Geum.ru

И. Р. Чикалова (главный редактор); доктор исторических наук, профессор

Вид материалаДокументы

Содержание


1. Матриархат как оправдание патриархата.
2. Матриархат как “гилания”
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   25

Матриархат после Бахофена

Если не считать критики, вызванной самой идеей существования общества, где господствовали женщины, то наиболее острую полемику вызвал вопрос о том, что могло собой представлять такое общество, какими характеристиками оно должно было обладать. Центральное место на долгие годы заняла дискуссия об универсальности матриархата в истории человеческих обществ. Одной из самых трудноразрешимых стала также проблема причин перехода от гипотетического господства женщин к господству мужчин. Существенное место занимал и вопрос о закономерности существования матриархата и неизбежности его смены патриархатным обществом. В зависимости от того, какое разрешение получили вышеозначенные вопросы, можно условно выделить три направления развития концепции матриархата.

^ 1. Матриархат как оправдание патриархата.

Как указывает Бахофен, “лишь с победоносным наступлением системы патриархата полное и ничем не стеснённое процветание материнского права сменяется упадком”188. Далее он рассуждает о преодолённой и поверженной позднейшим временем культуре189. Использование военной терминологии весьма характерно для описания отношений между полами. Об антагонизме полов и их несовместимости в существующей структуре нуклеарной семьи говорит Э.Дюркгейм190. Ф.Энгельс в “Происхождении семьи, частной собственности и государства” также прибегает к военной терминологии, говоря о “ниспровержении материнского права” и установлении “мужского единовластия” как “всемирно-историческом поражении (выделено нами — авт.) женского пола”, при котором “муж захватил бразды правления в доме, а жена была лишена своего почётного положения, закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения”191.

Хотя все перечисленные авторы творили на рубеже XIX и XX вв., военная лексика в описании гендерных отношениях сохранила актуальность и в конце ХХ столетия. Это особенно заметно в отношении вопроса о причинах смены матриархата патриархатом: согласно некоторым концепциям, патриархат возникает в результате завоеваний192. Следовательно, концептуализация матриархата как власти женщин, полагают феминистки, чрезвычайно удобна для её использования при оправдании систем, пришедших ему на смену: мужчины боролись с женщинами за власть и получили её в ходе борьбы. Так, Джоан Бамбергер отмечает, что миф о матриархате оправдывает мужское господство, вызывая образ катастрофической альтернативы — общества, в котором господствуют женщины. Данный миф, широко тиражируя представление о том, что женщины не имели представления о том, как распорядиться властью, когда она находилась в их руках, догматически закрепляет их настоящее (т.е. подчиненное — А.Б., Д.Б.) положение193.

В этом смысле, считают радикальные феминистки, идеологема матриархата оправдывает присущее патриархату угнетение женщин как залог системной устойчивости и безопасности мужчин194. В качестве обобщённого средства и символа борьбы, как правило, выступает фаллос — орудие страха, войны и насилия, присущее мужчине-завоевателю. Об этом, например, пишут С.Браунмиллер и К.Миллетт, приравнивая историю цивилизации к истории насилия над женщинами со стороны мужчин: насилия физического (изнасилование), символического и идеологического (фаллоцентричность общества), а также экономического (использование бесплатного женского труда, приравненного к рабству, основанное на страхе и подчинении)195.

О фаллоцентричности как структурной составляющей общества, вслед за символическим осмыслением фаллоса Лаканом, утверждавшим, что в культуре общества господствуют фаллические символы, писали многие, включая Г.Рубин и Д.Батлер196. Гейл Рубин, в частности, отмечает, что “фаллос представляет собой нечто большее, чем признак, который отличает один пол от другого: это — воплощение мужского статуса, к которому стремятся мужчины и которому присущи определённые права, среди них — право на женщину”197. Фаллос “является символом преемственности в отношении мужского господства”198. Андреа Дворкин в своих книгах “Порнография” и “Интеркурс” рассматривает гетеросексуальный половой акт как символ насилия, нарушения женской (телесной) целостности и личной неприкосновенности199. Посредством зачастую принудительных гетеросексуальных отношений выстраиваются отношения патриархатные. Постоянное доминирование гетеросексуальных отношений в обществе навело исследователей на вопрос — а существовал ли матриархат?

^ 2. Матриархат как “гилания”

Сегодня подавляющее большинство исследователей отвечает на поставленный выше вопрос отрицательно, отмечая существование социальной системы доминирования мужчины над женщиной уже в древнейший период человеческой истории200. Та же Г.Рубин, к примеру, видит первопричину подчинённого положения женщин в акте их обмена (дара, по М.Моссу). С одной стороны, обмен, как писал еще К. Леви-Стросс, присущ отношениям родства. Но ведь именно род — и женщина-основательница рода во главе его — является, по Ф.Энгельсу201, фундаментом матриархата, подразумевающего высокий статус женщин. Однако, по меткому замечанию С. де Бовуар, высокий статус имела не конкретная женщина, а ее абстрактное воплощение202. В итоге, пишет Г.Рубин, “результат дарения женщин является более глубоким, чем результат обмена другими подарками, потому что отношения, установленные таким образом, это не просто отношения взаимного обмена, а отношения родства. Партнёры по обмену становятся родственниками на всю жизнь”203. В этом смысле система родства есть “использование одного из аспектов природного мира в социальных целях”204, что происходит, как доказывает Г.Рубин, вопреки самости женщин: именно женщины служили предметом сделок, в отличие от мужчин, “просто как женщины”205.

Несомненно, позиция конкретной женщины варьировалась в зависимости от её статуса и могла изменяться в ходе жизни. Но менялась она, как правило, по отношению к другим женщинам. Например, женщины-матери старшего возраста были субъектами матримониальных сделок. Но их дочери — молодые женщины и девушки — были ничем иным, как объектами, или, в лучшем случае, “полуобъектами”, этого обмена. Как отмечает Г.Рубин: “из обмена женщинами не обязательно следует, что женщины овеществляются в современном смысле этого слова, так как предметы в первобытном мире в высшей степени персонифицированы. Но из обмена обязательно следует различие между даром и тем, кто его дарит. Если женщины — дары, то мужчины — партнёры по обмену”206. И далее: “если женщины являются предметом сделки, то мужчины являются теми, кто их отдаёт и получает”, то есть, активными агентами207. В этом смысле Г.Рубин определяет мужчин как, “главным образом, сексуальных субъектов, тех, кто осуществлял обмен”, а женщин — “сексуальными полуобъектами, дарами”208. В этом, согласно Г.Рубин, и заключается суть политической экономии пола.

Отказ от концепции матриархата повлек за собой поиск новых подходов. Оригинальное видение проблемы предложила Р.Айслер в своей книге “Чаша и клинок”209. Выводы Р.Айслер построены на данных археологических раскопок на Крите, подтвердивших существование и отобразивших своеобразие минойской культуры. Критикуя концепцию матриархата как всего лишь зеркальное отражение патриархата, Р.Айслер утверждает, что, “если мы освободимся от господствующих моделей действительности, становится очевидным, что существует иная логическая альтернатива: возможны общества, в которых отличие необязательно приравнивается к подчиненности и господству”210. Р.Айслер полагает, что для минойской культуры, (которую Бахофен относит к культуре матриархата), характерна не столько власть того или другого пола, сколько партнёрство полов. Не стоит говорить о власти и господстве матери как о “движущей силе” матриархата, пишет Р.Айслер. В её интерпретации существовавшая культура была партнёрской, оба пола на равных принимали участие в общественной, политической, личной жизни. Термин “матриархат”, приобретший определённые властные коннотации, неуместен для описания принципов культуры, “женской” в том смысле, что именно с женщиной Р.Айслер связывает доброту, сочувствие, сопереживание, любовь и заботу, воплощаемые на символическом уровне в образе чаши — символа женского (в отличие от клинка — символа фаллоса как орудия страха и насилия). Эти же качества упоминал и И.Бахофен, но это, скорее, было сказано об отношениях матери и ребёнка. У Р.Айслер же идёт речь о взрослых женщинах и мужчинах — партнёрах во всём. Р.Айслер не отрицает, что Критской культуре было присуще неравенство. Однако, по её мнению, это неравенство не носило выраженного гендерного характера: стратификация общества выстраивалась по другим признакам.

Р.Айслер предлагает отказаться от использования концепции матриархата при описании вышеуказанной формы отношений, называя её гиланией – сотрудничеством через партнёрство и должное признание как женских, так и мужских ненасильственных качеств. Гилания символизирует утверждение принципа чаши вместо принципа (фаллического) клинка, единство в партнёрстве и гармонии. Более того, Р.Айслер полагает, что “изначально столбовой дорогой нашей культурной эволюции было партнерство, но затем, после периода хаоса и почти полного культурного разрыва, произошел глубокий культурный сдвиг” к обществу господства