Александр Покровский. 72 метра

Вид материалаДокументы

Содержание


Флотская организация
Я все еще могу...
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   67
^

ФЛОТСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ



Жили - были в Севастополе два крейсера: крейсер "Крым" и крейсер

"Кавказ". Они постоянно соревновались в организации службы. Подъем флага

и прочие регалии происходили на них секунда в секунду, а посыльные

катера отходили ну просто тютелька в тютельку, на хорошей скорости, пеня

носом, по красивой дуге. Командиры обоих кораблей приветствовали друг

друга с той порцией теплоты и сердечности, которая только подчеркивала

высокое различие. Команды крейсеров, можно сказать, дружили, но во всем,

даже в снимании женщин и в легком питии, хорошим тоном считалась равная

скорость.

Время было послевоенное, голодное, и отдельным женщинам, проще говоря

теткам, разрешалось забирать остатки с камбуза. Ровно в 14.00 они вместе

с ведрами загружались в оба катера и отправлялись забирать на оба

крейсера. Катера никогда не опаздывали - 14.00 и баста. И вот однажды

свезли на берег двух шифровальщиков. Те направились прямо в штаб и

надолго там застряли. Стрелка подползала к 14-ти часам, и командир

одного из крейсеров, дожидаясь отправления, жестоко страдал. Скоро

14.00, а этих двух лахудр не наблюдается Тяжелое это дело - ожидание

подчиненных, просто невыносимое. Командир неотрывно смотрел на дорогу,

поминутно обращаясь к часам. Оставалось пять минут до возникновения

непредсказуемой ситуации, и тут вдалеке показались эти два урода -

шифровальщики. Они шли в легком променаде и болтали, а перед ними, шагов

за десять, в том же направлении шлепали и болтали две тетки с ведрами

под камбузную баланду.

- И-и-из-ззза д-ву-х бли-иии-де-й! - тонко закричал командир

шифровальщикам, передавая в голосе все свое непростое страдание, -

нарушается флотская организация!

Тетки, приняв крик на свой счет, прибавили шагу, а за ними и

шифровальщики.

- Быстрей! - возмутился командир. - Бегом, я сказал! Тетки побежали,

а за ними и шифровальщики. Их скорость не влезала ни в какие ворота,

стрелка подкрадывалась к 14 -ти часам.

- Антилопистей, суки, антилопистей!!! - заорал командир, время отхода

мог спасти только отборнейший мат.

- Вы-де-ру! - бесновался командир. - Всех выдеру!

Громыхая ведрами, высоко вскидывая коленями юбки, мчались, мчались

несчастные тетки, а за ними и шифровальщики, тяжело дыша. "Кавалькада"

неслась наперегонки с секундной стрелкой. В эту гонку вмешались все:

кто-то смотрел на бегущих, кто-то на стрелку, кто-то шептал: "Давай!

Давай!" Все! Первыми свалились с причала тетки, за ними загремели

шифровальщики - каждый в свой катер, и ровно в 14.00, тютелька в

тютельку, катера отвалили и на хорошей скорости, пеня носом, разошлись,

направляясь к крейсерам по красивой дуге.

^

Я ВСЕ ЕЩЕ МОГУ...



Я все еще могу отравить колодец, напустить на врага зараженных

сусликов, надеть противогаз за две секунды.

Я могу запустить установку, вырабатывающую ядовитые дымы, отличить по

виду и запаху адамсит от фосгена, иприт от зомана, Си-Эс от

хлорацетофенона.

Я знаю "свойства", "поражающие факторы" и "способы".

Я могу не спать трое суток, или просыпаться через каждый час, или

спать сидя, стоя; могу так суток десять.

Могу не пить, столько же не есть, столько же бежать или следовать

марш-бросками по двадцать четыре километра, в полной выкладке, выполнив

команду "Газы!", то есть в противогазе, в защитной одежде, вот только

иногда нужно будет сливать из-под маски противогаза пот - наши маски не

приспособлены к тому, чтоб он сливался автоматически, особенно если его

наберется столько, что он начинает хлюпать под маской и лезть в ноздри.

Я хорошо вижу ночью, переношу обмерзание и жару. Я не пугаюсь, если

зубы начинают шататься, а десны болеть и из-под них, при надавливании

языком, появляется кровь. Я знаю, что делать.

Я знаю съедобные травы, листья; я знаю, что если долго жевать, то

усваивается даже ягель.

Я могу плыть - в штиль или в шторм, по течению или против, в ластах и

не в ластах, в костюмах с подогревом или вовсе без костюма. Я долго так

могу плыть.

Я могу на несколько месяцев разлучаться с семьей, могу выступить "на

защиту интересов", собраться, бросив все, и вылететь черт-те куда. Могу

жить по десять человек в одной комнате, в мороз, могу вместе с женами -

своей, чужими, - отогреваясь под одеялами собственным дыханием, надев

водолазные свитера.

Могу стрелять - в жару, когда ствол раскаляется, и - в холод, когда

пальцы приклеиваются к металлу,

Могу разместить на крыше дома пулеметы так, чтобы простреливался

целый квартал, могу разработать план захвата или нападения, могу бросить

гранату или убить человека с одного удара - человека так легко убить.

Я все это еще могу...

МАФИЯ



В коридоре, за дверью, слышалась возня и грохот сапог. Оттуда тянулся

портяночный запах растревоженной казармы.

Вот и утро. "Народ" наш еще спит, проснулся только я. В каюте у нас

три койки: две подряд и одна с краю. На ближней к двери спит СМР (читать

надо так - Сэ-Мэ-эР, у него такие инициалы), на следующей - я, а на той,

что в стороне, развалился Лоб.

Обычно курсантские клички - точный слепок с человека, но почему меня

называют Папулей, я понятия не имею. Вот Лоб - это Лоб. Длинный,

лохматый, тощий; целых два метра и сверху гнется Вот он, собака, дышит.

Опять не постирал носки. Чтоб постоянно выводить его из себя, достаточно

хотя бы раз в сутки, лучше в одно и то же время, примерно в 22 часа,

спрашивать у него: "Лоб, носки постирал?" А еще лучше разбудить и

спросить.

СМР дышит так, что не поймешь, дышит ли он вообще. Если б в сутках

было бы двадцать пять часов, СМР проспал бы двадцать шесть. Он всегда

умудряется проспать на один час больше того, что физически возможно.

СМР - вдохновенный изобретатель поз для сна. Он может охватить голову

левой рукой и, воткнув подбородок в сгиб локтя, зафиксировать ее

вертикально. Не вынимая ручки из правой руки, он втыкает ее в конспект и

так спит на лекциях В мои обязанности в таких случаях входит

подталкивание его при подходе преподавателя. Тогда первой просыпается

ручка, сначала она чертит неровную кривую, а потом появляются буквы.

СМР с детства плешив. Когда его спрашивают, как это с ним случилось,

он с удовольствием перечисляет: пять лет по лагерям (по пионерским,

родители отправляли его на три смены, не вынимая), три года колонии для

малолетних преступников (он закончил Нахимовское училище) и пять лет

южной ссылки (как неисправимый троечник, он был направлен в Каспийское

училище вместо Ленинградского).

Правда, если его спросить: "Слушай, а отчего ты так много спишь?" -

он, не балуя разнообразием, затянет: "Пять лет по лагерям..."

Шесть часов утра. Мы живем в казарме. У нас отдельная каюта. Замок мы

сменили, а дырку от ключа закрыли наклеенными со стороны каюты газетами.

Так что найти нас или достать - невозможно. Не жизнь, а конфета.

Вообще-то уже две недели как мы на практике, на атомных ракетоносцах.

По-моему, ракетоносцы об этом даже не подозревают. Встаем мы в восемь,

идем на завтрак, потом сон до обеда, обед, сон до ужина, ужин и кино. И

так две недели. Колоссально. Правда, лично я уже смотрю на койку как на

утомительный снаряд - все тело болит.

Раздается ужасный грохот: кто-то барабанит в нашу дверь. СМР

вытаскивается из одеяла: "Ну, чего надо?" "Народ" наш проснулся, но

вставать лень. Стучит наверняка дежурный. Вот придурок (дежурными стоят

мичмана).

- Жопой постучи, - советует СМР.

Мы с Лбом устраиваемся, как римляне на пиру, сейчас будет весело.

Грохот после "жопы" усиливается. Какой - то бешеный мичман,

- А теперь, - СМР вытаскивает палец из-под одеяла и, налюбовавшись

им, милостиво тыкает в дверь, - го-ло-вой!

Дверь ходит ходуном.

- А теперь опять жопой! - СМР уже накрылся одеялом с головой, сделал

в нем дырку и верещит оттуда. В дверь молотят ногами.

- Вот дурак! - говорит нам СМР и без всякой подготовки тонко,

противно вопит: - А теперь опять головой!

За дверью слышится такой вой, будто кусают бешеную собаку.

- Жаль человека, - роняет СМР со значением, - пойду открою.

Он закутывается в одеяло и торжественный, как патриций, отправляется

открывать.

- Заслужил, бя-яш-ка, - говорит он двери и, открыв, еле успевает

отпрыгнуть в сторону.

В дверь влетает капитан первого ранга, маленький, как пони, примерно

метр от пола. Он с воем, боком, как ворона по полю, скачет до батареи,

хватает с нее портсигар с сигаретами и, хрякнув, бьет им об пол.

- Вста-атъ!

Мы встаем. Это командир соседей по кличке "Мафия", или "Саша - тихий

ужас", вообще-то интеллигентный мужчина.

- Суки про-то-коль-ные! - визжит он поросенком на одной ноте. - Я вас

научу Родину любить!

Мы в трусах, босиком, уже построены в одну шеренгу. Интересно, пороть

будет или как?

- Одеться!

Через минуту мы одеты. Мафия покачивается на носках. Кличку он

получил за привычку, втянув воздух, говорить: "У-у-у, мафия!"

- Раздеться!

Мы тренируемся уже полчаса: минута - на одевание, минута - на

раздевание. Мафия терпеть не может длинных. Всех, что выше метр

двадцать, он считает личным оскорблением и пламенно ненавидит. К

сожалению, даже мелкий СМР смотрит на него сверху вниз.

- А тебя-я, - Мафия подползает к двухметровому Лбу, - тебя-я, -

захлебывается он, подворачивая головой, - я сгною! Сначала остригу.

Налысо. А потом сгною! Ты хочешь, чтоб я тебя сгноил?

В общем-то, Лоб у нас трусоват. У него мощная шевелюра и ужас в

глазах. От страха он говорить не может и потому мотает головой. Он не

хочет, чтоб его сгноили.

Мафия оглядывается СМРа, так, здесь стричь нечего, и меня, но я

недавно стригся.

- Я перепишу вас к себе на экипаж. Я люблю таких... Вот таких...

У-ро-ды!

В этот момент, как-то подозрительно сразу, Мафия успокаивается. Он

видит на стене гитару. СМР делает нетерпеливое, шейное движение. Это его

личная гитара. Если ею брякнут об пол...

- Чья гитара?

- Моя.

- Разрешите поиграть? - неожиданно буднично спрашивает Мафия.

СМР от неожиданности давится и говорит:

- Разрешаю.

Через минуту из соседней комнаты доносится плач гитары и "Темная

ночь...".

После обеда мы решили не приходить. Лоб и я В каюту пошел только СМР.

- Не могу, - объяснил он, - спать хочу больше, чем жить. Закроюсь.

Ровно в 18.00 он открыл нам дверь, белый, как грудное молоко.

- Меня откупоривали.

Как только СМР после обеда лег, он сразу перестал дышать. Через

двадцать минут в дверь уже барабанили.

- Открой, я же знаю, что ты здесь, хуже будет.

За дверью слышалась возня. Два капитана первого ранга, командиры

лодок, сидели на корточках и пытались подсмотреть в нашу замочную

скважину. Через три листа газеты нас не очень-то и увидишь.

- Ни хрена не видно, зелень пузатая, дырку заделали. Дежурный, тащи

сюда все ключи, какие найдешь.

Скоро за дверью послышалось звяканье и голос Мафии:

- Так, так, так, вот, вот, вот, уже, уже, уже. Во-от сейчас достанем.

Эй, может, сам выйдешь? Я ему матку оборву, глаз на жопу натяну.

СМР чувствовал себя мышью в консервной банке: сейчас откроют и будут

тыкать вилкой.

- Вот, вот уже.

Сердце замирало, пот выступал, тело каменело. СМР становился все

более плоским.

- Тащи топор, - не унывали открыватели. - Эй ты, - шипели за дверью,

- ты меня слышишь? Топор уже тащат.

СМР молчал. Сердце стучало так, что могло выдать.

- Ну, ломаем? - решали за дверью. - Тут делать нечего - два раза

тюкнуть. Ты там каюту еще не обгадил? Смотри у меня. Да ладно, пусть

живет. Дверь жалко. Эй ты, хрен с буфа, ты меня слышишь? Ну, сука

потная, считай, что тебе повезло.

Возня стихла. У СМРа еще два часа не работали ни руки, ни ноги.

Я встретил Мафию через пять лет.

- Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга.

Он узнал меня.

- А, это ты?

- Неужели помните?

- Я вас всех помню.

И я рассказал ему эту историю. Мы еще долго стояли и смеялись. Он был

уже старый, домашний, больной.