С. Д. Трифонов Рецензент: доктор филологических наук, профессор Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого А. В. Моторин Записки Филиала рггу в г

Вид материала

Содержание

«краеведение – дело, значение которого не может быть преувеличено…»
Краеведческая информация
Новгородские, костромские и вологодские
УЧАСТИЕ ЖЕНЩИН НОВГОРОДСКОЙ ГУБЕРНИИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОМ ДЕЛЕ И ДРУГИЕ ПРИМЕРЫ ИХ ЭМАНСИПАЦИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХIХ – НАЧАЛЕ ХХ вв
Возникновение и развитие боровичского огнеупорного производства
Нэп в новгородской деревне (по фондам гано)

Подобный материал:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 23

Раздел 6. Историческое краеведение

Панкратова О.Б.

^ «КРАЕВЕДЕНИЕ – ДЕЛО, ЗНАЧЕНИЕ КОТОРОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРЕУВЕЛИЧЕНО…»

Внимание к региональной истории в нашей стране всегда зависело от политической ситуации. В то же время, изучение истории того или иного края имеет огромное значение, так как события местной истории всегда были «плотью и кровью» истории государственной и деятельность краеведов возбуждает интерес и воспитывает уважение к истоком нашим, к родной земле. Велико воздействие краеведения на умы, души, сердца всех, кто занимается этим замечательным делом и тех, к кому обращены исследования краеведов.

Слово «краеведение» стало общеупотребительным и имеет несколько значений. Это и наука, и научно-популяризаторская деятельность, и форма общественной деятельности (участие в этом не только профессионалов – ученых, но и местных жителей). Краеведение - метод познания истории от частного к общему, и, конечно, - школа воспитания КУЛЬТУРОЙ (ведь основа культуры – память, а краеведческие исследования это и есть обращение к памяти). Краеведение это еще и краелюбие, как сказал С.О.Шмидт^³⁹¹.

В начале 1990 года в Челябинске прошел учредительный съезд российских краеведов. Был создан Союз краеведов. На нем выступал Д.С.Лихачев, отмечая важность краеведческих знаний и формулируя смысл краеведческой деятельности.

«Любовь к родному краю, знание его истории – основа, на которой только и может осуществляться рост духовной культуры общества. Культура как растение: у нее не только ветви, но и корни. Чрезвычайно важно, чтобы рост начинался именно с корней. Сохранение обычаев, фольклора, музыки каждой местности необходимо для сохранения культуры страны. Краеведение придает местности, не имеющей «авторского происхождения», историзм, открывает ее в прошлом, хотя бы и очень недавнем, что-то совершенно новое, ценное. Когда мы узнаем, кто жил в том или ином доме, для нас этот дом наполняется духовным содержанием, преобразуется и город, чью историю мы познаем»^³⁹².

Зачатки краеведческих знаний обнаруживаются историками в очень ранних источниках. Эти знания появляются вместе со знаниями историческими и культурными и географическими. Местные летописи (княжеские, монастырские, городские) уже содержали историко-краеведческий материал. Научные же данные по истории отдельных краев и областей появляются 2-3 столетия назад. Это первые описания земель.

К началу XVIII века боярский сын г. Тобольска Семен Ульянович Ремезов составил «Историю Сибирскую», положив начало изучению отдельных краев Российской Империи. Он же составил первый русский географический атлас из 28 карт – «Чертежную книгу Сибири».

В 1762 году Петром Ивановичем Рычковым была написана «Топография Оренбургская», где освещалась история этой Российской области. Он известен трудами по археологии, этнографии и истории Поволжья, Урала и Прикаспия. В 1759 году он стал членом-корреспондентом Петербургской Академии Наук.

В 1784 году Василий Васильевич Крестинин издал «Исторические начатки о Двинском народе», а в 1790 году – «Краткую историю города Холмогор». В 1792 году он же издает «Краткую историю города Архангельска». Это были первые монографические издания краеведческого характера – по истории деревни и города.

Именно В.В. Крестинин вместе с купеческим сыном А.И. Фоминым основал в Архангельске «Общество для исторических исследований» - оно считается историками первым краеведческим обществом в России.

Большое значение для развития краеведческих знаний имел Указ Сената от 1 ноября 1777 года, которым предписывалось подготовить топографические описания всех губерний Российской империи.

В программах народных училищ в 1782 году учителям рекомендовалось собирать сведения о древней истории губерний. Некоторые учителя всерьез увлеклись этой работой. Например, Николай Федорович Бунаков издал около 20 книг историко-краеведческого содержания. Ему же принадлежит первая учебная программа по краеведению, разработанная для костромских школ.

В развитии краеведения принимали участие научные и профессиональные организации. В 1765 году в Петербурге было создано Вольное Экономическое Общество – первое научное общество в России, целью которого, среди прочих, было изучение особенностей местной экономики и ее истории, что способствовало развитию экономических краеведческих знаний.

Трудно переоценить вклад в развитие краеведческих знаний статистических комитетов, которые существовали во всех губерниях. Они публиковали регулярно свои отчеты о деятельности и результаты своих исследований в приложениях к местным губернским ведомостям. Любой интересующийся краеведением человек мог без труда воспользоваться этими данными.

Много сделало для изучения краев и областей России Русское географическое общество, которым руководил известный географ, путешественник того времени Петр Петрович Семенов – Тян – Шанский. Используя местный материал, участники этого общества составили и издали «Географо-статистический словарь Российской Империи» и словарь «Россия. Полное географическое описание нашего отечества».

Особенно велико значение деятельности возникших по почину академика Николая Васильевича Калачева (правовед, историк, археограф, архивист) со второй половины XIX века губернских ученых архивных комиссий. Они выявляли и сохраняли исторические памятники, участвовали в организации музеев, издавали краеведческую литературу, пропагандировали краеведческие знания.

Нельзя не сказать и о чисто русской традиции – участии в краеведческих изысканиях политических ссыльных. Традиция эта началась с ссыльных декабристов. Достаточно привести пример братьев Бестужевых. Находясь в ссылке, имея блестящее образование, желая найти применение своим интеллектуальным возможностям, они, как и многие другие, изучали историю и этнографию тех областей, в которых оказались «волею судеб».

Александр Александрович Бестужев написал «Отрывки из рассказов о Сибири», где описал быт якутов, тунгусов (эвенков). Николай Александрович Бестужев изучал особенности экономики Бурятского края и написал работу «Бурятское хозяйство». Михаил Бестужев составил «Очерк о возникновении и развитии г. Селенгинска». Продолжили эту традицию и ссыльные народники и большевики. Исследование В.И. Ленина «Развитие капитализма в России» написано было на глубоко изученном материале местной статистики.

Усилению интереса к краеведению способствовало и духовенство. Издавались епархиальные ведомости, создавались церковно–исторические организации, сельским причтом создавались церковно-приходские летописи.

Первые советские годы стали временем испытания для российского краеведения.

Несмотря на то, что это были очень тяжелые для нашей страны годы, период первого десятилетия Советской власти – примерно до рубежа 1920-30-х годов – называют «золотым десятилетием» развития краеведения.

С 1917 по 1929 год число краеведческих организаций увеличилось в 8 раз – с 246 до 2000 (эти цифры, естественно, требуют уточнения).

У 240 организаций были свои периодические издания.

После окончания гражданской войны координацией краеведческой деятельности стали заниматься Наркомат просвещения и Академия наук.

К середине 1927 года состоялось около 100 краеведческих конференций различного уровня. Особенно важны были решения первых конференций, проходивших в Москве. После первой конференции и по ее решению был создан общий методический центр краеведения – Центральное бюро краеведения во главе с С.Ф. Ольденбургом. Эта научное объединение издавало журналы «Краеведение» (1923-1929) и «Известия ЦБ краеведения» (1925-1929).

Чтобы представить масштаб и уровень этих конференций, необходимо перечислить только некоторые фамилии их участников: антрополог, географ, академик Д.Н. Анучин, историки, археологи, экономисты Н.П. Анцифиров, С.В. Бахрушин, Б.А. Куфтин, С.Ф. Платонов, А.А. Спицин, литературоведы, фольклористы Д.Н. Ушаков, Н.К. Пиксанов, антрополог В.В. Бунак, географы, геологи, геофизики Семенов-Тян-Шанский, А.П. Павлов и др., зоолог Н.М. Кулагин, путешественник и писатель В.К. Арсеньев, педагоги С.Т. Шацкий, А.А. Яхонтов, искусствоведы А.В. Бакушинский. А.М. Эфрос и др.

Но, справедливости ради, необходимо говорить и о негативных моментах в развитии краеведения этого времени. Скорее всего, краеведение и получило развитие в первые годы Советской власти именно потому, что было широкое поле для деятельности. Озлобление против бывших хозяев крестьяне вымещали на их имуществе. Не зря многие бывшие собиратели и владельцы коллекций сами старались передать их на государственное хранение и служили учеными – хранителями в новоорганизованных музеях.

Еще одной из причин «золотого века» краеведения было то, что те, кто не уехали из страны в эти страшные годы, нашли приложение своим уму и знанию именно в историческом краеведении. Эти люди в основной своей массе революцию не приняли, считали невозможным для себя сотрудничество с новой властью, были напуганы всем происходившим и отторгнуты от привычного для них дела. Историческое краеведение стало для них своеобразной «нишей», где они и применили свои силы. На этой работе они, не поступаясь своими принципами, оказывались, что называется, «при деле».

Объективная ситуация в стране, нарастающая сталинизация оказали на краеведение негативное влияние. Уже в 1919 году заместитель А.В. Луначарского историк М.Н. Покровский писал в одной из газет не без сарказма: «Охрана памятников искусства и старины стала чем-то вроде официальной мании в РСФСР».

Так почему же одновременно с первыми процессами – «Шахтинское дело», «Дело Промпартии» и другими - стали преследовать краеведов?

Работа краеведов была демократическим явлением, она восходила к дореволюционным, земским традициям. Краеведение как научное и общественное явление не признавало никаких официальных, обязательных, например, для школ и училищ, методик. А эти методики спускались сверху и требовали своего выполнения и внимания к ним. Краеведение как самостоятельное явление не соответствовало уже новым веяниям, связанным с зарождавшимся культом одного человека. Коллективизация требовала подчинения жестким требованиям «что сажать» и «где сажать», а ведь местное экономическое знание в лице краеведов давно изучило особенности местной сельскохозяйственной жизни и противостояло грубому неумелому вмешательству в сельскохозяйственную деятельность крестьян. Массовое разрушение старинных, особенно церковных зданий, сжигание икон влекло за собой уничтожение тех, кто видел в них произведение искусства и боролся за их сохранение.

Дальнейшее развитие краеведения стало невозможным.

«Краеведческое движение я называю великим потому, что это было действительно беззаветное общее движение провинциальной интеллигенции в деле спасения от бесчисленных в то время случайностей»^³⁹³. Это было делом жизни местных ученых. Это был их жизненный подвиг!

Соколова А. А.

^ КРАЕВЕДЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ:

ОТ НАРОДНОГО ТЕРМИНА К «НЕОГЕОГРАФИИ»

Процессы гуманитаризации современной географии в значительной степени обусловлены ростом интереса общества к культурному наследию регионов, повышением роли краеведческой составляющей в школьной и вузовской географии, развитием экскурсионно-познавательного туризма, имеющего большое просветительское значение.

Гуманитарно-географический подход, присущий современной географии, ориентирован на изучение исторических и современных образов территории и акваторий, формирующихся в культурах разного типа. Наиболее полно географическая реальность отражена в языке, в упорядоченных на сети пространственно-временных отношений системах региональной научной, народной терминологии, топонимии, географической лексике литературных произведений, исторических источников. Языковые образы являются составной частью духовной среды региона, входят в системы жизнеобеспечения и самоидентификации этносов, участвуют в формировании социокультурного своеобразия территорий, обособлении, внутренней консолидации и дифференциации социально-географических систем разного типа и ранга.

Ключевым понятием в исследованиях подобного рода может стать лингвотоп – базовый языковый образ, раскрывающий системообразующее географическое понятие и рассматриваемый в комплексе с обозначаемым объектом. Лингвотоп подчеркивает соответствие языкового образа пространственной (пространственно-временной) структуре объекта и в этом отношении может быть рассмотрен как аналог хронотопа в понимании М. М. Бахтина^³⁹⁴. Напомним, что хронотоп отражает существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, неразрывную слитность в структуре образа пространственных и временных характеристик.

Лингвотоп выступает в качестве ядра концентрации и структуризации лексической информации. Системно связанные с лингвотопом сочетания лексических единиц образуют лексико-информационные системы – материально-идеальные целостности, характеризующиеся закономерным сочетанием объектов природы, хозяйства, культуры и связанных с ними комплексов географических терминов и топонимов. На зрелой стадии хозяйственного и духовного освоения территории лексико-информационные системы приобретаю развитую вертикальную структуру, компонентами которой становятся пласты лексики (народные и научные географические термины, топонимы), литературные образы, гео- и фотоизображения, формирующие в информационном пространстве Интернет^³⁹⁵. В наиболее простом варианте лингвотоп представлен топосом (понятие, введено В. Н. Калуцковым) – местоназванием, сочетанием топонима и места^³⁹⁶. Лексико-информационные системы, состоящие из совокупностей пространственных объектов и их языковых образов, в определенной степени близки к выделенным в гуманитарной географии Н. .Ю. Замятиной элементарным топологическим соотношениям^³⁹⁷.

Иерархически соподчинены лингвотопы реки, долины, речного бассейна или межгорной котловины, обозначенные гидронимом и производными от него хоронимами. Ключевым для Русского Севера и Сибири с преимущественно приречным освоением территории является лингвотоп наволок, в реальном воплощении – сегмент высокой поймы в долинах широкопойменного типа, с которым системно связаны излучина реки с русловыми отложениями, меандровый амфитеатр, природолинная часть водораздельной равнины с характерным рисунком землепользования.

Выделение и изучение лингвотопов имеет теоретическое и прикладное значение. С позиций географии и геотуристики особый интерес представляют лингвотопы, сформировавшиеся в ареалах бытования традиционной культуры, где языковая часть представлена народными географическими терминами, топонимами и микротопонимами.

Работы по сбору и картографированию языкового материала, позволяющего воссоздать восприятие мира жителями разных регионов России, имеют большое значение для развития этнического и экологического туризма, что осознается как лингвистами, так и географами. В народных географических терминах и топонимах запечатлены образы окружающей природы, рек, озер, гор, таежных массивов, поселений, земельных угодий, священных мест^³⁹⁸. Этот обширный пласт языковой информации является компонентом культурного наследия и ресурсом для создания образовательных краеведческих программ, проектов по развитию этнического, экологического туризма и других видов туров в районы традиционного природопользования. Сохраненные в слове экологические знания местного населения важны для становления экологического сознания, формирования у детей и молодежи навыков природоохранного поведения, воспитания уважения к культурным традициям местного населения.

Особую роль в образовании и просвещении могут сыграть региональные лексико-географические словари, содержащие словарные статьи, карты и фотоиллюстрации, визуализирующие языковые образы природы и народной культуры. Подобные проекты особенно актуальны для регионов, экономика которых ориентирована на развитие туризма (Русский Север, Карелия, Приуралье и др.). Большой интерес в данном отношении представляет Русский Север, где сохранилось коренное население – носители севернорусских говоров, живы традиции крестьянского домостроения и природопользования. Регион хорошо изучен в диалектологическом и топонимическом отношении^³⁹⁹, что позволяет именно здесь создать первые языковые и картографические модели приречных и приозерных территорий, передающих образы северной природы и традиционного природопользования. Здесь Санкт-Петербургским университетом была проведена большая работа по сбору диалектной лексики, нашедшая отражение в шеститомном «Словаре русских говоров Карелии и сопредельных областей», изданном в 1994–2005 гг. (гл. ред. А. С. Герд)^⁴⁰⁰.

В настоящее время комиссиями исторической географии и лингвоэтногеографии РГО готовится проект по созданию электронного «Иллюстрированного географического словаря рек и озер Русского Севера», а также по публикацию серии брошюр, туристских карт и материалов теоретического характера. В задачи проекта входит:

Разработка критериев отбора территорий и локальных участков для комплексных лексико-географических исследований,
Ознакомление участников проекта – аспирантов и студентов старших курсов с методикой комплексного лексико-географического описания и картографирования поречий и поозерий.
Проведение полевых исследований на территории Русского Севера.
Выявление речных долин и поозерий с типичными для Русского Севера пейзажами, характерной планировкой поселений и формами землепользования, нашедшими отражение в местном говоре и топонимии. Выявление зафиксированных в лексике и топонимии уникальных географических объектов (памятников природы, истории и культуры). Разработка предложений по их комплексной охране в качестве культурных ландшафтов для районных, областных администраций и администраций сельских поселений.
Подготовка серии брошюр, содержащих текстовую и картографическую информацию, в том числе краткую комплексную характеристику территории:

геологическое строение, обнажения коренных пород, поверхностные отложения (механический состав, обводненность, включения);
мезо- и микрорельеф, экзогенные процессы;
климат и микроклиматы;
гидросеть, грунтовые воды, родники, колодцы;
почвы (основные виды, дифференциация по урожайности, использованию, способам обработки);
растительный покров (основные фитоценозы, флористический состав отдельных ярусов, пищевые, лекарственные, декоративные виды;
животный мир (по отдельным биотопам), промысловая фауна;
общая характеристика землепользования, рисунок угодий, планировка селения;
физико-географические районы и типичные геосистемы.
В картографический блок предполагается включать следующие материалы:
топографическая карта;
геолого-геоморфологическая карта речной долины и прилегающих междуречий, геолого-геоморфологические профили;
карта русла и русловых процессов, гидрологические карты (динамика стока, наводнения);
ландшафтная карта (по необходимости может быть дополнена картами эрозионной расчлененности рельефа, густоты гидросети, лесистости и др.);
карта землепользования (сельскохозяйственные и промысловые угодья);
карта природных и культурных достопримечательностей.

В лингвистический блок предполагается включить:

краткий идеографический словарь народных географических терминов;
краткий словарь микротопонимов;
фотоиллюстрации, визуализирующие языковые образы;
комплексная лексико-географическая карта.

Создание электронной базы лингвоэтногеографических данных «Иллюстрированный географический словарь рек и озер Русского Севера».
Информационно-методическое обеспечение проектов по развитию этнического, религиозно-познавательного, сельского, экологического и спортивного (водного, велосипедного, лыжного) туризма, создание проектов туристских кластеров, разработка образовательных и научных лингвоэтногеографических туров для российских и иностранных граждан.
Разработка и реализация образовательной программы «Иллюстрированный географический словарь рек Русского Севера» для средней и высшей школы, центров дополнительного образования детей.

Бородкин А.В.

^ НОВГОРОДСКИЕ, КОСТРОМСКИЕ И ВОЛОГОДСКИЕ

СТАРООБРЯДЦЫ – КАПИТОНЫ В КОНЦЕ XVII ВЕКА

«Внимай себе возлюбленный брате да не прельстят тебя капитоны неправедные … глаголы имеют бо они от некоего лжеучителя наставника своего…»^⁴⁰¹. Таким образом, напутствовал автор одного из сочинений своего будущего читателя. В качестве руководителей капитонов автор указывал «Капитона и … игумена именем Досифей»^⁴⁰². Термин «капитон» используется в отечественной историографии в двух значениях. В широком смысле слова так называли всех противников новых обрядов. Однако употребление термина «капитон» в данном контексте характерно, главным образом, для конца XVII – начала XVIII вв. Собственно «капитонами» называли последователей инока Капитона, первоначально монахов Троицкой пустыни, находившейся в Костромском уезде, а затем, вообще всех сторонников Капитона.

В 1634 году старец Капитон «в Костромском уезде в нашем дворцовом селе Даниловском отказал две пустоши в новое строение под монастырь старцу Капитону, пустошь Колесниково»^⁴⁰³. В 1639 году на Троицкого строителя Капитона последовал донос архимандрита Рязанского Преображенского монастыря Герасима о «неистовствах» строителя пустыни. Грамотой от 22 августа 1639 года Ярославскому воеводе П. И. Секирину и дьяку П. Ф. Филатову предписывалось взять Капитона и привести в Ярославский Спасский монастырь, где «отдать под крепкий начал старцу духовному и искусну который бы грамоте был горазд и хмельного пития не пил, чтоб в вере и во иноческих правилах поразсмотрел и в чувство привел бы». Своим поведением строитель Капитон поставил «дознавателей» в тупик. Он отказался от общения со священником, замеченным в употреблении спиртных напитков, соблюдал строгий пост и носил вериги. Впоследствии его обвинили в неприятии икон «нового письма»^⁴⁰⁴. После проведенного дознания Капитон был сослан в Тобольский Архиерейский дом^⁴⁰⁵.

Через 12 лет после ареста старца вновь появляются упоминания о капитоновых кельях. Грамотой царя Алексея Михайловича от 1651 года Костромскому воеводе Ю. М. Аксакову и подъячему Родиону Борзову указывалось: «Взять на реке Шаче Костромского уезда ... в келиях старца Капитона, старцев и мирских людей, робят, которые в тех келиях живут и быть им до нашего указа у вас в Ипатьевском и Богоявленском монастырях ... никуда не пущать, да держать их крепко, чтоб не ушли»^⁴⁰⁶. Из Шацких келий Капитон бежит в Шуйский уезд. Здесь он находится до середины 50-х годов XVII века в пустынях около села Калбацкого. Все это позволило Симеону Денисову указать «коль премного указами, коль часто посыланием воинов иском бяше всюду, следим по градам и пустыням, но никакоже обрестися можаще»^⁴⁰⁷. Число последователей старца постоянно росло. Его сторонники проживали в Костромском, Владимирском, Ярославском, Суздальском, Гороховецком, Новгородском, Нижегородском и Вологодском уездах. Все это стало основанием для проведения в отношении «капитонов» жестких правительственных сысков. Наиболее многочисленными общинами «капитонов» являлись Владимирские и Суздальские. Центром их формирования являлись земли Ярополченской волости Владимирского уезда. С начала 60-х годов XVII века за жизнью пустынников пристально следили Московские «послухи», сообщавшие в столицу обо всех изменениях. Власти предполагали, что местные общины «капитонов» связаны с выступлениями ревнителей древнего благочестия в Москве. В настоящий момент известны документы о нескольких правительственных сысках «капитонов». Первый сыск «капитонов» в Вязниках относится к 1662 году. Его материалы не сохранились. Наиболее известным является второй (повторный) сыск «капитонов» в 1665-1666 годах^⁴⁰⁸. Первый этап сыска (5 декабря 1665 года – середина февраля 1666 года) проводился силами полка столичных стрельцов А. И. Лопухина. До середины января в Вязниках действовала особая следственная комиссия князя И. С. Прозоровского.

Второй этап сыска был проведен в феврале-октябре 1666 года. Выявлением «капитонов» занимались местные Вязниковские власти во главе с Чаадаевым С., всего ими было арестовано 55 человек и сожжено 30 келий. В результате проведенных сыскных мероприятий властям удалось ликвидировать крупный центр «капитонов» и казнить глав уничтоженных пустыней, однако это не сказалось на крестьянах Вязников и Ярополча, продолжавших придерживаться старых обрядов.

Вологодский уезд нельзя считать центром «капитонов». В такой же степени противление новым обрядам распространилось и в других окрестных Вязникам уездах^⁴⁰⁹. Первый сыск был проведен местными властями в 1665 году. Его возглавил архиепископ Симон. Техника проведения сыска говорит о том, что он носил профилактический характер. Повторный сыск был проведен в феврале 1666 года. Начало третьего сыска датируется 20 марта 1966 года. Его начало положила грамота царя Алексея Михайловича Вологодскому воеводе С. А. Зубову. Царская грамота приказывает арестовать тех «капитонов» вместе с их наставником Ф. Артемьевым. Второй целью сыска является постоянный (до конца ХVII века) наказ «велеть расспрашивать о старце Капитоне». Весть о повторном сыске быстро распространилась среди «капитонов» и привела к массовым самосожжениям. Уже 21 марта 1666 года в Лежском волоке в «деревне Мишутино …сгорели 4 человека»^⁴¹⁰. В воеводской отписке о результатах сыска С. А. Зубов говорит о задержании 71 человека, 8 человек во время сыска сбежали от стрельцов, а 17 человек сожгли себя во время сыска. К специфике распространения движения ревнителей древнего благочестия в Костромском и, отчасти, Ярославском краях следует отнести сильный духовный надзор за идейными настроениями паствы. В Костромском уезде подобный надзор велся Ипатьевским и Богоявленским монастырями, игумены которых имели от царя прямые указания на этот счет. В Ярославском уезде подобные функции выполнял ряд Ярославских монастырей. Известно участие в подобных мероприятиях Ярославского Спасского и Толгского монастырей^⁴¹¹. В марте 1666 г. на главных воротах города Костромы было прибито подметное письмо. Власти подозревали наличие в Костроме общины «капитонов», что стало основанием для проведения сыска. Первый сыск затронул в основном окрестности Костромы. Известно, что во время сыска был схвачен живший в Костромском уезде в Плаксином стане погоста церкви Николы Чудотворца села Нефедова бобыль Исачко Андроников. Повторные сыскные мероприятия результатов не принесли. Аналогичный сыск был проведен в 1666 году на Вятке. Результаты правительственных сысков проясняют судьбу самого Капитона. «А старец де Капитон ... холоп твой, имал в прошлом 170-м году из лесу пустынников и кельи жег за Клязьмою, а Капитон де под теми келиями»^⁴¹². Таким образом, к концу XVII века общины «капитонов» потеряли своих руководителей. После смерти Капитона и казни глав Вязниковских пустыней «капитоны» были вынуждены обратиться со специальным посланием к игумену Досифею. Послание было посвящено принципиально важной не только для «капитонов», но и для всех сторонников древнего благочестия проблеме. «И в странах Нова Града на Тихвине неколико человек волею сожгося и о сем капитоны к … нему писали»^⁴¹³. Это послание к Новгородским единоверцам имело особое значение для общин «капитонов». Обратившись к авторитету игумена Досифея, они получили не только, надо полагать, исчерпывающий ответ на волновавшие вопросы, но и нового руководителя. Подтверждением данного предположения может служить уже цитировавшийся текстовый фрагмент, в котором «бывшей игумен некия обители именем Досифей» назван вождем «капитонов» после Капитона^⁴¹⁴. С этого времени общины «капитонов» окончательно становятся частью старообрядчества.

Наградов И.С.

Поло-возрастной состав старообрядческих общин Верхнего Поволжья в конце XIX – начале XX вв. (на примере общины федосеевцев Нерехтского уезда Костромской губернии и общины спасовцев Пошехонского уезда Ярославской губернии).

Источником количественных данных послужили списки старообрядцев-федоссевцев Рождественской, Митинской и Фёдоровской волостей Нерехтского уезда Костромской губернии^⁴¹⁵ и старообрядцев-спасовцев Мусорской волости Пошехонского уезда Ярославской губернии^⁴¹⁶. Списки составлены самими старообрядцами как приложение к прошению о признании их старообрядцами, в первом случае, и прошению о регистрации общины, во втором.

В 1874 г. был принят закон, разрешивший старообрядцам иметь свои метрические книги. Книги вели полицейские управления. Факт совершения брака, рождения или смерти должен был заноситься в метрики по заявлению самих староверов^⁴¹⁷. За десять лет, с 1895 по 1904 гг., в Костромской губернии была сделана всего 41 запись в этих документах^⁴¹⁸. Причиной столь малого числа зарегистрированных актов гражданского состояния являлось то, что под действие закона попадали не все старообрядцы. Сделать запись в метрике могли лишь те, кто уже состоял в полицейских списках как старообрядец. Их называли «записные раскольники». Статистическая экспедиция МВД в 1852 г. определила, что в Костромской губернии реальное количество старообрядцев превышает заявленную органами местной власти численность «записных раскольников» в 5 раз. В Ярославской губернии экспедиция выявила в 37 раз больше старообрядцев, чем их числилось в списках^⁴¹⁹. Однако если ранее старообрядцы не стремились попасть в полицейские списки, то с наступлением эры либеральных реформ желание получить легальный статус появлялось у всё большего числа староверов. Федосеевцы Нерехтского уезда неоднократно подавали прошения губернскому начальству о признании их старообрядцами, но всегда получали отказ^⁴²⁰.

17 октября 1906 г. Именным Высочайшим Указом Правительствующему Сенату Николай II разрешил старообрядцам свободно исполнять свои обряды и создавать общины, обладающие правами юридического лица. Для регистрации общины требовалось наличие не менее 50 человек. В 1907 г. крестьяне деревень Маслово, Завидово, Александрово и других селений Пошехонского уезда подали прошение Ярославскому губернатору о регистрации общины и список членов предполагаемой общины.^⁴²¹ Создание общины было разрешено. Она получила название Спасо-Масловская.

Оба списка содержат информацию о фамилии, имени и отчестве старообрядца, его возрасте и месте жительства. Важно то, что старообрядцы сами составляли список и не пытались уклонится от регистрации. Это даёт высокую степень репрезентативности информации. Однако самоисчисление в условиях низкой грамотности населени привело к существенной возрастной аккумуляции. Особенно заметна аккумуляция в возрастах 40, 50, 60 и 70 лет, что вполне естественно, учитывая зрелый и пожилой возраст опрошеных. Для сглаживания эффекта аккумуляции было решено использовать при анализе пятилетние возрастные интервалы.

Количество старообрядцев в Спасо-Масловской общине составляло 1059 человек, из которых 368 мужчины (34,7 %) и 691 женщины (65,3 %). Однако неудовлетворительное физическое сосояние документа не позволило определить возраст 2 мужчин и 9 женщин. В Нерехтской общине числилось 356 человек. Из них 129 старообрядцев были мужчинами (36,2 %), а остальные 227 (63,7 %) – женщинами.

Данные о процентном соотношении мужчин и женщин среди старообрядцев расходятся с информацией, собранной Первой всеобщей переписью неселения Российской империи 1897 г. Из 39718 старообрядцев всех толков в Костромской губернии мужчин было 17082 (43%), женщин – 22636 (57 %). В Ярославской губернии общее число староверов составляло 9638 человек. Мужчин было 2343 (24,3 %), женщин 7295 (75,7 %). Диспропорция официальных данных объясняется незаинтересованностью государства в признании реальных масштабов старообрядчества, вследствие чего статистическая информация искусственно искажалась. Действовали и другие причины: неготовность населения, отказ некоторых старообрядцев от участия в переписи.

Вероятно, доля мужчин в общинах старообрядцев-беспоповцев Костромской и Ярославской губерний составляла 1/3. Это не означает, что старообрядчество привлекало именно женщин. Свою роль, вероятно, здесь играла не только более высокая женская религиозность, но и большая социальная мобильность мужчин: отходничество, служба в армии. Судя по графикам 1 и 2 до 19 лет численность мальчиков и девочек в обеих общинах примерно равна. Существенное превышение численность женщин начинается с периода 15 – 19 лет. Возможно, свою роль сыграли так же Русско-турецкая война 1877 – 1878 гг. и Русско-японская война 1904 – 1905 гг.

Сравнение показателей двух графиков представляется возможным, если считать фактор принадлежности к старообрядческому толку незначительным. Хотя религиозные установки и требовали от федосеевцев безбрачия, это никак не влияло на репродуктивное поведение, в чём постоянно обвиняли их представители официальной церкви. Более того, при сравнении двух графиков видно, что детей и молодёжи в общине федосеевцев больше, чем пожилых людей. В общине спасовцев число детей и стариков примерно равно, а вот молодых людей существенно меньше. Более точных данных о влиянии религиозных старообрядческих взглядов на репродуктивное поведение мы не имеем.

Численность мужчин и женщин в обеих общинах вновь сближается к 65 – 70 годам. При этом если наибольшее различие в численности мужчин и женщин в федосеевской общине наблюдается в зрелых возрастах (30 – 44 лет), то в спасовской общине среди пожилых людей (45 – 64 года). Возможно, причиной является снижение общей религиозности женщин к 1907 г. Выходя замуж, старообрядки легче принимали вероисповедание мужа и прекращали религиозное общение с общиной.

Перспективой исследования видится поиск дополнительных источников количественной информации о поло-возрастном составе старообрядцев. Необходимо более детально изучить проблему влияния религиозных взглядов старообрядцев разных толков на численность общин. Остается не до конца ясным, почему среди федосеевцев в 1879 г. наиболее многочисленными были поколения, рождённые в годы Крымской войны и социально-экономического кризиса последних лет николаевского царствования, а среди федосеевцев в 1907 г. число пожилых значительно превосходит численность молодых и средних возрастов, что особенно заметно среди женщин.

Васильев Я. А.

^ УЧАСТИЕ ЖЕНЩИН НОВГОРОДСКОЙ ГУБЕРНИИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОМ ДЕЛЕ И ДРУГИЕ ПРИМЕРЫ ИХ ЭМАНСИПАЦИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХIХ – НАЧАЛЕ ХХ вв.

В конце ХIХ – начале ХХ вв. заметным становится возросшее участие женщин практически во всех сферах российской государственной, политической и социально-экономической жизни, причем их влияние постоянно возрастало. Хотя в России в это время не сложилось организованного феминистского движения, однако роль женщин в жизни страны от этого не стала менее заметной, главным образом, в городах, где имелось больше возможностей проявиться, приложить свои способности и быть замеченными.

Прежде всего, это относится к педагогическим кадрам. Со второй половины ХIХ в. все больше учительниц появляются в гимназиях и училищах, поначалу, исключительно в женских. Со временем они значительно потеснили на этом поприще мужчин, так, Великолукской женской семинарией Псковской губернии, готовившей учительниц начальных классов, с 1910 г. руководила женщина – Зинаида Васильевна Массино. Из 10 человек педколлектива семинарии мужчинами были только двое. Появляются и учительницы с высшим образованием (полученным, как правило, за границей), правда, еще очень немногочисленные (в Псковской губернии менее 0,3 %)^⁴²².

Второй по численности привлекаемых женщин сферой стала медицина. Процесс начался, как известно, с осады Севастополя в период Крымской войны 1853-1856 гг., когда стали появляться первые сестры милосердия (медсестры), и постепенно приобретал всё большие размеры. Так, к началу Первой мировой войны в госпиталях и больницах Новгородчины уже работало много женщин, не только медсестер, но и фельдшеров. Женщины Новгородчины организовывали целые лазареты, например, графиня А.В.Голенищева-Кутузова или мещанка В.И. Шкиревич^⁴²³.

Третьей сферой, в которой участие женщин было достаточно заметным, стала благотворительность. Прежде всего, именно в ней нашло применение своим силам и способностям большинство женщин из высших слоев общества, не занимавшихся повседневным трудом. Впрочем, участие в благотворительной деятельности женщин из других сословий также было значительным^⁴²⁴. Так, новгородская купчиха, жена городского головы О.Г.Стальнова принимала активнейшее участие в деле развития образования в городе, библиотечного и клубного строительства, пользуясь всеобщим уважением новгородцев^⁴²⁵.

Все больше становилось женщин-кассиров (даже в Государственном банке), служащих, телеграфисток. Так, секретарь Новгородского статистического комитета В.А. Подобедов в 1907 г. отмечал возросшую в государственных учреждениях конкуренцию чиновникам и служащим-мужчинам со стороны женщин^⁴²⁶. С началом войны перестают удивлять женщины-почтальоны, продавцы и даже дворники, что ранее считалось исключительно мужским делом. Постепенно женщины появляются и на заводах.

Традиционно считалось, что участие женщин в сельской жизни ограничивалось домашним хозяйством, воспитанием детей и помощью в сельхозработах, например, при уборке урожая. Однако в неплодородных районах, например, Севера или Северо-Запада, где всегда была велика доля отхожих промыслов, главы семейств часто и надолго отсутствовали, женщины (жены и матери) вынуждены были занимать их место и их роль, соответственно, возрастала. С обезземеливанием крестьянства после отмены крепостного права и, особенно, после аграрной реформы Столыпина, роль промыслов значительно возрастает. Увеличивается отход крестьян, возрастает и роль женщин. Долгое отсутствие домохозяев приводило к тому, что за них на сельском сходе зачастую начинают голосовать жены^⁴²⁷ . С началом Первой мировой войны и мобилизацией невиданного ранее количества крестьян такая ситуация становится совершенно обычной, более того, основная тяжесть всех сельскохозяйственных работ ложится именно на женщин и поднимает их авторитет, в том числе и в собственных глазах, способствует росту их самоуважения и самоутверждению.

В поиске заработка крестьяне всегда старались использовать самые разные возможности, и на этом пути иногда появлялись совершенно необычные способы, в которых немалую роль играли женщины. Так, в 1854-1917 гг. в С.-Петербургской, Новгородской и Псковской губерниях распространилась практика передачи в крестьянские семьи детей-сирот из Петербургского воспитательного дома за определенную плату (в 1913 г. – 40 руб. в год). В одном только Мстинском округе Петербургского воспитательного дома (всего округов было 33) в 1914 г. на воспитании находилось 546 «казенных» детей. Естественно, что основная нагрузка по выкармливанию младенцев и воспитанию сирот ложилась на плечи женщин, приютивших их, хотя и небескорыстно. Кстати, по свидетельствам современников, повышенная забота о приемных детях (т.к. за умерших не платили) негативно сказывалась на питании и внимании матерей к своим детям^⁴²⁸.

По переписи 1897 г. в Новгородской губернии более 80 тыс. женщин (81 784 чел.) дали о себе сведения как о лицах самостоятельных, из них: непромысловые занятия – 39 590, промысловые – 42 194 (добывающая промышленность, в том числе земледелие – 28 088, обрабатывающая – 6 725, пути сообщения – 191, торговля – 2 307), прочие занятия – 4 833 чел. Больше всех из них занимались земледелием – 27 340; прислуга, поденная работа, частная служба – 19 259, изготовление одежды – 2 680, обработка волокон – 1 713, торговля – более 1 200, учебная и воспитательная деятельность – 787, керамическое производство – 773, химическое производство – 864, «чистота и гигиена тела» – 732 и др. Хозяйство вели даже одинокие женщины – 14 148 чел.^⁴²⁹

Одним из показателей нараставшей эмансипации и самостоятельности женщин стало их участие в сберегательном деле. Число сберкасс в губернии к 1913 г. достигло 105 с общей суммой вкладов в 22,3 млн. руб.^⁴³⁰. По сведениям о клиентах городских сберегательных касс Новгородской губернии за 1864-1872 гг., женщин среди вкладчиков было на треть меньше, чем мужчин – 98 книжек против 160, но общая сумма их вкладов даже несколько больше – 3983 руб. против 3810 руб.), а средний размер вклада значительно выше – 41 руб. против 24 руб.^⁴³¹ Следует отметить, что женщины оказались более бережливыми вкладчиками – средний размер их первоначального взноса почти в 2 раза превышает этот же показатель у вкладчиков-мужчин.

В Лыкошинской государственной почтово-телеграфной сберегательной кассе № 2 (ст. Валдайка Боровичский уезд), в 1914-1921 гг. из 112 вкладчиков 95 составили крестьяне, причем из них 51 – женщины, 61 из них были записаны разнорабочими, а не земледельцами (среди них – 45 женщин), торговлей занималась только одна. Мещан насчитывалось 12 (из них – 9 женщин)^⁴³². В книге заявлений кассы о первоначальном взносе крестьяне фигурируют, так же в большинстве – 67 % (28 % – женщины)^⁴³³.

Среди вкладчиков-женщин можно было встретить представительниц самых разных профессий, сословий и возрастов. Приведем, для примера, сведения по Бельской государственной сберегательной кассе при почтово-телеграфном отделении за 1913-1918 гг. Среди её вкладчиков были: дочь начальника почтово-телеграфного отделения – 7 лет, дочь псаломщика – 78 лет, дочь священника – 5 лет, дочь коллежского секретаря – 6 лет, жена учителя, учительница, дочь пристава – 7 лет, жена стражника и др.^⁴³⁴

Таким образом, женщины Новгородской губернии, как и в целом по России во второй половине ХIХ – начале ХХ вв., занимали далеко не последнее место в самых различных сферах общественной и экономической жизни. Тем не менее, они до 1917 г. не имели избирательных прав и не принимались на государственную службу (исключая нечиновные должности низшего технического персонала).

Авсеенко Ю.Э.

^ ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ БОРОВИЧСКОГО ОГНЕУПОРНОГО ПРОИЗВОДСТВА:

1904 – 1922 гг.

В конце XIX века промышленность Новгородской губернии была развита слабо, представляла собой, преимущественно, частные полукустарные производства с преобладанием ручного труда. Производство огнеупоров, включая добычу огнеупорной глины, например, велось на 15 предприятиях^⁴³⁵.

В этот период возрастает особая потребность в производстве огнеупорных кирпичей, это объясняется законодательными и промышленными реформами, происходившими в России с середины XIX века. Отмена крепостного права и массовое скопление крестьян в городах дают толчок развитию молодой российской промышленности, увеличению количества заводов и фабрик, строительства жилых и производственных зданий.

Согласно материалам для оценки городских недвижимых имуществ в Боровических слободах на 1904 год располагалось 7 кирпичных заводов^⁴³⁶. Основными поставщиками огнеупорных кирпичей в Россию были заводы Великобритании, Германии и Швеции. В России конца XIX века заводское кирпичное производство прежде всего сосредоточивается вокруг обоих столиц, и главные слагаемые всей суммы производства доставляет Московская губерния – около 140 млн. штук и Петербургская – 75 млн. штук^⁴³⁷. Возросшая потребность в огнеупорном кирпиче, который был бы приготовлен из огнеупорных глин наивысшей стойкости вызвало необходимость обустройства завода по производству огнеупорного кирпича в городе Боровичах. В соответствии со сведениями, представленными в энциклопедическом словаре Брокгаузена и Ефрона: «Из немногих заводов огнеупорного кирпича у нас важнее всех завод К.Л. Вахтера в Боровичах, обрабатывающий местные Боровичские глины и производящий около 6 млн. шт огнеупорного кирпича разных сортов»^⁴³⁸.

Это был один из первых заводов Новгородской губернии, положивших начало развитию в России производства огнеупорного кирпича. Производство кирпича тогда в основном осуществлялось вручную, с использованием механических прессов.

Кирпичное производство было весьма прибыльным делом. В губернии, несмотря на наличие крупных кирпичных предприятий, <…> продолжали существовать и приносить прибыль также и более мелкие предприятия, производившие огнеупорный кирпич, керамические изделия, черепицу^⁴³⁹. К 1913 году в Боровичах функционировали упомянутый выше завод К.Л. Вахтера и К°, завод выделки облицовочного кирпича «Терракота», завод керамических изделий «Новь», завод по изготовлению огнеупорных и фасонных кирпичей, и огнеупорной шамотной глины А.И. Мухина и Белостоцкой, завод огнеупорного кирпича, принадлежащий П.О. Гаврилову, завод по выработки огнеупорного кирпича Ягупова и завод Леонтьева и Юнкер. Однако потребность в огнеупорном кирпиче с каждым годов значительно возрастала, а небольшие заводы, производившие кирпич вручную, не могли обеспечить потребности губернии и двух близлежащих столиц.

В 1909 году на заседании Боровичской городской думы был поставлен вопрос о постройке городского кирпичного завода. В 1910 году была избрана комиссия, в обязанность которой вменялась разработка проектно-сметной документации, а также изыскания средств и подготовка сведений об экономической целесообразности постройки кирпичного завода^⁴⁴⁰. Датой основания завода принято считать 1912 год, в этот период завод принадлежал Боровичской городской управе^⁴⁴¹.

Революция 1917 года внесла значительные изменения не только в общественно-политическую жизнь народа, но и существенным образом преобразила экономику страны. Отмена частной собственности и провозглашение государственной монополии обусловило вхождение перечисленных выше семи Боровичских кирпичных заводов в состав Боркомбината. Однако с 1918 по 1919 гг. работали только два объединённых завода: бывший завод Вахтера и К° и завод «Терракота», остальные не функционировали до 1922 года. В начале XX столетия отмечается спад добычи огнеупорной глины и кирпичного производства в Боровичах, это обусловлено нестабильностью политической и экономической ситуации в губернии, гражданской войной, голодом, эпидемиями.

С 1922 года можно отметить явный перелом в добыче огнеупорной глины – производство восстанавливается. В марте 1922 года был организован Боровический огнеупорно-силикатный комбинат, находившийся в ведении ВСНХ. В его состав были включены заводы, вырабатывающие огнеупорный кирпич, кислотоупорную посуду и канализационные трубы; копи, где производилась добыча огнеупорной глины, и каменноугольные копи. Помимо этого в качестве подсобных заведений были включены Боровический литейный и механический завод, бывшие Маркушевича и Жадинский лесопильный завод^⁴⁴².

В 1919 - 1921 гг. бывший общественный городской кирпичный завод находился в ведении комитета по добыче и обработке строительных материалов минерального происхождения (Губстрома) Новгородского Губсовнархоза и в ведении Боровичского НСХ. В Губстроме завод именовался как «Государственный кирпичный завод № 6».

В ноябре 1921 года Губстром внёс предложение: в интересах развития кирпичного производства объединить несколько крупных кирпичных заводов^⁴⁴³. В соответствии с постановлением Президиума Новгородского губернского Совета народного хозяйства, 13 февраля 1922 года был организован кирпично-черепичный трест (далее Трест). В его состав вошли наиболее мощные и оборудованные заводы губернии^⁴⁴⁴, а именно следующие кирпичные и черепичные заводы: Рябовский кирпичный завод № 1, Новгородские кирпичные заводы № 2 и № 3, (бывшие Колмовский и Архиерейской мызы), кирпичный завод № 5, расположенный в Маловишерском уезде, Старорусский кирпичный завод № 8, Свинордский кирпичный завод, Старорусский черепичный завод № 2.

Сюда же, в Трест, вошёл Боровический кирпичный завод № 6, о котором шла речь ранее, к тому моменту он имел один конный пресс и гофманскую печь на 18 камер общей ёмкостью в 128 000 штук кирпичей^⁴⁴⁵.

Такое сосредоточение и укрепление промышленных производств позволило усовершенствовать технологии, внедрить механизацию, улучшить производительность труда рабочих по выработке огнеупорных изделий.

Возникновение и развитие в районе города Боровичей огнеупорного производства обуславливалось наличностью больших залежей огнеупорной глины весьма высокого качества и местных запасов топлива. Если сюда прибавить ещё большой спрос на огнеупорные изделия и удобства транспорта их в места сбыта (по линии Октябрьской железной дороги), то вполне станет ясна картина постепенно развёртывающейся промышленности огнеупорно-керамикового производства в Боровичском районе^⁴⁴⁶.

Сусанина А.П.

^ НЭП В НОВГОРОДСКОЙ ДЕРЕВНЕ (ПО ФОНДАМ ГАНО)

Источниковой базой при изучении новой экономической политики в новгородской деревне являются многочисленные документы, хранящиеся в Государственном архиве Новгородской области. Архивные материалы отражают как общие тенденции, имевшие место по всей стране в целом, так и региональные особенности. В частности, анализ настроений крестьянства свидетельствует, что восприятие НЭПа было неоднозначным и далеко не всегда сочувственным, как указывала советская историография. Да и сами итоги новой экономической политики не были столь значительными, как это оптимистически представлялось. Глубокое осмысление НЭПа на уровне регионов еще только начинается. Лишь привлечение нового материала из местных архивов дает возможность определить реальную нэповскую практику в деревне и те явления государственного строительства, которые ранее или замалчивались, или представлялись исключительно в положительном свете. Обзор экономического состояния крестьянского хозяйства, агрономической помощи крестьянам, организации прокатных пунктов, совхозов и колхозов представлен в фонде Новгородского губернского исполнительного комитета совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (фонд Р-822). К началу НЭПа техническая база сельского хозяйства находилась в глубоком упадке. Прежде всего, это сокращение посевной площади, сельскохозяйственного инвентаря, уменьшение поголовья скота. К 1921 г. посевная площадь занимала только 53% пашни, имевшейся в губернии до войны.

В 1921/1922 гг. резко упал уровень оснащенности сельскохозяйственными орудиями и продолжал снижаться в последующие годы. «В 1923/1924 хозяйственном году один плуг приходился на 2,5 хозяйства, одна железная борона на два хозяйства, одна веялка на 30 хозяйств, одна ручная молотилка на 75 хозяйств, одна косилка на 160 хозяйств», - указывается в «Отчете о сельском хозяйстве за 1921-1924 гг.»^⁴⁴⁷. Сельскохозяйственными орудиями в полной мере были обеспечены только 47% хозяйств, свыше 15% (27543 хозяйств) совершенно не имели орудий, даже самых простейших. В связи с очень высокой ценой на сельскохозяйственные орудия и низкой покупательной способностью крестьянина вопрос об улучшении снабжения инвентарем оставался не разрешенным.

Подробные статистические сведения о количестве инвентаря по уездам губернии на 1923 г. содержит фонд Демянского земельного управления (фонд Р-488). Отмечается, что в реальной ситуации от прокатных пунктов сельскохозяйственных орудий и машин какой-либо значимой помощи население не получало в виду плохого состояния имевшихся там орудий и отсутствия средств на содержание пунктов.

В фонде Новгородского земельного управления (Р-491) сообщалось о состоянии коллективных хозяйств и отношении к ним сельчан. В 1925-1926 гг. в Новгородском уезде насчитывалось 14 коллективных хозяйств, из них две коммуны и 12 артелей. В них наблюдался хозяйственный упадок, плохое состояние рабочего скота, построек, отсутствие в некоторых колхозах органов управления и слабость работы существующих, отсутствие отчетности, неправильное использование предоставляемых кредитов. В инструкции губернского земельного управления сообщалось о порядке организации сельскохозяйственных коллективов, отмечалось «скептическое отношение окружающего населения и по некоторым хозяйствам враждебное»^⁴⁴⁸. Причинами служили плохая постановка хозяйственной деятельности в колхозах и заинтересованность в получении земли артелями.

Фонд Боровичского окрисполкома (Р-1123) содержит сведения о негативном отношении населения к совхозному движению, которому способствовали «неналаженность работ и бесхозяйственность в совхозах, частая смена руководителей, случайный подбор без надлежащего учета способностей. Руководители в большинстве случаев предоставлены себе и распоряжаются хозяйством по своему усмотрению, что приводит к плохим результатам», - отмечалось в информационных сводках ГПУ-ОГПУ^⁴⁴⁹.

Настороженным и местами отрицательным наблюдалось отношение крестьянства к комитетам крестьянской общественной взаимопомощи. Процесс организации ККОВ проходил не везде одинаково. Многое зависело от местных органов власти, у которых не хватало опыта в организации комитетов. «Погрешности и злоупотребления отдельных лиц вызывали у крестьян недоверие к работе кресткомов в целом, а так же и к кооперации»^⁴⁵⁰. При формировании комитетов на местах нередко нарушался принцип добровольности. Это формировало у определенной части крестьянства мнение о том, что создаваемые комитеты взаимопомощи есть не что иное, как возврат к комбедам времен Гражданской войны. К 1925 г. хорошо работающие комитеты составляли 12% от их общего числа в губернии. В то же время, 27% комитетов бездействовали. Как правило, во главе их стояли случайные люди или откровенные противники бедноты. В информационных сводках ОГПУ (фонд Р-1573) сообщалось, что в деревне Комзово Крестецкого уезда при перевыборах нового состава ККОВ присутствующие крестьяне от организации такового вообще отказались, считая его ненужным. Такие неоднократные случаи демонстрируют отношение крестьян к комитетам в целом.

Информационные сводки ОГПУ, хранящиеся в фондах ГАНО, являются ценным источником. Они свидетельствуют о принципиальных изменениях в политических настроениях крестьян, и их комплексное использование позволяет лучше понять многие аспекты аграрной политики в период НЭПа. В документах фонда Новгородского губернского прокурора (Р-1573) сообщалось, что аграрная политика советской власти неизбежно упиралась в проблему землеустройства и связанную с ней проблему выбора форм землепользования. Нарекания в деревне вызывали небывалая волокита и задержка со стороны земельных комитетов в проведении землеустроительных работ. «Крестьяне, уплатившие деньги в 1922\1923гг., до сих пор не имеют возможности добиться от земорганов исполнения своих договоров… выражая недовольство, обращаются в газеты»^⁴⁵¹. Крестьяне могли ждать по четыре года землеустроительных работ, предварительно за них уже заплатив. Регулярными были словесные жалобы сельчан на ошибки земельных комиссий при распределении льгот на землеустроительные работы.

В фонде Новгородского земельного управления представлены сведения о формах землепользования. Преобладающей являлась общинно-чересполосная (около 90% всей сельскохозяйственной площади), дальше шла участковая - хутора и отруба (до 9%), и на последнем месте отмечалась коллективная (1%). Но с 1925 г. идет резкое сокращение выделов на хутора и отруба. Хутора признавались отрицательной формой землепользования, а для предотвращения хуторизации деревни предлагалось хуторские хозяйства лишать сельскохозяйственного кредита и более строго подходить к их обложению сельхозналогом^⁴⁵². Проблема землеустройства являлась одной из причин крестьянского недовольства властью.

Но главное место в системе взаимоотношений государства с крестьянством принадлежало налоговому обложению. Переход в марте 1921 года к продовольственному налогу не привел к немедленному изменению положения. Продразверстка, формально отмененная, по существу сохранялась на хлеб и на ряд других видов сельскохозяйственной продукции. Ее продолжали взимать даже спустя более полугода после отмены. На первых порах продналог мало чем отличался от недавней продразверстки. В фонде Новгородского уездного исполнительного комитета (Р-218) есть документы, где сообщалось, что крестьяне восприняли новый продналог с осторожностью и боялись крупных норм обложения. Но уже в октябре 1921г. в ряде волостей Новгородского уезда от ожидания перешли к нареканиям на непосильность обложения налогом и частые изменения декрета о нормах продналога^⁴⁵³.

В материалах фондов уездных исполнительных комитетов сохранилось немало крестьянских жалоб на работу председателей волостных и сельских советов, которые толком не разъясняли всех распоряжений советской власти, грубо обращались с крестьянами во время налоговых кампаний и по несколько дней, а то и недель отсутствовали на рабочем месте. Все это сказывалось на отношении к власти в целом.

Возмущение сельчан вызывали активно применявшиеся меры административного и судебного воздействия. Административный арест от 3 до 7 суток с принудительными работами, наложение пени, ограничение в торговле, военный постой и пр. В фонде отдела управления Новгородского уездного исполнительного комитета (Р-1593) сохранилось немало дел об арестах граждан за неуплату масленичного налога, налога на сено, невыполнение дорожной повинности. Иногда неплательщика могли освободить из-под ареста с условием начисления пени (не свыше 1/5 доли налога) и предоставления письменного обязательства об уплате налога в трехдневный срок со дня освобождения^⁴⁵⁴. Из мер судебного воздействия чаще всего назначалась конфискация имущества. За неуплату налога в срок председатель ВИКа мог арестовать дополнительный заработок бедняка, чем обречь его и семью на голодное существование или произвести продажу с торгов последнего имущества.

Единый сельскохозяйственный налог, установленный в апреле 1923 г., также ложился тяжелым бременем на крестьянские хозяйства, несмотря на то, что он устанавливался вместо всех предыдущих налогов и взимался как натурой, так и деньгами. По материалам фонда Никольского волостного исполкома Новгородского уезда (Р-72) все недоимщики разбивались на три группы и в соответствии с этим делением на крестьян оказывалось давление. С 1924 г. развернулись «усиленные репрессивные меры в порядке постепенности – начиная с зажиточных»^⁴⁵⁵, как сообщалось в документах фонда Демянского уездного исполнительного комитета (Р-215). При взимании семенной ссуды власти также не отказались от репрессивных мер и даже в официальных документах продолжали употребляться выражения «выкачка семссуды», «изъятие налога», «нажим на граждан». Президиум Новгубисполкома 3 февраля 1926 г. предложил уисполкомам немедленно преступить к массовому принудительному взысканию задолженностей с крестьян. Злостных неплательщиков следовало привлекать к уголовной ответственности по ст.79 ч.2. УК РСФСР ( неплатеж отдельными гражданами в срок налогов, денежных или натуральных, от выполнения повинностей, имеющих общегосударственное значение, - карается в первый раз административными взысканиями. Повторный и упорный неплатеж,- лишением свободы или принудительными работами на срок не ниже шести месяцев, или конфискацией всего или части имущества)^⁴⁵⁶.

Обобщив данные архивных материалов, крестьянские высказывания и жалобы, представляется, что значительная часть крестьянства по-прежнему жила в крайней нужде, причины которой крылись и в налоговой политике и в способах ее проведения на местах, и в ценовой политике. Документы свидетельствуют, что налоги вызывали недовольство не только местными властями как к конкретным налогосборщикам, но и к советской власти в целом, у которой слово не согласуется с делом. Негативное отношение крестьян к мероприятиям советской власти отмечалось на всем протяжении НЭПа и тут же фиксировалось властями. В инструкции наркомата земледелия указывалось: «особо интересным представляется знать отношение каждой группы крестьянства к расширению посевов, к агромероприятиям, сельскохозяйственному налогу, хлебозаготовкам, колхозному и совхозному движению, самообложению»^⁴⁵⁷.

Анализ архивных материалов вскрывает реальную практику новой экономической политики в деревне, ее противоречия и недостатки, как то: издержки налоговых кампаний, злоупотребления низовых советских работников, ошибки налоговых комиссий при учете объектов обложения, неземледельческих заработков и скота, применение репрессивных и административных мер при взыскании недоимок по налогам, семенной ссуде и самообложению.

Материалы, хранящиеся в ГАНО, дают весьма достоверные данные о технической базе сельского хозяйства, количестве и оснащенности хозяйств сельскохозяйственным инвентарем, агрономической помощи, колхозном и совхозном движении и позволяют сделать вывод, что положение крестьянства продолжало оставаться тяжелым в период новой экономической политики, хотя нельзя отрицать, что она позволила достигнуть определенных успехов и несколько сгладить социально-экономическую обстановку в деревне. Еще предстоит установить степень незавершенности восстановительных процессов, объективно не позволявших делать скачки. Следует отказаться от выделения двух стадий НЭПа – восходящей до 1925 г., а затем нисходящей, что связывалось с началом индустриализации СССР. На наш взгляд, перелом пришелся на вторую половину 1926 г, когда началась борьба с частником, антикрестьянская политика цен, рост налогообложения, а затем происходили хлебозаготовки, и разворачивалась классовая борьба.

Blog

Содержание