Александр Покровский. 72 метра
Вид материала | Документы |
СодержаниеФлотская организация Я все еще могу... |
- Во исполнение Федеральных законов от 12. 02. 1998 №28-фз о гражданской обороне\, 203.53kb.
- Тигр 2011 10-11 класс, 209.45kb.
- Александр Юльевич Чепуренко декан факультета социологии ниу вшэ оргкомитет: И. Ф. Девятко,, 361.29kb.
- Согласовано комитет дрэг-рейсинга раф, 335.61kb.
- Покровский Александр Александрович, 35.1kb.
- Решение по жалобе "динамо" объявят позднее, Александр Бобров 6 Экспертно-судейская, 155.59kb.
- Беркон Наталья Александровна референт комитета, Игнатцева Юлия Викторовна советник, 38.02kb.
- Покровский Геннадий Евгеньевич Долгосрочная финансовая политика: Учеб методический, 1034.89kb.
- Айсанов Заурбек Рамазанович, Чучалин Александр Григорьевич, 11. 30-13. 30, Корпус, 22.66kb.
- Матрешки На стуле лежат два сарафана и две косынки. Кто быстрее наденет сарафан и повяжет, 365.49kb.
ФЛОТСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
Жили - были в Севастополе два крейсера: крейсер "Крым" и крейсер
"Кавказ". Они постоянно соревновались в организации службы. Подъем флага
и прочие регалии происходили на них секунда в секунду, а посыльные
катера отходили ну просто тютелька в тютельку, на хорошей скорости, пеня
носом, по красивой дуге. Командиры обоих кораблей приветствовали друг
друга с той порцией теплоты и сердечности, которая только подчеркивала
высокое различие. Команды крейсеров, можно сказать, дружили, но во всем,
даже в снимании женщин и в легком питии, хорошим тоном считалась равная
скорость.
Время было послевоенное, голодное, и отдельным женщинам, проще говоря
теткам, разрешалось забирать остатки с камбуза. Ровно в 14.00 они вместе
с ведрами загружались в оба катера и отправлялись забирать на оба
крейсера. Катера никогда не опаздывали - 14.00 и баста. И вот однажды
свезли на берег двух шифровальщиков. Те направились прямо в штаб и
надолго там застряли. Стрелка подползала к 14-ти часам, и командир
одного из крейсеров, дожидаясь отправления, жестоко страдал. Скоро
14.00, а этих двух лахудр не наблюдается Тяжелое это дело - ожидание
подчиненных, просто невыносимое. Командир неотрывно смотрел на дорогу,
поминутно обращаясь к часам. Оставалось пять минут до возникновения
непредсказуемой ситуации, и тут вдалеке показались эти два урода -
шифровальщики. Они шли в легком променаде и болтали, а перед ними, шагов
за десять, в том же направлении шлепали и болтали две тетки с ведрами
под камбузную баланду.
- И-и-из-ззза д-ву-х бли-иии-де-й! - тонко закричал командир
шифровальщикам, передавая в голосе все свое непростое страдание, -
нарушается флотская организация!
Тетки, приняв крик на свой счет, прибавили шагу, а за ними и
шифровальщики.
- Быстрей! - возмутился командир. - Бегом, я сказал! Тетки побежали,
а за ними и шифровальщики. Их скорость не влезала ни в какие ворота,
стрелка подкрадывалась к 14 -ти часам.
- Антилопистей, суки, антилопистей!!! - заорал командир, время отхода
мог спасти только отборнейший мат.
- Вы-де-ру! - бесновался командир. - Всех выдеру!
Громыхая ведрами, высоко вскидывая коленями юбки, мчались, мчались
несчастные тетки, а за ними и шифровальщики, тяжело дыша. "Кавалькада"
неслась наперегонки с секундной стрелкой. В эту гонку вмешались все:
кто-то смотрел на бегущих, кто-то на стрелку, кто-то шептал: "Давай!
Давай!" Все! Первыми свалились с причала тетки, за ними загремели
шифровальщики - каждый в свой катер, и ровно в 14.00, тютелька в
тютельку, катера отвалили и на хорошей скорости, пеня носом, разошлись,
направляясь к крейсерам по красивой дуге.
^
Я ВСЕ ЕЩЕ МОГУ...
Я все еще могу отравить колодец, напустить на врага зараженных
сусликов, надеть противогаз за две секунды.
Я могу запустить установку, вырабатывающую ядовитые дымы, отличить по
виду и запаху адамсит от фосгена, иприт от зомана, Си-Эс от
хлорацетофенона.
Я знаю "свойства", "поражающие факторы" и "способы".
Я могу не спать трое суток, или просыпаться через каждый час, или
спать сидя, стоя; могу так суток десять.
Могу не пить, столько же не есть, столько же бежать или следовать
марш-бросками по двадцать четыре километра, в полной выкладке, выполнив
команду "Газы!", то есть в противогазе, в защитной одежде, вот только
иногда нужно будет сливать из-под маски противогаза пот - наши маски не
приспособлены к тому, чтоб он сливался автоматически, особенно если его
наберется столько, что он начинает хлюпать под маской и лезть в ноздри.
Я хорошо вижу ночью, переношу обмерзание и жару. Я не пугаюсь, если
зубы начинают шататься, а десны болеть и из-под них, при надавливании
языком, появляется кровь. Я знаю, что делать.
Я знаю съедобные травы, листья; я знаю, что если долго жевать, то
усваивается даже ягель.
Я могу плыть - в штиль или в шторм, по течению или против, в ластах и
не в ластах, в костюмах с подогревом или вовсе без костюма. Я долго так
могу плыть.
Я могу на несколько месяцев разлучаться с семьей, могу выступить "на
защиту интересов", собраться, бросив все, и вылететь черт-те куда. Могу
жить по десять человек в одной комнате, в мороз, могу вместе с женами -
своей, чужими, - отогреваясь под одеялами собственным дыханием, надев
водолазные свитера.
Могу стрелять - в жару, когда ствол раскаляется, и - в холод, когда
пальцы приклеиваются к металлу,
Могу разместить на крыше дома пулеметы так, чтобы простреливался
целый квартал, могу разработать план захвата или нападения, могу бросить
гранату или убить человека с одного удара - человека так легко убить.
Я все это еще могу...
МАФИЯ
В коридоре, за дверью, слышалась возня и грохот сапог. Оттуда тянулся
портяночный запах растревоженной казармы.
Вот и утро. "Народ" наш еще спит, проснулся только я. В каюте у нас
три койки: две подряд и одна с краю. На ближней к двери спит СМР (читать
надо так - Сэ-Мэ-эР, у него такие инициалы), на следующей - я, а на той,
что в стороне, развалился Лоб.
Обычно курсантские клички - точный слепок с человека, но почему меня
называют Папулей, я понятия не имею. Вот Лоб - это Лоб. Длинный,
лохматый, тощий; целых два метра и сверху гнется Вот он, собака, дышит.
Опять не постирал носки. Чтоб постоянно выводить его из себя, достаточно
хотя бы раз в сутки, лучше в одно и то же время, примерно в 22 часа,
спрашивать у него: "Лоб, носки постирал?" А еще лучше разбудить и
спросить.
СМР дышит так, что не поймешь, дышит ли он вообще. Если б в сутках
было бы двадцать пять часов, СМР проспал бы двадцать шесть. Он всегда
умудряется проспать на один час больше того, что физически возможно.
СМР - вдохновенный изобретатель поз для сна. Он может охватить голову
левой рукой и, воткнув подбородок в сгиб локтя, зафиксировать ее
вертикально. Не вынимая ручки из правой руки, он втыкает ее в конспект и
так спит на лекциях В мои обязанности в таких случаях входит
подталкивание его при подходе преподавателя. Тогда первой просыпается
ручка, сначала она чертит неровную кривую, а потом появляются буквы.
СМР с детства плешив. Когда его спрашивают, как это с ним случилось,
он с удовольствием перечисляет: пять лет по лагерям (по пионерским,
родители отправляли его на три смены, не вынимая), три года колонии для
малолетних преступников (он закончил Нахимовское училище) и пять лет
южной ссылки (как неисправимый троечник, он был направлен в Каспийское
училище вместо Ленинградского).
Правда, если его спросить: "Слушай, а отчего ты так много спишь?" -
он, не балуя разнообразием, затянет: "Пять лет по лагерям..."
Шесть часов утра. Мы живем в казарме. У нас отдельная каюта. Замок мы
сменили, а дырку от ключа закрыли наклеенными со стороны каюты газетами.
Так что найти нас или достать - невозможно. Не жизнь, а конфета.
Вообще-то уже две недели как мы на практике, на атомных ракетоносцах.
По-моему, ракетоносцы об этом даже не подозревают. Встаем мы в восемь,
идем на завтрак, потом сон до обеда, обед, сон до ужина, ужин и кино. И
так две недели. Колоссально. Правда, лично я уже смотрю на койку как на
утомительный снаряд - все тело болит.
Раздается ужасный грохот: кто-то барабанит в нашу дверь. СМР
вытаскивается из одеяла: "Ну, чего надо?" "Народ" наш проснулся, но
вставать лень. Стучит наверняка дежурный. Вот придурок (дежурными стоят
мичмана).
- Жопой постучи, - советует СМР.
Мы с Лбом устраиваемся, как римляне на пиру, сейчас будет весело.
Грохот после "жопы" усиливается. Какой - то бешеный мичман,
- А теперь, - СМР вытаскивает палец из-под одеяла и, налюбовавшись
им, милостиво тыкает в дверь, - го-ло-вой!
Дверь ходит ходуном.
- А теперь опять жопой! - СМР уже накрылся одеялом с головой, сделал
в нем дырку и верещит оттуда. В дверь молотят ногами.
- Вот дурак! - говорит нам СМР и без всякой подготовки тонко,
противно вопит: - А теперь опять головой!
За дверью слышится такой вой, будто кусают бешеную собаку.
- Жаль человека, - роняет СМР со значением, - пойду открою.
Он закутывается в одеяло и торжественный, как патриций, отправляется
открывать.
- Заслужил, бя-яш-ка, - говорит он двери и, открыв, еле успевает
отпрыгнуть в сторону.
В дверь влетает капитан первого ранга, маленький, как пони, примерно
метр от пола. Он с воем, боком, как ворона по полю, скачет до батареи,
хватает с нее портсигар с сигаретами и, хрякнув, бьет им об пол.
- Вста-атъ!
Мы встаем. Это командир соседей по кличке "Мафия", или "Саша - тихий
ужас", вообще-то интеллигентный мужчина.
- Суки про-то-коль-ные! - визжит он поросенком на одной ноте. - Я вас
научу Родину любить!
Мы в трусах, босиком, уже построены в одну шеренгу. Интересно, пороть
будет или как?
- Одеться!
Через минуту мы одеты. Мафия покачивается на носках. Кличку он
получил за привычку, втянув воздух, говорить: "У-у-у, мафия!"
- Раздеться!
Мы тренируемся уже полчаса: минута - на одевание, минута - на
раздевание. Мафия терпеть не может длинных. Всех, что выше метр
двадцать, он считает личным оскорблением и пламенно ненавидит. К
сожалению, даже мелкий СМР смотрит на него сверху вниз.
- А тебя-я, - Мафия подползает к двухметровому Лбу, - тебя-я, -
захлебывается он, подворачивая головой, - я сгною! Сначала остригу.
Налысо. А потом сгною! Ты хочешь, чтоб я тебя сгноил?
В общем-то, Лоб у нас трусоват. У него мощная шевелюра и ужас в
глазах. От страха он говорить не может и потому мотает головой. Он не
хочет, чтоб его сгноили.
Мафия оглядывается СМРа, так, здесь стричь нечего, и меня, но я
недавно стригся.
- Я перепишу вас к себе на экипаж. Я люблю таких... Вот таких...
У-ро-ды!
В этот момент, как-то подозрительно сразу, Мафия успокаивается. Он
видит на стене гитару. СМР делает нетерпеливое, шейное движение. Это его
личная гитара. Если ею брякнут об пол...
- Чья гитара?
- Моя.
- Разрешите поиграть? - неожиданно буднично спрашивает Мафия.
СМР от неожиданности давится и говорит:
- Разрешаю.
Через минуту из соседней комнаты доносится плач гитары и "Темная
ночь...".
После обеда мы решили не приходить. Лоб и я В каюту пошел только СМР.
- Не могу, - объяснил он, - спать хочу больше, чем жить. Закроюсь.
Ровно в 18.00 он открыл нам дверь, белый, как грудное молоко.
- Меня откупоривали.
Как только СМР после обеда лег, он сразу перестал дышать. Через
двадцать минут в дверь уже барабанили.
- Открой, я же знаю, что ты здесь, хуже будет.
За дверью слышалась возня. Два капитана первого ранга, командиры
лодок, сидели на корточках и пытались подсмотреть в нашу замочную
скважину. Через три листа газеты нас не очень-то и увидишь.
- Ни хрена не видно, зелень пузатая, дырку заделали. Дежурный, тащи
сюда все ключи, какие найдешь.
Скоро за дверью послышалось звяканье и голос Мафии:
- Так, так, так, вот, вот, вот, уже, уже, уже. Во-от сейчас достанем.
Эй, может, сам выйдешь? Я ему матку оборву, глаз на жопу натяну.
СМР чувствовал себя мышью в консервной банке: сейчас откроют и будут
тыкать вилкой.
- Вот, вот уже.
Сердце замирало, пот выступал, тело каменело. СМР становился все
более плоским.
- Тащи топор, - не унывали открыватели. - Эй ты, - шипели за дверью,
- ты меня слышишь? Топор уже тащат.
СМР молчал. Сердце стучало так, что могло выдать.
- Ну, ломаем? - решали за дверью. - Тут делать нечего - два раза
тюкнуть. Ты там каюту еще не обгадил? Смотри у меня. Да ладно, пусть
живет. Дверь жалко. Эй ты, хрен с буфа, ты меня слышишь? Ну, сука
потная, считай, что тебе повезло.
Возня стихла. У СМРа еще два часа не работали ни руки, ни ноги.
Я встретил Мафию через пять лет.
- Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга.
Он узнал меня.
- А, это ты?
- Неужели помните?
- Я вас всех помню.
И я рассказал ему эту историю. Мы еще долго стояли и смеялись. Он был
уже старый, домашний, больной.