Парсонс Т. П 18 Оструктуре социального действия

Вид материала

Документы

Содержание Мотивация экономической деятельности

Подобный материал:

• Социальное действие и социальное взаимодействие Признаки социального действия, 145.05kb.
• Экскурс в Маркса (типа это мы все уже давно знаем!) Творчество Маркса принято делить, 55.63kb.
• Система регуляторов социального действия российских государственных служащих (теоретико-социологический, 3698.57kb.
• Т. Парсонс понятие общества: компоненты и их взаимоотношения', 505.5kb.
• Новой конституции республики беларусь, 42.46kb.
• Возникновение конфликта. Понятие, 181.32kb.
• Концепция («обществ а»), 103.73kb.
• Приказ 07. 10. 2010 №376 о оструктуре сайтов оу для создания единого информационного, 23.3kb.
• Я. С. Ядгаров история экономических учений учебник, 5017.42kb.
• Темы контрольных работ по дисциплине «Актуальные проблемы социальной психологии» Современная, 11.27kb.

Мотивация экономической деятельности*

* Motivation of economical aktivities// Parsons Т. Essays in Sociological Theory. Revised Edition. Free Press, Macmillan. N.Y. (London), 1964, p. 50 - 68.


Специализация - это, несомненно, один из важнейших факторов развития современной науки, поскольку, по достижении определенного уровня профессионализма, даже при максимальном усердии можно постичь только ограниченную часть суммы человеческих знаний. Но в то же время некоторые виды специализации при определенных условиях мешают адекватному рассмотрению ряда проблем.

Эти виды специализации оказываются малоплодотворными в основном потому, что специализированные науки прибегают к особого рода абстракции. Они образуют хорошо упорядоченные системы знаний, и организация этих знаний происходит вокруг относительно определенных, а потому ограниченных концептуальных схем. Изучаемые конкретные явления рассматриваются ими не в целом, а лишь в той мере, в какой они непосредственно релевантны концептуальной схеме, установленной в данной науке. В применении к некоторым узким проблемам и явлениям такое рассмотрение часто бывает адекватным. Но после того как такая концептуальная схема уже хорошо разработана, лишь в редких случаях ее абстрактность и связанная с ней ограниченность не становятся источником многих затруднений при изучении эмпирических проблем. Это особенно верно в тех областях, которые расположены несколько в стороне от центра интересов соответствующей науки в период выработки ее концептуальной схемы, в областях, к которым применяются более широкие выводы из этой концептуальной схемы и более широкие ее обобщения, и, наконец, в областях, в которых следует искать логически необходимые предпосылки для такого обобщения.

Именно такое положение дел сложилось в экономической науке. Оно стало таковым потому, что из всех наук о человеческом поведении (социальном действии) она первая выработала хорошо интегрированную схему понятий и до сего дня поддерживает этот аспект своей науки на более высоком формальном и логическом уровне, чем какая бы то ни было другая социальная дисциплина. Но примерно сто лет назад экономисты стали проявлять интерес к тем положениям, которые выходят за рамки созданной ими концептуальной системы и за рамки тех фактов, которые удалось упорядочить с помощью этой системы. Часто этот интерес проявлял себя косвенно, в виде теоретических спекуляций, связанных с идеями «невмешательства государства», функционирования целостной системы «свободного предпринимательства», не связанной никаким контролем извне. Специфика такого теоретизирования заключалась в игнорировании тех элементов человеческого действия, которые в явном виде не присутствовали в концептуальном арсенале классической экономической теории.

Коль скоро внимание экономистов привлекли столь широкие проблемы, то - сознательно или нет - им неизбежно пришлось затрагивать и проблемы мотивации экономической деятельности. Процесс поддержания равновесия в свободной экономике основывается, согласно классической теории, на ее чувствительности к определенного рода изменениям в ситуации действия: ценам, предложениям, условиям спроса и пр. Основное действующее лицо этой системы - бизнесмен - рассматривается в такой ситуации, где преобладающую роль в адаптационных процессах (если их проанализировать с точки зрения того, почему индивид действовал именно так) играет расчет прибылей и расходов в их денежном выражении. В определенном практическом смысле, по-видимому, вполне правомерным представлялось сказать, что экономический субъект поступает так или иначе, исходя из задачи предельно повысить свой «эгоистический интерес», понимаемый как денежный доход предприятия. Иначе говоря, субъект экономической теории всегда предпочтет больший денежный доход меньшему и меньший убыток (в денежном выражении) - большему.

Из этих кажущихся очевидными фактов сам собой вытекал вывод, что вся система функционирует и поддерживается в равновесии благодаря «рациональному соблюдению экономического интереса » всех участвующих в ней индивидов. Возникало даже ощущение, что данная формула - это приемлемая основа для общей теории мотивации человеческого поведения, по крайней мере, в экономической и профессиональной сферах. При этом важно также отметить, что указанная формула, как и различные ее модификации, не были прямыми результатами наблюдения и анализа, выполненными на эмпирическом уровне, как это имело место, например, при создании теории стоимости и распределения. Эта формула просто оказалась удачной для заполнения бреши, которая образовалась при попытке создания логически замкнутой теории экономического действия. При отсутствии эмпирической основы данную брешь можно было заполнить только при помощи максимально широких обобщений. И такие находящиеся вне собственно экономической области распространенные доктрины, как психологическая доктрина гедонизма, казалось, подкрепляли эту формулу и вселяли уверенность в универсальности применения экономической системы понятий.

Тем временем в других науках, изучающих поведение человека, велась своя работа, но большей частью она осуществлялась в отрыве от исследований, ведущихся ^экономистами. Однако и она также затрагивала проблемы мотивации, в частности в таких аспектах, которые оказались существенными и применительно к сфере экономических исследований. Этими науками были социальная антропология, а также некоторые разделы социологии и психологии. И хотя некоторые выдающиеся ученые, такие, как Парето, Дюркгейм, Макс Вебер, в своих работах непосредственно затрагивали и освещали определенные аспекты взаимоотношения названных наук с некоторыми проблемами экономики¹, все же изоляция экономической теории от указанных областей знаний осталась непреодоленной. Таким образом, всесторонний анализ проблемы экономической мотивации, принимающий во внимание всю совокупность знаний, полученных в разных дисциплинах, в настоящее время, даже в самом схематическом виде, остался неосуществленным. Попытка дать наметки такого анализа и является главной задачей данной статьи.

¹ См.: Parsons Т. The Structure of Social Action (N.Y., 1937), где работы данных авторов рассматриваются в этом аспекте.


Среди экономистов широко распространено убеждение, что преимущественно «эгоистическая» теория, или теория «корыстной заинтересованности» как основы мотивации экономической деятельности, является логически необходимой для экономической науки. Можно с уверенностью сказать, что тщательный анализ методологических основ экономической теории как аналитической схемы убедительно доказывает, что это не так. Для такого утверждения необходимы, разумеется, определенные предпосылки. По моему мнению, их две.

С одной стороны, экономический анализ имеет эмпирическое значение только в том случае, когда есть простор для определенной рациональности действий, т.е. для оценки их преимуществ и недостатков, «выгод» и «затрат», с целью увеличить разницу между ними. Если же, например, поведение чисто инстинктивно или традиционно, то оно не поддается анализу в рациональных терминах. С другой стороны, значение такого анализа весьма велико, поскольку существуют достаточно широкие сферы, в которых вещи, а также люди (в обобщенной экономической терминологии - ресурсы) могут рассматриваться в «утилитарном духе», т.е. не как конечные цели, а лишь как морально и эмоционально нейтральные (в известных пределах) средства экономической деятельности. По степени экономической рациональности поведения между различными индивидами и между различными обществами имеются существенные различия. Далее, экономическая рациональность обязательно связана с эгоизмом в обычном понимании этого слова. Как уже говорилось, непосредственная цель экономического действия в условиях рыночной экономики - это максимизация чистого денежного дохода или, более абстрактно, разницы между прибылью и затратами. Выбор средств, поскольку он в этом смысле слова «экономически мотивирован », определяется в первую очередь именно этой непосредственной целью. Однако совершенно неоправданным является предположение, что эта непосредственная цель - прямое и единственное выражение изначальных движущих сил человеческого поведения. Напротив, преследование этой цели вполне совместимо с очень большими различиями в глубинных мотивах. По сути, основным результатом всего последующего анализа будет утверждение, что «экономическая мотивация» - это вообще не категория мотивации как таковой, а скорее точка, в которой для ориентации в определенного типа ситуации сходится множество различных мотивов. В соответствии с этим устойчивость и распространенность так называемого «экономического поведения» - это не результат «единообразия человеческой природы», ее эгоизма или гедонизма, а следствие определенных особенностей структуры социальных систем действия, которые, однако, не являются абсолютно постоянными, а подвержены институциональным изменениям.

Теоретический анализ экономики абстрактен сразу ^в нескольких различных смыслах этого слова. Это очень важно для нашего рассуждения, так как спорные проблемы, о которых здесь пойдет речь, возникают именно в области исходных посылок экономической теории, а так-

же данных, принятых в ней за «постоянные » величины. Для того чтобы показать, что представляет собой эта интересующая нас абстрактность, лучше, наверное, начать с формулы, многократно обсуждавшейся в экономике. Думается, что этой формуле можно придать более конкретный смысл в терминах современной социологической теории. Эта формула гласит, что экономическая деятельность имеет место внутри «институциональных рамок общества», а экономическое поведение является одной из фаз институционального поведения.

Институты или институциональные схемы в том смысле, в каком данное понятие будет здесь употребляться, - это главный аспект социальной структуры в самом общем ее понимании. Это нормативные модели, которые определяют, что в данном обществе считается должным, законным или ожидаемым образом действия или социального взаимоотношения. Есть два первичных критерия, по которым из различного рода нормативных моделей, управляющих действием человека, выделяются модели, имеющие институциональное значение. Во-первых, такими моделями являются модели, основанные на общепринятом в данном обществе нравственном чувстве; конформизм по отношению к ним - вопрос не только целесообразности, но и морального долга. Во-вторых, про эти модели можно сказать, что они не «утопические», так как утопическим моделям, какими бы желанными они ни выглядели, могут следовать лишь немногие, а если и бывает, что им следуют более широкие слои людей, то только при чрезвычайных обстоятельствах. Например, крайний альтруизм Нагорной проповеди или крайний героизм очень горячо одобряются, но в действительности никто не ожидает от рядового индивида, что он будет всегда поступать в соответствии с этими принципами. Другое дело - модель институционализированная: конформизм по отношению к ней является частью узаконенных ожиданий общества и самого индивида. Типичная реакция на нарушение институционально установленного правила - это негодование, связанное с чувством «обманутого ожидания». Человек, находящийся в положении опекуна и рас-

тративший доверенные ему деньги, либо солдат, дезертировавший с поля боя, не сделали того, чего другие с полным правом ожидали от них.

В этом смысле институциональные модели представляют собой часть социальной структуры, ибо, поскольку такие модели успешно институционализированы, социальное действие перестает быть беспорядочным. Оно направляется и осуществляется согласно требованиям этих моделей. В той мере, в какой они обязательны, институциональные модели в полном смысле слова «определяют» действие. В других случаях они определяют те границы, за которые не должно переходить отклонение, и создают силы, противодействующие этим отклонениям.

С этой точки зрения, институциональная структура - это один из видов «интеграции» действий входящих в нее индивидов. Интеграция функционально необходима для того, чтобы система оставалась в стабильном состоянии и была способна справляться с внутренними конфликтами, которые в противном случае могут стать для нее роковыми. Существуют три основных типа интеграции социальной системы. Во-первых, все возможные виды действий и отношений дифференцируются. Одни из них принимаются и одобряются обществом, тогда как другие отвергаются им, т.е. либо не получают одобрения, либо даже прямо запрещаются. Но и в том и в другом случае такая система дифференцированных действий и отношений должна быть как-то организована. Устойчивость социальной системы возможна только в том случае, когда в каких-то пределах люди поступают соответствующим образом, в соответствующее время и в соответствующем месте.

Кроме того, очень важно, чтобы другие знали, чего можно ожидать от данного индивида. Так, в любом обществе мы находим институциональные определения ролей, т.е. того, что, как ожидается, данные индивиды должны делать в различных условиях и взаимоотношениях. Каждый индивид, как правило, обладает некоторым набором таких ролей. Комбинации этих ролей варьируются в зависимости от «социальных типов » индивидов.

Далее, природа общества такова, что одни индивиды в нем могут воздействовать на поведение других. Опять-таки здесь необходимо дифференцировать все виды воздействия на те, которые считаются допустимыми и желательными, и те, которые не поощряются или даже запрещаются. Где проходит разграничительная линия - это зависит от социальных ролей соответствующих индивидов. Например, принуждение, осуществляемое полицейским, не разрешено осуществлять частным лицам. Некоторые виды воздействия, оказываемого на других, независимо от желания этих других ему подвергаться, часто необходимы для выполнения определенных ролей. Если такие виды воздействия институционально узаконены, их молено назвать «полномочиями» (authority). С другой стороны, часто бывает социально необходимо или желательно оградить некоторых или даже всех индивидов от определенных видов силовых воздействий, которые другие индивиды способны на них оказывать. Такую институциональную защиту от нежелательных воздействий можно назвать «правами». Институциональная структура полномочий и прав - характерная черта любой интегрированной социальной системы².

Итак, действие, как правило, ориентировано на достижение цели и на конформизм по отношению к нормам. В его структуру включена необходимость оценки поступков, качества, достижений и т.д. В обществе различно оценивается то, что представляет из себя данное лицо, и то, что оно делает. Необходимость давать оценку, в свою очередь, предполагает ранжирование тех качеств и достижений, которые подвергаются непосредственному сравнению. Так, если ценностью считается физическая сила, то лица должны ранжироваться по своей физической силе. С другой стороны, оцениваются и сами люди как таковые, т.е. везде, где речь идет о множестве людей, все они будут хотя бы приблизительно ранжированы. Исключительно важно, чтобы критерии ранжирования и

² Имеют ли они законодательное оформление - это для нас в данном случае вопрос второстепенный.

способы их применения в одной и той же социальной системе были сравнительно хорошо интегрированы. Этот третий аспект социальной структуры³ носит название стратификации. Любая социальная система обладает институциональной шкалой стратификации, посредством которой ранжируются индивиды.

³ Наряду с нормативной системой ожиданий и структурой полномочий и прав. - Прим. пер.


Такая социальная структура присуща всем социальным отношениям, и для сферы экономической деятельности она имеет не меньшее значение, чем для любой другой. Любая функция, твердо установленная экономическим разделением труда, оказывается связанной с институционально определенными ролями, такими, например, как роль «банкира», «управляющего», «ремесленника », «фермера » и т.д. С каждой такой ролью тесно связана модель институционально определенных ожиданий, положительных и отрицательных. Некоторые из этих экономических ролей предполагают наличие институционализированных полномочий, например полномочий работодателя в роли начальника своих рабочих. В свою очередь, лица, исполняющие экономические роли, являются в разных проявлениях объектами действия полномочий других, в особенности - государственных чиновников, когда идет речь о налогообложении, трудовом законодательстве и многих подобных вопросах. В этой сфере от экономических субъектов институционально ожидают повиновения, и они, как правило, признают эти полномочия. Далее, лица, выполняющие экономические роли, обладают определенными институционально охраняемыми правами, особенно такими, которые мы объединяем названием «институт собственности », и от них, в свою очередь, институционально ожидают уважения к соответствующим правам других, например воздержания от применения силы по отношению к другим, от обманных действий и т.д. Наконец, любой из них находится в системе стратификации местной территориальной общины. В зависимости от своей профессии и статуса в ней, от своего дохода, от «репутации» и многого другого он будет ранжироваться либо выше, либо ниже.

До сих пор мы описывали институциональную структуру как нечто «объективное» и, таким образом, не име-ощее ничего общего с мотивацией. Однако термины, в соторых она описывалась, явно предполагают очень тесную связь структуры и мотивации. Институциональная структура в действительности является не чем иным, как цовольно стабильным способом организации человеческой деятельности и мотивационных факторов, на которых она основывается. Любое существенное изменение этих последних или связей между ними будет резко менять эту структуру.

Если же мы возьмем субъективную сторону, то окажется, что одним из основных рядов элементов институциональной структуры является система нравственных чувств. Для того чтобы институциональные модели действовали, они должны быть подкреплены нравственным чувством большей части членов общества. Эти чувства выражаются прежде всего посредством реакций стихийного нравственного возмущения, возникающих в тех случаях, когда кто-то серьезно нарушает институциональный порядок. Можно сказать, что наказания и санкции являются выражением этих чувств, т.е. выступают главным образом как их символы. Соответствующая субъективная реакция на нарушение модели со стороны самого нарушителя - это ощущение вины или стыда. Эти чувства (и это важно заметить!) очень часто могут быть в существенной степени подавлены, но их подавление не тождественно их отсутствию. Соответствующие психологические явления с положительным знаком - это чувство долга. Хорошо интегрированная личность чувствует себя обязанной жить соответственно ожиданиям, связанным с ее по-разному определенными ролями, т.е. быть «славным малым», «хорошим студентом», «умелым рабочим» и т.д. Личность также обязана, и внутренне ощущает эту обязанность, уважать узаконенный авторитет других и должным образом пользоваться своим собственным. Она обязана уважать права других, а в некоторых случаях ее

обязанностью, опирающейся на моральные мотивы, может быть обязанность настаивать на уважении к своим собственным правам.

Наконец, интегрированная (т.е. хорошо социализированная) личность должна признавать статус других лиц в стратификационной системе, и в особенности - но ни в коем случае не исключительно - статус тех лиц, которые стоят выше нее. Обязанность во всех этих случаях рассматривается как «бескорыстная». Мы имеем здесь дело с явлением «идентификации» индивида с обобщенной институциональной моделью, с явлением соответствия его тому, что считается «правильным». В довольно широких пределах его личные интересы во всех прочих отношениях можно считать иррелевантными. Подавляющая часть фактов говорит о том, что наиболее глубокие нравственные чувства прививаются индивиду в раннем детстве и своими корнями глубоко уходят в саму структуру личности. В своих глубинных основах эти чувства находятся вне сферы сознательных решений и контроля, за исключением, может быть, некоторых критических ситуаций. Даже в случае сознательного их подавления указанные чувства продолжают постоянно оказывать свое влияние на личность через подспудное чувство вины и т.п. В стрессовой ситуации они могут резко противодействовать эгоистическим импульсам актора, и тогда он становится жертвой тяжелых внутренних конфликтов и угрызений совести. Но по мере интеграции с институциональной системой обнаруживается сильная тенденция ко все более тесной интеграции его нравственных чувств с эгоистическими элементами его личной структуры. К рассмотрению этого явления мы и переходим.

Если проделанный выше анализ правилен, то тот факт, что конкретные виды экономической деятельности осуществляются в рамках институциональных моделей, предполагает, что описанные выше бескорыстные элементы мотивации играют определенную роль в формировании результирующего направления экономической деятельности, или ее мотивационного «вектора». Это положение ни в коей мере не противоречит самым строгим требованиям экономической теории. Эта теория требует только, чтобы выбор одной из нескольких альтернатив делался исходя из принципа максимизации чистого денежного дохода самого актора или той социальной единицы, от лица которой он действует. Ни в конечных целях, на которые направляется выручка, ни в выборе средств нет ничего такого, что мешало бы рассматривать их во взаимосвязи с бескорыстными нравственными чувствами. Сказанное никоим образом не означает, что элементы эгоистического интереса следует вообще исключить из экономического анализа. В сущности, различие между эгоистическими и неэгоистическими мотивациями - это не различие классов мотивов, а различие типов элементов внутри конкретных мотивов. Обычно эти элементы теснейшим образом переплетены.

Кроме того, нет никаких оснований считать, что "эгоистический интерес" всегда прост и очевиден. Напротив, это исключительно сложное явление, и его аналитическое расчленение следует, по-видимому, ставить в зависимость от уровня анализа, т.е. от рассматриваемой конкретной проблемы. Поэтому здесь мы выделим в нем только то, что кажется нам существенным для основной схемы теории мотивации экономической деятельности.

Наиболее общая категория, которая может быть применена в исследовании мотивации на данном аналитическом уровне, - это, по-видимому, «удовлетворение». Индивиды бывают заинтересованы в тех предметах и способах поведения, которые приносят им удовлетворение. Одной из важных составных частей удовлетворения, несомненно, является то, что называют «самоуважением». Поскольку моральные нормы реально встроены в структуру личности, от степени соответствия поведения этим нормам зависит удовлетворение, испытываемое индивидом. Прежде всего здесь важны стандарты, связанные с его различными ролями (в частности, в нашем случае - с его профессиональной ролью), а также место на шкале стратификации, которого, как он это ощущает, он «заслуживает».

С самоуважением тесно связано (и, в сущности, дополняет его) то, что вслед за У. Томасом принято называть «признанием». Получить признание в этом смысле означает: быть объектом уважения со стороны других, чье мнение представляет для индивида ценность. Быть предметом одобрения, восхищения или даже зависти лестно для любого «я» и вызывает у него удовлетворение. Как показали работы Мида и других, самоуважение и признание теснейшим образом связаны. Утрата уважения со стороны тех, от кого мы его ожидаем, - один из самых суровых из всех возможных ударов по чувству самоудовлетворенности индивида. Наряду с самоуважением и признанием существует третий элемент, который наиболее тесно связан с моделью экономического анализа. Он состоит в том, что мы заинтересованы в каком-то комплексе действий или отношений в той мере, в какой мы можем «из него что-то извлечь ». То есть эти действия и отношения рассматриваются в некотором смысле как средство для достижения чего-то, что целиком лежит вне их самих. Это и есть классический способ интерпретации значения денежных прибылей. Эта интерпретация содержит предположение, что существуют определенные «потребности», совершенно независимые от действия, с помощью которых добываются средства для их удовлетворения. Такое разделение, хотя оно и введено в качестве обобщенной интерпретации экономической мотивации, реально существует и имеет большое значение. В этом отношении, как и во многих других, господствующая экономическая схема не неверна, а просто не соотнесена должным образом с другими элементами. Четвертый мотивационный элемент, сыгравший выдающуюся роль в построении экономических теорий, - это «удовольствие ». Его можно представить себе как специфическую настройку чувств, которую можно интерпретировать как проявление особых органических состояний. Конечно, удовольствие может быть одной из конечных целей, средством для достижения которой служит экономическая деятельность. Разумеется, это не единственная цель, как представляли себе гедонисты. Оно может также (и это часто встречается в действительности) присутствовать и в самой деятельности по исполнению экономически значимых ролей; многие люди испытывают истинное удовольствие от своей работы. Здесь важно отметить, однако, один решающий факт. Удовольствие или его источники - это, вопреки предположениям классических гедонистов, не биологически заданная константа, а функция общего личностного равновесия индивида. Оно, по-видимому, и в самом деле тесно связано с органическим состоянием, но несомненно, что на него, в свою очередь, указывают огромное влияние эмоциональные состояния индивида, а через них - весь комплекс социальных отношений и условий. Удовольствие, следовательно, может лишь в очень относительном смысле рассматриваться как элемент мотивации, или как независимый фокус ориентации действия.

Наконец, в «удовлетворении» есть и пятый элемент, который следует отметить, несмотря на то, что он, по-видимому, более косвенно связан с экономической сферой, чем предыдущие. У людей есть установка на «эмоциональную привязанность »(affection) к другим человеческим существам и нечто напоминающее такую установку по отношению к определенным видам неодушевленных предметов. Вполне возможно, что так называемое «эстетическое чувство» включает в себя и этот элемент. Он отличается от удовольствия, но он налицо, когда кто-то может сказать о себе: «Я просто влюблен в эту картину». Если же речь идет о других человеческих существах, то такая установка на «привязанность» часто предполагает взаимность, и тогда можно говорить (пользуясь опять-таки термином У. Томаса) об эгоистической заинтересованности в эмоциональном «ответе» других. Правда, институциональные модели, управляющие экономическими отношениями в нашем обществе, весьма «безличны» в том смысле, что такой ответ в прямых институциональных санкциях не содержится. Но, с одной стороны, он очень отчетливо проявляется в формах использования того, что приносит экономическая деятельность, составляя важнейший элемент семейных отношений. С другой стороны, на неинституциональном уровне отношения эмоциональной взаимности нередко имеют большое значение, в частности в профессиональной ситуации и мотивации индивида. Очень важным мотивом, например, «хорошей работы» может быть ее значение для поддержания дружеских отношений с определенными профессиональными кругами.

Во всех этих плоскостях рассмотрения существует и еще один важный аспект мотивационного значения многих предметов, который традиционная экономическая теория не принимала во внимание. Речь идет о том, что эти предметы могут ассоциироваться с одним или более из указанных выше элементов как их символы. Яркий пример этого - денежный доход. С точки зрения ценностного стандарта, наиболее важной основой ранжирования и статуса в экономическом мире следовало бы считать профессиональные достижения и лежащие в их основе способности. Но в силу разных причин трудно судить о людях исключительно в этих понятиях. Прежде всего достижения по своей природе исключительно разнообразны, и очень трудно сравнивать то, что достигнуто в различных областях деятельности. Поэтому в предпринимательском обществе почти неизбежно получается так, что денежный доход в значительной степени превращается в общую меру, которой измеряются такие достижения. Следовательно, денежный доход в большой степени можно считать общепризнанным символом профессионального статуса. Таким образом, он важен как выражение признания.

Установившись более или менее твердо, институциональная модель, о которой мы здесь говорили, продолжает в некоторой степени зависеть от нравственных чувств, на которых она основана. Однако теперь ее сохранение зависит уже не только от них. Здесь имеет место процесс сложного взаимодействия на двух уровнях сразу: с одной стороны, между бескорыстными и эгоистическими элементами мотивации каждого конкретного индивида, с другой - между разными индивидами. Первый аспект взаимодействия уже был описан нами при рассмотрении содержания понятия «эгоистический интерес». Общая тенденция второго процесса - если институциональная система интегрирована - обеспечивать конформизм по отношению к главным институциональным моделям посредством механизма, который создает такую ситуацию, что в отношениях данного индивида с другими индивидами его эгоистический интерес бывает всегда соблюден именно тотому, что он ведет себя конформно по отношению к институциональной модели.

Мы неоднократно отмечали, что естественной реакцией хорошо интегрированной личности на нарушение институциональной нормы будет проявление морального возмущения. Это возмущение меняет благоприятную или потенциально благоприятную установку по отношению к индивиду, нарушившему норму. Существует, конечно, много степеней возможного проявления этого возмущения. Оно может не пойти далее уменьшения готовности к «сотрудничеству» с данным лицом (нарушителем) в достижении его целей, если второе лицо (возмущенный) может быть полезным или необходимым в этом отношении. В более серьезных случаях это возмущение может вылиться в уменьшение уважения, которое составляет важный элемент признания; в крайних случаях оно может перейти в прямые действия, направленные на то, чтобы поставить под сомнение и разрушить репутацию обидчика, отнять у него положение, лишить почестей и т.п.

Как правило, за исключением самых крайних случаев, все эти санкции не направлены прямо на то, чтобы лишить человека источников удовольствия - в физическом смысле этого слова. Но через различные более утонченные каналы неодобрение других, особенно когда оно достаточно интенсивно, чтобы перейти в прямые действия, может воздействовать и на источники удовольствия, привычные для данного индивида. Наконец, если люди, на отзывчивость которых индивид рассчитывает, разделяют нравственное чувство, которое он оскорбил, эта их отзывчивость, особенно в случае «дружбы», по всей вероятности, ослабеет. Дружелюбное отношение может даже перейти в явно недружелюбное, а иногда и в остро враждебное.

Следовательно, можно видеть, что даже независимо от того внутреннего конфликта, который возникает у индивида при нарушении им своих собственных нравственных установок, очень важные элементы его эгоистического интереса прямо зависят от того, встречает ли он благоприятное к себе отношение со стороны других людей, с которыми он вступает в контакт. Пусть он продолжает, как прежде, «делать деньги », но потеря им признания и уважения в глазах окружающих может иметь для него в конечном счете решающее значение, да и сам доход (и чем более интегрирована вся ситуация, тем это вернее) связан, по-видимому, с такого рода поддержанием добрых отношений с другими.

Теперь можно перейти к тому, что во многих отношениях является наиболее важным пунктом всего нашего анализа. Как мы показали, «эгоистические элементы» человеческой мотивации нельзя рассматривать как единственный определяющий фактор поведения человека, будь то в экономической сфере или любой другой. Однако не в этом состоит наиболее важное расхождение с основанным на обыденном сознании мнением, широко распространенном как среди экономистов, так и среди всех остальных. Радикально новая мысль состоит скорее в том, что содержание самой эгоистической мотивации, конкретные объекты человеческих интересов не могут быть рассматриваемы как постоянные при сколько-нибудь широком уровне обобщения в социальных науках. Это означает, что при объяснении поведения людей следует принимать во внимание не только тот факт, что люди стремятся соблюдать свои интересы, но и то, что содержание интересов подвержено изменениям. И эти изменения нельзя рассматривать, подобно экономистам, как нечто произвольное по отношению к социальной структуре, включая также и экономическую сферу общества. Ибо именно вокруг социальных институтов в значительной степени организуется содержание эгоистического интереса. Действительно, можно в самом общем виде сказать, что одна из наиболее важных функций институтов - это организация во взаимосвязанную систему того, что без такой организации станет почти произвольным набором эгоистических тенденций человеческого действия. Без такой организации общество вряд ли было бы способно поддерживать порядок, какой мы привыкли в нем видеть. Таким образом, конкретное направление эгоистически ориентированной деятельности и ее социальные последствия зависят от критериев, на которых основано признание, а также от того, с какими линиями поведения связано удовольствие, и от того, что считается общепризнанными символами престижа и статуса. Все это точно так же относится к тому, что обычно называют "экономическими интересами", как и к любым другим интересам.

Широкое сравнительное изучение различных институциональных структур убедительнейшим образом подтверждает это положение. Это сравнительное изучение может много дать для объяснения, например, того, почему большое число индийских брахманов практиковало определенные виды мистического аскетического религиозного поведения, почему так много представителей высших классов Китая посвящало себя изучению конфуцианских классиков, стремясь к официальной карьере в качестве мандаринов, или почему представители европейской аристократии презирали «ремесло» и связывали свою судьбу, если вообще намеревались делать профессиональную карьеру, чаще всего с вооруженными силами государства, что считалось характерной карьерой именно для "джентльменов". У нас, к сожалению, слишком мало места, чтобы подробно остановиться на этих примерах.

Но, по-видимому, полезно будет привести яркий пример из жизни нашего собственного общества, а именно: различие между профессиями, связанными с предпринимательством и с научной работой. Есть существенные различия между институциональными моделями, которые управляют этими двумя высокооцениваемыми сферами нашей профессиональной деятельности. Вероятно, наиболее яркие из этих различий касаются именно проблемы эгоистического интереса. Наиболее общая форма, в которой это обычно выражают, - отличие «специалистов» и лиц свободных профессий от «торгашей ». В самом поверхностном смысле суть «профессионализма» заключается в ряде ограничений, которые ставятся агрессивности эгоистического интереса. Например, медицинская этика запрещает медицинскому персоналу рекламировать свои услуги. От медиков ожидают, что они в любом случае будут лечить пациента, независимо от того, есть ли у пациента возможность заплатить за лечение и заслуживает ли он кредитного доверия. Им запрещено вступать в прямую и явную конкуренцию с другими врачами, побуждая пациентов обращаться именно к ним на том основании, что они окажут им те же самые услуги за более низкую цену. И действительно, во всех случаях нарушение профессиональной этики в общем позволило бы врачам получить немедленную финансовую выгоду, которую они не получат, соблюдая правила этики. Но отсюда вовсе не следует, что соблюдая тот кодекс правил, которому они подчиняются, медицинские работники на самом деле действуют вопреки своим эгоистическим интересам, т.е. так, как не свойственно поступать людям бизнеса.

Напротив, данные, которые были собраны при изучении медицинской практики, приводят к совершенно противоположному выводу, что главное различие - это различие на уровне институциональной модели, а вовсе не различие в типе мотивации, как думают обычно⁴.

⁴ 'Это ни в коем случае не означает, что в типе мотивации не существует различий. Но эти различия могут быть объяснены скорее тем, что две профессиональные группы, о которых мы говорим, действуют избирательно на типы личностей в одной и той же популяции, либо тем, что они различно влияют на мотивации входящих в них людей. При этом важно понять, что неправомерно рассматривать конкретные различия в поведении как прямые манифестации одних лишь различий в конечной мотивации, упуская из виду институциональный фактор. Вполне возможно, однако, что инсти-туционализация финансового интереса способствует воспитанию в типичном бизнесмене определенного рода эгоизма и агрессивности, что менее характерно для специалистов и лиц свободных профессий.


И в том и в другом случае эгоистический интерес типичного индивида в целом обуздан необходимостью поддерживать институциональный кодекс, который господствует в его профессиональной сфере. Бесспорно, что посредством рекламы, посредством отказа от несостоятельных пациентов либо, в определенной обстановке, путем снижения платы отдельный врач может получить немедленную финансовую выгоду. Но, если институциональная структура в целом действует исправно, весьма сомнительно, что, поступая так, он соблюдает свой дальний эгоистический интерес. Его поступки вызовут реакцию в первую очередь коллег по профессии, затем публики, и эта реакция может нанести вред его профессиональному положению. Если он будет продолжать эту практику, пострадает его профессиональный статус и, по всей вероятности, исчезнут или сильно уменьшатся различные более осязаемые преимущества, такие, как рекомендации пациентам (обратиться к нему) со стороны других врачей. Мы не хотим сказать, что средний врач обдумывает все это именно в таких терминах; большинству из них, по-видимому, просто не приходит в голову, что они могут отклониться от правил этики. Но лежащие в глубине сознания контрольные механизмы тем не менее налицо.

В сфере предпринимательства "определение ситуации" принципиально иное. Реклама, оценка кредитоспособности и конкуренция цен большей частью являются институционально признанной и одобряемой практикой. Такого рода действия не только не рассматриваются как предосудительные, но даже считаются частью институционально определенной роли настоящего предпринимателя.

Правда, и для специалиста денежный доход - это важный символ его профессионального положения. Наиболее преуспевающие врачи назначают и более высокие гонорары. Соответственно, они имеют более высокий общий доход. И все-таки остается важное различие. Во-первых, здесь существуют большие отклонения от прямой пропорциональности. В мире бизнеса, наверное, нет ничего, что могло бы сравниться с высоким профессиональным престижем медицинских ученых светил, находящихся в постоянном штате крупных учреждений, хотя в среднем их доход значительно ниже, чем у известных врачей, занимающихся частной практикой. Вероятно, очень немногие прикрепленные (не входящие в постоянные штаты) врачи или хирурги клиник, связанных с такими учреждениями, как Гарвардский медицинский институт, отказались бы от возможности поступить на постоянную работу ради того, чтобы продолжать заниматься частной практикой, даже если бы эта последняя сулила им гораздо большее денежное вознаграждение.

Кроме того, в предпринимательстве денежные прибыли не только символ статуса. Они в значительной степени представляют собой непосредственную меру успеха предпринимательской деятельности, а ввиду исключительной разнородности технического содержания такой деятельности, это единственная общая мера. Положение вещей, однако, быстро меняется в связи с переходом организации мира бизнеса на рельсы крупных корпораций. Теперь понятие «прибыль» применимо только к фирме как целому; для индивида же существует прежде всего его должность и его жалованье. Эта эволюция в значительной степени ликвидирует противоположность в данном вопросе между предпринимателями и специалистами⁵.

⁵ В ходе этого развития радикально изменяется институциональный аспект проблемы эгоистического интереса. Даже если, как будет указано ниже, в индивидуальной конкуренции на рынке прибыль является институционально определенной целью, а не мотивом, есть существенное различие в том, прямо ли отражаются последствия принятия решения в сфере предпринимательства на кармане именно того человека, который принимал решение (из чего исходили все прежние экономисты), или же только на счете той организации, за которую он решал. Положение управляющего в сфере предпринимательства все более становится, следовательно, положением доверенного лица. Почти нет разницы между теми соображениями, которыми руководствуется директор предприятия, в особенности консервативного типа, и казначей университета или больницы, несмотря на то, что первый участвует в бизнесе, приносящем прибыль, второй же - «доверенное лицо» альтруистического учреждения. И в том и в другом случае они связаны определенными обязанностями и определенной ответственностью. Если ситуация достаточно интегрирована с институциональной точки зрения, то в конечном счете их эгоистические интересы будут состоять в том, чтобы быть на уровне этой ответственности.


Таким образом, получается, что пресловутое «стяжательство», характерное для капиталистической экономической системы, вообще мало связано с прямым действием элемента эгоистического интереса мотивации типичного индивида. Оно связано с особой институциональной структурой, которая сложилась в странах Запада. Есть основания полагать, что положение с мотивацией в данной области в гораздо большей степени, чем это принято думать, подобно положению в других сферах нашей профессиональной структуры, которые таковым «стяжательством» не отличаются.

В нашей профессиональной структуре статус определяется в основном в соответствии с достижениями и способностями, гарантирующими успех в выполнении специализированной функции или группы функций. Поэтому можно, пожалуй, сказать, что во всей профессиональной сфере у нас преобладает единая основная цель - «успех». Содержание этой основной цели, разумеется, будет меняться в зависимости от конкретного характера функциональной роли. Но каково бы ни было это содержание, оно включает в себя одновременно и эгоистические, и бескорыстные элементы. «Бескорыстный элемент» состоит прежде всего из двух компонентов: из бескорыстного стремления «хорошо работать » в соответствии с техническими критериями и бескорыстного принятия моральных стандартов, которые управляют этой деятельностью, в таких вопросах, как уважение прав других. В эгоистическом элементе в большинстве случаев преобладает, видимо, заинтересованность в признании, в высоком положении внутри профессиональной группы, к которой принадлежит индивид. Это удовлетворяется как прямо, так и более или менее косвенными символами статуса, среди которых видное место занимает денежный доход. Его выдающееся значение отчасти является результатом того, что в нашем обществе институционализирована экономика, основанная на предпринимательстве⁶.

⁶ Чтобы избежать возможных недоразумений, следует еще раз подчеркнуть, что мы не отрицаем наличия больших различий в самой мотивации. Б частности, мы согласны, что ситуация в сфере предпринимательства способствует формированию определенных типов «торгашеской » ориентации. Главная цель наших рассуждений - показать, что прежняя логика анализа, которая перескакивала от экономического анализа прямо к мотивации, непригодна. Институциональные модели всегда составляют важную часть этой проблемы, и к более глубинным проблемам мотивации следует переходить только через анализ роли институциональных моделей, а не игнорируя его.


Традиционная доктрина экономической науки, заключающаяся в том, что в предпринимательской экономике действие мотивировано прежде всего «рациональным преследованием эгоистического интереса », оказывается отчасти просто неверной, отчасти же скрывающей сложный комплекс элементов и их отношений, который люди, пользовавшиеся традиционными представлениями, большей частью не осознавали. Можно надеяться, что все вышеизложенное даже в таком схематическом виде станет основой для анализа, в котором надлежащее место займут некоторые стоящие перед экономистами эмпирические проблемы, и это даст экономической науке возможность более плодотворно сотрудничать со смежными науками, изучающими человеческое поведение, вместо того чтобы, как часто бывало до сих пор, изолироваться в замкнутую систему.

Однако было бы достойно сожаления, если бы нас поняли так, что наше изложение претендует на полноту и пригодность для решения всех задач. В заключение мы хотели бы кратко коснуться еще одного аспекта проблемы, который имеет огромное эмпирическое значение, но не может быть подвергнут развернутому обсуждению ввиду краткости настоящей статьи. Вышеприведенный анализ излагался в терминах концепции институционально интегрированной социальной системы. Лишь в случае такой интеграции сохраняет силу столь важное для наших рассуждений положение о существенном совпадении направлений, в которых действуют на человеческое поведение бескорыстные и эгоистические элементы мотивации. В действительности же социальные системы интегрированы в этом смысле в самой различной степени; в некоторых случаях интегрированный тип почти точно воплощается в реальность, в других же - очень далек от нее. Но даже если мы будем разрабатывать теорию, адекватную второй ситуации, то и в ней интегрированный тип Должен быть важнейшей отправной точкой анализа.

Существует множество обстоятельств, которые могут толкнуть индивида, преследующего свои эгоистические интересы, к большему или меньшему отклонению от институционально одобренных стандартов. Бывает, что жизнь формирует личность, далекую от полной интегрированности, и у такого индивида его эгоистические тенденции вступают в конфликт с его институциональным статусом и ролью. Иногда же сама социальная структура бывает плохо интегрирована, так что от одного и того же индивида ожидаются принципиально несовместимые поступки. Один из самых распространенных видов такой слабо интегрированной структуры - это структура, в которой символы признания теряют связь с институционально одобренными достижениями и в которой люди пользуются признанием независимо от соответствующих достижений и, наоборот, имея такие достижения, не получают полагающегося им признания. В результате такого недостатка интеграции индивид попадает в конфликтную ситуацию. С одной стороны, он вступает в конфликт с самим собой. Он чувствует себя вынужденным обеспечивать свои эгоистические интересы способами, несовместимыми со стандартами поведения, которые воспитаны в нем и которые настолько глубоко укоренились в его сознании, что он не может их полностью отбросить. С другой стороны, он оказывается перед объективной дилеммой. Например, он может продолжать жить в соответствии с теми стандартами, которые он ценит, но тогда он лишается признания и его символов; либо он может погнаться за «внешним успехом », но только ценой нарушения своих собственных стандартов и стандартов тех людей, которых он больше всего уважает. Обычно внешний и внутренний конфликт возникают одновременно, и по-настоящему счастливого выхода из такой ситуации нет.

Обычная психологическая реакция на такую конфликтную ситуацию - состояние психологической «беззащитности». Как хорошо известно, такое состояние беззащитности, в свою очередь, приводит к разным формам более или менее выраженных невротических реакций, посредством которых индивид стремится разрешить свои конфликты и восстановить ощущение уверенности. Рас-пространеннейшей формой такой реакции является повышенная агрессивность в преследовании личных целей и своих эгоистических интересов вообще.

Мы утверждали, что институционализация эгоистического интереса объясняет одну из важных составных частей явления, которое обычно называют «стяжательским характером» капиталистического общества. Но это объяснение еще далеко не исчерпывает всего явления в целом. Мы живем в обществе, которое во многих отношениях далеко от полной интеграции. Очень большая часть нашего населения в этом смысле отличается глубоким ощущением беззащитности. Поэтому можно предположить, что другой важный элемент явления «стяжательства», особенно в том виде, в котором оно представляется наиболее оскорбительным для наших нравственных чувств, состоит в выражении этого широко распространенного чувства беззащитности. Элтон Мэйо нашел для этого положения вещей соответствующее выражение, перефразировав знаменитое заглавие Тауни и написав «Стяжательство больного общества»⁷. Но следует подчеркнуть, что этот элемент, также как и институционализация эгоистического интереса, недостаточно учитывается формулой «рациональное преследование эгоистического интереса ».

Разумеется, можно найти много других вещей, которые продемонстрируют неполноту изложенного выше подхода к этой проблеме. Без сомнения, во многих отношениях формулировки ее будут изменяться и усложняться по мере накопления наших знаний об этих явлениях - такова судьба всех научных концептуальных схем. Но вдобавок ко всем достоинствам, которые этот подход может иметь для решения отдельных эмпирических задач, он имеет еще и иное значение. По мере разработки он поможет нам показать, что многие проблемы могут быть более плодотворно изучены при условии сотрудничества на теоретическом уровне разных социальных дисциплин, нежели это возможно сделать, действуя внутри каждой из них в отдельности, как бы хорошо ни была разработана для решения определенного круга проблем ее теоретическая схема.

⁷ См. его работу «Human Problems of Industrial Civilization» (N.Y., 1933). Элемент такого типа, по-видимому, имеется в виду, когда жалуются на преобладание «духа коммерции» в медицине.

1940