М. В. Ломоносова географический факультет Материалы юбилейной научной конференции «Культурный ландшафт: теория и практика» (3-11 ноября 2003 г.) Москва-2003 Семинар
| Вид материала | Семинар |
- А. Д. Вурос проблемы моделирования поведения фирм в условиях потенциальной конкуренции, 62.52kb.
- Министерство образования Российской Федерации Санкт-Петербургский государственный политехнический, 2776.63kb.
- Минск, 11-12 ноября 2003 г, 2125.64kb.
- Научно-исследовательская работа студентов: Материалы юбилейной 60-й научной студенческой, 4190.87kb.
- Программа конференции: 9 ноября: семинар «Новые информационные технологии в профессиональной, 19kb.
- Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 23-24 апреля 2003, 1941.16kb.
- Костикова а. А. Гендерная философия и феминизм: история и теория, 136.74kb.
- Статья из сб научных трудов "Современная психология: состояние и перспективы исследований., 275.61kb.
- Вносится Губернатором Курской области Проект курская область закон, 9.94kb.
- Советский «культурный ландшафт», 317.52kb.
По частоте встречаемости, или массовости, все ландшафтные топонимы были разделены на 4 группы: массовые, распространённые, редкие и единичные. В количественном отношении в данном конкретном случае с учетом имеющейся выборки к массовым ландшафтным топонимам отнесены такие, которые встречаются свыше 14 раз. Распространённые ландшафтные топонимы отмечены в 6 - 13 случаях, редкие – 3 - 5 раз, а единичные – до 3 раз (см. табл.).
Анализ таблицы показывает, что массовыми топонимическими индикаторами для региона Кенозера является топонимы с основой Гора, Наволок (индикаторы рельефа), Бор (индикатор растительности), Лахта.
7. Территориальное распределение ландшафтных топонимов. Чтобы лучше понять особенности пространственного распределения ландшафтных топонимов для всех массовых и распространенных топонимов были построены картосхемы.
Анализ картосхемы распределения ландшафтного топонима Гора (Горка) показывает, что сгущение топонима наблюдается на Лекшмозере, а также в южной и юго-западной частях парка, что связано как с хорошей выраженностью моренного рельефа в этих частях парка и с хорошей освоенностью данных мест.
Наибольшая концентрация топонима Наволок приходится на северную часть парка, что связано с природно-хозяйственными особенностями данной части (обилие приозёрных лугов).
Исходя из имеющихся у нас данных, ландшафтный топоним Бор встречается в основном в юго-западной (Горбачиха) и северо-западной (Минино) частях региона. Данный характер распределения связан с природными особенностями приозёрной местности, когда топоним Бор в большинстве своём приурочен к водно-ледниковым озово-камовым комплексам и к зандровым ландшафтам.
Особенности пространственного распределения топонима Кряж (Крёж) заключаются в его концентрации в юго-восточной и южной частях Кенозера. Такой локализованный характер распределения топонима Кряж (Крёж) связан с ландшафтными (моренный рельеф) и культурными особенностями.
Ландшафтный топоним Лухта распределён в пределах озёрных террас Кенозера более равномерно, так как отражаемые им заливаемые низины встречаются по всему побережью Кенозера.
Топоним Песчаница (Песок) также равномерно распределён в пределах озёрных террас Кенозера, что связано с повсеместными песчаными отложениями на озёрных террас.
Топоним Плоско (Плоская) встречается в различных частях парка (Кенозеро, Порженский Погост, Лекшмозеро).
Топоним Березовец (Березуха) концентрируется в северо-западной части Кенозера и на Порженском Погосте.
Ландшафтный топоним Осиновец (Осиново) более или менее равномерно распределён по территории всего парка, что связано с широким распространением вторичных мелколиственных лесов.
Таким образом, распределение основных ландшафтных топонимов по территории региона отражает ее ландшафтные особенности, однако этот фактор существенно искажается характером заселения и освоенности территории.
8. Топонимические формулы природных ландшафтов Кенозерского парка. Напомним, что под топонимической формулой природного ландшафта понимается совокупность наиболее характерных и типичных ландшафтных топонимов, отражающих его своеобразие. Отметим, что в этой формуле важны не только массовые топонимы, но и редкие и даже единичные, если они отражают какое-то свойство природного ландшафта. Для лучшего восприятия массовые, распространенные, редкие и единичные топонимы отделим по убывающей размерами шрифта.
Топонимическая формула нижнего ландшафтного уровня – уровня собственно Кенозера – довольно проста:
Лахта +
Прость
Она точно характеризует звездчато-лопастной причудливо-извилистый характер самого Кенозера с многочисленными заливами и часто встречающимися проливами и протоками. Однако нужна проверка и дополнительная работа по специальному изучению собственно озерной топонимии парка.
Топонимическая формула второго самого освоенного ландшафтного уровня, уровня озёрных террас, более сложна и многопланова:
Наволок +
Лухта + Гора (Горка) + Плоско (Плоская) + Песчаница (Песок) +
Клочьеватик (Кочко) + Осиновец (Осиново) +
Каменная (Каменный) + Березовец + Бор + Сосновец + Еловец
Формула хорошо отражает ровный, плоский характер рельефа, песчаный субстрат почв, кочковатые, заливаемые приозёрные низины, преобладание вторичных мелколиственных лесов.
Топонимическая формула третьего самого высокого и наименее освоенного уровня, уровня моренной равнины существенно отличается от предыдущей, передавая холмистый характер рельефа, высокий уровень залесенности и суглинистый механический состав отложений:
Гора (Горка) + Бор +
Кряж (Крёж) +
Шалга (Селга) + Горб +
Гнилка + Березуха
На основе имеющегося материала, опираясь только на массовые и распространенные ландшафтные топонимы, представим ландшафтно-топонимическую формулу всего Кенозерского парка:
Лахта + Наволок + Гора (Горка) + Бор
Лухта + Плоско (Плоская) + Песчаница (Песок) +
Кряж (Крёж) + Прость
Эта результирующая топонимическая формула лучше отражает наиболее освоенную приозерную часть парка (топонимы с основой Наволок, Лухта, Плоско, Песчаница), являющуюся центром культурного ландшафта парка и, соответственно, топонимическим центром; она хорошо передает озерный характер парка и его высокий уровень залесенности. Ландшафтные топонимы с основами Гора (Горка) и Кряж (Крёж) единственные «представители» в ландшафтно-топонимической формуле широко распространенного в регионе возвышенного моренного рельефа.
9. Заключение. Полученные выводы носят предварительный характер и нуждаются в дальнейшей проверке, однако не вызывает сомнения необходимость продолжения ландшафтно-топонимических исследований. Кроме того, представленный подход может быть применен в других регионах.
КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ ВАЛААМСКОГО АРХИПЕЛАГА
(по материалам топонимии)
И.И.Муллонен
Карельский научный центр РАН
Институт языка, литературы и истории
Mullonen@onego.ru
Топонимия обладает рядом свойств, позволяющих использовать ее в целях историко-культурного исследования. Прежде всего, речь должна идти о самом содержании топонимов, в котором в силу закономерностей традиционной онимической номинации отражаются объективные свойства окружающего мира. Не менее существенны исключительная устойчивость топонимов во времени, хронологическая приуроченность топонимных моделей, а также привязка названий к местности.
Для анализа использованы источники XVIII-XX вв., из которых наиболее ценны Описание карты угодий Валаамского монастыря 1798 г., исследование А.П. Андреева по Ладожскому озеру, финские и российские топографические карты XX в. и материалы финляндского топонимического архива.
Топонимия Валаама многослойна, в ней нашли отражение разные этапы жизни островного архипелага: монастырский, военное время, туристический. Наши наблюдения основаны главным образом на топонимах, возникших вне монастырской традиции. По возрасту они разные: домонастырские, возникшие в общем контексте топонимии Северного Приладожья, далее, названия, появившиеся во время разорения монастыря в XVII в., когда на острове существовали крестьянские поселения. В этом же ряду топонимы, которые могли появиться в монастырский период в связи с промысловым освоением и использованием островов архипелага населением Приладожья. Провести границу между этими группами названий не всегда возможно. Объединяет же их то, что в них отразилась естественная номинация со своими законами, своим механизмом называния, проявились свои, отличные от монастырской, традиции в осмыслении и маркировке пространства.
Анализ свидетельствует о безусловных карельских истоках подавляющего большинства названий, чего не способны скрыть активная финнизация и руссификация географический названий в источниках XIX-XX вв. Традиционную топонимию Валаама характеризует наличие дифференцирующих карельских топооснов (острова Нило, Кабак, Кандо) и формантов (например, формант -mo в Valamo). При этом анализ ареалов этих дифференцирующих моделей выводит на решение проблем этнической истории Приладожья. Так, основной ареал топонимов с конечным элементом -mo привязан к тому транзитному пути из Приладожья на север, который был освоен древними карелами уже к началу второго тысячелетия. Заманчиво предполагать, что топонимный ареал отражает как раз это раннее продвижение корелы. Это, в свою очередь, позволяет наметить некие критерии (ареальные, хронологические) для поиска этимологии загадочного названия Валаам – Valamo. Предпринимавшиеся до сих пор попытки расшифровки топонима игнорировали ареал на -mo.
Карельские топонимы несут информацию об особенностях местности на период возникновения наименования: название двух островков (Кохта) Лога Саарет (XVIII в.), известных в XIX в. как Лухочун, связано, видимо, с карел. luho, luhočču ‘гнилой, трухлявый’, при этом мотивом номинации могли послужить гниющие деревья, сваленные сильными порывами на юго-западном побережье острова. Предложенная интерпретация поддерживается тем обстоятельством, что аналогичный признак лежит и в основе названия острова Пехкиме (совр. Ладожский остров), ср. карел. pehkimö ‘гниющее дерево’. Этимология подтверждается ландшафтно-географическими реалиями.
В составе Валаамского архипелага источники разного времени отмечают не менее трех островов под названием Кабак. Все валаамские Кабаки похожи друг на друга: это очень небольшие, низко выступающие над водой острова, без особой растительности, с неровной поверхностью, т.е. возвышения чередуются с низкими местами. Эта характеристика замечательно укладывается в значение карельского слова kabakka или kabakko ‘неровный, бугристый’. Слово применимо, например, к разъезженной дороге, которая, высыхая после дождя, становится бугристой, неровной [KKS]. Никакого отношения к русскому слову кабак, с которым связывает происхождение названия народная этимология (на остров, якобы, высаживали пьяных монахов, возвращавшихся с материка в монастырь), попавшая и в научные издания, название не имеет.
Не менее ценна скрытая в топонимах информация об экономической и духовной стороне жизни населения. При этом привязка топонимов к местности, а также хронологическая обусловленность топонимных моделей позволяют реконструировать историческую топографию. Так, указанием на предполагаемые места расположения крестьянских поселений XVII в. могут служить отантропонимные наименования мест. Особенно привлекательны в этом плане объединяющиеся, по-видимому, в одно гнездо топонимы Куккосен Нурми ‘покос Кукконена’, Куккосен Сур Нурми ‘Большой покос Кукконена’, “пашни Кукконова пустоши”, расположенные, по-видимому, в районе озерка Кукконен (все отмечаются в Описании 1798 г.). Перспективным в этом же контексте может оказаться название внутреннего озера Лесой ламби (*Lesoilambi, -lambi ‘лесное озеро’), которое заманчиво возводить к Lesoi – карельскому варианту русского православного мужского имени Елисей. Антропоним был широко представлен в средневековом Приладожье. Современное название этого озера – Лещево. Лещевым озеро названо и А.П.Андреевым в его книге о Ладожском озере [Андреев 1875]. Местная традиция связывает название озера с тем, что в озере водятся лещи. В принципе топоним хорошо вписывается в русскую систему лимнонимов и теоретически дает основание предполагать, что топоним возник, например, на монастырском Валааме до XVII в. и был затем преобразован в карельское Лесой. Однако при расшифровке этого топонима следует иметь в виду некоторые дополнительные факты, в частности, то, что все другие внутренние озера Валаама имеют прибалтийско-финское название: в написании источника XVIII в. Пало Ламби, Валат Ламби, Кукконен Ламби, Кари Кандо Ламби, Муста Ламби, Мелица Ламби. Кроме того, именно на Лещевом озере, особенно по западному берегу, находятся удобные для ведения земледелия земли. Это обстоятельство в совокупности с тем, что описание валаамских угодий отмечает в окрестностях Лесой ламби топонимы, появление которых можно связать с хозяйственной деятельностью, заманчиво предполагать, что именно здесь на западном побережье озера могла находиться одна из деревень шведского времени.
Для извлечения заключенной в топонимах историко-культурной информации необходимо понимание механизмов номинации, включая формирование присущих топонимии образов-метафор, обладающих национальной и территориальной спецификой. Характерный для северной топонимии образ железных ворот (в русской топонимии многочисленные Железные Ворота, в прибалтийско-финской Rautaveräjä, в ряд последних входит валаамское Рауда веррава маа ‘Земля Железных Ворот’) используется для называния узких ущелий между скалами или проливов между островами. Понимание семантики образа достигается при анализе значительных массивов материала и включения искомого топонима с присущими ему и называемому им объекту в ряд подобных.
В традициях карельской топонимии образ девушки наделен семантикой ‘девственный, неприступный’, в связи с чем название валаамского острова Нейцют (карел. neicyt ‘дева, девушка’) должно расшифровываться как ‘неприступный’, что согласуется с ландшафтно-географическими особенностями острова, представляющего собой практически неприступную скалу. В топонимии Карелии обнаруживается целый ряд скалистых, труднодоступных, неосвоенных островов с карельским названием Neicytsoari, а также русские Девичьи острова, которые в Карелии скорее всего являются переводами карельских оригиналов. Народная интерпретация нередко связывает с названными островами предания о девушке или девушках, бросившихся или сброшенных по какой-то причине со скалы в воды озера [Криничная 1978; Криничная 1991]. Монастырская же традиция переосмыслила оригинальное карельское название по-своему: остров получил название Дивный, встав в один ряд с расположенным рядом Диким островом. При этом нельзя исключать его первоначальной связи с вариантом Девий остров (прямой перевод карельского оригинала), который в соответствии с севернорусскими фонетическими особенностями преобразовался в *Дивий остров. Именно этот диалектный вариант мог переосмыслиться в дальнейшем в Дивный остров.
Привлечение топонимического материала помогает, таким образом, прояснить некоторые моменты “карельской” истории Валаама. Истинность установленных этимологий проверяется соответствующим историческим и географическим контекстом.
ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ КУЛЬТУРНОГО ЛАНДШАФТА КЕНОЗЁРСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПАРКА («ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ»)
М.А.Оболенская
НИИ Культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачева, аспирант кафедры физической географии и ландшафтоведения МГУ им. Ломоносова, mobol@yandex.ru
Проблема. Одной из главных задач Кенозерского национального парка является сохранение и восстановление пространственной организации культурных ландшафтов, типичных для приозерных районов русского севера. Культурные ландшафты Кенозерского парка, это ландшафты деревень и сакральных центров (монастырей),. Обычно они включают в себя территорию деревни окруженную системой угодий; дороги и тропы, которые как артерии, соединяют деревню с другими населенными пунктами, отдаленными угодьями и сакральными центрами, образуя общий каркас территории; церкви, кресты, часовни, выступающие в роли доминант, а также такой важный информационный пласт, как местная топонимика ландшафта и традиционный уклад проживающего коренного местного населения.
Описание культурного ландшафта возможно организовывать через исследование его пространственной организации, не современной, а присущей ему в период наиболее активной традиционной жизни, примерно на 50-70 года прошлого века. Особый интерес представляет выработка наиболее эффективных методик описания практически утраченных элементов ландшафта или целых ландшафтов.
Территория эксперимента. Например, в Кенозерском национальном парке это культурный ландшафт деревни Порженское. Деревня Порженское расположена в центральной части парка на двух небольших озерах. Она состоит из трех частей (Турова Сельца, Феодоровской, Окатовской), которые объединяет единый сакральный центр Порженский погост с церковью святого Георгия Победоносца. Территория деревни захватывает часть выположенной зандровой равнины и спускается к по озерным террасам 2-х уровней. Некогда эта деревня была одной из самых богатых в округе, так как располагалась на богатых, легко обрабатываемых землях. После укрупнения колхозов, закрытия магазина и школы, в 70-х годах жители деревни постепенно разъехались в другие деревни (Вершинино, Ведягино, Лекшмозеро, Горбачиха) или вовсе уехали в города (Плесецк, Северодвинск, Мурманск и Архангельск). Жилые и хозяйственные постройки, ферма, мельница были перевезены хозяевами на новые места или постепенно разрушались; дороги практически заросли; местное кладбище, расположенное в лесу, исчезло. Угодья этой деревни до 1994 года выкашивались жителями соседних деревень (Думино и Лекшмозеро), но все-таки были заброшены и теперь находятся в разной стадии восстановления естественной растительности. Национальный парк присвоил территории Порженского культурного ландшафта статус приоритетной в плане восстановления и выбрал эту деревню как удобную базу (связывающую северную и южную часть парка) для организации туристических лагерей, экскурсионной и познавательной деятельности.
Одним из условий организации маршрутов по этой территории является наиболее полное восстановление ее облика, которое не возможно путем прямого географического исследования. Даже косвенные признаки бывшей структуры культурного ландшафта столь ненадежны, что на них не возможно построить стройную систему описания. Поэтому мы решили для составления портрета культурного ландшафта исчезнувших деревень привлечь метод ментальных (когнетивных) карт.
Предлагаемый метод изучения. Метод составления ментальных карт известен в психологии, фольклористике, этнографии, когнетивной ленгвистике и поведенческой географии достаточно давно (Линч, 1982; Шемякин, 1940; Голд, 1990, Найссер, 1981). Ученых привлекает возможность увидеть мир воспринятый, запечатленный и переработанный сознанием определенного человека, мир который он долгое время хранил в памяти, а потом вновь воспроизвел на листе бумаги. Уровень достоверности таких карт зачастую зависит от личностных характеристик опрашиваемого человека (респондента), его уровня образования, качества жизни, рода занятий, семейного положения. При составлении этих карт не возможно обойти проблемы восприятия и памяти, более свойственные психологии, чем географии.
Этот метод на территории национального парка был применен в более упрощенном варианте. К сожалению выборка респондентов была не велика, в этом году на территории парка проживает лишь10 человек - выходцев из интересующей нас деревни. Это и пожилые люди (70-80 лет) и люди среднего возраста (от 40 до 50 лет), мужчины (6 человек) и женщины(4 человека). До составления карты, для активизации слоев памяти всем респондентам были заданы вопросы связанные с его родословной, местом рождения, семьей, основными воспоминаниями детства, занятиями и увлечениями, архитектурой и интерьерами его дома, домов его соседей, работами в поле, на ферме, рыбалкой и охотой. Непосредственно после предварительного рассказа респонденту предлагался лист бумаги, на котором мы его просили отобразить план (облик) его деревни. В двух случаях (мужчина 52 лет и женщина 79 лет) была предпринята попытка предложить заранее заготовленную карту деревни и окрестностей, но, как показал опыт, изображение местности в картографических символах либо не воспринимается вообще, либо сильно связывает воображение респондента.
Таким образом, в результате летней экспедиции были получено 10 ментальных карт на территорию культурного ландшафта деревни Порженское. Для подтверждения полученных результатов, эта методика была применена и в существующих деревнях с похожей (возрастным и половым составом) выборкой респондентов. Данное количество материала, подкрепленного аудиозаписями бесед, видео съемкой процесса рисования карты одним из респондентов и импровизированной экскурсии по местности где находилась деревня позволяет выделить общие закономерности возникновения и строения как индивидуального, так и «общественного» образа пространства деревни.
Анализ полученных карт позволяет сделать следующие предварительные выводы:
Во-первых, во всех картах единственным незыблемым ориентиром является озеро. Все респонденты либо отталкивались от образа озера в воссаздании плана деревни, либо наоборот завершали рисование им. Видимо озеро (как во всех деревнях приозерного положения) - это и защита, и источник питания, и путь передвижения. Оно практически неизменно в течение жизни 2-х поколений, в отличие от леса, который вырубали и который занимал брошенные поляны-чищеницы, зданий, дорог. Озеро является твердым ориентиром для развертки всего мира, его своеобразным ядром.
Во-вторых, обращает на себя внимание ориентация рисунка, не соответствующая карте (Север-Юг). Озеро располагается вверху рисунка и зритель как бы смотрит на него со стороны деревни или в низу листа и зритель находится в лодке и смотрит на берег. На одном из рисунков автор (женщина 65 лет) изобразила карту в пейзажном стиле, нарисовав вид с озера с пригорками, деревьями, домами, изображая их в обратной проекции. Такой наивный способ передачи действительности, как не странно достаточно точен. Он позволяет судить не только о планировки самой деревни, но и о ориентации домов в пространстве, доминантных для данного респондента местах в ландшафте, структуре угодий.
В-третьих, Можно все карты разделить на две группы, нарисованные мужчинами и женщинами. Только одна из женщин (наиболее молодая, уехавшая с родителями из деревни в юности) нарисовала свою деревню на весь лист, избрав исходной точкой берег озера. Другие же предпочитали занимать под рисунок верхнюю левую четверть листа, начиная рисование от погоста или своего дома. Это скорее всего связано с некоторой неуверенностью и жизненными интересами, которые сводились к домашнему хозяйству, семье, проблемам внутри деревни. Рассказы, которые сопровождали рисование, были в основном повествованиями о проблемах и сложностях быта и ведения хозяйства, традициях и праздниках. Мужчины же, напротив, предпочитали начинать рисунок или от озера или от дорог (как каркаса пространства) с охватывали практически весь культурный ландшафт деревни, указывая места охоты, рыбалки, микротопонимы полей, расположение мельниц, кузниц, фермы. На одной из наиболее подробных карт, можно увидеть отраженную автором динамику развития культурного ландшафта, некоторые дома зачеркнуты, их увезли на его памяти, старая мельница и запруда заштрихованы (они исчезли еще в его раннем детстве), нанесены уже тогда зараставшие поля.
В-четвертых, можно выделить ряд объектов, которые так или иначе упоминали в рисунках все респонденты. Это дороги (на Думино, на Макарьевский монастырь, на Ведягино), погост с церковью, два наиболее обширных поля расположенных около погоста, школа (дом «кулака»), площадка перед школой – место гуляний, один из колодцев, основные улицы. Таким образом были выделены наиболее устойчивые и жизненно-важные объекты, систему которых и можно назвать каркасом территории.
Наличие разноплановых ментальных карт позволит нам наиболее полно воссоздать облик деревни Порженское, и воспроизвести ее виртуальную модель на основе аудио, видео, фото- документов, текстовой и картографической информации.
Оценка метода. Метод составления ментальных карт должен считаться одним из дополняющих методов при описании структуры культурного ландшафта как существующих, так и исчезнувших деревень. Применение этого метода позволит при восстановление или сохранении культурных ландшафтов в пределах национальных парков учитывать их информационные слои, «картину мира» местных жителей.
Литература.
- Линч К. Образ города. М., 1982
- Шемякин Ф. Н. О психологии пространственных представлений // уч. Зап. Гос. Ин-та психологии. М., 1940
- Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой географии. М., 1990
- Найссер У. Познание и реальность. М., 1981
Региональные исследования культурного ландшафта