эмпирической действительности.

Классификация наук о действии

Содержащаяся в результатах этого исследования общая позиция, касающаяся отношения теоретических категорий к конкретным явлениям, была названа нами аналитическим реализмом. В одном аспекте эта точка зрения противоположна эмпирицистской материализации теоретических систем. Последний подход предполагает, что для понимания любого конкретного класса яв-^лений может быть применена только одна система

аналитических категорий. В противоположность этому принятая нами позиция включает теорему о том, что адекватное понимание многих конкретных явлений может требовать употребления аналитических категорий, принадлежащих нескольким различным системам.

Далее, нами был подробно рассмотрен один частный случай теоретической системы, в которой проблема «материализации» в указанном смысле этого слова стояла особенно остро. Это случай ортодоксальной экономической теории. Мы пришли к заключению, что, как правильно понял Парето, ее надо интерпретировать как теорию, формулирующую отношения внутри ограниченной группы аналитических элементов, являющихся частью более широкой системы действия. Конкретные явления, даже поддающиеся описанию в терминах спроса и предложения, включают в себя и другие переменные, не описываемые в системе экономической теории. Это положение было подтверждено более чем достаточным количеством эмпирических доказательств. Затем оказалось возможным пойти дальше простого утверждения, что группа элементов, составляющих экономическую теорию, представляет собой лишь одну из нескольких содержащихся в конкретных социальных явлениях абстракций. В том смысле, в каком об этом писали Парето и Маршалл в одном из разделов своей теории, ее удалось поставить в систематическое логическое отношение к структурным элементам более широкой системы, названной здесь действием.

Эта более обширная система - волюнтаристическая теория действия - в свою очередь и на другом уровне обнаруживает такого рода абстрактный характер. В частности, ее конкретное применение, как оказалось, тоже предполагает наличие неких постоянных величин, которые можно описать, но нельзя аналитически объяснить в терминах системы координат теории действия. Один ряд таких данных принадлежит другой, широкой системе координат современной науки, называемой в самом широком смысле «физической» и описывающей явления как пространственно-временные вещи и события. В этой полярной системе координат схема действия полностью

теряет объяснительную силу и становится просто описательной. Радикальная смена системы координат производит своего рода инверсию: данные, являющиеся переменными величинами в рамках одной, становятся постоянными в рамках другой.

На радикально позитивистском полюсе аналитическая интерпретация действия опирается на физическую систему отсчета, позитивным критерием которой является пространственность, а негативным - аналитическая иррелевантность субъективных категорий. Эта тенденция теории действия соскальзывать при определенных условиях на позиции радикального позитивизма дополняется тенденцией соскальзывания на противоположную, идеалистическую позицию. Методологически равнозначно, объявить ли постоянными величинами для теории действия идеи или физические данные. Как таковые, они не являются переменными системы действия.

Наконец, при обсуждении методологии Вебера мы столкнулись с раздвоением научного интереса, с одной стороны, в направлении объяснения конкретных индивидуальных явлений как таковых и, с другой стороны, в направлении создания теоретических систем общего назначения.

Рассмотрение этих вопросов оказалось необходимым для разработки концептуальной структуры нашего исследования. Каждый из них в каком-то аспекте важен для этой структуры. Более того, в связи с некоторыми из этих вопросов пришлось поставить проблему статуса более ограниченной концептуальной схемы, широко известной как теоретический аспект специальной науки. Так, экономическая теория является теоретической предпосылкой (preoccupation) экономической науки, как унифицированной дисциплины. А вопрос о физических аспектах систем действия в том или ином смысле зависит от решения вопроса об отношении друг к другу естественных и социальных наук.

Большая часть неразберихи, в которую мы в рамках Данного исследования пытались привнести какой-то порядок, проистекает из неумения ученых четко различать разные концептуальные схемы и адекватным образом разбираться в их логических взаимоотношениях. Как только в исследовании любой эмпирической проблемы возникает необходимость применить не одну, а несколько схем, исследователю следует выяснить для себя, что же он реально делает, т.е. в каких случаях он пользуется одной схемой, в каких - другой, и что влечет за собой переход из одной в другую. Если принять одну из основных теорем нашей работы о том, что значительная доля эмпирических проблем из области действия подразумевает использование более чем одной теоретической системы, то отсюда следует неизбежность рассмотрения их отношений друг с другом. Этот вопрос имеет большое научное значение в самом строгом смысле этого слова.

Совершенно ясно, что за этим стоит. Исследование этих отношений есть попытка разработать систематическую классификацию эмпирических наук, и создание наброска такой классификации, в той мере, в какой она соприкасается с проблемами настоящего исследования, будет последним, чем мы займемся в этой работе.

Сейчас зачастую принято возражать против попыток установить границы между науками, разделить их четкими перегородками. Говорят, что знание представляет собой неразложимое единство, что процесс заключается в разрушении границ, а не в их проведении. В какой-то мере можно сочувствовать общему духу таких заявлений. Действительно, в конкретном эмпирическом исследовании совершенно исключается приверженность какой-то строго очерченной области. Ученый-эмпирик идет за своими проблемами, куда бы они его ни привели, и отказывается считаться со знаками, предупреждающими о «чужой теории». Более того, наша собственная работа демонстрирует, как часто различные концептуальные схемы бывают необходимы для распутывания сложных взаимозависимостей в одной эмпирической области. Тем самым наша работа сама дает в руки сторонников такого научного «бродяжничества» веский аргумент. Но вместе с тем такая позиция, в ее крайней форме отказа от какого бы то ни было систематического обсуждения проблем от-

ношения друг к другу различных теоретических систем, без чего невозможна классификация наук, являет собой разновидность эмпирицистского бегства от теоретических проблем, пагубного, как уже многократно было показано, для развития науки. Путешествовать из страны в страну - великолепное занятие, но путешественник, отказывающийся признавать местные особенности и обычаи посещаемых им стран в конце концов угодит в беду. Многие путешественники распрощались с жизнью из-за этой ошибки. Поэтому наша попытка - не просто педантизм, это следование общей заповеди науки: «Хорошо, когда ты знаешь, что делаешь». Другим аргументом в пользу такой попытки служит тот факт, что эти проблемы уже частично и порознь затрагивались в разных местах нашей работы, что само по себе говорит об их важности в такого рода исследованиях. Их систематический разбор даст удобную возможность с еще большей ясностью очертить концептуальную структуру, построение которой является главным результатом данной работы. Этот результат предстанет в более ясной перспективе, нежели та, которой нам удалось достичь в кратком обобщении в предыдущей главе.

Все различения, которыми мы будем пользоваться, уже встречались нам ранее, следовательно, необходимо лишь указать их отношение к данному контексту. Первое различение, напомним, - это граница между историческими и аналитическими науками. Целью первой группы наук является, как известно, достижение как можно более полного понимания класса конкретных исторических индивидуальностей или одной отдельно взятой индивидуальности (феномена). Различение между этими науками сохраняет силу независимо от того, понимается ли под исторической индивидуальностью естественный объект или событие, человеческий индивид, действие или система действий, система социальных отношений или тип социальной группы. В любом случае объяснение этих явлений потребует - имплицитно, если не эксплицитно²⁷ - обращения к теоретическим категориям одной или более аналитических наук. К скольким и к каким - зависит от характера данной научной задачи, от того, какие изменения и какие стороны явления нуждаются в объяснении. Может оказаться достаточно и одной системы, но такую достаточность ни в коем случае нельзя ожидать априорно. Полное объяснение может оказаться невозможным без привлечения всех теоретических категорий всех аналитических наук.

²⁷ В зависимости от того, необходимо ли для эмпирической адекватности выйти за пределы структурного анализа или анализа по единицам. Только когда это необходимо, различение аналитических систем должно стать эксплицитным.


В противоположность историческим, назначением аналитических наук является развитие логически последовательных систем общей теории. Единицей соотнесения для таких наук служит не особая историческая индивидуальность и не класс индивидуальностей, которые для рассматриваемой науки также могут быть целью, а замкнутая теоретическая система. Как только создается такая система, не переводимая в термины другой системы, становится возможным говорить о самостоятельной науке.

Роль того, что мы называем системой координат, требует усложнения этой классификации, ибо в ней имплицитно или эксплицитно содержится различение двух классов данных: релевантных и нерелевантных для соответствующей аналитической системы, или, иными словами, переменных и постоянных величин. На этом основании удобнее всего подразделить исторические дисциплины на «полностью» и «относительно» исторические.Проиллюстрируем эти соображения. Большая часть истории написана в терминах схемы действия и ее производных. Например, данные о географической среде берутся просто как непроблематичные, отмечаются и исследуются только в смысле их влияния на изучаемый конкретный исторический процесс. Вообще говоря, это историческая процедура. Она становится полностью исторической, если историк пытается объяснить изучаемые им изменения в терминах геологии, климатологии и т.д. Сказанное относится и к данным о наследственности, расе и т.д. в терминах естественного отбора. В этом смысле большая часть исторических дисциплин попадает скорее в категорию относительно исторических. Так, история обычно ограничивает свои проблемы данными, релевантными схеме действия, а метеорология - схеме физики и химии. Если, например, метеоролог обнаруживает, что дым в большом городе или его окрестностях существенно меняет местный климат, он исходит из производства дыма в этой местности, как из факта, не вникая в его социологические или экономические причины. Он просто выясняет последствия этого факта для метеорологии.

Понятия единицы, или части, как таковые вряд ли могут составить основу самостоятельных наук. В своем описательном и неаналитическом объяснительном употреблении они ■- просто придатки к историческим наукам. С другой стороны, дальнейший анализ этих понятий ведет уже к аналитическим наукам. Эти понятия образуют главное связующее концептуальное звено между этими двумя видами наук.

Нетрудно увидеть, что эмпирицистская методология склонна: 1) давать общую классификацию наук на «исторической» основе в соответствии с классами изучаемых конкретных систем; 2) ограничивать развитие теории понятием типа-части и его эмпирическим обобщением. Любая попытка создать аналитическую теорию на основе эмпиризма ведет к «материализации», т.е. буквальной трактовке теоретической системы. Там, где изучаемые конкретные исторические индивидуальности (скажем, звезды или процессы, происходящие в лабораториях) представляют для человека интерес только в отношениях, релевантных такой теории (например, в физике), материализация не ведет к серьезным ошибкам, пока не достигнута высокая ступень анализа. Там же, где, как в области человеческого поведения, почти каждая историческая индивидуальность служит местом одновременного приложения нескольких таких систем, пагубные последствия материализации могут быть серьезными уже на раннем этапе исследования. Яркое свидетельство тому - судьба ортодоксальной экономической теории и

ее критики институционализмом. В рамках эмпирического подхода из создавшегося здесь тупика выхода нет.

Под аналитическим углом зрения можно увидеть, что данное исследование, взятое в целом, выявило три больших класса теоретических систем. О них можно говорить как о системах природы, действия и культуры²⁸. Отметим далее, что это различение есть различение теоретических систем, а не классов конкретных исторических индивидуальностей. Только две первые представляют собой системы эмпирической научной теории в обычном смысле; третья имеет особый статус.

²⁸ Ближе всего подошел к этой классификации Фрейер («Soziologie als Wirklichkeitswissenschaft»), выделив Naturwissenschaft, Wirklichkeit-wissenschaft и Logoswissenschaft - науки о природе, о действительности и науки о логосе. Наше определение многим обязано этой схеме, хотя в определенных отношениях и отличается от нее.

Обращает на себя внимание, что в этой окончательной классификации в отношении теории действия не применяется ограничивающее определение «волюнтаристическая». Имеются в виду просто науки о действии, в отличие от наук о природе и о культуре. В частности, в нашем исследовании мы прибегали в анализе и в классификации теории к понятию «позитивистская теория действия». Это понятие сослужило хорошую службу, будучи распространено на теории, сформулированные на основе схемы действия, но имеющие позитивистский подтекст. Здесь же, однако, наша задача состоит не в анализе чужих теорий, а в создании как можно более верной классификации, приемлемой на современном этапе. Из приведенного анализа со всей закономерностью вытекает, что в смысле обладания самостоятельной причинной значимостью в конечном счете не может быть радикально позитивистской теории действия. Всегда возможно сформулировать факт в терминах системы отсчета действия, но при переходе от описания и анализа по единицам к анализу по элементам позитивистская теория обнаруживает, что категории действия утрачивают аналитическую значимость. Причинно релевантные переменные можно, оказывается, адекватно сформулировать и в терминах системы естественных наук. В этом смысле позитивистский подход всегда сводит объяснение действия к естественнонаучным терминам.

Отсюда следует, что если теория действия вообще может иметь статус самостоятельной аналитической системы, она должна быть по самой своей сути волюнтаристической теорией. Поэтому ограничивающее определение, введенное первоначально для отличия рассматриваемой в этой работе теории от позитивистской, становится излишним и может быть исключено из окончательной классификации.

Дело в том, что эмпирическая наука занимается процессами во бремени. Проблемные данные как теоретических систем природы, так и теоретических систем действия связаны с такого рода процессами. Данные же системы культуры не обнаруживают этого. Граница между первыми двумя определяется тем, что система координат естественных наук включает время в его связи с пространством, а системы действия - в связи со схемой «цель- средства». Физическое время есть способ соотнесения событий в пространстве, время действия - способ соотнесения средств и целей с другими элементами действия. Все известные эмпирические научные теории очевидным образом опираются на ту или другую из этих базисных систем координат действия: физическую пространственно-временную или средство-целевую. Действие - кепро-странственно, но темпорально²⁹.

Культурные системы отличаются от обеих других тем, что они и непространственные, и нетемпоральные. Они состоят, по выражению профессора Уайтхеда, из вечных объектов, в самом строгом смысле слова «вечный», т.е. не из таких объектов, которые существуют сколь угодно долго, а из таких, к которым не приложима категория времени. Они не участвуют в «процессе».

Конкретные пространственные объекты и временные события могут иметь в этом смысле культурный аспект, но в той мере, в какой они понимаются физически, они существуют лишь как символы. Вечные объекты составляют значения символов. Как объекты они существуют только «в голове» индивидов³⁰. Сами по себе они не могут быть обнаружены внешним наблюдением; наблюдать можно лишь их символические манифестации.

²⁹ Разумеется, каждое конкретное событие тоже происходит в пространстве. Однако для аналитических наук о действии это является нерелевантным.³⁰ Или «объединены» в системы символов, понимание которых предполагает существование разума.


Однако нельзя отрицать, что описания культурных систем имеют статус науки, если под этим подразумевать совокупность объективно проверяемых утверждений. Ибо, если допустить, а это необходимо, что значения символов поддаются наблюдению, то отсюда неизбежно следует существование верифицируемого знания о вечных объектах. Но эти значения не могут принимать форму причинного объяснения событий. Помимо схватывания непосредственного значения отдельного изолированного символа, оно может означать лишь фиксацию взаимосвязей вечных объектов в значимые символические системы.

В нашем опыте существует множество видов таких систем, которые в данной работе невозможно ни проанализировать, ни квалифицировать. Можно, однако, напомнить читателю, что системы научной теории, явившиеся предметом столь пристального рассмотрения в данной работе, тоже находятся в их числе. В этом своем качестве они не являются ни физическими объектами, ни событиями. Имеются также другие виды культурных систем, такие как «идеи», «виды искусства» и множество иных.

Отношения культурных систем к действию крайне сложны. Здесь мы можем лишь указать, что они могут, с одной стороны, рассматриваться как продукты процессов действия, а с другой стороны, как условия будущего действия, что правильно, например, в отношении научных и других «идей». Наука о действии не может не учитывать существования культурных систем, как не может не считаться с «физическими » фактами. Но логическая связь и в том и в другом случае по существу одинакова. И те и другие факты выступают как нерелевантные (теоретические точки зрения) данные, хотя знание о них может быть существенно для решения конкретных проблем³¹.

В обоих случаях есть одно исключение. Хотя указанные три вида систем должны ясно различаться друг от друга, все они представляют собой части последовательного целого, каким является объективное знание. Отсюда и посылка о существовании важных взаимосвязей между ними. Нет необходимости подробно доказывать, что большое число физических объектов может считаться отчасти продуктами процессов действия³². Таким образом, действие изменяет физический мир, будучи в то же время обусловлено им. Точно так же культурные системы являются отчасти³³ продуктами действия, в свою очередь выступая как его условия.

³¹ Нужно отметить, что физические явления часто тоже бывают продуктами действия.

³² Обычно их называют артефактами.

³³ С точки зрения причинности мы должны признать за ними в их отношениях к действию определенный Eigengesetzlichkeit (собственная законность - нем.). Мыслительный процесс, который является процессом действия, направляется логическими соображениями. Система логики, культурная система выступает как причинный элемент в конкретном результате.


Оба этих пограничных случая, естественно, должны продлить пограничные дисциплины. На границе между действием и культурой уже существует вполне развитая и признанная дисциплина, известная в Германии под названием Wissenssociologie (социология знания). Ее предметом являются культурные системы как продукты действия, влияние на них элементов действия и конкретные процессы их развития.

Оставив в стороне науки, принадлежащие культуре³⁴, можно разделить эмпирические аналитические науки на две большие группы - естественные науки и науки о действии. Последние характеризуются в негативном плане тем, что им нерелевантна пространственная система отсчета, а в позитивном плане - наличием схемы «средства- цель» и обязательностью для них субъективного аспекта и, следовательно, метода «понимания» (Verstehen) ³⁵, отсутствие которого характерно для естественных наук.

Каждая из этих групп представляет собой в некотором роде одну большую систему, поскольку в ней имеется общая основная система координат, и, по всей видимости, определенные систематические отношения между всеми аналитическими и структурными элементами, релевантными этой системе. Но в пределах каждой из этих групп развились четкие подсистемы, обладающие значительной степенью автономности. Главный принцип разделения этих подсистем может быть достаточно определенно сформулирован для группы наук о действии; менее определенно - для группы естественных наук. Этот главный принцип состоит в том, что с возрастанием сложности систем последовательно проявляются их новые эмерджентные свойства, которые порождают новые теоретические проблемы,

³⁴ Такие, как логика, математика, систематическая юриспруденция и т.д. Одну из ветвей составляют так называемые нормативные науки. К этому термину, однако, надо подходить с осторожностью.

³⁵ Очевидно, что культурные системы могут быть поняты только с помощью этого метода. В науках о действии мы комбинируем оба метода: понимание (Verstehen) и наблюдение «поведения », т.е. внешнего пространственного хода событий.


не возникающие при описании более простых систем. Мы не будем здесь рассматривать вопрос о том, в какой мере это утверждение верно для естественных наук; заметим лишь, что среди биологов довольно широко бытует доктрина «эмерджентности ». В соответствии с этой доктриной проблемами, специфическими для биологической теории, являются те, которые связаны со свойствами организмов, но не встречаются при рассмотрении составляющих их физико-химических элементов или частей. Граница между физико-химической и биологической группами наук является, несомненно, наиболее четкой линией подразделения в естественных науках.

В отношении групп наук о действии можно быть гораздо более точным. Мы видели, что некоторые основы этих наук постулируются на базе представления об элементарной единице действия. Первым эмерджентным свойством, возникающим с усложнением - в одном направлении - систем действия, является свойство экономической рациональности. Мы видели также, что все связанные с этим методологические рассуждения в нашей работе начались с того, что расщепление этого элемента в различных его связях с конкретными фактами действия породило хорошо интегрированную теоретическую систему - экономическую теорию. Но если один эмерджен-тный элемент может послужить основой для последовательной теоретической системы, то нет никаких само собой разумеющихся оснований отрицать такую возможность для других подобных элементов, если они существуют.

Ибо очевидно, что если не продолжать анализ дальше, то результаты обсуждения статуса экономической теории будут аномальными. Это хорошо иллюстрируется той позицией, которую занимал по данному вопросу Парето. Он не оставил сомнения на счет того, что то, что он назвал чистой экономикой, следует считать абстрактной теоретической системой. Ее статус в точности таков, каким мы определили здесь статус аналитической системы. Но у него она остается единственной позитивно определенной аналитической наукой, применимой к действию. Другой социальной наукой, упоминаемой им, является социология,

которая, хотя он и отказался ее строго определить, включает, в его представлении, два аспекта. Первый - аналитический аспект, анализ нелогических элементов действия; второй - синтетический, т.е. целостное описание конкретного действия в общем виде, включая экономический элемент. Ясно, что с аналитической точки зрения Парето рассматривал социологию как остаточную науку, поскольку она имеет дело с остаточной категорией элементов действия³⁶. На такой основе, само собой разумеется, нельзя было надеяться создать логически замкнутую теоретическую систему в том смысле, какой в течение долгого времени была классическая механика. Из этого правомерно сделать вывод, что либо неправилен избранный Парето путь определения статуса экономической теории и для него нужно искать совершенно иную основу, либо необходимо от его позиции, признающей только одну позитивно определенную аналитическую науку о действии, идти дальше к конструированию последовательной системы аналитических наук о действии. Поскольку экономический элемент в паретовской трактовке занимает определенное место в разработанной здесь более широкой схеме элементов действия, есть основания полагать, что последняя является составной частью более всеобъемлющей схемы классификации. Данное исследование, естественно, самым непосредственным образом отталкивается от паретовских взглядов на статус экономики.

³⁶ Это, возможно, лишь первое приближение. По-видимому, сам Парето именно так и считал. Как таковое, оно было громадным прогрессом по сравнению, например, с позицией Маршалла. В настоящее время мы, к счастью, имеем возможность перейти ко второму приближению.


Таким образом, принцип, используемый нами для классификации аналитических наук, состоит в том, чтобы установить тот структурный элемент или группу элементов общей системы действия, которые находятся в центре внимания той или иной науки. Ясно при этом, что тот или иной структурный элемент, находящийся в фокусе внимания соответствующей науки о действии может быть, а может и не быть, наиболее удобен с точки зрения конечных целей анализа. Так, в случае с экономикой, соответствующая подсистема теории действия будет включать в себя переменные, наиболее важные для объяснения изменений в действии с точки зрения того факта, что эти системы в высшей степени экономически рациональны. Одной из таких переменных является степень достоверности знания акторов ситуации. Но поскольку одни и те же системы могут быть рациональны не только в экономическом, но и, к примеру, в политическом и технологическом смыслах, то одна и та же переменная, по всей вероятности, может быть включена и в другие подсистемы. Хотя эти аналитические системы отличны друг от друга, из этого не следует, что в выборе своих переменных они взаимоисключающи. Напротив, они почти наверняка в какой-то мере накладываются одна на другую. Любая группа переменных может составить аналитическую систему, если эти переменные удобно сгруппировать для решения конкретных эмпирических проблем. Поскольку главные структурные черты дифференциации систем действия, которым было посвящено это исследование, образуют некоторые из самых заметных черт конкретных явлений действия, то, исходя из общих соображений, весьма вероятно, что переменные, наиболее тесно связанные с этими чертами, образуют набор столь тесных взаимосвязей, что для многих целей их удобно рассматривать вместе как систему. Эта общая предпосылка находит мощное подтверждение в том факте, что самая явно выраженная аналитическая система в области действия - экономическая теория - ив самом деле очень точно совпадает с одним из основных различаемых нами структурных аспектов систем действия.

Экономическая концепция имеет смысл только в системах действия, но ее можно применить и к системе действия отдельно взятого индивида («экономика Робинзона Крузо»³⁷).

³⁷ Все ее основные концептуальные элементы выявляются на этом уровне-


Следующий концептуально важный шаг по увеличению сложности систем действия состоит во включении в ту же систему множества индивидов. Этот шаг имеет двоякое следствие. С одной стороны, он предполагает возможность появления в отношениях между индивидами принудительной власти. А это свойство, не входящее в структуру экономической теории. Система действия индивида может обладать не только экономической рациональностью, но и рациональностью принуждения.

Но рациональность принуждения имеет любопытное качество. Она не может быть свойством целостной системы действия³⁸, включающей множество индивидов; она может относиться только к некоторым индивидам или группам в системе относительно других индивидов и групп. Принуждение есть осуществление власти над другими. В то же время эта возможность принуждения открывает новый ряд проблем - проблем социального порядка, в классической форме поставленных Гоббсом в результате его исследования последствий неограниченной борьбы за власть. Для того чтобы могла существовать устойчивая система действия, включающая в себя множество индивидов, должна иметь место нормативная регуляция аспекта власти в отношениях между индивидами внутри систем; иными словами, должен наличествовать распорядительный порядок. Этот двойной аспект социальных систем действия, проблема отношений власти и проблема порядка, в той мере, в какой он может рассматриваться как разрешение проблемы борьбы за власть, выявляет еще один сравнительно отчетливый ряд эмерджентных свойств систем действия. Они могут быть названы политическими элементами действия.

³⁸ В этом отношении она аналогична концепции стоимости в экономике. Идея ♦общего уровня стоимостей » бессмысленна, так как стоимость - относительное понятие. Власть - тоже относительное понятие.

Место социологии

Как мы видели, решение вопроса власти, также как и множества других сложных проблем, касающихся систем социального действия, предполагает их отнесенность к факту интеграции индивидов по отношению к общей системе ценностей, которая является источником легитимности институциональных норм, общих конечных целей действия, смысла ритуальных действий и др. Все эти феномены могут быть отнесены к единому общему эмерджентному свойству систем социального действия, которое может быть названо «интеграцией вокруг общих ценностей ». Это ярко обозначенное эмерджентное свойство легко отличимо от двух других - экономического и политического. И если назвать это свойство социологическим, то социология может быть определена как «наука, которая пытается разработать аналитическую теорию систем социального³⁹ действия в той мере, в какой эти системы могут быть поняты в терминах свойства интеграции на основе общих ценностей».

Таким образом, на основе эмерджентных свойств систем действия, отсутствующих в элементарной единице действия, возможно различить три четко определенных сферы таких свойств. Каждая из этих сфер ассоциируется с группой эмерджентных свойств, которые, с одной стороны, исчезают, когда система дробится на единицы анализа, не свойственные данному уровню сложности, а с другой стороны, не могут мыслиться как единственно существующие, когда конструирование таких систем переходит за пределы этого уровня сложности. Таким образом, вполне резонно выделить три аналитические социальные науки об организованных системах действия - экономика, политика⁴⁰ и социология. В основе этого деления лежит отношение каждой из них к упомянутым трем эмерджентным свойствам таких систем.

³⁹ Включающего множество акторов, взаимно ориентированных на действия друг друга.

⁴⁰ Автор пришел к такому определению места политики в значительной мере под влиянием обмена мнениями с профессором Гарвардского университета К-Дж- Фридрихом. Последний, однако, не несет ответственности за кон кретную формулировку, которой пользуется автор.


Остается единица действия. Ее основные свойства сами по себе не составляют предмета независимой аналитической науки. Эти свойства образуют скорее общую методологическую основу всех наук о действии, ибо именно эти основные элементарные свойства единицы действия в своих взаимосвязях составляют общую систему координат всех наук о действии. Сказать, что единица действия может быть предметом независимой науки о действии, будет так же неверно, как утверждать, что существует независимая наука о пространстве и времени.

В то же самое время существуют два пункта, в которых систематическое теоретизирование относительно действия не исчерпывается только что упомянутыми тремя систематическими науками. Во-первых, выше ничего не было сказано о проблемах, проистекающих из того факта, что элементы и процессы действия включают понятие действующего лица. Это другой органический аспект систем действия, не охватываемый тремя названными группами эмерджентных свойств, о которых говорилось выше. Этот аспект уже упоминался в связи с агрегационной организацией систем действия, предполагающей понятие личности.

Размышления показывают, что конкретная личность может быть частично объяснена на основе аналитических систем трех названных социальных наук. Этот аспект может быть назван социальным компонентом личности. Однако в результате социального анализа личности получается остаток, не поддающийся объяснению в пределах системы координат теории действия. В той мере, в какой этот остаток может быть абстрагирован от специфического содержания конкретных целей и норм единиц действия, как фактов среды, он может быть приписан наследственности. Следовательно, существуют определенные эмерджентные свойства систем действия, которые, по крайней мере частично, объясняются исходя из наследственной основы личности. Таким образом, существует место для систематической аналитической науки, занимающейся этими свойствами. И нет другого способа, которым психология могла бы быть определена в понятиях используемой здесь общей схемы - как аналитическая, но не историческая наука⁴¹. Это должна быть, следовательно, аналитическая наука, занимающаяся переменными свойствами систем действия, выводимыми из наследственной природы личности.

⁴¹ Два из существующих определений делают из психологии историческую, в нашем смысле, науку. Это определение ее, во-первых, как науки о «поведении» и, во-вторых, как науки о «разуме» («mind») или «субъективных процессах».


Это определенно делает психологию наукой о действии и, несмотря на общее для них отношение к наследственности, проводит черту между нею и биологией⁴². Категории психологии относятся к свойствам систем действия в их особой связи с подсистемой личности. Они, таким образом, пространственны. Они являются разновидностями функций организма, взятого как целое. Но они абстрагированы от социальных отношений и, следовательно, от тех свойств систем действия, которые появляются только на социальном уровне.

Далее, общие свойства единицы действия, абстрагированные от экономического, политического и социального рассмотрения, могут изучаться под углом зрения конкретного содержания целей, норм и знаний. Поскольку основные свойства единицы действия не составляют основы независимой аналитической науки, а скорее образуют общий базис всех наук действия, то из него вырастает не одна, а множество дисциплин, в соответствии с классами конкретных целей⁴³. Эти дисциплины могут быть названы технологиями. Конкретно они могут быть очень важными, но относительно мало добавляют к систематической аналитической теории действия.

Общей для всех этих пяти аналитических дисциплин является базисная схема действия как на дескриптивном, так и на аналитическом уровнях. Факты, релевантные им всем, могут быть переведены на язык схемы действия как системы координат. Но в то же самое время в большинстве случаев удобно оперировать более специализированными подсхемами. По отношению к экономике это в первую очердь схема «предложение-спрос». В политических дисциплинах это, во-первых, схема социальных отношений в особой форме отношений власти, и во-вторых, - схема групп⁴⁴. В социологии особенно удобна схема отношений и групп. В психологии явно центральной является схема личности⁴⁵. И наконец, технологии по своей природе могут работать только в терминах элементарной схемы действия "средства-цель".

⁴² См. примечание «Г» к главе II.

⁴³ Таких, как промышленные, военные, научные, эротические, ритуальные, аскетические, созерцательные, художественные и т.д.

⁴⁴ Как, например, теории политического плюрализма.⁴⁵ Так, основным психологическим понятием является понятие «установка ». Но при этом совершенно очевидно, что конкретные установки не входят в область только лишь психологии, а релевантны всем наукам о действии.


История может рассматриваться прежде всего как общая наука исторического типа, имеющая дело с человеческим действием⁴⁶. Как уже было отмечено, она имеет тенденцию быть скорее относительно, нежели полностью исторической дисциплиной. Помимо подразделений на периоды и на конкретные социальные группы, народы, нации и т.д., история имеет тенденцию делиться на разделы по изучению классов конкретных фактов, особенно релевантных тем или иным аналитическим наукам о действии. Существуют экономическая история, политическая история, социальная (возможно, социологическая) история, биографии людей и истории различных конкретных технологий. История религий должна быть по очевидным причинам включена в социологический раздел. Главным критерием различия между отдельными ответвлениями истории должно быть рассмотрение фактов в понятиях той или иной дескриптивной подсхемы действия. В этом смысле биография есть история личности. Необходимо заметить, что история здесь рассматривается исключительно потому, что она претендует на статус эмпирической науки или, другими слипами, она пытается достичь эмпирически проверяемых суждений о факте и о причинных отношениях. Любой другой аспект конкретных исторических работ, как, например, работ по искусству, лежит за пределами настоящего обсуждения.

⁴⁶ В отличие от того, что, с одной стороны, может быть, а с другой - истории идей и прочих культурных систем.


В то время как для достижения ясности мышления важно подчеркивать логические различия между отдельными аналитическими науками о действии, не менее верно и значимо то, что, поскольку все они образуют подсистемы одной и той же большой и всеобъемлющей теоретической системы, их внутренние взаимосвязи чрезвычайно тесны, и ученый не может позволить себе пренебрегать ими⁴⁷. Больше того, представляется, что человек, работающий в одной из подсистем и не имеющий хотя бы некоторых представлений о других, не может выполнить научную работу на высоком уровне. Это становится особенно верным на высших уровнях исследования. Социолог может надеяться сделать удовлетворительную работу - эмпирическую или теоретическую - без знаний в области психологии, экономики и политики не более, чем биолог - без знаний физики и химии. Причины здесь одни и те же. «Механизмы» процессов, которые интересуют социолога, всегда обнаруживают в себе кардинально важные элементы из этих «низших» уровней. Этот факт долгое время затемнялся эмпирицистской методологией и тесно связанным с ней «элементарным» уровнем аналитического мышления в науках о действии. Правда, положение нередко спасало то, что в этих областях отнюдь немаловажное место занимает здравый смысл. Хороший здравый смысл часто приносит лучшие результаты, чем плохой теоретический анализ⁴⁸.

⁴⁷ Эти взаимосвязи, естественно, порождают пограничные области, аналогичные физической химии или биохимии. Например, социальную психологию, социальную экономику и т.д.

⁴⁸ Что вовсе не означает преимущества получаемых им результатов по срав нению с результатами хорошего теоретического анализа.


Необходимо отметить, что место, отведенное в этой классификации социологии, делает ее специальной аналитической наукой на том же уровне, что и экономическая теория. Эта процедура противоречит методологической традиции в этом вопросе. Господствующий энциклопедический подход сделал бы социологию полностью исторической наукой в указанном выше смысле. Вебер, определяя ее как науку о социальном действии, сделал бы ее относительно исторической наукой или синтетико-анали-тической наукой о действии, вкючающей экономику и политику.

Исходная точка, из которой выведено настоящее заключение, - это взгляд на экономическую теорию как на специальную аналитическую науку, к чему пришел Парето. Приняв это, было бы нелепо остановиться здесь (если только речь не идет о первом приближении) и говорить только об одной такой науке в области действия. Это стало особенно верным, после того как были определены другие структурные элементы действия, которые являются частью той же самой широкой системы, что и экономика, и методологически занимают тот же самый логический статус в качестве эмерджентных свойств систем действия. Логично, следовательно, довести анализ до конца, до создания завершенной системы специальных аналитических наук о действии. Единственной альтернативой было бы возвращение к эмпирической основе классификации, что выглядит несостоятельным в свете предшествующего анализа.

Процедура такой классификации, которая предложена здесь, уже имела свои прецеденты. Зиммель⁴⁹ сделал, пожалуй, первую серьезную попытку создать основу для социологии как для специальной науки в указанном смысле. Его формула неприемлема для нас по причинам, в которые здесь нет места вдаваться. Но она была основана на правильных посылках, и отраженная нами позиция может считаться переформулированием ее верных элементов в более приемлемых терминах. Главной трудностью для Зиммеля было то, что позиция, которую он занимал по отношению к другим социальным наукам, мешала ему соотнести социологию с остальными аналитическими социальными науками на одном и том же методологическом уровне. Для него социология была единственной абстрактной аналитической наукой в общественной области⁵⁰.

⁴⁹ SimmelA. Soziologie, Кар. I.

⁵⁰ Интересно сравнить этот взгляд с соответствующим статусом, которым наделена экономика в схеме Парето.


Кроме того, если бы дюркгеймовская концепция действия продолжала развиваться в сторону волюнтаризма, то весьма вероятно, что и в ее рамках были бы достигнуты подобные результаты. Еще задолго до последних работ Дюркгейма его концепция общества как «реальности sui generis» не могла больше рассматриваться как конкретная сущность, а только как абстрактный элемент или группа элементов конкретной реальности. Его концепция общества также хорошо согласуется с приведенной выше концепцией эмерджентности. Наконец, специфичное содержание понятия общества в его системе позволяет с полным основанием отождествить его с эмерджентным свойством интеграции вокруг общих ценностей. Точка зрения, изложенная здесь, является логическим завершением попытки поместить полученные Дюркгеймом значимые результаты в систематическую схему структуры действия⁵¹.

Можно легко увидеть, почему такой взгляд должен был дождаться относительно полного развития обобщенной теории действия. Такое понимание социологии не могло развиться на позитивистской основе. Ибо на радикальном позитивистском полюсе все эмпирические науки становятся естественными науками в описанном выше смысле этого слова. Не доходя до этого полюса, системы действия, основанные на утилитаризме, могли рассматриваться на уровнях, на которых свойство интеграции вокруг общих ценностей еще не было эмерджентным. В отдельных наиболее удачных случаях оно считалось остаточной категорией, обычно выраженной в форме имплицитных посылок, таких например, как естественное тождество интересов. Если здесь и было место для чего-нибудь большего, чем психология, экономическая теория или политическая теория в духе Гоббса, то это должна была быть «синтетическая» наука⁵².

С позиции идеализма, напротив, были ясно видны факты ценностной интеграции, но внутренне присущая идеализму тенденция состояла в том, чтобы ассимилировать их с культурными системами (в указанном выше смысле) и, следовательно, прийти к некоторой разновидности теории эманации. Фрейер в своей цитировавшейся выше книге с большой проницательностью анализирует эту тенденцию. Таким образом, до тех пор, пока социальная мысль оставалась разделенной на позитивистскую и идеалистическую системы, в ней не было места для аналитической теории социологии в том смысле, как это

⁵¹ Другая точка зрения, совпадающая с нашей во многих отношениях, выдвинута проф. Знанецким («Method of Sociology»).

⁵² Спенсеровская система была столь определенно утилитаристской, что этим и объясняется, почему он считал социологию энциклопедической наукой.


выше определено. Появление такого места является, вероятно, глубочайшим симптомом великих перемен в социальном мышлении, произведенных описанным выше процессом конвергенции.

Одно слово в заключение. В последнее время имеет место сильная струя пессимизма во взглядах представителей социальных наук, особенно тех, которые называют себя социологами. Нам говорят, что существует столько же систем социологических теорий, сколько и самих социологов, что отсутствует общее основание, что все спорно и субъективно. По моему мнению, эти настроения основаны на двух одинаково неудачных посылках. С одной стороны, они поощряют тот взгляд, что единственной полноценной работой в социальной области может быть подобное фактологическое исследование без теоретического подспорья. С другой стороны, у тех, кто не желает удовлетворяться этим, такие настроения поддерживают опасный иррационализм, ведущий к полному отходу от научных стандартов. В этом втором случае говорят, что социология - это исскуство, что все ценное в ней должно измеряться стандартами интуиции и вдохновения, которые не проверяются канонами строгой логики и эмпирической верификации.

Нужно надеяться, что наше исследование поможет борьбе с обеими этими опасными тенденциями. Оно может сделать это в двух принципиальных отношениях. Во-первых, выше было показано, что расхождения в рассматриваемой области не так велики, как может показаться на первый взгляд. Имеется существенный общий теоретический фундамент, и надо только дать себе труд копнуть поглубже, чтобы его обнаружить. Можно рискнуть высказать мнение, что эта общность будет тем более существенной, чем более велики ученые, работы которых мы изучаем. Было бы нетрудно представить четырех ученых, взгляды которых мы здесь разобрали, как примеры полного отсутствия согласия. И все же, в свете рассмотренных доводов, правилен вывод, что такое суждение было бы поверхностным. Их согласие значительно превышает различия, которые имеют место на более поверхностных уровнях. То, что произошло в умах этих людей, е является рождением неорганизованной массы произвольных субъективных суждений. Это часть глубокого и ющного потока развития научной мысли. Это является движением основной мысли, простирающимся далеко за пределы работ небольшой группы рассмотренных здесь исследователей.

Во-вторых, даже если интерпретация природы научнго развития, сформулированная здесь, будет принята юлько применительно к этому частному случаю, то отсюда последует другой вывод. То, что было прослежено, - это не просто движение мысли в широком масштабе, это научный прогресс, и, можно сказать, выдающийся кучный прогресс. Одним из основных его аспектов является более ясное и глубокое понимание широкого диапазона фактов человеческого действия. Вся рассмотренная здесь теоретическая работа ориентируется на это достижение и оправдана им. Этого нельзя было сделать без систематического теоретического мышления, которое образует основу и является предметом данного исследования.

Следовательно, нельзя согласиться с господствующим пессимистическим взглядом на общественные науки, особенно на социологию. Если сосредоточить внимание не на средних работах, а, как это полностью оправдано в подобном случае, на лучших, наиболее выдающихся, то нам нет необходимости стыдиться нашей науки. В пределах жизни одного поколения был достигнут заметный прогресс как на эмпирическом, так и на теоретическом уровнях. Мы подвели под будущее строительство прочный теоретический фундамент.

592. Естественная и социальная наука

601. Идеальный тип и обобщенная аналитическая теория

610. Логика эмпирических фактов